Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007). Программа Культура России

• Название: Программа Культура России
• Анкор: Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007).doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 4.11 Mb.
• Имя файла: Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007).doc
• Тип: Программа; #1865
• страница: 25 из 47

§ 7. Объективное и субъективное в переводе

Вряд ли стоит отрицать, что многие потери при переводе но-сят объективный характер, что переводчик скован системными межъязыковыми расхождениями, асимметрией культурных реа-кций, стилистическими нормами и т.п. Эти и другие столь же объективные факторы, влияющие на степень переводимости, тра-диционно изучаются наукой о переводе. Но только объективны­ми факторами не исчерпываются потери при переводе. Точнее, нетолько объективные факторы влияют на переводческий выбор. В не меньшей степени этот выбор предопределен субъективными факторами, а именно способностью конкретного индивида — пе­реводчика расшифровать то, что зашифровано автором в тексте оригинала, т.е. расшифровать выбор автора, и этот выбор прости­рается в трех сферах: реального (описываемые в тексте оригинала предметы реальной действительности в их взаимосвязях и с соци­ально закрепленными прямыми и метафорическими значениями), идеального (представления автора текста о значениях этих предме­тов и их взаимосвязях, его впечатления о них, эмоции, связанные

283

с ними; эти представления, впечатления и эмоции могут не иметь постоянного характера, они могут возникнуть лишь в какой-то момент [вдохновение?] и не выводиться закономерно из всего творчества и мировоззрения автора) и знакового (речевые формы, избранные для отображения, но не реального, а идеального, т.е. формы текста, избранные автором исходя из индивидуального представления об их семиотической и эстетической значимости). Нередко в теории перевода обосновывались способы межъязы­ковых преобразований для описания на языке перевода тех ре­альных предметов, что фигурировали в тексте оригинала, а не тех идеальных сущностей, которые в действительности представлены в тексте оригинала. Идеал перевода при этом понимался как не­кое почти зеркальное отражение чужой действительности, а не того идеального мира, в котором эта действительность играет второстепенную роль. Такой перевод может иметь определенную ценность как этнографический документ, но оказывается пустым с точки зрения отражения его идеальной сущности. Не следует полагать, что отражение идеальной сущности текста имеет значе­ние лишь в художественном переводе. Напротив, и в научном пе­реводе или, точнее, в переводе научных текстов, который часто и по многим параметрам противопоставляется художественному пе­реводу, идеальная сущность оказывается важнее реальной. Здесь уместно вспомнить об известном споре о том, чей перевод лучше — переводчика-профессионала, образованного филологически и не имеющего глубоких специальных знаний, или специалиста, пре­красно разбирающегося в предмете и владеющего в большей или меньшей степени языком оригинала и языком перевода. Пере­водчик-филолог будет переводить текст, пытаясь расшифровать заключенную в нем идеальную сущность, т.е. авторское видение реального предмета. Специалист же, продираясь сквозь дебри ре­чевых форм иностранного языка и обнаружив там очертания пред­мета, будет стремиться сразу же описать этот предмет в силу своих профессиональных представлений о нем. А в этом случае велика вероятность того, что идеальная сущность предмета, т.е. то, что хотел сказать о предмете автор оригинального текста, будет под­менено иной идеальной сущностью, той, которую создаст специа­лист-переводчик не только, а иногда и не столько на основании текста оригинала, сколько на основании собственного понимания предмета. Кто из устных переводчиков не попадал в ситуацию, когда в беседе профессионалов ведущие переговоры специалисты не дослушивают перевод до конца и начинают отвечать собесед­нику, домыслив часть его слов в силу хорошего знания предмета. Часто это «речевое прогнозирование» оказывается удачным. Но нередки и случаи ложной догадки. И здесь на помощь приходит

