Александр Роднянский Выходит продюсер. Продюсер проекта Иван Филиппов Александр Роднянский
 Скачать 5.54 Mb.
|
|
о их связывает. Да и среди руководства страны мало кто осознавал, что такое брендовые атрибуты государства. Наш канал ежедневно и многократно отвечал на вопрос, что такое Украина и кто такие сегодняшние украинцы. «1+1» стал первым осознанным брендом страны, и его быстрый и грандиозный успех я связываю именно с этим обстоятельством. Уже через год после выхода в эфир на Западной Украине доля канала иногда доходила до 95%, то есть зрители смотрели только «1+1». Вообще география смотрения много говорит не только о созданном нами канале, но и о том, где именно наши убеждения и наше видение страны, роли ее и дальнейшего пути развития находили больший отклик. В рекламной брошюре «1+1» 1998 года была отдельная страница с наглядной картой Украины и цифрами смотрения: в будние дни в прайм-тайм на западе средняя доля «1+1» составляла 43%, на севере (включая Киев) — 40%, на юге — 23%, на востоке и в Крыму — 13%. *** В ночь на 1 января 1997 года мы вышли в эфир в удвоенном объеме вещания, с новым программированием, а главное, на новой частоте бывшего канала УТ-2 и с собственными новостями. Наше детище включилось в украинскую политическую борьбу. В эфире «1+1» появились ток-шоу, в том числе политические: ставшее позже знаменитым «Табу», принципиально двуязычное, отражающее две главные политические концепции украинского настоящего и будущего: с Россией мы или мы с Европой. Или известное в России «СВ- шоу» со штампами общественного бессознательного. Или «Без табу» блистательной Ольги Герасимюк, которая вмешивалась в судьбы людей, вошедших в столкновение с властью. Или «Последняя баррикада», задолго до российского «Гордона» заговорившая о современной культуре «с последней прямотой». На «1+1» появилось первое на Украине утреннее прямоэфирное шоу — «Сніданок». Забавно оно было уже тем, что зритель не только получал информацию, но еще и следил за отношениями двух ведущих — Ани Бе зулик и Данило Яневского. Отношения эти строились почти как в «мыльной опере»: симпатия сменялась конфликтами, конфликты — юмористическими ситуациями. Еще там был очень любопытный прогноз погоды: его представлял кот, причем в стихотворном виде. Прямоэфирные программы шли на «1+1» ежедневно по семь часов. Все они появлялись в маленькой студии площадью 70 квадратных метров — и «Завтрак с “1+1”», и новости, и детская развлекательная программа «Не все дома». На дворе были 1997– 1998 годы, компьютерные игрушки были далеко не в каждом доме, а тут деткам в прямом эфире предлагали разные забавы вроде «найди свинку»: ребенок звонил в студию, по телефону командовал камере — «правее, левее, вперед» — и должен был таким образом найти спрятанного в студийном пространстве маленького розового поросенка. В 1998 году мы совместно с «НТВ-Профит» сняли первый на постсоветском пространстве сериал о нашей тогдашней жизни, с новым героем — молодым, богатым, успешным, представлявшим, как тогда говорили, «новые либеральные ценности» — «День рождения Буржуя» (автор сценария Юрий Рогоза, режиссер Анатолий Матешко). Разумеется, были в сериале тайны, происки «невидимого» антагониста, мистика, убийства… Но все было свое, современное, очень узнаваемое, что было не просто редкостью — первой попыткой освоения новой жизни в сериальной продукции. Как результат — пустые улицы городов и невероятная по нынешним временам доля аудитории в 60%. В России на НТВ показ «Буржуя» был не таким триумфальным, но тем не менее очень успешным. Еще одной несомненной нашей удачей тогда была телеигра «Первый миллион» — украинская версия знаменитого формата «Кто хочет стать миллионером?». Она вышла чуть позже своего российского собрата «О, счастливчик!». Это был очень непростой в реализации и очень популярный формат. С программой у нас была одна забавная сложность: «проиграть» зрителям миллион гривен никак не удавалось. Не потому, что нам этого миллиона было жалко (хотя сумма была приличная, около 