Почепцов Г.Г. Имиджелогия. Почепцов Г. Г. Имиджелогия
 Скачать 2.58 Mb.
|
|
Цмидх как составляющая современной цивилизации 79 — Уигман акцентировала первостепенное внимание во время политических дебатов на повышении налогов губернатором Флорио, — Флорио не удалось уменьшить свой негативный рейтинг ниже 50 процентов, — Уитман смогла получить поддержку от большинства поддерживающих Перо в Нью-Джерси. В день выборов 40% электората поставили на первое место по важности вопрос налогов, 16% указали на плохую экономику, безработицу и бюджет. Вынесение на первое место экономических вопросов поставило Флорио в невыгодное положение. Вот как распределились проблемы по важности:
Попытка губернатора перевести дебаты на неэкономические проблемы не удалась. Только 7,6% электората считали, что преступность и оружие являются основными вопросами, а именно это было основной темой губернатора. Население решило, что Уитман будет лучше заниматься проблемами налогов (49%), в то же время оно отдало пальму первенства в решении проблемы преступности (49%) и контролю за оружием (61%) губернатору Флорио. Еще одним ключом к успеху Уитман стал негативный имидж губернатора. Несмотря на атаку Флорио, использующую негатив, соотношение позитива к негативу составило у Уитман два к одному: 60% избирателей оценивали ее позитивно, 32% - негативно. У Флорио было только 47% позитивных оценок, а 50% имели негативное представление о своем губернаторе. Более тщательный анализ голосования показал, что избиратели (а это также и наш вариант) голосовали против, а не за: вдвое больше избирателей отдали свои голоса, основыва- ясь на своем отрицательном мнении о Флорио, чем выражая свое положительное отношение к Уитман. Общая картинка приобрела следующий вид: Избиратели Флорио: 71 % за Флорио, 25 % против Уитман. Избиратели Уитман: 25 % против Уитман, 58 % против Флорио. Почти четверть избирателей приняли свое решение в последние две недели кампании. При этом негативная кампания Флорио ударила и по нему самому, 32 процента избирателей считали, что у него была "более грязная кампания". Из тех, кто принял решение в последние дни, 46% считали, что Флорио ведет нечестную игру в кампании, таких было только 5% по отношению к кампании Уитман. Франк Лунц предлагает следующие выводы из этой кампании: 1. Тенденция голосовать против действующего лица — "Избиратели не любят то, что они имеют, они хотят чего-то другого". 2. Просто негативная кампания приносит проигрыш — если есть только атака и нет аргументации за собственное избрание, это приносит проигрыш. В трех штатах — Нью-Джерси, Вирджиния и Нью-Йорк Сити — кампания, которая была наиболее негативной в последнюю неделю, была проиграна. 3. Избиратели Перо становятся решающими в ближайших выборах (что для нас имеет наименьшее значение), в данном случае они перешли к Уитман только в самый последний момент. 4. Враждебность избирателей к политикам, которые поднимают налощ подтвердилась еще раз, и это не требует комментариев. Соответственно, общий вывод таков, что Уитман побеждает не столько из-за собственной эффективности, а скорее из-за политики оппонента на его посту. Для того, чтобы увидеть типологию аудитории, приведем полные данные по голосованию тех или иных групп избирателей, которые были преобладающими для кандидатов: УИТМАН Республиканцы 82% Налога как главный вопрос 75% Избиратели Буша 75% Избиратели Перо 70% Голосующие в последний момент 70% Возраст 18-34 64% Мужчины 18-44 61% ФЛОРИО Демократы 87% Преступность / оружие как главный вопрос 79% Избиратели Клинтона77% Небелые 77% Женщины старше 45 59% Избиратели старше 55 54% Молодежь и независимые (в пользу Перо) составили большинство тех, кто принял решение в пользу Уитман в последние две недели. А в основном в опросах лидировал Флорио. Восхождение Лебедя (победа в первом туре и включение в команду Ельцина) — это тоже ответ на ожидания населения. Член Президентского совета Мариэтта Чудакова четко формулирует те области, которые оказались "задействованы" на А. Лебедя, помимо Чечни: "Общество оттает, когда увидит реальные действия власти в этом именно направлении. Оно ждет усилий нового секретаря Совета безопасности в двух четко обозначенных и огромных сферах деятельности — армия, прежде всего реформирование вооруженных сил, и борьба с преступностью и коррупцией" ( Известия, 1996, 25 июня). Или такой пример, как подчеркивание Увлечения игрой в волейбол Геннадием Зюгановым, выгля- девшее как удар в сторону элитного тенниса Бориса Ельцина. Поэтому столь значимыми становятся предвыборные ошибки при определении целевой аудитории. Так, "Известия" (1996, 25 июня) рассказали об ошибочной ориентации кампании в Ростовской области на казаков, тогда, как оказалось, в составе населения их всего 13 процентов. Ельцин принимал