Письма о танце и балета. Редактор перевода А. Л. Андрес
 Скачать 4.03 Mb.
|
|
76 ставится драматических спектаклей в обоих жан- рах, вынуждены теперь вводить в представления танцы, дабы угодить вкусам публики и приноро- виться к новой моде. Это пылкое увлечение балетами распространи- лось решительно повсюду. Все государи украшают ими свои празднества, и не столько ради того, чтобы следовать нашим обычаям, сколько стремясь удовлетворить страстный интерес, возбуждаемый этим видом искусства. Самая захудалая провинци- альная труппа и та волочит за собой толпу тан- цовщиков и танцовщиц, да что тут говорить! — даже ярмарочные обманщики и шарлатаны нынче куда больше рассчитывают на свои танцевальные номера, нежели на свои зелья; они завораживают чернь с помощью антраша и находят сбыт своим снадобьям смотря по тому, много ли номеров в их дивертисментах. Снисходительность, с которой публика руко- плещет этим слабым подобиям танца, должна была бы, как мне кажется, побуждать художников к по- искам совершенства. Похвалы призваны поощ- рять художника, а не ослеплять до такой сте- пени, чтобы он мог всерьез поверить, будто все уже совершил и ему не к чему больше стремиться. Самонадеянность, которой отличается большая часть балетмейстеров, их равнодушие к дальней- шему совершенствованию невольно наводят меня на мысль: не воображают ли они, будто им уже нечему больше учиться и они достигли в искус- стве самого высокого предела? Со своей стороны, публика охотно поддается иллюзии, будто нынешний век вкусами и талан- тами намного превзошел века предшествующие; 77 она неистово рукоплещет высоким прыжкам на- ших танцовщиков и жеманным ужимкам наших танцовщиц. говорю не о той части публики, что составляет ее душу и избранный круг, не о здра- вомыслящих зрителях, свободных от предрассуд- ков рутины, которые сетуют на падение вкусов; не о тех, кто слушает спокойно, глядит внима- тельно, судит обдуманно и аплодирует лишь тогда, когда артисты его трогают, волнуют и воодушев- ляют. Я разумею тех, чьи рукоплескания, расто- чаемые неумеренно и не по заслугам, нередко бы- вают губительны для молодых людей, избравших поприщем своим театр. Рукоплескания суть пита- тельные соки искусства, это известно мне, но они перестают приносить пользу, если ими награж- дают по всякому поводу: слишком обильная пища не укрепляет организма, а лишь расстраивает и ослабляет его. Начинающие артисты подобны тем детям, которых безвозвратно губит нежная и сле- пая любовь родителей. А недостатки и несовер- шенства начинают замечаться лишь по мере того как рассеиваются иллюзии и слабеют восторги, вызванные новизной. Живопись и танец имеют перед другими ис- кусствами то преимущество, что они принадлежат всем странам, всем народам; что язык их внятен повсеместно, и они повсюду способны возбуждать одни и те же ощущения. Если наше искусство, сколь бы несовершенно оно ни было, все же так привлекает и прельщает зрителя, что он не в силах бывает оторваться от его созерцания, если танец, даже лишенный пре- лестной выразительности, порой так трогает, так волнует нас, повергая душу нашу в такое сладост- 78 ное смятение, — какой же силой, какой властью над сердцами могло бы это искусство обладать, когда бы движения его управлялись разумом, а картины начертаны были чувством! Не подле- жит сомнению, что балеты станут соперничать с живописью, когда те, кто в них танцует, пере- станут напоминать заводных кукол, а те, кто их сочиняет, будут делать свои творения более со- вершенными. Прекрасная картина есть лишь копия при- роды; прекрасный балет — это сама природа, но природа, украшенная всеми чертами искусства. Если даже обыкновенное изображение рождает во мне иллюзию, если я бываю так покорен вол- шебством живописи, если я растроган картиной и душа моя так живо поддается этому обману чувств; если краски и кисти в руке искусного живописца способны так играть моими чувствами, что я могу созерцать природу, которую он изобра- зил, внимать ей, отзываться на ее зов,— каковы же будут мои ощущения, если мне покажут еще более правдивое ее изображение, если я увижу действие, разыгранное людьми, подобными мне! Какую же власть над моим воображением обретут ожившие картины, непрерывно сменяющие одна другую! Ничто не может вызвать у человека боль- шего интереса, чем сам человек. Да, сударь, по- истине позорно, что танец не пользуется той властью, которую мог бы иметь над сердцами, а стремится лишь к тому, чтобы увеселять взоры. Совершенный балет и поныне существует только в нашем воображении — это некий феникс, кото- рого никто еще не нашел. 79 Напрасно тешили себя надеждой те, кто мнил придать ему новую форму, рабски следуя при этом старым методам и обветшалым канонам те- атра Оперы. Мы видим на наших сценах лишь весьма несовершенные копии с тех копий, кото- рые были сделаны до них. Довольно нам упраж- няться в па, давайте изучать чувства! Если мы приучим к ним душу, не так трудно будет выра- жать их — и тогда на лице нашем отразятся все волнения нашего сердца, проявляясь на тысячу разных ладов. Волнение это сообщит энергичность всем движениям нашего тела и пламенными кра- сками станет рисовать то смятение, те бурные страсти, которые воцарятся внутри нас. Танцу не хватает лишь прекрасного образца; явись талантливый человек, способный предста- вить нам его, — и балеты станут иными. Пусть же явится он наконец, тот, кто возродит истинный танец, реформатор, призванный искоренить лож- ные вкусы и порочные привычки, столь обедняю- щие это искусство,— но пусть явится он в столице! И если хочет действовать убеждением, пусть ско- рей раскроет молодым танцовщикам ослепленные их глаза. Пусть скажет им: «Дети Терпсихоры! Бросьте все эти кабриоли, антраша и всякие замысловатые па! Оставьте же- манство и предайтесь чувству, безыскусственной грации и выразительности! Постарайтесь получше усвоить благородную мимику; никогда не забы- вайте, что она — душа вашего искусства. Вкла- дывайте в свои pas de deux побольше мысли и смысла. Пусть они представят собой вереницу сладостных движений, и пусть каждая поза будет продиктована вкусом. Прочь бездушные маски, 80 Гравюра. Ок. 1780 г. Эскиз декорации к балету «Амур-корсар» (?). Ок. 1780 г. Симметричная пышная декорация. 