200 000 долларов), просто игроки не хотели рисковать: доходили до первой существенной суммы, забирали денежку и, довольные, покидали поле битвы. Понять их, конечно, можно. По тем временам и зарплата в $200–250 казалась большой, а уж 32 000 гривен (почти $7000) — и вовсе сказка. Но что игра так и не дошла до своей кульминации, мне до сих пор очень жаль. *** Мы по-мальчишески гордились уровнем нашего «продукта» и тем интересом, который он вызывал у сильных мира сего. Тогда мы не вполне отдавали себе отчет, какими могут быть плоды этого интереса. С того момента, как у нас появились новости и политические программы, мы позиционировали эфир «1+1» как площадку для общественной дискуссии, где представлены точки зрения разных политических сторон, в том числе и отчаянно враждующих. Мы были уверены: именно в этом состоит журналистский профессионализм, а нам твердили, что мы романтики. Впрочем, мы быстро поняли, что если ты приглашаешь парламентариев в студию, задаешь им неудобные вопросы, если ведущий превосходит высоких гостей в красноречии и глубине анализа, то эти парламентарии начнут воевать с тобой самыми непарламентскими методами. В ночь с 29 на 30 марта 1998 года мы всем каналом пережили первые в нашей телевизионной практике парламентские выборы на Украине: удивительно свободные, пестрые и непредсказуемые. И впервые в эфир вышла наша новая программа «Ночь выборов». Начали в восемь часов вечера в прямом эфире, закончили в три ночи. Большая студия, беспрерывный новостной поток, связь с основными политическими центрами, с улицами и площадями — такого формата страна еще не видела. В ту ночь перебывали в нашей студии практически все интеллектуалы страны (совсем не только политики!) — историк Мирон Петровский, философ Мирослав Попович, великий актер Богдан Ступка... И даже после завершения эфира не хотели расходиться, сидели еще часа полтора в единственном незакрывшемся кафе телецентра и говорили о том, какой будет эта страна в дальнейшем и как сдержать коммунистов. Парламент Украины (Верховная Рада) в 1998 году был насквозь левый, он открыто враждовал с президентом Кучмой. Когда мы получили вещательную лицензию на десять лет, парламентарии пошли в яростную атаку на «рупор кучмовского режима». А когда попытка заблокировать решение о лицензии провалилась, попытались лицензию отобрать. Нашей «линией укреплений» была лишь качественная журналистика: в нашем эфире все без исключения политики страны могли участвовать в дискуссии. Нам удавалось вести себя по-джентльменски, но политическая ситуация обострялась, и в условиях борьбы за существование канала и за его независимость интеллигентное поведение давалось нам все сложнее. Первые несколько лет «1+1» был вполне сбалансированным телеканалом, который представлял все точки зрения и давал слово всем, кто хотел высказаться. Внутри правительственной элиты нас называли не «1+1», а «50 на 50». Наша «взвешенность» для людей во власти была чем-то вроде ненадежности, а я принимал их «50 на 50» как комплимент. Когда ступаешь на политическую тропинку — неизбежно скользкую, не спорьте, — возникает соблазн понять одних, осудить других и подыграть третьим. И, поверьте, можно найти миллион честных аргументов «за» и «против» для внутреннего компромисса. Но важно не забывать, что игры с политикой не имеют никакого отношения к журналистике. К другой вечной профессии имеют, а к журналистике — нет. Наступление власти на редакционную политику всегда начинается очень мягко, но стремительно приобретает катастрофический размах. Мы делали году в 97-м репортаж из Крыма о посягательстве на бизнес одного предпринимателя. Журналист раскопал, что лоббировал этот рейдерский захват тогдашний зять Кучмы Игорь Франчук. После выхода сюжета в эфир Кучма деликатно заметил, что мы могли бы и не упоминать, что Франчук его зять, а ограничиться фамилией. С таких мелочей все и начинается: сначала не говорите, что зять, потом не называйте фамилию, а в один прекрасный день вообще сидите и молчите. Вокруг Кучмы