шашку, кричал "Любо", но на площади собралось не обещанные 40 тысяч, а всего четыре тысячи человек. Голосование за Зюганова в первом туре один из лидеров шахтерских профсоюзов объяснил следующим образом: "Мы судим не по одежке, а по делам. Лидер наших шахтеров Ка-тельников пригласил Ельцина в угольный регион, а он предпочел танцевать шейк на ростовском стадионе. А горняки не видят зарплату уже три месяца..." Или вот описание теледебатов между Пересом и Нета-ньяху в Израиле в 1996 г., когда вновь вовсю включены неявные отсылки не на политиков, а на население: "Премьер выглядел устало, скованно, мало реагировал на острые выпады своего более молодого соперника. Имидж умудренного опытом, умеренного политика явно проигрывал образу напористого и телегеничного Нетаньяху. Он постоянно "прижимал" своего противника "к канатам" - тот лишь вяло отбивался. "Легко снимать с детьми, — нападал он, намекая на предвыборные ролики <...>, — а вы обеспечьте им безопасность". Перес что-то отвечал — академично, на литературном языке. Его соперник пользовался сленгом, популярным среди молодежи и жителей бедных кварталов. Он говорил страстно, демонстрируя недюжинные ораторские способности. По заключению экспертов, Перес окончательно проиграл Нетаньяху не 29 мая, в день выборов, а 26-го — по результатам теледебатов, склонивших на сторону лидера Ликуда голоса калеблющихся" (Московские новости, 1996, №24). Есть определенный основополагающий коммуникативный вариант стратегии для лидера. Как пишет Серж Моско-вичи: "Авторитет обольщает, а вождь — обольститель: эти несколько слов резюмируют его неизбежную политику по отношению к толпам" [249, с. 180]. И далее: "Обольщать — значит переносить толпу из разумного мира в мир иллюзорный, где всемогущество идей и слов пробуждает одно за другим воспоминания, внушает сильные чувства" [249, с. 181]. Поэтому к данной проблематике близка идея машин желаний, предложенных Ж. Делезом и Ф. Гваттари [103]. Став активным компонентом коммуникативных процессов, население требует и иного подхода к себе. Мы же пока действуем в рамках накатанных схем, которые сегодня не ведут к положительным результатам. ИМИДЖ "КАПИТАЛИЗМА" vs. ИМИДЖ "КОММУНИЗМА" Что бы мы ни говорили, какими бы красивыми демократическими словами себя ни называли, но в наших головах вое равно витают образы генсеков, царей, фараонов. Массовое сознание максимально консервативно, оно с большим удовольствием повторяет старые сообщения, чем порождает новые. Максимум на что оно способно: это заменить в своих старых лозунгах слова, например, "коммунизм" на "ка-питализм", "социализм" на "рынок". На территории стран СНГ произошло не только одновременное столкновение противоречащих друг другу тенденций в области экономики, политики, национальной идентичности и др., также столкнулись две мифологические системы, одна из которых несет мифологему "капитализм", Другая — "социализм". Новая мифология активно использует новые слова (рынок, ваучер, приватизация и т.д.), за которыми для населения нет ничего, кроме мифологического представления. Более того, слова эти часто носят иноязычный характер, поэтому интерпретация их возможна только в Рамках того, что в них закладывается извне. Если социализм был максимально активным в области строительства, в первую очередь, символической действительности, то и капитализм движется по этому же пути, поскольку символическая действительность легче поддается нужным изменениям, чем реалии жизни. И сегодня мы наблюдаем действия той же модели построения: при общем Ухудшении реальной действительности в области действительности символической декларируется улучшение. Население оказалось на перепутье, произошло совмещение старых и новых праздников, старых и новых "богов". Отсюда следует, что и сообщения, порождаемые властными структурами, также страдают двусмысленностью, поэтому их не так легко понять и дешифровать. При этом оказалось, что одновременно ушли в тень старые "оракулы" (журналисты, актеры, режиссеры), которые могли интерпретировать эту действительность для нас. Сегодня на роль лидеров мнения претендуют все, но в создавшемся хоре нет возможности определить, кто же говорит правду. Одновременно происходит наложение новых символов успеха. В то время как раньше богатство не оценивалось однозначно позитивно, хотя бы потому, что были и другие измерители успешной жизни, сегодня оно усиленно входит в жизнь как единственная система ценностей. Однако наблюдается отторжение его массовым сознанием, к примеру, анекдотами о новых русских. Интересно, что в качестве объекта "новые русские" заменили "чукчу". Однако если чукча в анекдоте был универсально туп, что оправдывалось дистанцированием его от центра, то новый русский, находясь в центре, эксплуатирует только одну линию — показного богатства. Анекдот