284

переводчик, пытаясь распутать сложный узел из высказанного и домысленного. А если в качестве переводчика выступает специа-лист? Не будет ли он домысливать не совсем точно понятый ори­гинальный текст, не подменит ли он своим представлением о предмете представление о нем автора оригинального текста? Различение реального, предметного, и идеального в переводе чрезвычайно важно. Взгляд на перевод как на отражение идеаль­ного позволяет иначе взглянуть на многие извечные проблемы теории перевода, а именно на проблемы переводимости и адек­ватности, вольного и буквального в переводе, проблему реалий и многое другое. Но уяснение идеальной сущности, заключенной в тексте оригинала, представляется весьма затруднительным. Со­временная теория перевода не располагает сколько-нибудь эффек­тивными методами для решения этой задачи. Нельзя согласиться с тем, что теория перевода не уделяла должного внимания пробле­ме понимания¹, она научила переводчиков находить соответствия предметам одной культуры в другой культуре, устанавливать меж­культурные аналогии и избирать средства для их обозначения средствами языка перевода. Так, денотативная модель показывает нам, что если мы перевозим хрупкие, легко бьющиеся предметы и пишем при этом на коробке «Осторожно: стекло!», то, поняв предметную ситуацию, при переводе этого предостережения на французский язык мы используем узуальную форму «Fragile», несмотря на полное отсутствие семантической аналогии между речевыми конструкциями. Семантическая модель перевода помо­жет понять семантическую структуру английского слова studentи выбрать соответствующий эквивалент русского языка для перево­да в зависимости от того, идет ли речь о юноше или о девушке, об учащемся средней школы или высшей и т.п. И в том и в дру­гом случае сообщение о предметной ситуации будет передано. Что же касается идеальной сущности высказывания, то ее дешифров­ка, т.е. понимание, еще не нашла должного отражения в науке о переводе.

§ 8. Эквивалентность и адекватность, верность и точность

В современной теории перевода, стремящейся отойти от ис­пользования недостаточно точных, неоднократно критиковав­шихся терминов, характеризующих перевод таких, как «точность» и «верность», наряду с термином «эквивалентность» широко ис­пользуется термин «адекватность». Интересно, что термины «эк­вивалентность» и «адекватность» оказываются этимологически

¹ См.: Крюков А.Н. Межъязыковая коммуникация проблемы понимания // Перевод и коммуникация. М., 1977. С. 74.

285

связанными, так как восходят к одной латинской форме aequè — равно, одинаково, так же.

Что же означает понятие адекватности перевода, какую роль оно может сыграть в теории перевода, в чем отличие категории эквивалентности от категории адекватности?

По всей вероятности, понятие адекватности перекочевало в теорию перевода из теории познания, где термином «адекватное» обозначается верное воспроизведение в представлениях, понятиях и суждениях объективных связей и отношений действительности. Для теории перевода в качестве такой действительности выступа­ет оригинальный текст как стройная система связей и отношений между составляющими его элементами. Задачей же перевода явля­ется верное воспроизведение этой системы связей и отношений средствами другого языка. Что же предполагает верное воспроиз­ведение подлинника (что термин верный широко используется в зарубежной теории перевода для обозначения того же понятия, что и адекватный, ср. франц. fidèle)! Расшифровка определения верный через синонимы соразмерный, соответствующий, правиль­ный, точный мало что может добавить к знанию о том, каким должен быть текст перевода по сравнению с текстом оригинала. Пожалуй, только определение соразмерный подсказывает нам, что текст перевода не должен ни превышать текст оригинала, ни быть короче его, хотя совершенно очевидно, что данное требование достижимо лишь относительно. Что же касается определения со­ответствующий (чему?), правильный (по оценке кого?), точный (?), то они достаточно абстрактны, хотя и употребляются довольно часто по отношению к переводу.