клубились разношерстные группы влияния, бесконечно друг с другом воевавшие. «Мочили» они друг друга телевыстрелами — медийными сюжетами. Записывали друг про друга компроматные передачки и попеременно носили их главе государства. А в случае одобрения «заряжали» в эфир. Так ведущие телеканалы втягивались в межклановые споры. Чтобы разобраться в этой подковерной византийщине, Кучма приглашал к себе руководителей основных каналов и выяснял, кто против кого и как играет. Мы стали общаться чаще и больше, чем было отведено протоколом на телевизионные дела. При этом в администрации президента были сотрудники, контролировавшие эфир, — могущественные люди, которые как бы отвечали за «1+1». С ними тоже надо было выстраивать отношения. Одно время я ездил в администрацию президента как на работу. Трудно поверить, но даже в политическом сегменте вещания у нас поначалу оставалась довольно высокая степень свободы, которая, однако, с каждым днем уменьшалась. Я был, пожалуй, единственным, кто «свалился в телик» из ниоткуда, а не был приведен туда за руку какой-то политической структурой. На перекрестке интересов разных групп мне всеми силами пришлось защищать позицию канала, отстаивая не только свои представления о прекрасном, но и интересы людей, которые пришли работать на «1+1», поверив мне лично. Это были лучшие украинские журналисты, и я защищал их даже в тех случаях, когда они действительно вели себя по-идиотски, подводя весь канал. Они переходили на сторону оппозиции. Они становились ее рупором. Они считали это гражданской честностью, но на деле прекращали заниматься журналистикой, становясь пропагандистами и хуже того — промоутерами. Как-то один из ключевых украинских политиков, лидер большой парламентской фракции и близкий к президенту человек, ультимативно потребовал, чтобы я уволил нескольких журналистов, которые, по его сведениям, работали на сомнительные политические силы. Я иронично согласился, но при условии, что он выгонит из своей фракции такое же количество депутатов. Он мою задиристую аналогию не принял, а упрямства не простил. Ежедневная работа превратилась в постоянное балансирование между интересами разных правящих кланов и желанием оставаться полноценным средством массовой информации. Любой уклон грозил нам неприятностями: у власти всегда были в распоряжении средства (от налоговых проверок до отзыва лицензии), способные осложнить нам работу или положить конец существованию компании. Отступлю на минуту от судьбы «1+1» ради рассказа о том, как решается вопрос лояльности телеканалов в США. Все основные американские телесети входят в состав крупных корпораций. Если в новостях речь идет о компании-владельце, то, чтобы избежать упреков в обслуживании хозяйских интересов, обычно называют корпоративную принадлежность. Так, если в новостном выпуске на канале NBC упоминается General Electric, то ведущий говорит: «В пресс-службе компании General Electric, которой принадлежит телеканал NBC, чей новостной выпуск вы сейчас смотрите…» Сценаристы сериалов часто позволяют себе злую сатиру на владельцев каналов, на которых эти сериалы идут, или корпораций, которым они принадлежат. Например, авторы популярнейшего мультсериала «Симпсоны», идущего в эфире Fox, явно не разделяют республиканские убеждения руководства компании. Большой вышел скандал, когда в одной из серий «Симпсонов» появился вертолет с надписью на борту: «Телеканал Fox News не расистский, но среди расистов — номер один». Особым цинизмом по отношению к своим владельцам отличаются создатели сериала «Студия 30» (30 Rock), выходящего на канале NBC. Когда General Electric продала NBC Universal кабельному оператору Comcast, в эфир вышла серия, в которой новые хозяева были представлены как лодыри, ничего не понимающие в медийном бизнесе, а деньги зарабатывающие за счет платных кабельных порноканалов. Возвращаясь к «1+1», замечу: чем ближе к выборам, тем более актуальным становился вопрос об объективности СМИ. Я был уверен, что быть объективными и не входить в конфронтацию