1760 — 1770 гг. Эскиз декорации к балету «Китайский сирота». г. эти несовершенные копии природы! Они скры- вают ваши черты, они затмевают, если можно так сказать, вашу душу, они лишают вас того, что в вас наиболее выразительно — лица. Отбросьте эти чудовищные парики и громадные прически — они нарушают истинные пропорции головы и тела; откажитесь от жестких и стесняющих панье — они мешают чарующей свободе движений, они обезо- браживают изящество поз, они стирают красоту контуров, которой должен обладать корпус в раз- ных его положениях. Откажитесь от рабской рутины, удерживаю- щей искусство в колыбели,— ищите все, что сродни вашему таланту; будьте самобытны; соз- дайте для себя собственный стиль, основываясь на том, что вы изучили. Подражайте, но подра- жайте только природе — это превосходный обра- зец, она никогда не вводит в заблуждение тех, кто ей доверился. А вы, юноши, что беретесь сочинять балеты, воображая, будто достаточно прослужить года два в кордебалете под началом талантливого человека, чтобы преуспеть в этом,— будьте прежде всего та- лантливы сами. Если вы лишены огня, острого ума, воображения, вкуса и знаний,— смеете ли вы притязать на то, чтобы стать живописцем? Вы хо- тите вдохновляться историей? — но вы не знаете ее. Поэтами? — но и они вам незнакомы. Так изу- чите прежде всего и то и другое. Пусть балеты ваши станут поэмами. Учитесь выбирать свой сю- жет. Никогда не приступайте к осуществлению большого замысла, не составив предварительно продуманного плана. Набросайте свои мысли на бумаге, перечитайте их сотни раз. Разбейте вашу 6 Ж.-Ж. Новерр 81 драму на отдельные сцены; пусть каждая будет интересной и последовательно, плавно, без лиш- них отступлений ведет к удачной развязке. Тща- тельно избегайте длиннот: они охлаждают дей- ствие и замедляют его ход. Помните, что вырази- тельные сцены и ситуации — самое важное в ва- шей композиции. Заставьте ваших фигурантов и фигуранток танцевать, но пусть танец их говорит, пусть, танцуя, они живописуют, пусть будут пан- томимами, 1 пусть чувства то и дело преображают их. Если жесты и мимика каждого всегда будут соответствовать движению его души, они выразят подлинные чувства,— и творение ваше оживет. Никогда не являйтесь на репетицию с головой, забитой комбинациями фигур, но лишенной здра- вых мыслей; проникнитесь своим сюжетом; вооб- ражение ваше, живо затронутое тем, что вы наме- рены изобразить, подскажет вам подходящие ри- сунки танцев, па и жесты. В ваших картинах появятся тогда огонь и сила. Они исполнятся если сами вы будете взволнованы и увле- чены образами, которые собираетесь воплотить. Доведите вашу любовь к искусству до страстного одушевления! Преуспеть в театральном сочинении можно лишь тогда, когда сердце ваше обуреваемо волнением, душа ваша растрогана, а воображение объято пламенем. Если же, напротив, в вас нет огня, если кровь спокойно течет в ваших жилах, а сердце подобно льду, если душа ваша бесчувственна, — откажитесь тогда от театра, оставьте искусство, оно — не для Наименование исполнителей пантомимы в древности (прим. пер.). 82 вас. Займитесь каким-нибудь ремеслом, где не тре- буются движения души, нечего делать таланту, и где нужны лишь плечи да руки». Когда бы, сударь, этим советам театр был бы избавлен от бесчисленного множе- ства плохих танцовщиков и плохих балетмейсте- ров, а кузницы и мастерские пополнились бы из- рядным числом работников, принести обществу куда большую пользу, нежели та, кото- рую они приносят ему теперь, служа его развле- чениям и забавам. Письмо пятое i 'тобы дать вам ясное понятие, сударь, как трудно достигнуть совершенства в нашем искус- стве, я сейчас бегло обрисую вам те знания, которыми нам следовало бы обладать, — знания, наличия которых, однако, при всей их необходи- мости, все же еще недостаточно для того, чтобы 84 судить о балетмейстере, ибо не всякий, щий ими, способен создать изящную композицию, хорошо расположить группу или придумать ка- кое-либо драматическое положение. Судя по чудовищному количеству балетмейсте- ров, подвизающихся по всей Европе, можно было бы подумать, что заниматься этим искусством столь же легко, сколь и приятно. Меж тем пре- успеть в нем и добиться здесь совершенства вовсе не так просто, и это явствует хотя бы из того, что пресловутое звание балетмейстера, столь охотно присваиваемое себе многими, лишь в очень редких случаях бывает ими заслужено. Не может преус- петь в искусстве тот, кого природа не одарила талантом. Чего достигнет он без помощи живой мысли, воображения и вкуса? Как преодолеть ему все препятствия, превозмочь все трудности и пе- рейти границу посредственности, если в нем не заложены с самого начала соответствующие спо- собности, если нет у него всех тех талантов, что не приобретаются никаким опытом, а, являясь у подлинного артиста врожденными, придают ему крылья, возносящие его в стремительном полете к вершинам совершенства и славы. Если вы обратитесь к Лукиану, сударь, вы про- чтете у него, какими качествами должен отли- чаться великий балетмейстер; вы увидите, с каким прилежанием надлежит ему изучать историю, ми- фологию, поэтические творения древности и раз- личные науки. Ибо только обладая отчетливыми знаниями во всех этих областях, можем мы наде- яться преуспеть в своих сочинениях. Сочетаем же в себе талант поэта с талантом живописца — пер- вый для замыслов, второй для их осуществления. 