при этом является важным показателем наличия болевой точки в массовом сознании. Чутко повторяя старую модель, новая мифологема вводит понятие внутреннего врага, на роль которого теперь вписываются "коммунисты". При этом одновременно произошло исчезновение внешнего врага в виде "американского империализма". Особенно ярко эта ситуация просматривается в критической точке, которой могут считаться выборы. Население, потеряв внешнего врага, на данном этапе принявшего обличье друга, получает достаточно неоднозначные сообщения, поскольку не только старый враг исчез, но и старый друг (компартия) символизируется как новый враг. Подобные изменения вдшшипиально не могут проходить в столь краткие сроки, поскольку они ведут к определенной "социальной шизофрении", когда старые модели поведения оказываются полностью вычеркнутыми, а власть не предлагает разумных новых моделей поведения. Затруднена при этом и системная интерпретация действительности, когда, к примеру, главные атеисты становятся истинно верующими, а главные коммунисты — ведущими антиком- иуннстами. Не проясняет ситуации и вводимая интерпретация, что в глубине души такими они были всегда. Все эти изменения приводят к тому, что большие массы людей (по разным оценкам, от 40% до 70%) введены в состояние пессимизма. В то же время именно оптимизм можно рассматривать в качестве государственной идеологии как бывшего СССР, так и США. Этот срез очень важен с точки зрения морального климата в стране, ибо пессимист перекладывает решение своей проблемы на других, винит в сложившемся власть, а оптимист, наоборот, сам пытается решить свои проблемы. Этот же срез диктует политический выбор. Так, по данным социологических опросов среди сторонников Г. Зюганова 78,3% уставших, разочарованных, не верящих в будущее, среди сторонников Б. Ельцина, наоборот, 81,3% могут быть причислены к оптимистам. Мифологическая плоскость все еще недостаточно оцени-вается властными структурами, что приводит к постоянному проигрышу в информационной войне. Разрешение мифологических конфликтов еще более сложный процесс, поскольку он носит замедленный характер, усложненный еще и тем, что старые модели не исчезают, а переходят на маргинальные позиции. Нам жаль расставаться с лозунгами. Мы так к ним привыкли, мы на них выросли, мы взлелеяли под их гигантскими буквами своих руководителей. Выцветали на ветру флаги и лозунга, и росли наши руководители. И уже не все буквы были видны, не все слова можно было прочесть. Да и для руководителей оказалось непринципиальным, чем руководить — то ли коммунистической, то ли антикоммунистической борьбой. Более пивной оказалась позиция руководящего кресла. Все они оказались детьми одного большого райкома. И лозунги никуда не делись. Лозунг НАШ ПУТЬ - КОММУНИЗМ был в одночасье заменен на НАШ ПУТЬ - КАПИТАЛИЗМ с нез-нанительными вариациями в среде тех, кто этот лозунг провозглашал и защищал. Они вновь впереди, как Чапай на ко-*в*> и ведут нас за собой. Интересно, что эти две мифологемы - КОММУНИЗМ и КАПИТАЛИЗМ имеют гораздо больше общего, чем кажется. Давайте остановимся на том, что их объединяет. Нуклеарной ячейкой, декларируемым центром вселенной, от которого все инается были: в одном случае, пролетарий, в другом — предприниматель. Пролетариев всех стран следовало призывать объединяться. Предприниматели объединяются без призывов, смещаясь туда, где им выгоднее. Если раньше следовало бороться за единство, за единый советский народ, то теперь все должны стремиться стать бизнесменами, именно это пропагандируется в качестве единственной цели. Наша прославленная актриса Ада Роговцева как-то обмолвилась о том, что в прошлый период формировали сладкий обман и безотчетный страх. Нечто близкое витает в воздухе и сегодня. Сладкий обман сегодняшнего дня состоит в идее капитализма как общества, которое обогатит всех. А безотчетный страх явственно проступает при мысли о безработице и невыплаченной зарплате. Время от времени члены правительства рассказывают "страшилки" о росте квартплаты и цен на электроэнергию. Не меньше страха вызывает и неизбежное движение по захвату некогда бесплатных областей типа образования или медицины, приправленное сладкими рассказами о мгновенном и удивительном изменении качества. При этом модель действия обмана и страха принципиально та же. Мы с удовольствием покупаемся на обман, примеряя его на себя, и инстинктивно отстраняемся от страха, считая, что чаша сия нас минует и не повезет именно соседу. Имидж "капитализма" в целях удобства воздействия был заменен на имидж "рынка". Мы не знаем что значит ни первое, ни второе, только мифологическое знамя ведет нас вперед. Но в этом нет ничего нового: "коммунизм" собственно также реально присутствовал в виде "социализма". Какова же аксиоматика того и другого?