с властью возможно, только если предоставить дискуссионную площадку всем политическим силам, тем более что силы эти уже допущены самой властью к политическому процессу. К тому же мало кто тогда в СНГ делал прямые эфиры и телемарафоны на нашем уровне. Взять, к примеру, наш предвыборный формат «5 на 5», придуманный Лаврентием Малазонией и Вячеславом Пиховшеком, со схваткой между парами пятерок всех шедших на выборы партий. Понимая, как сложно будет бороться за содержание выпусков, мы решили стилистически программу «закавычить» — и позволили себе хулиганство в духе брутальной эстетики, этакие «Люди в черном», но без инопланетян. Программу снимали в огромном производственном ангаре. Сверху спускался крюк грузового крана, пятерки кандидатов стояли друг напротив друга за металлической сеткой, снаружи сидели их группы поддержки, а в центре находились двое ведущих в черных костюмах и черных же очках. «Сражение» политиков происходило в цехе ремонтного завода на фоне горящих покрышек и «скорой помощи» с мигалкой. Удачная форма дала высокие рейтинги и спровоцировала полемику в обществе. Успех каждой последующей программы усиливал драйв, и новые форматы у нас возникали один за другим. Выстроилась линейка авторских дискуссионных программ, они выходили ежедневно. Политические программы на «1+1» были особенно конфликтными, и поэтому особо популярными. Им удавалось выходить даже в самые политически тяжелые времена эпохи Кучмы. Дефицита первых лиц на «1+1» не было, участие в наших программах давало максимальный предвыборный эффект. Но примерно с конца 90-х нам пришлось согласовывать с администрацией президента списки приглашенных на программу гостей. Это было обязательное условие для выхода в эфир, иначе было не избежать проблем «от первого лица». Один из самых неприятных эпизодов произошел накануне президентских выборов 1999 года. В последнюю предвыборную программу мы в качестве зрителей пригласили зарубежных послов. Естественно, набежала добрая сотня корреспондентов иностранных изданий. Я пытался следовать американскому формату освещения выборов, приблизиться к лучшим образцам информационного ТВ и дать возможность высказаться всем основным участникам политического процесса. Воскресная программа, о которой идет речь, — «Эпицентр-дебаты» (постоянным участником ее был Георгий Гонгадзе, убийство которого впоследствии стало поводом для громкого скандала) — оказалась в фокусе внимания президентской администрации. Когда там узнали, как мы готовим финальные дебаты, мне позвонил сам Кучма и на «эксклюзивном русском» потребовал немедленно отменить программу. Иначе... Это была та ситуация, когда выхода нет и выбора (накануне выборов) — тоже. Я должен был преподнести решение президента как собственное прозрение. Дескать, в момент, когда монтируется свет и прибывают гости студии, я вдруг осознаю: да ну ее, эту программу, не нужна она вовсе. Первым, кому я сообщил свое решение об отмене программы, был ее ведущий Вячеслав Пиховшек. А он последний месяц и так жил с валидолом под языком. Не понимая, как мы сможем остановить процесс за считаные минуты до начала эфира, он схватился за сердце, обмяк и прошептал, что сейчас упадет в обморок. «Валяй, старик», — говорю я. Выхожу из гримерки и объявляю, что у ведущего приступ. Его увозит «скорая», а мы снимаем программу с эфира с официальным объяснением: «Ведущий в больнице». Водоразделом в истории канала и в моей личной истории стали следующие, «оранжевые» президентские выборы 2004 года и последовавшие за ними события. К тому времени уже излишне было говорить о какой-либо независимости или объективности — мы действовали под жестким давлением власти и в редакционной политике следовали ее указаниям. Журналисты получали «темники» — утвержденные президентской администрацией правила по освещению событий. Выходя в эфир, наши сотрудники использовали все доступные им средства, чтобы выразить свое отношение и к происходящим в стране событиям, и к тому, как мы вынуждены преподносить их зрителю. Ведущие