85 Некоторое знакомство с геометрией также мо- жет принести здесь немалую пользу: наука эта внесет ясность в фигуры танцев, порядок в их комбинации, придаст четкость формам и, сокра- щая переходы от фигуры к фигуре, сообщит ис- полнению больший блеск. Балет подобен более или менее сложному ме- ханизму, различные действия которого изумляют и поражают нас лишь в той мере, в какой они быстры и многообразны; все эти последователь- ные сопряжения одной фигуры с другой, все эти быстро сменяющие друг друга движения, вращаю- щиеся в противоположных направлениях группы, сцепления и переходы, единство и гармония, ца- рящие в темпах и движениях,— не являет ли нам все это образ искусно построенного меха- низма? И, напротив, балеты, сопровождающиеся бес- порядком и сумятицей, не подчиняющиеся опре- деленному ритму, фигуры которых лишены четко- сти, разве не напоминают они плохо слаженные машины, перегруженные колесиками и пружи- нами? Они обманывают чаяния артиста и ожида- ние публики, ибо грешат как несоразмерностью, так и отсутствием точности. В наших балетах значительную роль еще играют чудеса, и многие из них требуют примене- ния театральных машин. Мало найдется, например, сюжетов из Овидия, которые можно было бы во- плотить без помощи «чистых перемен», полетов, превращений и проч. Балетмейстеру, стало быть, лучше вовсе отказаться от такого рода сюжетов, если он сам не владеет искусством машиниста. В провинции, к сожалению, в этой роли обычно 86 подвизаются рабочие сцены или театральные слу- жители, постепенно возведенные на этот пост местными покровителями, а они только и умеют, что поднимать те люстры, со свечей которых на протяжении многих лет из вечера в вечер снимали нагар, да толчками опускать плохо слаженные те- атральные облака с мифологическими персона- жами. В Италии театры не могут похвалиться ма- шинами; в Германии, где театральные здания по- строены по тем же самым чертежам, также нет возможности показывать чудеса, так что балет- мейстер, попавший в один из этих театров, ока- жется в весьма затруднительном положении, если не будет обладать некоторыми познаниями в ме- ханике и не способен будет изложить свой замы- сел достаточно отчетливо, построив небольшую модель, которая всегда оказывается для рабочих понятнее, чем любые объяснения, какими бы яс- ными и точными они ни были. Театры Лондона и Парижа этом отношении находятся в лучшем положении, нежели все иные. Англичане изобретательны; их театральные ма- шины проще наших, и потому все эффекты пора- жают здесь как своей быстротой, так и хитроум- ностью. Каждый механизм, связанный с действием машины, отличается законченностью и отчетли- востью работы; чистота, точность, заботливость отделки в самых незначительных частях несом- ненно способствуют быстроте и безотказности их действия. Используются все эти шедевры меха- ники главным образом в их пантомимах — жанре низком, лишенном всякого вкуса и интереса, и с пошлой интригой. Нельзя не сказать, что по- добные зрелища, обходящиеся непомерно дорого, 87 рассчитаны лишь на глаза таких зрителей, которых ничто не способно оскорбить, и что на нашей сцене эти представления имели бы весьма посред- ственный успех, ибо у нас любят шутку только пристойную, тонкую, изящную и не оскорбляю- щую ни чувства нравственности, ни вкуса. Сочинитель, желающий возвыситься над по- средственностью, обязан изучать творения живо- писцев и следовать за каждым из них в особенно- стях его композиции и трактовке отдельных фи- гур. Ему надлежит разрешить те же задачи, что разрешали они: подобно им, он должен стремиться к сходству, к игре красок и светотени, он должен искусно расположить группы, задрапировать ис- полнителей, придать им те или иные изящные позы и сообщить каждому характерные черты, огонь и выразительность. Может ли преуспеть во всем этом балетмейстер, если он не совмещает в себе все те качества, что отличают великого живописца? * Я исхожу именно из этого принципа, когда беру на себя смелость полагать, что изучение ана- томии придаст лишь большую ясность наставле- ниям, которые балетмейстер станет давать тем, кого пожелает обучать. Познания эти помогут ему без труда обнаружить изъяны их телосложения и глу- боко укоренившиеся дурные привычки, столь часто препятствующие успехам учеников. Зная причину зла, он легко найдет способ борьбы с ним: осно- вывая свои уроки и советы на разумном и вдум- чивом анализе, он никогда не поведет своего уче- ника по ложному пути. То обстоятельство, что на- ставники обращают недостаточное внимание на телосложение своих учеников, а оно не менее раз- 88 нообразно, чем их лица, и является причиной явления такого множества скверных танцовщиков, которых было бы, без сомнения, меньше, обладай их учителя умением вовремя указать каждому из них род танца, ему свойственный. Господин Буржела, королевский шталмейстер, президент Лионской Академии, не менее ценимый в других странах, чем у себя на родине, не только всю свою жизнь дрессировал лошадей — он еще внимательнейшим образом исследовал их природу, изучив ее вплоть до мельчайших тонкостей. Не подумайте, будто единственной целью его заня- тий анатомией было познать болезни этих живот- ных; он стремился исторгнуть, если можно так вы- разиться, из природы то, что до него она никому не открывала. Глубокое знание последовательно- сти движений лошадей различных статей при всех аллюрах, равно как и открытие источника, начала и способов осуществления всех движений, на ко- торое способно животное, привели г-на Буржела к единственному, простому и легкому правилу: требовать от лошади лишь точных, естественных и доступных ей аллюров, единственных, которые не утруждают животное и при которых оно ни- когда не выйдет из повиновения. Живописец также изучает анатомию отнюдь не для того, чтобы писать скелеты; не для того срисовывает он микеланджеловские фигуры с об- наженными мускулами, чтобы помещать эти устра- шающие образы в свои картины. Однако подобные штудии ему необходимы, ибо с их помощью он учится правильно передавать пропорции челове- ческого тела, изображать его в различных движе- ниях и позах. 89 Если под складками одежды должно ясно чув- ствоваться нагое тело, нужно также, чтобы под плотью ясно ощущались кости. Важно понять, ка- кое место занимает та или иная часть. Словом, для того чтобы фигура была нарисована в соответствии с правдой природы и законами искусства, необхо- димо, чтобы под одеждой ощущался человек, под кожей — мускулы, а под мышцами — скелет. Рисование приносит столь большую пользу, что каждый, кто занят их сочинением, обязан отнестись к этому искусству со всей серь- езностью. Оно способствует приятности форм, помогает сообщить новизну и изящество фигурам, вносит сладостное очарование в группировки, придает грациозное положение корпусу, отчетли- вость и точность позам. Тот, кто пренебрегает ри- сунком, свершает грубейшие ошибки в компози- ции: головы оказываются повернутыми неудачно и плохо контрастируют с поворотом корпуса, руки движутся неестественно — все выглядит не- уклюже, все свидетельствует о напряженности, все оказывается лишенным цельности и гармонии. Балетмейстер, несведущий в музыке, будет