Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007). Программа Культура России

• Название: Программа Культура России
• Анкор: Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007).doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 4.11 Mb.
• Имя файла: Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007).doc
• Тип: Программа; #1865
• страница: 24 из 47

§ 5. Понятие и концепт

Говоря о понятии, его объеме и содержании, о логических операциях, совершаемых над понятием, мы оперировали катего­рией понятия как универсальной, не принимая в расчет того, что в сознании каждого конкретного человека большинство понятий имеют и собственный объем, и собственное содержание. Такие индивидуализированные понятия, которыми оперирует в своей познавательной деятельности каждый индивид, в теории, постро­енной средствами русского языка, удобно назвать заимствован­ным термином концепт. Понятие отличается от концепта именно своей универсальностью. Его объем включает в себя все мысли­мое множество объектов, подпадающее под его содержание, а со­держание фиксирует основные, сущностные признаки объектов, принадлежащих данному классу. Объем и содержание концепта зависят от индивидуального когнитивного опыта индивида и во многом определяются условиями жизни, культурой и т.п. Так, концепт лопата у пятилетнего ребенка будет отличаться от одно­именного концепта у землекопа, при том что понятие, лежащее в основе концепта, будет примерно одинаковым (функциональ­ный признак — чтобы копать; конструктивный — ручка и то, чем копают). Ю. Найда выводит четыре уровня способности понима­ния: способность детей, чей словарь и жизненный опыт ограниче­ны, способность малограмотных людей, не владеющих письмен­ной речью, способность среднеобразованного человека, свободно понимающего как устную, так и письменную речь, способность специалиста понимать сообщения в рамках своей специальности¹.

Приведем ставший хрестоматийным пример понятия снег, перекочевавший в работы по теории перевода из книги Ладо. По­нятие снега как природного явления известно многим народам северного полушария. Отношение же к этому явлению различно. В русском языке в обыденном сознании это понятие определяется

¹ См.: Найда Ю. К науке переводить // Вопросы теории перевода в зару­бежной лингвистике. М., 1978. С. 115.

273

как «твердые атмосферные осадки, выпадающие из облаков в виде белых звездообразных кристалликов или хлопьев, представ­ляющих собой скопление таких кристалликов»¹. Специальное оп­ределение этого понятия добавит уточняющие признаки о назва­нии кристалликов (снежинки), о их форме (шестиугольные плас­тинки и шестилучевые звездочки), об условиях существования явления (при температуре воздуха ниже 0°С). Французский сло­варь предложит более строгое определение neige — Eau congelée dans les hautes régions de l'atmosphère, et qui tombe en flocons blancs et légers (вода, замерзшая в верхних слоях атмосферы, выпадающая в виде белых легких хлопьев). Даже при сравнении этих опреде­лений уже видны некоторые различия в содержании данных по­нятий. Если же попросить дать определение снега эскимоса, для которого снег является одной из основных сред обитания, то он приведет еще больше дифференцирующих признаков данного объекта. Более того, говоря о снеге, покрывающем землю, он не пременно выделит подмножества объектов и определит их диф­ференциальные признаки.

Житель экваториальной Африки, не видевший снега, т.е. не имевший соответствующего ощущения, будет иметь о снеге только абстрактное представление, созданное в результате прочитанного либо услышанного. Его концепт снега будет походить на понятие с нулевым объемом, оно составит как бы пустой класс, за кото­рым не будет стоять реально представляемая действительность. Иначе говоря, та часть языковых картин мира, которая демонстри­рует внешнее подобие, т.е. представляется симметричной, является в самом деле неэквивалентной. Эта неэквивалентность отражает оппозицию общего и частного в когнитивной деятельности чело­века, разных уровней абстракции. Она обусловлена тем, что каж­дый этнос имеет собственное представление о мире, об общих явлениях культуры во всех ее четырех сферах (материальной, ду­ховной, организационной и поведенческой). Речь здесь идет не только о том, что в одной этнической культуре могут отсутство­вать некоторые элементы, имеющиеся в другой культуре, но и о том, что отношение к тем или иным объектам, существующим в общечеловеческой культуре, может быть различным. Эти объекты могут вызывать разные ассоциации, т.е. по-разному сопостав­ляться с культурным опытом народа. Вернемся к понятию снега. Для южан снег — экзотика, редкое явление природы, иногда пу­гающее и раздражающее, когда снег реально выпадает и на неко­торое время останавливает жизнь в городах. В то же время снег — это символ Рождества. Для народов более северной части снег —

¹ Словарь русского языка. Т. 4. С. 164.