Категория «верности» еще в античный период ассоциирова­лась с буквальным переводом. Достаточно вспомнить Горация и его известное высказывание «Nec verbum verbo curabis reddere fidus interpres», получившее впоследствии так много интерпретаций. Сколько раз критики перевода задавали вопрос: «Кому должен быть верен переводчик? Автору оригинала? Тексту оригинала? Или читателю, доверяющему ему и наивно полагающему, что пе­ревод — это то же самое, что создал Автор, только... на другом языке? Само определение верный представляется достаточно рас­плывчатым. Что такое верный"! Заслуживающий доверия? Неиз­менно придерживающийся чего-либо? Не вызывающий сомне­ний в своей надежности? Соответствующий истине? Точный и безошибочный? Неизменный? Хотелось бы, чтобы перевод обла­дал всеми этими качествами. Но, увы, реальный перевод лишь отчасти заслуживает доверия, лишь частично придерживается подлинника, всякий раз вызывая сомнения в своей надежности. Иначе говоря, применение определения верный к переводу оказы-

286
вается прекрасной метафорой, но не точным термином теории, Пожалуй, сегодня определение верный по отношению к переводу, скорее, является категорией исторической, позволяющей глубже шять такое яркое явление в переводческой практике прошлого, как «прекрасные неверные».

Столь же расплывчатым оказывается определение точный по отношению к переводу. Это заставило исследователей искать иное юво для определения основного искомого качества перевода. В целом ряде работ по теории перевода, — отмечал A.B. Федо-ов, — усиленно подчеркивалась относительность понятия "точ-ости". Понятие это было взято под сомнение. Даже слово "точ-ость" в применении к художественному переводу стало реже потребляться в нашей художественной литературе последних де-ятилетий. В этом нашел выражение верный в своей основе принцип отказа от попыток устанавливать какие-либо абсолют-ные соответствия между разноязычными текстами, оперировать какими-либо величинами, взвешивать и измерять. Вместо слова 'точность" и выдвинулся термин "адекватность", означающий "соответствие", "соотнесенность", "соразмерность". Есть, одна­ко, возможность заменить этот иностранный термин русским рловом "полноценность", которое в применении к переводу оз­начает: 1) соответствие подлиннику по функции (полноценность передачи) и 2) оправданность выбора средств в переводе»¹. Стараясь уточнить понятие полноценности (адекватности) Перевода, Федоров формулирует более развернутое определение: «Полноценность перевода означает исчерпывающую передачу смыслового содержания подлинника и полноценное функцио- нально-стилистическое соответствие ему.

Полноценность перевода состоит в передаче специфического для подлинника соотношения содержания и формы путем вос­произведения особенностей последней (если это возможно по языковым условиям) или создания функциональных соответствий этим особенностям. Это предполагает использование таких языко- вых средств, которые, часто и не совпадая по своему формальному характеру с элементами подлинника, выполняли бы аналогичную смысловую и художественную функцию в системе целого»².

Федоров ставит знак равенства между понятиями полноцен­ности и адекватности. Адекватность для него — это всего лишь иностранный термин, который, согласно правилам художествен­ного редактирования текста, лучше заменить словом родного языка. Однако от такой замены проблема не становится более яс-

¹ Федоров A.B. Основы общей теории перевода. М., 1983. С. 125—126.

² Там же. С. 127.

287

ной. Напротив, уподобление адекватности перевода его полно­ценности, предложенное Федоровым, ставит новые вопросы.

Прежде всего, для того чтобы оценить правомерность данного тождества, обратимся к определениям прилагательных адекват­ный и полноценный в лексической системе русского языка.