демонстративно появлялись в оранжевых шарфах и галстуках, а на летучки, кажется, чуть ли не все приходили в оранжевом. Регулярными стали отказы от выхода в эфир и заявления об уходе. Но хуже было другое. «1+1» создавался как канал, вовлеченный в общественные процессы, его полюбила социально активная аудитория. Именно эта аудитория теперь поддерживала кандидата в президенты Виктора Ющенко. А мы своего зрителя предавали. Это убивало канал. В 2004 году во время президентской кампании начали падать рейтинги, нас стали критиковать еще недавно дружественные издания. С середины 2001 года я почти не вмешивался в новостное вещание, понимая, что никакой возможности повлиять на ситуацию у меня нет, хотя я основатель канала и один из его акционеров. В то время никому доселе не известная ТРК «АИТИ» подала на «1+1» в суд, оспаривая результаты конкурса 1996 года на право вещания, который выиграл «1+1». Несмотря на то что сама ТРК «АИТИ» была основана в 1999 году — то есть сильно позже конкурса, — хозяйственный суд Киева иск удовлетворил. Фактически это означало, что после решения суда следующей инстанции мы теряли часть лицензии. Суд постоянно откладывали, а в ноябре 2002 года Высший хозяйственный суд отменил все решения предыдущих инстанций по иску. Мы начали искать компромиссы в отношениях с властью, в чем- то — и в отношениях с собой, и, понятное дело, находили. Давали по возможности высказываться разным силам. Точка зрения, не совпадавшая с позицией власти, в эфире все-таки появлялась, так что до осени 2004-го было не очень стыдно. Ведь одно дело — рутинная политическая и общественная жизнь, когда кто-то из лидеров оппозиции что-то заявляет и ты как руководитель канала можешь дать или не дать это в эфир, и другое — когда происходят важные события, а крупнейший канал, который уважают и которому доверяют, методично занимается подменой информации интерпретациями. Тут важно понимать, кто именно смотрел «1+1». Как телевизионный канал мы уверенно доминировали в семнадцати областях, проголосовавших за Ющенко, и были на втором месте в девяти областях, поддержавших Януковича. Говорит ли это о том, что мы были предвзяты? Нет, просто, как я уже упоминал выше, мы строили канал как новое телевидение демократической Украины и были симпатичны людям определенного склада ума и определенных умонастроений. Важно и то, что упомянутые семнадцать областей были преимущественно украиноязычными, и телеканал, работавший на возрождение национального языка, был тамошней аудитории ближе. Именно наши зрители составляли большинство из тех, кто позже вышел на майдан в Киеве и на улицы по всей Украине. И вот, понимая это, мы транслируем какую-то богопротивную ересь про «единого кандидата», врем тем, для кого, собственно, задумывали и создавали канал. На протяжении 140 дней на всех подконтрольных власти каналах нельзя было даже упоминать популярнейшего лидера оппозиции Виктора Ющенко — это был позор для журналистов. Осенью 2004 года ситуация обострилась до предела. В один день от нас ушли семь ведущих журналистов, симпатизировавших «оранжевым». Причиной их ухода был, в первую очередь, отказ от работы по «темникам» президентской администрации. Три дня в ноябре выпуски новостей в эфире вел шеф-редактор новостной службы. Кроме него делать это было некому. В тот момент я уже операционно не руководил «1+1»: оставаясь председателем совета директоров и акционером, я занимался в Москве каналом СТС. У меня и моих коллег, руководителей «1+1», появилось ощущение абсолютной бессмысленности происходящего. Разве для этого мы занялись телевидением? Не телевизионщики, а люди кино, мы когда-то решили делать новое ТВ в новой стране. И это оно и есть? Все близкие, люди «нашей группы крови», стали смотреть на нас с жалостью. И тут без предупреждения в последних числах ноября нам в эфир врубили новости канала «Интер»: прямую трансляцию из штаба Януковича с потоком сладостных выступлений его восторженных сторонников. После этого я прилетел в Киев из Москвы, где работал уже два года. И мы, все сотрудники «1+1» (уходили-то с канала только новостные журналисты, звезды и «лица» канала нас поддерживали, хотя очень переживали), не обращая внимания на грозные телефонные звонки сверху, договорились о новой концепции. Ничего особенно героического здесь не было: просто для меня, как и для всех, кто работал на «1+1», это была попытка вернуть себе «полное служебное соответствие» и профессиональное достоинство. Мы собрались в нашей самой большой студии, все обсудили и приняли единогласное решение. 