274

обычное явление, ожидаемое (психологическая готовность) и до-статочно легко переносимое в определенные периоды года. Для народов Крайнего Севера снег представляет собой одно из основ-ных жизненных средств.

Во всех трех случаях снег влияет на жизненный уклад и ста­новится предметом разнообразных ассоциаций, но ассоциации эти в различных культурах в зависимости от климатических усло­вий всегда различны. Если у южан снег — это бедствие, то у се­верных народов — либо нейтральное, либо положительное явле­ние, которое во многом облегчает, а иногда и спасает жизнь (по снегу открываются санные пути, позволяющие двигаться по не­проходимым дорогам, в другие сезоны снег защищает землю от мороза, спасая урожай, а соответственно и человека от голода). Чем большее место занимает снег в культуре того или иного на­рода, тем более обширной и вариативной оказывается лексико-семантическая область, связанная с этим явлением.

Эти различия в значениях наиболее отчетливо проступают именно в переводе, когда мы стараемся как можно точнее передать какое-либо понятие средствами иного языка.

Попытаюсь проиллюстрировать это теоретическое рассуж­дение о различии структуры понятия и концепта примером, не­посредственно затрагивающим область перевода.

Приведу фрагмент из романа французского писателя М. Па-нёля, уроженца Марселя, прекрасно знающего юг Франции, Про­ванс, «Слава моего отца» (La gloire de mon père). В этом фрагменте речь идет о деде рассказчика, искусном каменотесе, с большим почтением относившемся к работе старых мастеров. Представим сначала русский перевод:

«Как только выдавался у него свободный день — а это быва­ло раз пять или шесть в году, — он вывозил всю семью пообедать на травке в пятидесяти метрах от Пон дю Гара.

Пока бабушка готовила еду, а дети барахтались в реке, дед поднимался на настил моста, что-то измерял, рассматривал ка­кие-то стыки, делал какие-то чертежи в разрезе, гладил камни» (пер. П. Баккаретти).

«Dès qu'il avait un jour de liberté — c'est-à-dire cinq ou six fois par an — il emmenait toute la famille déjeuner sur l'herbe, à cinquante mètres du pont du Gard.

Pendant que ma grand-mère préparait le repas, et que les enfants pataugeaient dans la rivière, il montait sur les tabliers du monument, prenait des mesures, examinait des joints, relevait des coupes, caressait des pierres».

' Словарь русского языка. Т. 4. С. 164,

275

В первом высказывании мы видим «чужое» словосочетание Пон дю Гар, по форме явно имя собственное, которое, с точки зрения логики, должно обозначать единичный объект и заклю­чать в себе, таким образом, единичное (индивидуальное) поня­тие. Этой формой, т.е. транскрипцией, переводчик, француз, южанин, хорошо знающий описываемую действительность, назы­вает объект, неизвестный русскому читателю.

Концепт французского переводчика, которому хорошо извест­но, о каком объекте реальной действительности идет речь, т.е. в его индивидуальный концепт, облеченный в форму pont du Garrd, симметричен единичному понятию, сформировавшемуся во фран­цузской культуре и обозначенному этим именем. Но русский чи­татель, незнакомый ни с этим единичным объектом, ни с поняти­ем, заключенным в форме Пон дю Гар, не может более или менее четко вывести из этого имени какой-либо концепт об объекте, во всяком случае из той фразы, в которой оно возникает. Его кон­цепт не имеет ни ясного содержания, ни очерченного объема, его можно определить лишь через понятие максимального универ­сального класса — «нечто, возле чего можно обедать на травке». Это «нечто» может быть селением, сооружением, рекой, горой, рощей, площадью и т.п. Знак Пон дю Гар оказывается для русско­го читателя столь же малозначимым, как и имена Пер ла Шез, Вьё-пон, Дюран и пр. Потребуется довольно глубокое знакомство с французской культурой, чтобы эти имена действительно «загово­рили», наполнившись значением, как заговорило сейчас и стало однозначно соотноситься с конкретным объектом — собором Па­рижской Богоматери — имя Нотр-Дам благодаря всемирно из­вестному мюзиклу. А ведь еще каких-нибудь 50 лет тому назад даже начинавшие изучать французский язык школьники или сту­денты, не успевшие проникнуть во французскую культуру, иногда калькировали это имя: наша дама из Парижа.