Обратим внимание на определенную параллельность эли параметров, что вытекает из достаточно близких закономерностей в построении этих символических миров. Декларируя свою полную противоположность, на самом деле они в ряде случаев максимально сближаются. Они называли друг друга врагами, но подчинялись достаточно близким мифологемам. И были готовы биться за мир (или в другом варианте — демократию) во всем мире до последнего патрона. Возможно, это косвенно связано с тем, что у них реально как бы единый источник (но разные составные части) -Карл Маркс и его "Капитал". Коммунизм взял себе отца-основателя, а капитализм — его капитал (хотя и интеллектуальный). Мы получаем сегодня гораздо больше информации, чем, к примеру, в Средние века, но механизмы обработки остались теми же. Человек не в состоянии обрабатывать эту информацию с той же полнотой и тщательностью, как раньше, и потому все чаще он выходит на имиджевые представления. Имидж же представляет собой вариант свертывания целого текста (или набора текстов) к одному символу. КОММУНИЗМ строился на том, что все равны и всем будет хорошо. Кстати, чтобы доказать эту равность всех, приподнимался тот, кто заранее как бы не был равен "стандарту", поскольку явно жил хуже — рабочий и колхозник. Поэтому хотя бы вербально, идеологически он был приподнят, чтобы снять неэквивалентность его реальной расстановке ценностей. "Каждый охотник желает знать..." трансформировалось в "Каждая кухарка может управлять государством''. Была такая сказка. Никто реально не давал этой возможности, но в имиджевом представлении важны декларируемые, потенциальные возможности. Хотя, к примеру, вузы старались выдерживать соответствующий процент среди своих первокурсников, за чем следило бдительное око ЦК. Кстати, и в некоторых других случаях пропорции были правильные — (В случае с числом женщин среди депутатов или рабочих в партии, к примеру. То есть "золотое сечение" в области статистики явно существовало и за него боролись совершенно серьезно. КАПИТАЛИЗМ строится как бы на иной мифологеме. Хотя на самом деле, при более пристальном рассмотрении, прослеживается масса удивительных совпадений, как будто эти мифы писались одним и тем же человеком. Итак, капитализм говорит не о том, что все когда-то будут иметь все, как при социализме, а то, что все потенциально имеют возможность стать миллионерами. Любимой сказкой капитализма является чистильщик обуви, который становится миллионером. Мифологемой капитализма является сюжет Золушки, претерпевающий самые разные трансформации, но сохраняющий самое главное: КТО БЫЛ НИЧЕМ, ТОТ СТАНЕТ ВСЕМ. Вам ничего это не напоминает? Например, Джулия Роберте в "Красотке" — это современная Золушка, но одновременно это и кухарка, которая вдруг начинает управлять государством. То есть реально два основных лозунга капитализма и коммунизма — "все будут иметь все" и "каждый имеет возможность стать миллионером"- реально близнецы-братья. Все будет хорошо, говорят они, но только не сегодня. А когда же? "Ты сам виноват, — говорится в одном случае, — ты же коммунизм еще не построил". "Ты сам виноват, — вторят в другом, — поскорее становись миллионером, тогда все будет хорошо". И капитализм, и коммунизм в этом смысле являются утопией. Но прекрасной утопией, которая хоронит недовольство, придавая ему цивилизованные формы. Если я сам виноват, что до сих пор не построен к (-апитал-, -оммун-) изм -ненужное вычеркнуть — то нечего на власть кивать. Вспомним модели успеха в прошлом обществе. Их можно отчетливо проанализировать на примере кино. Все эти модели были представлены в виде распространенных киносюжетов, ибо кино также было идеологическим искусством. А. Рабочий (шахтер) вырабатывает (выдает на-гора) много-много. Поэтому его любит начальство и девушка. Б. Военный хорошо ездит, стреляет (летчик летает). Поэтому его любят старшие офицеры и девушка. В тридцатые годы этот сюжет варьировался и в число мешающих факторов попадал "вредитель". Но рабочий (шахтер, военный) все равно делал все хорошо, и поэтому его любила девушка. В шестидесятые годы образ "вредителя" иногда сливался с образом "рабочего", и тогда появлялись сюжеты, которые тогда назывались комедийными. Типа: Рабочий плохо работает. Но чтобы его полюбила девушка, он начинает работать хорошо. Поэтому в результате его любит начальство и девушка. Как видим, единообразие этих сюжетов выдает единый вариант happy end'a: надо хорошо работать, чтобы тебя полюбили начальник и девушка. Это благородное движение -от работы к девушке - было окончательно раздавлено фильмами, где работа исчезла вовсе. В фильмах нашего времени были только девушки, и уже не было начальства. К примеру, комедия "По семейным обстоятельствам", где все проблемы постепенно решаются как бы сами по себе, вне зависимости от работы. Работа же отступает на далекий задний план, что и стало предвестием грядущих перемен. Какую же модель киноуспеха нам предлагают сегодня? К сожалению, в основном чужую, отражения нашей менталь-носга в ней мы сегодня не найдем. И этому имеются определенные причины. Как недавно сказал режиссер Анджей Вайда о польском киноэкране, что мы видим теперь свой мир только сквозь призму западных очков: "Общество не знает, какими проблемами живет наше государство, так как фильтрует все сквозь фильмы, сделанные где угодно, кроме Польши, и поэтому начинает смотреть на себя, скажем, сквозь призму Америки" (День, 1997, 4 марта). Родные киносюжеты дают тип успеха только чисто криминальный. В постперестроечный период мы были раздавлены рассказами о бандах и мафии, с которыми, конечно, борются, но как-то очень