Прилагательное адекватный означает «вполне соответствую­щий, совпадающий», а прилагательное полноценный — «обладаю­щий в полной мере необходимыми признаками, качествами»¹. Как видно из этих определений, прилагательные полноценный и адекватный различаются прежде всего тем, что первое дает каче­ственную оценку чему-либо безотносительно к другим предметам и явлениям, в то время как второе непременно предполагает сравнение, соотнесение одного явления с другим, не определяя их качеств. Эти различия отчетливо проявляются в сочетаемости данных слов с другими. Так, можно сказать полноценная валюта, полноценный диплом, полноценный продукт, полноценное произведе­ние, полноценный летчик и т.п. Вряд ли эти имена можно опреде лить прилагательным адекватный. У прилагательного адекватный оценочное значение отсутствует. В самом деле, трудно с уверен-ностью сказать, несут ли отрицательную или положительную опенку такие терминологические словосочетания, как адекватные меры, адекватные ответные действия, довольно часто использую­щиеся в политической речи. Даже бытовые высказывания адекват­ное/неадекватное поведение не несут в себе ярко выраженного оценочного значения. Слово адекватность представляет в данном случае некоторый эвфемизм по отношению к прямо оценочным высказываниям. Отсутствие возможности соотнесения и сравнения объектов, которая необходима любой теории перевода, заставляет отказаться от термина «полноценный» по отношению к переводу Вместо него возникает новое, более соответствующее задачам тео­рии перевода определение — равноценный. В.Н. Комиссаров вводит категорию коммуникативной равноценности в само определение перевода. «Перевод, — пишет он, — это вид языкового посредни­чества, при котором на другом языке создается текст, предназна ченный для полноправной замены оригинала в качестве комму­никативно равноценного последнему»². Предложенное определе­ние, по мнению этого исследователя, «охватывает все переводы, хорошие и плохие, и позволяет отграничить перевод от других видов языкового посредничества, не предназначенных для этой цели»³. В этом определении утадьгеаются те же признаки перевода, что и в приведенном выше определении полноценности, данном

¹ См.: Словарь русского языка: В 4 т.

² Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. М., 2001. С. 53.

³ Там же.

288

Федоровым, хотя использована иная терминология. Для Федорова главным свойством перевода оказывается функциональное соот­ветствие текста перевода тексту оригинала. Комиссаров пользуется более широкой формулировкой коммуникативной равноценности. В то же время в определении Федорова есть одно важное, на мой взгляд, уточнение, касающееся оправданности выбора средств в переводе. Это положение вновь заставляет нас обратиться к кате­гории адекватности.

В русском языковом сознании слово адекватность закрепи­лось за отношением между какими-либо действиями субъектов и ситуациями, в которых эти действия реализуются, либо действия­ми и ожидаемыми от них результатами, действиями и нормами поведения и т.п. Но адекватными не могут быть объекты по от­ношению друг к другу.

При системном подходе к переводу распространение понятия адекватности на перевод обращает нас к тем свойствам перевода, которые проявляются в его взаимодействии с окружающей сре­дой. Адекватность перевода предполагает его соответствие тем ожиданиям, которые возлагают на него участники коммуника­ции, а также тем условиям, в которых он осуществляется. Катего­рия адекватности является главным образом характеристикой не степени соответствия текста перевода тексту оригинала, а степени его соответствия ожиданиям участников коммуникации. В каче­стве последних могут выступать оба участника коммуникации, как автор исходного текста, так и получатель сообщения в пере­воде. Адекватность такого уровня можно наблюдать, в частности, в устном переводе, когда исходный текст изначально создается для перевода, а условия перевода и характер его протекания оп­ределены заранее. Оба коммуниканта считают перевод адекват­ным, если коммуникация оказывается успешной, т.е. если задачи коммуникации решены. При этом ни тот, ни другой коммуни­кант не сомневаются в том, что речевое произведение, созданное переводчиком, эквивалентно исходному. В этом случае срабатыва­ет так называемая «презумция коммуникативной равноценности», которая возникает у коммуникантов каждый раз, когда текст созда­ется как перевод и используется в качестве перевода.