плохо фразировать свои мелодии; он не способен будет проникнуть в их дух и характер; согласовы- вая движения танца с ритмом, он не сумеет про- явить ту точность и тонкость слуха, которые здесь совершенно что он обладает особой чувствительностью уха, которая чаще дается природой, нежели искусством, и намного выше той, что приобретена путем прилежания и упражнений. Правильный выбор мелодий имеет для танца столь же существенное значение, сколь подбор 90 слов и оборотов для искусства красноречия. Именно темпы и музыки определяют всякое движение танцовщика. Если мелодии одно- образны и неизящны, балет окажется им под стать: он будет холоден и вял. Между музыкой и танцем, сударь, существует теснейшая связь, а потому балетмейстер несом- ненно извлечет для себя существенную пользу, если будет знаком с этим искусством практически: это всегда позволит ему яснее высказать компози- тору свой замысел, а если, вдобавок, изящный вкус сочетается у него и с умением, то и самому при случае сочинить нужную мелодию или подсказать композитору характерные черты этой мелодии; если черты эти будут выразительны и разнооб- разны, танец в свою очередь воспримет эти каче- ства. Хорошая музыка должна живописать, должна говорить. Отзываясь на нее, танец становится как бы эхом, послушно повторяющим вслед за ней все то, что она произносит. Если же музыка, напро- тив, нема, если она ничего не говорит танцов- щику, он не в состоянии будет и отозваться на нее, и тогда всякое чувство, всякая выразитель- ность будут навсегда изгнаны из его исполнения. Ничто не может быть безразлично таланту, ничто, стало быть, не должно быть безразлично балетмейстеру. Он может отличиться в своем ис- кусстве лишь в той мере, в какой изучил все то, о чем я только что говорил. Требовать, чтобы он владел каждым искусством в той совершенной степени, в какой им владеют люди, всецело по- святившие себя одному из них, значило бы требо- вать невозможного. Но если он и не владеет ими он должен по крайней мере уметь 91 проникнуться духом каждого из них. Он обязан обладать общими представлениями и хотя бы по- верхностными знаниями в каждом из тех искусств, которые, будучи взаимно связаны друг с другом, могут так или иначе способствовать процветанию и славе нашего искусства. Все изящные искусства тесно связаны с другом, являя собой образ многочисленной семьи, стремящейся отличиться. Та польза, которую они приносят обществу, поощряет их к соперничеству. Стремясь к славе, они спешат на помощь друг другу, дабы достигнуть ее. Каждое идет к ней собственным путем, и каждое подчиняется соб- ственным законам; но есть в них вместе с тем и поразительные черты подобия — некое сходство, знаменующее их теснейшую взаимную связь и их потребность друг в друге, без чего они не могли бы совершенствоваться, становиться все прекрас- нее и прокладывать пути дальнейшего своего про- движения вперед. Из этой взаимной связи всех искусств и царя- щей меж ними гармонии и явствует, сударь, что чем более обширными знаниями, чем большим та- лантом и воображением обладает балетмейстер, тем увлекательнее будут его сочинения, тем больше огня, правды и разума способен он будет в Письмо шестое все искусства так поддерживают друг друга, если они наперебой предлагают танцу свои услуги, то и природа, сударь, на каждом шагу словно бы спешит ему на помощь. Двор государя, деревня, стихии, времена года — все споспеше- ствует ему, все являет ему средства, дабы он мог 93 сделаться разнообразнее и привлекательнее. Ба- летмейстер, следовательно, должен все видеть и все изучать, ибо все, что существует во вселен- ной, может служить ему образцом. Сколько разнообразнейших картин найдет он в среде ремесленников! У каждого здесь своя ма- нера держаться и двигаться, смотря по тому, ка- ких положений и жестов требует его труд. Эту манеру — походку, замашки, движения, неизменно соответствующие его ремеслу, и должен уловить балетмейстер; им тем легче подражать, что люди, занимающиеся каким-либо ремеслом, даже разбо- гатев и оставив свое прежнее занятие, не в силах уже расстаться с ними — обычное следствие при- вычки, закрепленной годами и усугубленной ли- шениями и трудом. Сколько забавных и удивительных образов най- дет он также в толпе всяких любезных бездельни- ков, всех этих птиметров второго разряда, словно обезьяны передразнивающих смешные стороны кто воображает, будто молодость, имя или бо- гатство дают право на легкомыслие, ветреность и фатовство. Уличная сутолока, праздничные гулянья, ка- бачки, сельские труды и деревенская охота, рыбная ловля, жатва, сбор вино- града, особая повадка, с которой простолюдин по- ливает цветок, преподносит его пастушке, или лазает за гнездами, или играет на жалейке — все подсказывает балетмейстеру живописные и образные картины, различные как по колориту, так и по жанру. Военный лагерь, воинские по- учения, взятие приступом города и его оборона, морской порт, сцены на 94 рейде, погрузка и выгрузка корабля — вот те кар- тины, что привлечь наши взоры и довести искусство наше до совершенства, если мы сумеем передать все это в соответствии с природой. А шедевры Расина, Корнеля, Вольтера, Кре- бильона — разве не могут также и они послужить образцом для танцев в благородном жанре? И не являют ли нам произведения Мольера, Реньяра и многих других знаменитых авторов картины в жанре менее возвышенном? Я предвижу, какой крик поднимет балетная братия в ответ на это предложение; я уже слышу, как честят меня бе- зумцем: «Танцевать трагедии и комедии? Что за сумасбродство! Разве это возможно?» Да, несом- ненно: сожмите действие «Скупого», выбросьте из этой пьесы все спокойные диалоги, соедините со- бытия, свяжите воедино разрозненные картины — и успех вам обеспечен. Вы можете достаточно вразумительно изобра- зить сцену с кольцом и сцену, в которой Скупой обыскивает Ла-Флеша, и ту, где Фрозина говорит с ним его возлюбленной; изобразить отчаяние, ярость Гарпагона столь же живыми красками, как те, которыми пользовался если вы способны все это прочувствовать. Все, что может служить живописи, может служить и танцу. Докажите мне, что в произведениях авторов, кото- рых я только назвал, нет характеров, нет яр- ких ситуаций, что они лишены интереса и что вздумай Буше или воплотить эти шедевры на