25 ноября 2004 года я от имени коллектива канала, прервав регулярное вещание, обратился к зрителям в прямом эфире: «Мы осознаем свою ответственность за предвзятую информацию, которую распространял наш канал под давлением и по директивам разных политических сил. Нынешнее противостояние в обществе вынуждает нас четко определить принципы дальнейшей работы. С сегодняшнего дня за содержание информационного продукта будут отвечать только коллектив и менеджмент “1+1”. Мы гарантируем, что всякая информация, распространенная нашим каналом, будет полной и непредвзятой — в соответствии с профессиональными стандартами журналистики. В эфире “1+1” будут освещаться все значимые события на Украине и за ее пределами и предоставляться равные возможности для высказывания своей позиции всем участникам общественно-политической жизни. Мы будем соблюдать эти принципы, пока канал существует в телеэфире». А после этого первой новостью в эфир вышло сообщение о том, что Верховный суд Украины запретил называть Виктора Януковича президентом, пока не будет рассмотрен иск Виктора Ющенко о фальсификации выборов. На следующий день после обращения мне несколько раз звонили знакомые из штаба Ющенко, предлагая с ним встретиться, потом последовали какие-то просьбы. Конечно, просили куда вежливее, чем их оппоненты, но все так же настойчиво. Я принципиально ни с кем встречаться не стал. И всем сотрудникам объяснил, что в эфире у нас новости и факты, а оранжевые флаги, шарфики и кофточки — их личное дело, их личные предпочтения, а на работе, и уж тем более в эфире, символике не место. Если мы делаем нормальное телевидение, то оно и будет объективным, а не оранжевым. Или зеленым. «Я получаю от CNN больше достоверной информации, чем от ЦРУ». Эти слова произнес в 1991 году президент США Джордж Буш во время операции «Буря в пустыне». Когда директору ЦРУ Уильяму Вебстеру доложили, что Ирак запустил очередную ракету в сторону коалиционных войск, он позвонил советнику президента по национальной безопасности Бренту Скаукрофту со словами: «Включи CNN, посмотри, куда они попали». К середине 90-х канал Теда Тернера CNN, созданный в 1980 году, стал признанным эталоном качественных и объективных новостей. В политологии даже появился термин «эффект CNN», обозначающий степень влияния телеканала на решения, принимаемые в Белом доме. Рассказ в эфире CNN о какой-либо проблеме автоматически означал, что в кратчайшие сроки власть на нее среагирует. Так, в 1993 году во время военной операции в Сомали погибли 18 американских солдат. Кадры CNN с привязанными к машинам трупами американцев, которые протащили по улицам Могадишо, стали причиной прекращения операции и вывода американских войск из Сомали. «ТВ не формирует политику, но оно создает климат, в котором принимаются политические решения», — говорит об «эффекте CNN» экс-госсекретарь США Колин Пауэлл. Обратной стороной «эффекта CNN» стал так называемый «закон Херда» (якобы был сформулирован британским министром иностранных дел Дугласом Хердом). В упрощенном виде он выглядит так: «Правительство не обязано реагировать на кризис, если он не был показан по ТВ». На пике могущества CNN в 1996 году в США появился новый кабельный новостной телеканал Fох News, запущенный медиамагнатом Рупертом Мердоком. Мердок создал для CNN прямого конкурента, что с экономической точки зрения казалось просто безумием: когда Fох News только появился, никто не мог себе даже представить, что он сможет хотя бы сравниться с CNN по