Тем не менее адекватность как свойство перевода в большей степени ориентирована на получателя сообщения, созданного пе­реводчиком. Во всех случаях, когда переводу подлежит текст, создававшийся «для внутреннего потребления», т.е. как речевое произведение, перевод которого изначально не предполагался, адекватность оказывается всецело ориентированной на получателя переводной продукции. Именно он определяет степень коммуни­кативной равнозначности оригинала и перевода, необходимую

10 280

ему для решения задач комуникации. Поэтому некоторые иссле­дователи считают необходимым разграничить разные уровни адекватности. Так, Ю.В. Ванников предлагает различать прежде всего семантико-стилистическую адекватность, которая определя­ется «через оценку семантической и стилистической эквивалент­ности языковых единиц, составляющих текст перевода и текст оригинала», и функциональную (прагматическую, функциональ­но-прагматическую), которая «выводится из оценки соотношения текста перевода с коммуникативной интенцией отправителя со­общения, реализованной в тексте оригинала»¹. Кроме того, учи­тывая потребности информационной практики, в которую вовле­кается и перевод, он видит необходимость выделить особый тип адекватности, а именно «дезидеративную адекватность», которая оказывается всецело ориентированной на запросы получателя пе­реводной продукции. «С позиции семантико-стилистической тео­рии адекватности такие виды обработки текста не должны счи­таться переводами, — отмечает исследователь. — На самом же деле, если они правильно передают требуемый аспект информа­ции, заключенный в иноязычном тексте, т.е. реализуют коммуни­кативную установку, инициируемую получателем, их следует признать полноправными переводами, отличающимися от других "собственно переводов" типом своей адекватности»². К этому типу адекватности по сути дела исследователь относит такие виды информационной обработки текста, как выборочный пере­вод, реферирование, аннотирование, просмотровое чтение и т.п., которые сближаются с переводом тем, что оперируют исходными текстами на одном языке и производят тексты на другом, т.е. имеют тот же механизм, что и перевод.

Наконец, последней разновидностью адекватности оказыва­ется так называемая «волюнтативная» адекватность, которую ис­следователь усматривает в переложениях. Она определена как во­люнтативная в силу того, что в этом случае активно проявляется собственная коммуникативная установка переводчика. Автор дан­ной типологии полагает, что все эти различные виды перевода, предполагающие различный уровень близости текста перевода тексту оригинала, объединены между собой тем, что являются фактами двуязычной коммуникации при посредничестве пере­водчика.

В рассмотренной выше концепции понятие адекватности полностью покрывает собой все типы соответствия между тек­стом оригинала и текстом перевода. В этом случае понятие экви-

¹ Ванников Ю.В. Проблемы адекватности перевода: Типы адекватности, виды
перевода и переводческой деятельности // Текст и перевод. М., 1988. С. 34—37.

² Там же. С. 38.

валентности оказывается просто излишним. Иначе говоря, поня­тие адекватности поглощает понятие эквивалентности. Но такой функциональный подход к установлению степени соответствия исходного речевого произведения и его перевода, опирающийся на коммуникативные установки трех участников коммуникации (автора оригинального текста, получателя текста перевода, т.е. «заказчика», и самого переводчика), выводит за рамки интересов теории перевода «таинство» переводческой кухни, его операции по максимально полному перевыражению всей системы смыслов, заключенной в тексте оригинального речевого произведения. По сути, функционально допустимыми оказываются любые формы межъязыкового посредничества независимо от того, насколько эквивалентен текст, порождаемый в процессе таких операций, тексту перевода. С таким расширенным пониманием перевода трудно полностью согласиться. Сведение всех разновидностей межъязыкового посредничества к переводу чрезмерно расширяет и размывает рамки самого объекта, что уводит теорию перевода на слишком зыбкую почву. В этой концепции привлекает то, что различение типов адекватности позволяет нам вновь ввести пере­вод в круг основных составляющих коммуникативного акта. Не следует забывать, что комуникативный акт — это не только участ­ники коммуникации, но и само сообщение, система смыслов в словесном обличий. Именно установка на сообщение вновь воз­вращает нас к категории эквивалентности, ведь при всей важности коммуникативных установок на отправителя исходного сообще­ния, получателя текста перевода и самого переводчика не менее значимыми являются тексты, порождаемые в процессе этого акта коммуникации, и отношение соответствия между ними.