полотне, у них получились бы картины холод- ные и неприятные, тогда я соглашусь, что утверж- дение мое — не более чем парадокс. Но если пьесы эти могут послужить источником превосходных 55 картин, стало быть, прав я, и не моя вина, если нет у нас художников, живописующих мимикой, и гений не в ладу с нашими танцовщиками. Разве не заменили некогда Ьатилл, Пилад и Гилас актеров, когда тех изгнали из Рима? Разве не стали они тогда представлять с помощью пан- томимы отдельные сцены из лучших пьес того времени? Ободренные первым успехом, они по- пытались затем играть целые акты, а когда и это пришлось публике по вкусу, стали давать таким способом целые пьесы, снискав и здесь всеобщие восторги. Но эти пьесы — возразят мне — были широко известны; они служили зрителям как бы програм- мами и, будучи, так сказать, начертаны в их па- мяти, позволяли им без всякого труда следить за игрой актера, уже заранее зная, что он станет изображать. Но разве не будет и у нас этого пре- имущества, когда мы положим на танцы самые известные драматические произведения? Чем мы римских танцовщиков? Разве то, что дела- лось во времена Августа, нельзя делать и в наши дни? Думать так — значило бы унизить людей на- шего века и ставить ни во что их вкус и разум. Вернемся, однако, к предмету моего письма. Балетмейстер должен знать природу — как ее кра- соты, так и ее несовершенства. Это знание всегда поможет ему определить, что именно следует в ней выбирать. Среди рисуемых им картин могут оказаться картины исторические, поэтические, об- личительные, аллегорические, нравоучительные, следовательно, ему необходимо брать свои об- разцы во всех слоях общества, во всех его сосло- виях и состояниях. А приобретя достаточный вес 96 в обществе, он получает возможность, подобно поэту и живописцу, но уже средствами собствен- ного искусства, изобличать и карать порок, пре- возносить и награждать добродетель. Если балетмейстеру необходимо изучать при- роду, искусно отбирая в ней все то, что может ему пригодиться, если выбор сюжета, который он собирается воплотить, в немалой степени способ- ствует успеху его творения, то все это лишь в той мере, в какой у него достанет искусства и изобре- тательности украсить их и придать им более кра- сивый вид, расположив и распределив в манере благородной и живописной. Пожелай он, например, живописать ревность и все те движения ярости и отчаяния, которые со- путствуют ей, ему следует взять за образец такого человека, чьи врожденные жестокость и грубость смягчены воспитанием. Грузчик мог бы служить для этого образцом не менее правдивым, однако он не представил бы столь красивого зрелища: палка в его руках заменила бы недостающую ему выразительность, но подобное подражание при- роде возмутило бы в нас чувство человечности, являя нам лишь отталкивающую картину людских несовершенств. К тому же игра ревнующего груз- чика будет менее живописной, нежели игра чело- века, обладающего чувствами возвышенными. Пер- вый из них отомстит сразу же, дав волю рукам, другой, напротив, станет бороться с мыслями о мести, столько же унизительными, сколь и низ- кими. Этот внутренний поединок между яростью и благородством придаст его походке, жестам, по- зам, выражению его лица, взглядам силу и энер- гичность: все будет изобличать его страсть; 7 Ж.-Ж. 97 усилия, прилагаемые им, чтобы сдержать себя, за- ставят лишь сильнее разразиться бурю его чувств, придадут им большую живость и страстность. Чем больше будет он сдерживать свою страсть, тем со- средоточеннее будет ее пыл и тем увлекательнее игра актера. Человек грубый, неотесанный способен подска- зать художнику лишь один живописный момент — тот, когда он с низменной радостью удовлетворит свою мстительность. Человек благородный, напро- тив того, явит их целое множество — страсть и смятение он будет выражать на сотню различных ладов, но всегда столь же пылко, сколь и благо- родно. Сколько противоречивости, сколько конт- растов будет в его жестах! Как будут то нара- стать, то затихать его порывы! Сколько различных оттенков и переходов отразится на лице его! Ка- кая живость во взорах! Как выразительно, как полно значения будет его молчание! А миг, когда он убедится, что ревность его неосновательна, , подскажет ему игру еще более разнообразную, еще более увлекательную и блистающую красками пленительными и тонкими. Все это многообразие и должен уловить балетмейстер. • Знаменитые балетмейстеры, так же как поэты и живописцы, всегда умаляют себя, когда растра- чивают время и талант на то, чтобы создавать произведения низкого и пошлого жанра. Великим надлежит творить одно великое, предоставив вся- кие пустяки тем посредственностям, областью ко- торых является одно лишь неизменное фиглярство. Природа не всегда являет нам совершенные образцы; надо, стало быть, уметь искусно исправ- лять их, ставя в положения выигрышные, показы- 98 вая в выгодном свете, в благоприятных условиях, дабы, скрывая то, что является в них непригляд- ным, придать им ту прелесть и очарование, кото- рых им недоставало, чтобы стать истинно пре- красными. Самое трудное, как я уже сказал, заключается в том, чтобы украшать природу, не искажая ее, умело сохранять все подлинные ее черты, в то же время искусно смягчая или же подчеркивая их. Мгновение — вот душа каждой картины. Нелегко уловить его, еще труднее воспроизвести его прав- диво. К природе! Ближе к природе,— и произве- дения наши станут прекрасными. Откажемся же от искусства, если оно не заимствует свои черты у природы, если оно не облачается в ее простоту! Оно пленяет лишь в той мере, в какой остается скрытым, и торжествует подлинную победу лишь тогда, когда делается незаметным и его прини- мают за природу. Я полагаю, сударь, что балетмейстер, не знаю- щий в совершенстве танца, способен сочинить лишь нечто весьма посредственное. Под танцем я разумею жанр серьезный; именно он является основой балета. Тому, кто не знает его основ, не достанет выразительных средств. Он вынужден будет тогда отказаться от всего возвышенного, оставить в стороне историю, мифологию, нацио- нальные жанры и посвятить себя исключительно тем пресловутым сельским балетам, которые всех в зубах навязли и всем опостылели еще со времен Фоссано, этого превосходного комического тан- цовщика, заразившего