вяло. Да и зачем, если мы вновь в советское время привыкли, что "кое-где и кое-кто у нас порой честно жить не хочет". Такими неопределенностями можно расписывать разве что жизнь на Марсе! Хотя художественная действительность, наоборот, максимально конкретна. Поэтому сегодня типичным названием книг на лотках стало: Банда-1, Банда-2, Банда-3... Коммунизм был очень четок в порождении имиджей своих врагов, этого у него не отнять. Разбуди любого бывшего советского человека и даже среди ночи он как заклинание четко повторит слова, среди которых будут: "американские агрессоры", "агрессивный оскал империализма" или "Нью-Йорк - город контрастов". Капитализм же внешне гораздо более мягок к своим врагам. Хотя именно он путем долгой и целенаправленной пропаганды, получившей название "холодной войны", привел к гибели коммунизма. Это достаточно странно, учитывая, что именно этот срез порождения символической действительности и был центральным для аппарата КПСС. Капитализм активно использует одну очень важную характеристику, ведущую свое начало с первобытных времен. Это СВОЕ/ЧУЖОЕ. Капитализм считает (а нам приходится с этим соглашаться), что, к примеру, объявив землю частной собственностью, можно резко увеличить урожаи, надои и прибыль. Миф это или нет, покажет время. Пока это тоже чисто имиджевая характеристика, поскольку формулируется в сослагательном наклонении "вот если бы..." Характеристику "свое/чужое", вероятно, следует считать во многом даже биологической. И вывод из падения коммунизма должен быть сделан в первую очередь именно в этом плане. Социализм попытался изменить этот параметр, размыть четкое деление на "свое/чужое". Оказалось, что с биологией бороться очень сложно. В этом же почти биологическом аспекте, кстати, лежит и национальное измерение. Его также пытался размыть социализм, строя новую общность — советский народ. Но и это оказалось утопическим заданием. Люди чувствуют себя более комфортно в рамках своего языка и своей культуры. Строительство именно национального государства стало первым политическим требованием, расшатавшим бывший СССР. Вторым стало экономическое представление, чисто имиджевая эквивалентность между "капитализмом" и "возможностью стать миллионером", о которой все думали. Никто не хотел отказаться от возможности разбогатеть. При этом прошла смена основной оси общества, в рамках которой размещались все его герои. Если в прошлом списке нашей героики одним из первых часто стоял секретарь обкома, который мог поступать только правильно, и в конце концов оказывался прав, то в сегодняшнем списке на место секретаря обкома пришел миллионер из "Далласа" и других киноверсий богатства. Он тоже может ошибаться, но принципиально все равно прав. Его деньги доказывают, что он все делал как надо, раз достиг такого успеха (как в прошлой схеме доказательством служило партийное кресло героя). А антуражем, где проходит реализация героя, остается то же самое. Это шахты. Это поля. Это заводы. Только теперь "проходит как хозяин" новый типаж героя. Поэтому новыми лозунгами, которые вовсю тиражируются, становится завышение понятия "частной собственности" и "собственника". Это на уровне мифов. На уровне реалий единственной собственностью для большинства граждан стал "ваучер". На нем можно написать самые красивые слою, придуманные отделами пропаганды и агитации уже капиталистического ЦК, но он пока все равно остается всего лишь бумажкой. Антигерой сегодняшнего дня покрыт мраком. Типичной фразой стало "в обществе есть определенные силы, заинтересованные в ..." Антигерой скрывается, как мы видим, под черными очками, хотя называется "определенными сила-пи". Он еще не обозначен, а только намечен. Иногда на эту роль выставляют коммунистов или социалистов. Иногда российских руководителей (однако ни в коем случае не самых первых). Достаточно часто список антигероики пополняют парламентарии, которых масс-медиа старательно изображают в виде сил, сдерживающих благородную поступь реформ по городам и весям Украины. Но в целом это не столь понятная антигероика, какими были, к примеру, "вредители" в тридцатые годы. Именно подобное сближение "коммунизма/капитализма" заставляет государство усиленно подчеркивать различия, включая и борьбу за смену паспортов ( при явном недостатке средств на медицину, например), которую ведет с родным населением не менее родная милиция. Перестав быть "коммунистами", мы не стали "капиталистами" (в том "миллионерском" смысле, на который рассчитывали). Мы вновь строим что-то утопическое, что-то большое и красивое. Но что именно — не знает никто. Правда, лозунги мы сменили и СЛАВА КПСС трансформировалось в СЛАВА УКРАИНЕ. Но язык лозунгов особый. Он только зовет подобно сиренам, манящим Одиссея, но ни-когда не дает конкретных путей. От станции КОММУНИЗМ к станции КАПИТАЛИЗМ, как оказалось, нет раз и навсегда проложенной дороги. ИМИДЖ НЕФОРМАЛЬНЫХ ДВИЖЕНИЙ _ Перестройка приносит новые типы имиджей не только в области официальной (например, президент или народный депутат). В этот период впервые возникают и набирают определенный социальный статус различного рода неформальные движения, которые до этого воспринимались чисто западным феноменом. Новые социальные движения функционируют в рамках процесса создания контркультуры, являясь ответом на неудовлетворенность процессами официальной культуры. В советское время эти движения держались в определенных рамках, как например, фестивали туристской песни. Если в период перестройки неформалы противостояли официозу марксистского толка, то в прошлом эту же роль играл нынешний официоз. Как пишет Иванов-Разумник: "Восьмидесятые годы были эпохой зарождения и первого развития русского марксизма; теперь выясняется, что это была его наиболее блестящая пора. Правда, он не был тогда особенно влиятелен и популярен, но небольшая группа его сторонников держалась тесно сплоченной и была сильна не количественно, а качественно, представляя из себя один из островов интеллигенции в гнилом море мещанства "культурного" общества той эпохи" [154, с. 322-323]. Мы сразу можем подчеркнуть две важные характеристики неформальной группы: а) она небольшая, б) членство в ней более четкое. В отличие от гигантских организаций типа ДОСААФа здесь имеет место личное знакомство членов организации и ее руководителей, при этом еще не произошел отрыва руководителей от своей среды, наблюдамый в "официальных" общественных организациях. Любая замкнутая группа на следующем этапе своего дальнейшего развития вырабатывает определенные правила поведения, собственную "грамматику чести". Возникает достаточно сильный имидж "честного поведения", противопоставленный имиджу "поведения обманного", характерного для официальных структур. Есть и третья характеристика неформального движения, которое оказывается достаточно сильным для религиозных и псевдо-религиозных структур: в) из-за своей узкой направленности оно оказывается четко удовлетворяющим индивидуальным интересам его членов. Малые группы составляют основу каждого общества. Возможности реальной коммуникации резко ограничивают число таких участников в одной группе. Это двенадцать апостолов, это одиннадцать футболистов, это солдатский взвод. В таких мини-группах социальные группы управляют 1шдивидуальными нормами. Это было четко обнаружено при изучении юношеских преступных группировок, когда оказалось, что невозможно изменить тип поведения каждого отдельного члена, но это оказывалось возможным только через изменение групповых норм. Возможно, в этом лежит ошибка работы с религиозными группами типа "Белого братства'', когда пытаются повлиять на каждого отдельного члена братства. Имидж неформального движения эпохи перестройки связан с апелляцией к общественному мнению. Неформалам свойственно "упоение самой возможностью быть в "своей среде", осваивать пространство, привлекать к себе внимание сограждан" [209, с. 87]. Таким образом, мы получаем еще одну важную характеристику неформальных движений: г) ориентация на общественное мнение. Собственно, неформальное движение и создается ради этой внешней ориентации, оно также заинтересовано в вербовке своих новых сторонников. В имидж неформального Движения обязательно входит "митинг" или иной тип жесткого/мягкого выражения своего "я", выражения своего протеста. П. Шампань отмечает: "Сегодня даже уличные демонстрации, за редким исключением, планируются с целью "быть показанными телевидением": организаторы торгуются с силами правопорядка по поводу времени и места их проведения для того, чтобы демонстрацию показали в новостях" [426, с. 218]. Митинг создает для нас новые наборы лидеров, от которых мы отвыкли за период советской власти. Одной из их пивных характеристик становится определенная оппозици-оввюсть к официальной среде. Л. Лисюткина и А. Хлопин ■водят также следующую характеристику: "В процессе под-готовки и проведения митинга возникают контакты между незнакомыми прежде людьми, формируются малые группы, происходит противопоставление себя одним объединениям и идентификация с другими" [209, с. 88]. Обозначим это также как процесс объединения вокруг того или иного имиджа движения (например, зеленые или антикоммунисты обладают разными имиджами). Собственный имидж должен отталкиваться от имиджа своих врагов. "В разговорах фигурируют собирательные отрицательные образы: милиционер, бюрократ, партийный функционер, степень значимости которых, очевидно, зависит от конкретного опыта неформалов. На первом месте, вне конкуренции. - страж порядка ("мент", "ментовка"). Примечательно, что в разговорах диссидентов 60-х - первой половины 80-х годов центральной негативной фигурой был сотрудник КГБ" [209, с. 88]. Анализируя процессы коллективного поведения, Н. Смел-сер рассмотрел волнения 1965 года в Уотгсе — негритянском квартале Лос-Анджелеса. Они начались в ответ на явную или мнимую жестокость полиции. При этом выделяются такие характерные особенности происходивших событий [347, с. 5771: 1. Это были необычные события, поскольку беспорядки не случаются всюду и везде. 2. Эмоциональное возбуждение достигало наивысшего уровня, при этом главными чувствами были гнев и волнение. 3. Этот эпизод характеризовался ощущением надвигающейся опасности, поскольку люди чувствовали необычность ситуации. 4. Ход событий был стихийным и непредсказуемым. 5. Каждый день беспорядки длились лишь в течение нескольких часов. 6. Беспорядки в Уотгсе не были "громом среди ясного неба". Исследователями выделяются три основных чувства толпы: страх, враждебность и радость. Н. Смелсер [347, с. 580] приводит таблицу (см. следующую страницу) из "Социальной психологии" Розенберга и Турнера: Движения выдвигают разные требования к своим лидерам на каждом из этапов [347, с. 608[: На первом этапе — лидер является агитатором. На втором -пророк, вселяющий энтузиазм. На третьем — администратор во главе формальной организации. На четвертом — полити-