Читатель, встретив имя Пон дю Гар, полагает, что в дальней­шем контекст объяснит значение непонятного имени. Так и случа­ется, но не сразу. Следующая фраза текста также мало что прояс­няет. Мы видим лишь, что дети плескались в реке и что неподалеку был какой-то мост. За теми двумя фразами, что мы привели выше, следует текст:

«После еды он садился на траву впереди семьи, расположив­шейся за ним полукругом напротив этого многовекового памят­ника, и до вечера глядел на него.

Вот почему, даже тридцать лет спустя, его сыновья и дочери при одном упоминании о Пон дю Гаре закатывали глаза и про­тяжно вздыхали». Читатель уже может построить логическую це­почку Пон дю Гар →мост → многовековой памятник → Пон дю

276
Гар. Он узнает, что Пон дю Гар — это старинный мост. Но о ка-кой реке идет речь и чем примечателен этот мост, ему останется неизвестным. Более того, прагматическая сторона высказывания также изменяется, стирается. Русский читатель, стараясь расшиф-ровать значение экзотического имени, отвлекается от той задачи, которую, на мой взгляд, старается решить здесь автор — вызвать симпатию к персонажу, который, будучи мастером своего дела, с таким трепетом и восхищением относится к творению древних мастеров и стремится воспитать эти чувства в своих детях. Обратившись к французскому тексту, мы видим, что в слово­сочетании pont du Gard именем собственным является слово Gard. Все словосочетание может быть переведено конструкцией, где одно имя называет класс предметов, а другие — видовой признак, обозначенный именем реки: мост через Гар. Однако переводчик не идет этим, казалось бы, вполне логичным путем, а предпочи- тает транскрипцию словосочетания, придавая всему заключенному в нем понятию вид единичного, отражающего единичный объект. В самом деле, переводчику хорошо известно, что pont du Gard — действительно единичный объект. Это уникальное сооружение, акведук через реку Гар, построенный еще древними римлянами в виде трех ярусов аркад, длиной 273 м и высотой 49 м. Французы называют его исключительно Pont du Gard, поэтому переводчик и транскрибирует это имя — Пон дю Гар, не задумываясь над тем, что имя, известное каждому французу, может быть неизвестно русскому. Нужно принять во внимание, что перевод, сделанный П. Баккаретти, имеет учебный характер и предназначен главным образом для французских студентов, изучающих русский язык, которым данное имя должно быть хорошо известно. Вероятно, это и определило выбор переводчика.

Для русского же читателя ситуация оказывается иной. Даже если из второй фразы он поймет, что Пон дю Гар — это мост, у него не возникнет концепта, отражающего уникальное сооруже­ние. Скорее всего он ограничится общим понятием «мост», пред­ставляя себе Пон ди Гар как «один объект из класса мостов». Бо­лее того, изменением грамматической формы множественного числа на единственное при передаче понятия, заключенного в слове les tabliers (платформы трех ярусов моста) — настил моста, он в еще большей степени закрепляет за единичным объектом понятие общего класса, лишая его уникальности.

Этот пример показывает различие между референтом и дено­татом — теми самыми объектами реальной действительности, ко­торые отражаются в понятиях. В самом деле, в любом речевом произведении называется с помощью знака не класс предметов, а какой-либо конкретный предмет этого класса. Иначе говоря, де-

277

нотативное значение оказывается не таким простым (соотнесен­ность с предметом), как это кажется на первый взгляд. Для раз­личения классов предметов и конкретных предметов, о которых идет речь в конкретном тексте, в лингвистике и используют тер­мины денотат и референт.

§ 6. Денотат и референт

Понятия референта и денотата в лингвистике иногда смеши­ваются.