всю Францию манией прыж- ков. Я сравниваю серьезный танец с коренным французским языком, а смешанные и испорченные 99 жанры, что из него проистекают, с теми мест- ными говорами, которые понимаешь с превеликим трудом и которые становятся все менее понят- ными по мере того, как мы удаляемся от столицы, где царит очищенный французский язык. Сочетания красок, их оттенки, эффекты, кото- рые они дают при том или ином освещении, также должны привлекать внимание балетмейстера. Только на основании собственного опыта я понял, какую рельефность подобные эффекты сообщают действующим лицам, какую четкость придают формам, какое изящество группам. В своем балете «Ревность, или Празднества в серале» я восполь- зовался тем постепенным ослаблением цвета, кото- рое соблюдают в своих картинах живописцы. Самые чистые и яркие тона занимали первенству- ющие места на переднем плане. За ними располо- жены были тона менее чистые и яркие. Самые же нежные и туманные цвета я приберег для заднего плана. То же распределение соблюдалось мной и «в отношении роста исполнителей. Эта удачная градация в яркости цвета и пропорциях не могла не сказаться на всей композиции: все было со- гласно, все было плавно, ничто не резало глаза, ничто не вредило друг другу. Эта гармония очаро- вывала взгляд, который без утомления мог охва- тить все части картины. Мой балет имел тем боль- ший успех, что в другом, озаглавленном мною «Китайский балет» и возобновленном затем в взор невольно был оскорблен плохим Этот балет был впоследствии поставлен в Париже и Лондоне в преисполненных вкуса костюмах, сочиненных г-ном Боке, рисовальщиком Королевской Академии музыки. 100 распределением красок и неудачным их сочета- нием. Все фигуры мелькали и были неотчетливы, хотя задуманы они были правильно. Словом, ни- что не вызывало того впечатления, которого можно было ожидать. Костюмы, так сказать, убили спек- такль, потому что были тех же цветов, что и де- корации: все было богато, все блистало красками, все сверкало с одинаковой назойливостью, ни одна часть не была принесена в жертву другой, и это однообразие всех частей совершенно лишало картину ее эффектности, в ней не было контра- стов, и утомленный взор зрителя не различал уже никаких отдельных форм. Это множество тан- цовщиков, блиставших мишурой, эта причудливая смесь цветов лишь слепила глаза, не давая им удовлетворения. Цвета костюмов были так рас- пределены, что как только актер переставал дви- гаться, он делался незаметным; а между тем танцы исполнялись со всей тщательностью. Сама красота Лионского театра придавала спектаклю изящество и отчетливость, которых не могло у него быть в Париже, где он игрался в театре г-на Монне. Однако то ли костюмы и декорации не были со- гласованы между собой, то ли избранный мною ныне жанр превосходит своими качествами тот, от которого я отказался, но я вынужден признать, что из всех моих творений «Китайский балет» имел здесь наименьший успех. Подобное размещение исполнителей в зависимо- сти от их роста и цвета костюмов у нас в театре не применяют. Впрочем, здесь пренебрегают не только этой стороной дела, и пренебрежение это ка- жется мне в некоторых случаях просто непрости- тельным, особенно когда речь идет о Парижской 101 Опере, этом театре вымысла, где живопись могла бы в полной мере развернуть свои сокровища и где отсутствие выразительной игры и живого ин- тереса должно или, во всяком случае, должно было бы восполняться обилием картин во всевозмож- ных жанрах. Всякая декорация, какого бы рода она ни была, представляет собой большую картину, приготов- ленную для того, чтобы расположить на ней фи- гуры. Актрисы и актеры, танцовщики и танцов- щицы — вот те, кто призван украсить ее и при- дать привлекательность. Но для того чтобы картина эта пленяла наши взоры, а не оскорбляла их, во всех частях ее должна царить полная гар- мония. Если на фоне декорации, представляющей го- лубой с золотом храм или дворец, расположить актеров, одетых в синее с золотом, впечатление от декорации будет уничтожено, а декорация, в свою очередь, лишит костюмы той яркости, ко- они обладали бы на более приглушенном фоне. Подобное распределение цветов разрушит все впечатление от картины, и она будет пред- ставлять собой лишь своего рода Столь однообразное зрелище вскоре наскучит глазу и распространит однообразие и холод на все дей- ствие. Цвета античных и других одежд должны конт- растировать с цветами декорации. Последнюю я уподоблю прекрасному фону картины: если он Камайе — род одноцветной живописи, при которой бе- рется одна какая-нибудь краска двух тонов, и один из них, бо- лее темный, служит фоном для другого (прим, пер.). 102 не мягок, он лишен гармоничности, если краски его слишком ярки и блестящи, он уничтожит всю прелесть картины; фигуры утратят рельефность, которой они должны обладать; ничто тогда не станет выделяться, свет и тень не будут искусно соразмерены, и пестрота, которая явится неизбеж- ным следствием несогласованности цветов, пре- вратит всю картину в нечто вроде панно, покры- тое вырезанными фигурками, размалеванными без всякого толка и вкуса. При декорациях, обладающих благородной про- стотой и не слишком разнообразных по краскам, допустимы яркие, богатые костюмы, равно как и такие, отдельные элементы которых являют тона яркие и сочные. При декорациях, исполненных фантазии и вкуса,— например, Китайский дворец или празд- нично украшенная площадь в Константинополе,— блистающих яркими красками, украшенных бога- тыми тканями, расшитыми золотом и серебром, то есть сделанных в том диковинном стиле, при ко- тором не требуется подчинения строгим прави- лам, а таланту предоставляется широкое поле деятельности, причем он ценится тем более, чем затейливее его творения, — при таких декорациях, говорю я, костюмы должны соответствовать нра- вам и эпохе, но вместе с тем быть простыми и от- личаться цветами, составляющими контраст с теми, которые преобладают в декорациях. Если не соблюдать в точности этого пра- вила, все впечатление будет нарушено за отсут- ствием теней и контрастов. В театре все долж- но быть согласовано между собой, все должно быть гармонично. Только когда декорация будет 103 приспособлена к костюмам, а костюмы к декора ции, очарование спектакля может быть