популярности и влиятельности. Но вот уже несколько лет Fох стабильно опережает по рейтингам CNN, иногда вдвое. Новости Fox подчеркнуто необъективны, события освещаются исключительно с точки зрения Республиканской партии. Главный козырь Fox — это авторские программы, которые носят почти откровенно пропагандистский характер. Любая новость, любое политическое событие — повод для эмоционального и часто провокативного высказывания ведущего. Именно это и стало залогом успеха Fох News: зрители то ли соскучились по отчетливой позиции, то ли в большинстве своем выбирают не факты, а эмоцию и программы, где выводы уже сделаны, где не надо напрягаться, чтобы осмыслить информацию. Мы поступили так, как поступили, не потому, что хотели поддержать Ющенко или выступить против Януковича, а в интересах наших зрителей, а значит, в интересах канала. Зрители наш поступок оценили: за неделю после моего заявления аудитория «1+1» выросла почти в два раза (неделя к неделе). Оглядываясь сейчас на те события, я понимаю: не накосячить было сложно. На одном полюсе оказались представления мои и моих коллег об авторитетном, объективном СМИ, создать которое на какое-то время нам удалось. На другом — реальность, не допускавшая долгой жизни такого СМИ. Сейчас та вынужденная игра с властью может показаться слабостью, ошибкой. Но тогда она была необходимостью. Правда, я понимаю, что многие из компромиссов с властью смысла не имели и ровно ни к чему не привели. «Вы строили не бизнес, а мечту», — скажет читатель. На что я уверенно отвечу: по финансовым показателям канал в итоге был более чем успешным. Достаточно сказать, что последние 20% акций мы с братом в 2008 году продали нашим партнерам — американской СМЕ, уже владевшей 80% «1+1» — исходя из стоимости компании в $1 млрд. Но надо признать: по сути, канал был «семейным» предприятием, построенным на дружбе и личных отношениях, а не жестко структурированным коммерческим проектом. Мы всегда были группой товарищей, которые собрались вместе, чтобы сделать телевидение в каком-то смысле для зрителей, но не в последнюю очередь для себя. Объединяла нас всегда общая система ценностей, дружеские, иногда и семейные отношения, а не формальные контракты или корпоративная структура. Когда мы столкнулись с реальностью, наша модель «посыпалась». Появилось понимание: либо мы выстраиваем ту самую структуру и ведем себя соответственно, жертвуя дружбой и отношениями, либо расходимся в разные стороны. Правильная концепция эффективной телекомпании общеизвестна: это бизнес. Творческий, инновационный, трудно предсказуемый, но все же жестко организованный бизнес. Но мы все были слишком молоды: и я, и команда, и страна. Политическая волна, в которой захлебнулся «1+1», подтвердила правило: политика всегда превращает телевидение в инструмент пропаганды. И в этом случае «всегда» не преувеличение. Всегда. Поэтому гораздо честнее заниматься телевидением, которое видит себя по преимуществу бизнесом. Такой вывод я сделал к 2002 году, когда государство вмешивалось в информационную политику «1+1» все чаще и жестче. И я начал думать о радикальном изменении жизни. Начал советоваться с друзьями. Как правило, с москвичами. В России многое менялось. К началу нулевых стало очевидно, что за минувшие десять-пятнадцать лет сформировался некий прообраз среднего класса. В советское время таких людей назвали бы мещанами, а их психологию — мелкобуржуазной. Но в нулевых они если и не стали референтной группой, по которой можно было судить о стандартах и целях большинства, то их ценности и образ жизни уже вышли на авансцену общественного внимания. А главными ценностями российских буржуа стали карьерный успех, личные права и свободы, качественный отдых, образование детей. Эта аудитория, сформировавшись сама по себе, сама же решила отвернуться от пропагандистского и менторского ТВ, от телевидения диктата. Люди чувствовали себя «отъюзанными»: они пережили информационные вой ны между властными кланами и устали сопереживать той или иной политической