Денотатом у Ч. Огдена и A.A. Ричардса обозначается фраг­мент объективной действительности, отраженный в некотором речевом отрезке. В других теориях денотат определяется как абст­рактная единица, некое множество объектов реальной действи­тельности, которые могут обозначаться данным именем. В таком понимании денотат есть не что иное, как объем понятия. Неко­торые авторы вообще не делают различия между денотатом и ре­ферентом, считая эти термины взаимозаменяемыми¹. Однако в современной лингвистике «уже наметилась тенденция к соответ­ствующей терминологической дифференциации, основанная, в частности, на существенном с лингвистической точки зрения раз­личении виртуального (возможного) и актуализированного значе­ний языковых единиц»². Л.С. Бархударов считал, что для теории перевода различать понятия денотата и референта весьма важно: «В речи, в конкретном тексте знаки языка могут обозначать и чаще всего действительно обозначают не весь класс ("референт") в целом, а лишь один какой-нибудь конкретный предмет (или процесс, явление и пр.), который мы назвали денотатом»³. Иначе говоря, то, что сейчас в лингвистике предлагается называть тер­мином референт, Бархударов обозначал термином денотат, и на­оборот. Но не это важно для теории перевода, в конечном итоге можно прибегнуть к определенной терминологической конвен­ции и договориться о том, каким из этих двух имен обозначать виртуальную сущность, т.е. всю совокупность объектов реальной действительности, отвечающую содержанию какого-либо понятия и называемую соответствующим знаком, а каким — определен­ный, конкретный, называемый в конкретном речевом произведе­нии. Важнее оказывается вывод, сделанный исследователем, о том,

¹ См., напр.: Степанов Ю.С.: «При рассмотрении лексики лингвисты
пользуются также международными терминами, которые соответствуют выде­
ленным русским терминам: предмет — то же самое, что денотат или референт»
(Основы общего языкознания. М., 1975. С. 8).

² См.: Булыгина Т.В., Крылов С.А. Денотат // Лингвистический энциклопе­
дический словарь. М., 1990. С. 128.

¹ Бархударов Л.С. Указ. соч. С. 104.

278

го соответствие в переводе «нередко устанавливается не на уров-е референтов, а на уровне денотатов. Это значит, что единица ИЯи ее окказиональный эквивалент в ПЯ могут расходиться по своему референциальному значению, но совпадать по обозначае-мым денотатам»¹. Именно «на денотативном тождестве обозначав -мым объектов основываются переводческие приемы конкретиза­ции и генерализации»², — полагает исследователь. Бархударов приводит для иллюстрации два примера из повести Дж. Селинд-жера «Над пропастью во ржи»:

That isn't too far from this crumby place... (Ch. I) Это не очень далеко отсюда, от этого треклятого санатория... All he did was lift the Atlantic Monthly off his lap and try to chuck it оn the bed, next to me.

Просто он взял журнал с колен и хотел кинуть его на кровать, где я сидел.

Комментируя пример конкретизации (place> санаторий), Бархударов справедливо отмечает, что «конкретизация, разумеет­ся, делается на основании информации, содержащейся в широ­ком контексте»³. Во втором случае (AtlanticMonthly < журнал) об­ращения к контексту не требуется, «так как английское monthlyобозначает ежемесячный журнал»⁴. В обоих случаях, по мнению исследователя, эквивалентность достигается «путем денотативно­го тождества данных лексических единиц в ИЯ и в ПЯ — они обозначают один и тот же предмет»⁵.

На мой взгляд, этот вывод принципиально неверен. В первом случае, действительно, знаки и заключенные в них понятия соот­носятся с одним и тем же объектом действительности, который в реальной речи оказывается охарактеризованным большим или меньшим числом признаков. Ведь читатель уже понял из «пред-текста», что place— это и есть тот самый санаторий, где находит­ся персонаж сцены. Содержание понятия, заключенного в анг­лийском слове place, значительно беднее по сравнению с содер­жанием понятия, заключенного в русском слове санаторий. Но это не мешает читателю, следуя за сюжетом текста, понять, что речь идет об одном и том же объекте действительности. Этот пример в очередной раз иллюстрирует не что иное, как повтор­ную номинацию, которая вполне допускает самые различные гипо-гиперонимические трансформации, но при этом объект, о котором идет речь, воспринимается как тождественный самому

¹ Бархударов Л.С. Указ. соч. С. 104.

² Там же. С. 106.

³ Там же. С. 105.

⁴ Там же.

⁵ Там же.