полным. Художники, а также люди хорошего вкуса пой- мут, насколько справедливо и важно это сделан- ное мною наблюдение. Соразмерность в росте актеров следует соблю- дать не менее строго в тех сценах, где танец являет собой как бы часть декорации. Таковы, на- пример, сцены, происходящие на Олимпе или Парнасе, где балет занимает три четверти всей картины. Но эти сцены не способны будут ни пленить, ни понравиться, если живописец и балет- мейстер не сговорятся между собой относительно пропорций, размещения и поз действующих лиц. Разве не смешно, разве не возмутительно, когда в спектаклях нашей Оперы, столь богатой своими возможностями, пренебрегают правилом распре- деления исполнителей по росту в соответствии с разными планами сцены, в то время как в жи- вописи оно постоянно применяется, и притом в тех частях картины, которые являются лишь вспомогательными. Разве, например, Юпитер, вос- седающий на Олимпе, или Аполлон на вершине Парнаса не должны были бы, вследствие своей удаленности, казаться меньше тех божеств и муз, что расположены под ними и ближе к зрителю? Если живописец, ради сохранения иллюзии, под- чиняется правилам перспективы, почему же ба- летмейстер, который тоже является живописцем или, во всяком случае, должен им являться, счи- тает себя свободным от соблюдения этих правил? Может ли понравиться если картины его неправдоподобны, если в них нет правильных пропорций, если они погрешают против тех зако- 104 нов, что почерпнуты искусством у природы путем сравнения различно удаленных предметов? Сораз- мерность в росте следует особенно соблюдать в неподвижных картинах и спокойных танцах. Менее необходима она в картинах, которые видо- изменяются и слагаются во время самого танца. Я разумею под неподвижной картиной все группы, находящиеся в глубине сцены, все то, что зависит от декорации, и, согласуясь с ней, образует некое разумное целое. Но как же — спросите вы — соблюдать эту со- размерность в росте, если Аполлона танцует ка- кой-нибудь Вестрис? Неужто лишить балет подоб- ного козыря и ради одной-единственной сцены пожертвовать очарованием, которое исходит от этого артиста? Нет, разумеется. Но в сцене Пар- наса покажите Аполлона, который был бы сораз- мерен всей картине. Для этого наденьте на пятна- дцатилетнего мальчика костюм Аполлона; по окончании сцены он спустится с Парнаса и тот- час же исчезнет за боковой декорацией, а Апол- лон явится публике уже в изящном облике не- сравненного г-на Вестриса. Лишь несколько раз повторив свои опыты, я убедился в том, какой разительный эффект про- изводит подобный прием. Первый из них — и вполне удавшийся мне — был сделан в балете, изо- бражавшем охотников, а сама мысль об этом, мо- жет быть, в балете и новая, возникла у меня под впечатлением одной допущенной г-ном Сервандони грубой оплошности, которая явилась следствием непродуманности и ни в коей мере не умаляет заслуг этого художника. Случилось это, помнится, на представлении «Волшебного леса», спектакля, 105 исполненного многочисленных красот, сюжет ко- торого заимствован из Тассо. В самой глубине сцены, направо, был расположен мост; по нему проезжала кавалькада всадников. Каждый из них производил впечатление какого-то исполина и казался больше, чем весь мост; бутафорские ло- шади были меньше всадников, и это нарушение пропорции оскорбляло даже наименее искушен- ный глаз. Быть может, размеры моста по отноше- нию к декорации были соблюдены и правильно, но они не были соблюдены по отношению к ак- терам, которые должны были ехать через него. Нужно было, следовательно, либо вовсе отка- заться от всадников, либо заменить их меньшими, например детьми верхом на игрушечных лошад- ках, сделанных в соответствии с их ростом и раз- мерами моста; именно с ними, в данном случае, должен был сообразоваться декоратор, и это про- извело бы самое пленительное вы- глядело бы наиболее правдоподобно. И вот я попытался сделать в сцене охоты то, что мне хотелось увидеть в спектакле Сервандони. Декорация представляла лес, в котором дорожки шли параллельно рампе. В глубине сцены был мост, за ним вдалеке виднелся пейзаж. Я разбил всех артистов на шесть групп, соответственно их росту. В каждой группе было по шесть охотни- ков — три кавалера и три дамы; это составляло тридцать шесть фигурантов и фигуранток. Охот- ники самого высокого роста проходили по бли- жайшей к зрителю дорожке, на следующей их сменяли охотники второй группы, еще меньшие проходили по третьей дорожке, и так далее, пока шествие не завершилось уже на мосту охотниками 106 самого маленького роста, которых изображали дети. Постепенность в понижении роста была со- блюдена с такой точностью, что зритель невольно поддавался обману зрения, и то, что являлось лишь результатом искусства и тщательного соблюдения пропорций, казалось в высшей степени правдивым и естественным; иллюзия была столь велика, что публика приписывала понижение роста охотников только степени их отдаленности и воображала, будто это все одни и те же шесть человек идут по разным дорожкам леса. Такая же градация соблю- далась и в музыке, которая становилась все тише и замирала по мере того, как отряд охотников углублялся в обширный лес, написанный в самом изысканном вкусе. Не могу выразить, какую ра- дость доставило мне осуществление этого замысла, оно превзошло все мои ожидания и было встре- чено всеобщим признанием. Вот, сударь, какой степени иллюзии можно достигнуть в театре, если все части спектакля будут между собой согласованы, а художники из- берут образцом своим и наставником природу. Полагаю, что я более или менее исчерпаю предмет моего письма, если поделюсь с вами еще одним наблюдением, касающимся сочетания цве- тов. В балете «Ревность, или Празднества в серале» вы видите пример такого распределения, какое должно быть принято для кадрилей танцовщиков. Но так как у нас обычно одевают танцовщиков и танцовщиц совершенно одинаково, я предпринял опыт, который мне удался и с помощью которого удалось придать этой одинаковой одежде менее суровый и однообразный колорит, чем то бывает 107 обычно. Опыт этот заключался в ослаблении одного и того же цвета, подразделенного на все оттенки от темно-синего до нежно-лазурного, от бледно-розового и темно-фиолетового до светло- сиреневого; подобное распределение