ческий деятель. Эю все разные имиджи, сменяющие один другой. Эрик Хоффер выразил это следующими словами: "Движение начинается с людей слова, материализуется фанатиками и консолидируется людьми действия" [500, р. 134]. При этом он считает, что если движение проходит этот путь с тем же лидером, который не успевает видоизменяться, это приводит к нулевому результату. Сталина он рассматривает как комбинацию фанатика и человека действия. Люди действия должны спасти массовое движение от возможности самоуничтожения, куда его могут завести фанатики. На человеке действия завершается динамическая фаза движения, он хочет не обновить мир, а завладеть им. Эрик Хоффер считает, что активная фаза движения зависит от его целей: конкретные цели ведут к более короткой активной фазе [500, р. 142]. Человек действия уже не может основываться только на убеждении, он включает в действие механизмы принуждения, поскольку они дают больший эффект. Возможно, это также связано с неформальными связями в группе, удержать которые можно только более сильной защитой этих связей, что собственно происходит в преступных гругтировках. Психологи видят два вида реакции на приход в группу авторитарного лидера. Она становится либо агрессивной, либо члены ее впадают в апатию. "Группы становились агрессивными из-за обиды на своего лидера, поскольку он ограничивал их, но они также боялись его и выказывали свою неудовлетворенность с помощью непрямых форм агрессии. Они будут изображать, что не услышали, когда к ним обращались, будут нарушать правила "по ошибке", уходить до срока, портить материалы" [468, р. 230]. Неформальное движение завершает свой процесс полным подчинением своему лидеру, приобретая черты формального движения. Другим вариантом может быть "выталкивание" своего лидера на новые позиции, что произошло, к примеру, с украинскими зелеными и их лидером Юрием Щербаком. Лидер прошел формальный путь министра и дипломата, а движение после этого отрыва своего лидера сохранило свой неформальный характер. Имидж неформального движения обязательно должен сохранять свой образ неофициального, противопоставленного "бюрократическому креслу" направления. Он как бы заполняет иную нишу, чем активно пользуются партии, которые строятся на оппозиции власти. Многообразие форм сопротивления власти (М. Фуко) приобретает в этом случае организационный характер. Человек не чувствует себя в меньшинстве, что является важнейшим стимулом многих неформальных объединений, начиная, к примеру, с аквариумистов. В результате человек получает защищающую его атмосферу, избавляется от чувства одиночества. При этом постперестроечные неформальные движения не приобретают характеристик явной оппозиционности к власти, они скорее все ищут сотрудничества с властными структурами. ВА Ядов охарактеризовал эту ситуацию следующим образом: "Странным, казалось бы, образом в массовом сознании совмещаются убеждения в том, что экономическая ситуация в обозримом будущем не улучшится, власти беспомощны, а политикам (депутатам, в особенности) доверяться не следует, демонстрации и протесты вряд ли изменят положение, но... "совсем не довольных" своей жизнью - около трети - опрашиваемых. В застойные годы мы наблюдали близкую . статистику — до 20%. Все это говорит о том, что в условиях общенационального кризиса человек уходит в свою частную жизнь и здесь стремится обрести опору" [451, с. 46]. Одновременно неформальные движения служат определенным объединителем, позволяющим преодолевать этот уход в стратегию индивидуального спасения. ИМИДЖИ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА Перестройка по сути привнесла совершенно новый аспект в нашу политическую жизнь. Власти пришлось потерять свою деперсонификацию, что привело к потере своего места под солнцем для многих бывших политических деятелей. А. Мшранян отмечает: "Если для сохранения системы в неизменном виде деперсонифицированная власть номенклатуры есть идеальное средство, то эта же безличная власть становится колоссальной помехой для реформы. Так называемое коллективное руководство является идеальным средством для сохранения застоя и стагнации. Именно поэтому ни одна динамично функционирующая политическая система не пользуется подобным инструментом власти" [237, с. 169]. Власть принялась обретать лицо, в ряде случаев оно оказалось не очень интересным. Новыми имиджами стали не только имиджи президента или депутата (в последнем случае новизна оказалась в необычном облике оппозиции власти, в то время как депутат советского периода как раз был защитником власти). Имидж последнего времени — это и коррупционный имидж чиновника, и имидж нового русского/украинца. В последнем слу-чае моделируется странный образ, модель мира которого ограничена двумя-тремя составляющими. Это наличие бездонного мешка денег, не менее безграничной тупости, с точки зрения неразумности его поступков. И это огромное желание произвести максимальное впечатление на окружающих. Поступки, которые обыгрываются в анекдотах о "новых русских". Возьмем, к примеру, известный анекдот о покупке большой золотой цепи за цену, которая вдвое дороже, чем в другом магазине. Мотивация — это произвести впечат- ление. Одновременно деньги не являются помехой для любого поступка. Анормальность состоит в том, что акцентируется желание потратить как можно больше за единицу товара, что нарушает принятые законы мира. Имидж переходного периода акцентирует очень сильно временный характер происходящего. Перед нами проходит общая тенденция развития постсоветского политического пространства, поэтому мы остановимся на этом подробнее. В книге Б.