силе. Новым буржуа нужно было дать свежую телевизионную картинку, в которой они найдут и узнают себя, увидят новые — свои — смыслы. В воздухе носилась потребность новой степени свободы. Из этой атмосферы и стал выкристаллизовываться СТС. В 2001 году в Киев приехал его директор Роман Петренко с целью покупки программ, которые производил «1+1». Так я узнал о самом существовании СТС. История СТС началась в США, в маленьком городке Сосолито, откуда родом основатель компании Story First Communications Питер Герви. Питер приехал в Москву молодым человеком, немного за двадцать, поработал над организацией первых телевизионных мостов между США и СССР, продавал программы и мультфильмы еще советскому ТВ, и к концу 80-х он был рублевым миллионером. Процесс трансформации страны так увлек его, что он решил остаться. Кстати, как и большинство американцев, преуспевших в российском бизнесе, он так и не заговорил по-русски. Обычное для американцев дело: в медиасреде многие учат или знают английский и, встретив носителя языка, не упускают случая «потренироваться» или, наоборот, впечатлить. Глядя на стремительно меняющуюся страну, Герви задумался над возможностью построить здесь телевидение по американскому образцу. Но начал Герви с «Радио “Максимум”», запущенного им вместе с русским партнером в декабре 1991 года. Позднее на базе 6-го канала петербургского телевидения появился СТС. К созданию телеканала Герви подошел основательно, привлек серьезных инвесторов. На разных этапах своего существования инвесторами Story First были Morgan Stanley, Delta Capital, Universal — весьма солидные компании. До моего прихода СТС опробовал несколько моделей руководства. Начал работу очень опытный менеджер Тони Маккин, руководивший Story First из Лондона, — ему не хотелось переезжать в Москву. Сменил Маккина бывший руководитель одного из телеканалов техасского города Хьюстон, его звали Боб Кларк. Он пытался заниматься программированием и, когда я пришел на СТС, как раз драматически переживал провал своего любимого сериала «Стар Трек»: в прайм-тайме СТС он показал мизерные цифры. Кларк был обескуражен, поскольку исходил из своего американского опыта, а в Америке сериал имел феноменальную популярность. Надо сказать, что попытка «подсадить» российского телезрителя на качественные американские сериалы, пожалуй, так успехом и не увенчалась. Классическое НТВ ставило в прайм-тайм «Секс в большом городе», «Скорую помощь» и даже «Клан Сопрано», но никогда эти выдающиеся сериалы не давали цифр, сопоставимых, например, с теми, которые показывали «Менты». Телеканал «Домашний» несколько сезонов транслировал один из лучших сериалов Fox «Доктор Хаус». Феноменально успешная в США, да и во всем мире (сериал входил в топ-5 самых популярных во всех странах Европы) история врача-мизантропа у российских телезрителей успеха не имела, доля «Хауса» редко превышала даже среднюю долю канала. Эксперимент свернули на шестом сезоне. Весной 2010 года «Пятый канал» поставил в эфир один из лучших сери алов последних двадцати лет — «Рим». В прайм- тайме шла цензурированная версия, а в ночном эфире — оригинальная. И опять неудача. За довольно редкими исключениями — первый сезон «Героев» на СТС, «Остаться в живых» на «Первом» или телемарафон «Игр престолов» в ночном эфире РЕН ТВ — качественные американские сериалы на российском телевидении если и существуют, то в специально отведенном «гетто» ночного эфира или спецпрограммирования, как это произошло с «Городскими пижонами» на Первом. Так вот, директором СТС был Роман Петренко. Брали его в компанию поначалу на маркетинг — ведь программирование и закупки осуществлялись американцами из Америки и контролировались американцами в Москве. Каналу, по мнению акционеров, нужен был управленец, отвечавший за две функции: строительство и развитие сети и маркетинг канала, бренда и отдельных его проектов, то есть сериалов, программ и прочего. Петренко нашли через хедхантинговое агентство. Провели конкурс: претенденты приходили и «питчили» свое в |