279

себе. Если полагать, что задача переводчика исчерпывается толь­ко этим, то можно считать ее полностью выполненной. При та­ком подходе денотативно точный прозаический перевод Гомера может расцениваться как самый верный, ведь в нем будут фигу­рировать, как представляется, те же самые объекты.

Денотативная тождественность (в терминологии Бархударова) при различии содержания возможна в устном переводе, когда и отправитель исходного сообщения, т.е. коммуникант, говорящий на языке А, и получатель переведенного высказывания, коммуни­кант, говорящий на языке В, видят перед собой, т.е. ощущают или представляют себе после ощущения реальный объект, о кото­ром идет речь. Допустим, специалист с помощью переводчика объясняет иностранному коллеге принцип действия механизма, находящегося перед ними (непосредственное ощущение). Объяс­нение принципов действия и особенностей устройства этого ме­ханизма может происходить и вне непосредственного ощущения. Но оба коммуниканта будут понимать, о чем идет речь, поэтому переводчик может изменить понятие, конкретизировать или, на­против, генерализировать его, имея в виду один и тот же объект, уже известый коммуникантам.

Но второй пример, хотя он и кажется зеркальным отражени­ем первого, иллюстрирует совершенно иной характер отношений между системами смыслов исходного высказывания и переведен­ного. Для читателя русского перевода, получившего фразу «Про­сто он взял журнал с колен и хотел кинуть его на кровать, где я сидел», навсегда останется неясным, какой был брошен журнал. Можно начать дискуссию о том, важно читателю или нет знать, о каком журнале идет речь. Но это уже будут вопросы другого по­рядка. Пока на элементарном уровне обозначения объектов реаль­ной действительности мы должны констатировать, что у читателя русского текста никогда от этого перевода не возникнет знания о том, что персонаж бросил на кровать именно Atlantic Monthly, а не какой-то другой ежемесячный журнал.

Конкретный объект, описанный автором, с которым, возмож­но, у него связаны какие-то ассоциации (не случайно же автор избрал именно этот, а не иной объект) переводится в класс объектов — журнал.

Прежде чем проанализировать различия между объектом, вы­веденным в высказывании оригинала и в переводном высказыва­нии, возвратимся к терминам «денотат» и «референт» и определим их содержание именно так, как мы будем их понимать в наших дальнейших рассуждениях. Следуя современной тенденции, сфор­мировавшейся в отечественном языкознании, мы будем обозначать термином «референт» конкретный объект внеязыковой действи-

280

тельности, который имеет в виду автор речевого произведения, строя конкретное высказывание. Термином же «денотат» мы бу­дем обозначать класс объектов реальной действительности, кото­рые могут быть определены данным понятием, т.е. подпадают под его содержание. Таким образом, референт и денотат различа­ются степенью обобщенности как единичное, со всеми прису­щими ему дифференциальными признаками, и множественное, объединяющее совокупность аналогичных объектов в класс, на основе их сущностных признаков. В то же время и референт, и денотат могут представлять собой как реальные, так и идеальные сущности. Вспомним пример с римским акведуком через реку Гар возле Нима. Автор описывает конкретный, реально существующий объект действительности, т.е. референтом его высказывания явля­ется реальный объект. Возьмем другую крайность — сказочный персонаж, например Красная шапочка. Референтом сказочного речевого произведения оказывается идеальная сущность — вы­мышленная девочка в красной шапочке. Практически вся худо­жественная литература оперирует одновременно и реальными, и идеальными сущностями, смешивая их, размещая идеальное в ре­альном и реальное в идеальном. И те, и другие фигурируют в качестве референтов в художественных речевых произведениях. Механизм возникновения идеальных сущностей, безусловно, ин­тересный и для логики понятий, и для теории литературы, выхо­дит за пределы нашего предмета. Поэтому посмотрим, во что превращаются референты, когда «переносятся» в переводе в иную культуру. Здесь возможны несколько вариантов, зависящих от когнитивного опыта автора, переводчика и получателя перевод­ного речевого произведения. Если их знания о данном фрагменте действительности совпадают, то референт исходного речевого произведения окажется и референтом переводного речевого про­изведения. Вернемся к акведуку через Гар. Автор знает, о каком конкретном объекте идет речь, переводчик (француз) тоже хоро­шо знаком с этим объектом, этот объект известен со школьных лет каждому французу, в том числе и потребителям перевода — французам, изучающим русский язык. Поэтому и на уровне пер­вичного (автором) и вторичного (переводчиком) порождений ре­чевого произведения, и на уровне первичного (переводчиком) и вторичного (читателем перевода) восприятий речевого произведе­ния у него будет один референт для всех участников процесса коммуникации. Этот референт остается неизменным, несмотря на разные способы его номинации: le pont du Gard →le monument → le chef-d'oeuvre millénaire → le pont du Gard → Пон дю Гар → мост → многовековой памятник → Пон дю Гар.