Ельцина "Исповедь на заданную тему", которая б&ша в определенней степени одной из знаковых примет перестройки, есть одна симптоматичная фраза: прошло всего лишь пять лет, чего же вы хотите от перестройки. Книга была девяностого года, сегодня прошло гораздо больше пяти лет. Но текст мы слышим тот же: прошло всего лишь... Просто сегодня этот бесконечный срок удачно вербализиро-ван словами "переходный период", которым, как палочкой-выручалочкой, можно объяснять все. Еще одним любимым сочетанием этого периода стало "У перестройки нет альтернативы", которое потом заменили на "У реформ нет альтернатив". Перестройка за это время проходит от имиджа "восстановления ленинских традиций" до полного отрицания тех же традиций. При этом глашатаи этого периода практически не менялись, кроме прошедшей смены первых лиц: от М. Горбачева до В. Щербицкого. Более десяти лет назад нам объявили (то есть решение было "царским", спущенным сверху, а не пришедшим снизу), что мы теперь "плывем" в режиме перестройки. Первым результатом этого решения стало множество капитанов у некогда единого капитанского мостика. Теперь на корабле быстро построили свои капитанские мостики: и левые, и правые, а также серо-буро-малиновые тоже. То ли корабль действительно получил пробоину, то ли она только намечалась, но было предложено спасаться по одиночке. Поэтому каждый капитан собрал вокруг себя своих и начал командовать "налево" или "направо". При этом корабль оставался прежним, потому слабо подчинялся зычным командным голосам. Мы не очень четко помним свое прошлое, даже недавнее. Точнее мы помним то, что хотели бы помнить. И забываем то, что не хотим помнить. Поэтому прошлое покрыто провалами и черными дырами. Только пунктирно можно пройтись по сопоставлению времени того и этого. Мы тогда я мы сегодня, но без оценок "лучше стало или хуже", поскольку вряд ли история понимает их. Бели посмотреть на ту систему ценностей, то она кажется более многомерной, чем сегодня. Сегодня финансовая составляющая, как то подчинила себе все остальные. Успех, счастье также измеряются сегодня, в первую очередь, финансовым успехом и финансовым счастьем. Ради справедливости следует добавить, что определенное искривление было и тогда, назовем его партийным. Вполне естественно писатель, проходящий мимо здания ЦК КП Украины (кстати, сегодня улица весьма символично поменяла свое название на Банковскую), мог говорить мне: что уже сам проход по соседству со святым местом "надихае на творчють". В целом, неденежная составляющая нашего бытия имела большее значение тогда, чем сегодня. Возможно, дело также ив том, что тогда она имела четкую пороговую величину. Сегодня для каких-то социальных групп этот порог снят. Это то, что мы потеряли. Столь же несомненно мы нашли МНОГОВЕКТОРНОСТЬ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ. Тогда все двигались по заранее заданным "узкоколейкам". К примеру, почти все нынешние руководители академических институтов и вузов вышли из секретарей парткома. Из-за разности путей произошел более сильный РАЗРЫВ МЕЖДУ ПОКОЛЕНИЯМИ, чем это было раньше. Дети не повторяют жизненный путь отцов. Например, если высшее образование было семейной приметой многих поколений, то сегодняшнее счастье часто начинают искать уже вне высшего образования. Это смена тенденции с семейной на внешнюю ориентацию, поскольку сегодняшний отец не может служить положительным примером для ответа на вопрос "что такое хорошо и что такое плохо". Опыт будущего, если можно так выразиться, раньше несомненно был у старшего поколении, поэтому оно и было необходимо для младших. Сегодня опыт будущего у молодых, они выступают в роли Удачливых учителей. Старшее поколение не может так быстро менять свои правила игры. Что не исчезло? Как это ни странно, не исчезли двойная м°РЗДь и двойной язык. Как и прежде о правильности изб-Ринного пути говорят из проносящихся мимо "мерседесов". Но теперь эти мудрые указания воспринимаются не так радостно, поскольку транспорт стал работать хуже, и на остановке приходится стоять дольше. И видно невооруженным глазом, что "наши глашатаи" явно едут сегодня в гораздо лучших машинах, чем прежде. Мы за них рады. Но скорость большая, и некоторые слова трудно разобрать: им-то все кажется, что люди кричат "Ура!", "Терпели раньше и потерпим еще!". У Паустовского в воспоминаниях о киевской гимназии рассказывается о посещении ее особой высокого ранга из Сербии. Гимназисты должны были разучить крики "Живио!". Но они вместо этого кричали родное словцо, которое на иностранный слух звучало похоже. Словцо это было симптоматичным — "Жулье!". И под эти крики торжественной поступью шли особы высокого ранга по улицам дореволюционного Киева. Что еще общего с прошлым? Если раньше человек несомненно был бесправен перед партийным или государственным аппаратом, то сегодня его бесправие не так персо-нализовано. С другой стороны, десять лет стали временем осадка пены. Некоторые мечты выявили свой странный оттенок. Так, спасение виделось в западной жизни. Но оказалось, что вся страна не сможет переселиться на Запад. Надо учиться жить тут и по-новому. Серьезные изменения претерпела идеологическая сфера. Не то важно, что исчезли "Ленин-Партия-Комсомол", а вместо них пришли на одних плакатах "Бандера-ОУН-УПА", на других "Рьшок-Еаучер-приватизация". Сами эти объекты оказались не самыми важными, поскольку работают те же процессы сакрализации и те же жрецы руководят этими процессами. Это привело к следующим последствиям: а) за счет резкой смены "богов", но не "жрецов" размылись жизненные ценности, идеалы; б) большие социальные группы оказались вытесненными на маргинальные позиции. Например, ученый, военный, ветеран. Нехорошо, когда кого-то лишают права на собственную гордость, на смысл прожитого пути; в) отсутствие идеологии оказалось не лучше, чем ее жесткое навязывание. Прошло более десяти лет. Стали ли мы старше? Такое чувство, что биологически — да, за счет взросления наших Ихипж |