Поэтому не менее верным представляется и такой взгляд на перевод, при котором максимальное совпадение между содержа­нием оригинала и перевода считается очевидным. В этом случае «хорошим», или «правильным», признается только эквивалент­ный перевод¹. В.Н.Комиссаров, полагая, что категория оценоч­ности оказывается при таком подходе естественным признаком категории эквивалентности, предлагает вовсе вывести термин «адекватность» из научного оборота теории перевода². Исследова­тель исходит из положения теоретической концепции Федорова, уподоблявшего адекватность полноценности.

Но, как мы пытались показать выше, адекватность и полно­ценность суть разные понятия, и понятию адекватности в отличие от понятия полноценности оценочность не свойственна. Поэтому нет достаточных оснований для того, чтобы устранять термин

' Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. С. 117. ² Там же.

291

«адекватность» из теории перевода. Он не является дублетом тер­мина «эквивалентность», ни тем более таких понятий с неясным объемом, как «точность» и «верность». Термин «адекватность» обозначает особую категорию теории перевода. Его сосущество­вание с категорией эквивалентности не только допустимо, но и целесообразно. Однако для того, чтобы они могли существовать в пределах одной теории, следует четко разграничить их понятий­ные области. Во всяком случае при первом приближении к раз­граничению понятийных сфер адекватности и эквивалентности можно сделать вывод о том, что в переводе не все адекватно, что эквивалентно и не все эквивалентно, что адекватно.

Такой взгляд на категории адекватности и эквивалентности в известной степени совпадает с трактовкой различия между ними, предложенной А.Д. Швейцером. Этот исследователь отмечал не­сколько отличий одной категории от другой. Полагая, что обе ка­тегории имеют оценочный и нормативный характер, он видел первое их различие в том, что эквивалентность ориентирована на результаты перевода, на соответствие текста перевода определен­ным параметрам оригинала, в то время как адекватность связана с условиями протекания межъязыкового коммуникативного акта¹. «Иными словами, если эквивалентность отвечает на вопрос о том, соответствует ли конечный текст исходному, то адекватность отвечает на вопрос о том, соответствует ли перевод как процесс данным коммуникативным условиям»². Второе различие состоит в том, что эквивалентность предполагает максимально полную передачу «коммуникативно-функционального инварианта» ори­гинала, в то время как адекватность представляет собой некий компромисс, на который идет переводчик, жертвуя эквивалент­ностью для решения главной задачи. Такой главной задачей счи­тается сохранение в переводе функциональных доминант исход­ного текста. Иначе говоря, адекватность имеет не максимальный, а оптимальный характер. Швейцер полагал, что категория адек­ватности выводится непосредственно из переводческой практики, так как в реальной жизни переводчик не всегда имеет возмож­ность максимально полно передать всю систему смыслов, заклю­ченную в исходном речевом произведении. Иногда, например в устном переводе, он вынужден сокращать сообщение, максималь­но «сжимая», компрессируя его, чтобы успеть за выступающим. В другом случае он изменяет функциональное значение исходно­го текста, когда требуется, например, только извлечь необходи­мую информацию из текста имеющего для адресата оригинала значение нормативного документа. «Отсюда вытекает, — заклю-

¹ Швейцер А.Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. М., 1988. С. 95.

² Там же.

292

мал исследователь, — что требование адекватности носит не мак­симальный, а оптимальный характер: перевод должен оптималь­но соответствовать определенным (порой не вполне совместимым друг с другом) условиям и задачам»¹. При таком подходе адекват­ными можно считать и переводы, сделанные французскими мас­терами «прекрасных неверных».

Таким образом, мы видим, что во всех теоретических концеп­циях происходит более или менее четкое разделение двух сфер: сферы речевых произведений и соотношения между ними и сфе­ры условий коммуникации, речевой ситуации, коммуникативного акта в целом. У Федорова оба аспекта представлены как два не­обходимых требования к полноценному переводу. У Ванникова они составляют определенные уровни адекватности, у Комисса­рова — уровни эквивалентности, а у Швейцера определяются как адекватность и эквивалентность.