Но вдруг в процесс коммуникации попадает человек иной культуры, который в лучшем случае из текста понимает, что ре-

281

ферентом высказывания был мост. Следуя от знака к понятию, а затем далее к предмету реальной действительности, которую он должен себе представить, читатель попадает в область денотата понятия мост. Он представляет себе класс мостов. Если в тексте не последует никаких уточнений дифференциальных признаков именно данного объекта, то в его представлении речевое произ­ведение окажется связанным с денотатом: он будет понимать, что речь идет об одном из мостов, об одном предмете из класса ему подобных, и сам будет наделять его дифференциальными призна­ками согласно собственному представлению о классе и возмож ных особенностях различных входящих в класс подклассов и ин­дивидуальных объектов, т.е. тождества референции для автора речевого произведения и его получателя в этом случае не про­изойдет. Коммуникация окажется тождественной в лучшем случае на уровне некоего класса или подкласса объектов, т.е. денотата.

Это наглядно, в буквальном смысле слова, показывает при­мер русской Красной шапочки. Французская Красная шапочка, персонаж сказки Перро, одета в красный капюшон. Попав в рус­скую культуру, она оказывается одетой на иллюстрациях к сказ­ке, на конфетных обертках либо в красный фригийский колпак, либо еще в какую-нибудь шапочку, но не в капюшон. Референт речевого произведения Перро, конкретный объект с определен­ным набором дифференциальных признаков превращается благо­даря переводческой генерализации понятия в один из объектов некоего множества, т.е. в денотат, которому приписываются иные дифференциальные признаки, соответствующие представлениям получателя переводного речевого произведения, в данном случае художника, о том, какая именно шапочка могла быть на девочке. Зная, что сказка французская и что фригийский колпак — один из символов современной Франции¹, художник рисует себе соот­ветствующий образ героини, который и воспроизводит затем в графической форме.

Далеко не всегда референция исходного текста совпадает с референцией высказывания перевода. Автор, строя свое речевое произведение, как правило, имеет в виду конкретный объект, пе­реводчик же, если речь не идет о единичном предмете либо о том предмете, который хорошо ему известен или находится в поле его непосредственного восприятия, идет от знака через понятие к денотату. Он выбирает один объект из возможного в данном слу­чае множества, приписывает ему определенные дифференциаль­ные признаки и далее оперирует именно им как референтом.

¹ Французские революционеры 1789 г. были облачены в красные колпаки, напоминавшие по форме те, что носили древние фригийцы. Марианну — сим­вол Французской республики — также изображают во фригийском колпаке.

282

Именно таким образом — от частного, конкретного, к общему, а затем к новому частному — и строится механизм семантического преобразования при переводе.

Для теории перевода различение понятий денотат и рефе­рент оказывается весьма важным, так как помогает более точно представить себе сам механизм переводческого преобразования. И не только потому, что в переводе один и тот же предмет (рефе-рент) может быть представлен разными по содержанию понятия­ми, как показывал Бархударов, объясняя принцип гипо-гиперо-нимических преобразований. Прежде всего потому, что позволяет понять, что в переводе часто происходит подмена референта, что референтами исходного высказывания и высказывания перевод-ного оказываются разные предметы, являющиеся в то же время ценотатами одного и того же понятия или аналогичных концептов.

В переводе постоянно коррелируют категории общего и част-ного: переводчик через общий объективный смысл знаков стре-мится проникнуть в индивидуальный субъективный смысл, кото-рый приписывает знаку автор конкретного речевого произведения. В то же время переводчик, называя предметы, уже обозначенные автором, нередко абстрагируется от конкретного предмета в силу того, что может лишь представить его, и говорит о нем как о классе. Исключение составляют ситуации, когда предмет речи находится в непосредственном ощущении автора исходного сооб-цения, переводчика и получателя переводного текста.