Несмотря на явные и неявные терминологические различия, мы обнаруживаем если не общий, то во всяком случае очень близкий подход к тому, между какими аспектами перевода уста-новливаются соответствия.

Понятия функций, функциональных различий речевых про­изведений, коммуникативных актов приямо или косвенно возни­кают во всех теориях соответствий. Причем в большинстве случаев эти теории опираются на функциональную структуру коммуника­тивного акта, предложенную Якобсоном. Его модель акта комму­никации оказывается если не универсальной, то во всяком случае доминирующей при определении критериев межъязыковых соот­ветствий, устанавливаемых в переводе.

Провозгласив семиотическую сущность перевода, исследова­тели стремятся уложить свои критерии соответствий в довольно жесткие рамки трех типов отношений, в которые вступают язы­ковые знаки с окружающей действительностью, а также между собой в речевой цепи, а именно прагматические, семантические и синтаксические отношения.

Швейцер не без оснований полагал, что для «анализа эквива­лентных отношений при переводе более подходит типологическая схема Р. Якобсона, в которой выделены функции, отличающиеся друг от друга установкой на тот или иной компонент речевого акта. Это такие функции, как референтная или денотативная (установка на референт или «контекст»), экспрессивная — эмо-тивная (установка на отправителя), конативная — волеизъяви-тельная (установка на получателя), фатическая — контактоуста-навливающая (установка на контакт между коммуникантами), металингвистическая (установка на код), поэтическая (установка

Швейцер А.Д. Указ. соч. С. 96.

293

на сообщение, на выбор его формы). В соответствии с этими функциями можно говорить об эквивалентности референтной, экспрессивной, конативной, фатической, металингвистической и поэтической»¹.

Но далее следовал неожиданный вывод о том, что «установ­ление доминантных функций оригинала (референтной, экспрес­сивной, конативной, фактической, металингвистической или по­этической) определяется прагматикой текста — коммуникативной интенцией отправителя и коммуникативным эффектом текста — и предполагает наличие прагматической эквивалентности между оригиналом и переводом. Иными словами, прагматические фак­торы играют доминирующую роль как в иерархической модели уровней эквивалентности, так и в одномерной функциональной типологии эквивалентности»².

Возникают по меньшей мере два вопроса: откуда берется эта самая прагматика, состоящая в коммуникативной интенции от­правителя и коммуникативном эффекте текста, т.е. в его воздей­ствии на получателя, и почему эта прагматика определяет не только референтную, поэтическую, контактоустанавливающую и металингвистическую, но и экспрессивную и волеизявительную функции? Эти вопросы не проясняются, а, напротив, выделяются еще рельефней, когда исследователь стремится уточнить и пере­смотреть категорию коммуникативной эквивалентности. Конкре­тизируя смысл, который вкладывается в понятие коммуникатив­ного эффекта, он отмечает, что это понятие является одним из элементов следующей триады: 1) коммуникативной интенции (цели коммуникации); 2) функциональных параметров текста; 3) коммуникативного эффекта. Эти три категории соотносятся с тремя компонентами коммуникативного акта: 1) отправителем; 2) текстом; 3) получателем³. Экспрессивная и волеизъявительная функции, являющиеся неотъемлемыми частями функциональных параметров текста, оказываются продублированными в триаде, так как именно они создают коммуникативный эффект и задают коммуникативную интенцию.

Логический сбой происходит, на мой взгляд, из-за того, что прагматика, которая всему голова, предстает как составная часть сложного понятия переводческой эквивалентности.

Чтобы лучше понять взаимодействие функциональных пара­метров текста, прагматики текста и найти им место в общей тео­рии эквивалентности и адекватности, обратимся к многоуровне­вым и функциональным моделям эквивалентности.

¹ Швейцер А.Д. Указ. соч. С. 91.

² Там же.

³ Там же. С. 92.

294