цветов при- дает игру и отчетливость фигурам. Передние планы выделяются, а задние ослабляются благо- даря своего рода воздушной перспективе; словом, все получает должную рельефность и приятно вы- рисовывается на соответствующем фоне. Декорации изображают пещеру преисподней; балетмейстер хочет, чтобы зритель мог сразу же по поднятии занавеса объять взором и эту страш- ную обитель, и муки Данаид, Иксиона, Тантала, Сизифа и различные мучительства, творимые ад- скими божествами, словом, он хочет, чтобы пуб- лике с первого же взгляда представилась страш- ная, живая картина адских может ли он преуспеть в своем замысле, если в этой мгно- венной композиции не сумеет искусно распреде- лить актеров, поставив каждого на надлежащее место? если он не способен уловить первоначаль- ный замысел художника и привести собственные свои идеи в соответствие со сценическим фоном, который тот ему приготовил? Декорации представ- ляют скалы, более или менее темные — одна часть их в тени, другая озарена пламенем. Все в этой обители мертвых должно внушать чувство страха, вызывать трепет ужаса, все должно беспрестанно напоминать о том, где происходит действие, и возвещать о страданиях и муках тех, кто сюда ввергнут. Обычно жителей преисподней одевают в цвета, долженствующие изображать различные оттенки пламени, — одежды их то черные, то пун- 108 цовые, то огненно-красные — одним словом, для них берутся те же цвета, что использованы в де- корации. Внимание балетмейстера должно быть направлено на то, чтобы на темных частях деко- рации разместились актеры в одеждах наиболее светлых и блестящих, а на всех ярких и светлых планах — в самых темных и наименее ярких. Из такого удачного подбора и может родиться гармо- ния. Декорация станет служить тогда, если можно так выразиться, контрастным фоном для танцев. Танец же в свою очередь сообщит еще большее очарование живописи и придаст ей новые силы, способные очаровать зрителя, взволновать его и заставить отдаться пленительному обману. Письмо седьмое скажете вы, сударь, о том названии, которым удостаивают у нас всякий день скверные дивертисменты, предназначенные в некотором роде для увеселения публики, но неизменно вы- зывающие у нее лишь равнодушие да скуку. Их именуют пантомимными балетами, хотя, в 110 сти, они ничего не выражают. Большинству ны- нешних танцовщиков и сочинителей балетов не худо бы позаимствовать правило, бывшее некогда в обычае у живописцев непросвещенных веков: они заменяли маски полосами бумаги, выходив- шими рта каждого персонажа; на этих поло- сах было обозначено действие, положение и си- туация, которые им надлежало изобразить. Эта полезная предосторожность, помогавшая зрителю постигнуть содержание, недостаточно совершенно выраженное живописцем, одна только, кажется, и способна была бы объяснить нынешнему зри- телю смысл тех механических и неопределенных движений, которым предаются наши артисты пан- томимы. Тогда, по крайней мере, можно было бы хотя бы уяснить себе, что обозначают все эти диалоги в их pas de deux, все эти размышления в сольных антре. Букет, грабли, клетки с птичкой, рыли или гитара — вот и все примерно, на чем зиждется интрига в наших роскошных балетах, вот какие значительные и обширные сюжеты рож- дает фантазия наших сочинителей. Согласитесь, сударь, нужно обладать поистине отменным и возвышенным талантом, чтобы хоть сколько-нибудь достойным образом разработать подобный сюжет. Маленькое па, неуклюже сде- ланное sur coup de pied в подобных шедеврах служат и экспозицией, и завязкой, и развязкой; и это должно означать: «не угодно ли вам потан- цевать со мной?» А затем начинается танец. Вот какими замысловатыми драмами нас потчуют, вот что называется у нас сюжетным балетом, панто- мимным танцем. 111 Фоссано, самый приятный и самый остроум- ный из комических танцовщиков, вскружил головы питомцам Терпсихоры: все бросились ему подра- жать, хотя никто ни разу его не видел. Возвышен- ное было принесено в жертву тривиальному, иго принципов свергнуто, установления презрены и забыты, и все принялись безудержно прыгать и заниматься всякими тур-де-форсами. Все бросили танцевать и вообразили себя пантомимными акте- рами, как будто позволительно называться этим именем, когда ты начисто лишен выразительности, когда ты ничего не живописуешь; когда твой та- нец совершенно обезображен грубой карикатурой и представляет собой одно лишь уродливое кри- влянье; когда выражение маски не вяжется с дей- ствием, словом, когда вместо игры, исполненной грации и изящества, показывают ряд однообразных и без конца повторяющихся эффек- тов, тем более для него неприятных, что тяжелый и принужденный труд исполнителей вызывает у него одно лишь сострадание. А ведь этот вид танца, сударь, и является в нашем театре наиболее распространенным, и, надобно признаться, у нас нет недостатка в такого рода танцовщиках. Эта безудержная страсть подражать тому, что не под- дается подражанию, губит и немало еще погубит танцовщиков и балетмейстеров. Успешно подра- жать можно лишь тогда, когда обладаешь тем же вкусом, теми же склонностями, тем же складом, теми же умственными способностями и тем же телосложением, как тот, кому ты намерен подра- жать, а так как редко найдешь два существа, со- вершенно подобных друг другу, редко удается найти и двух человек, которые обладали бы со- 112 вершенно одинаковыми талантом, обликом и спо- собностью к определенной манере. Разбавив бла- городный жанр танца прыжками, танцовщики совершенно исказили его характер и лишили бла- городства; подобная мешанина умаляет значение танца и препятствует, как я это докажу ниже, живой выразительности и одушевленной игре, ко- торой танец мог бы обладать, откажись он от всех тех ненужных вещей, что значатся ныне в числе его достоинств. Не сегодня начали удостаивать именем балета те сюжетные танцы, что заслуживают лишь назва- ния дивертисментов. Было время, когда имя это присваивалось всем блестящим представлениям, которые давались при дворах различных госуда- рей Европы. Подвергнув пристальному рассмотре- нию все особенности этих празднеств, я пришел к убеждению, что их напрасно называли балетами. Я ни разу не обнаружил в такого рода спектак- лях действенного танца. Танцы их сопровожда- лись пространными устными объяснениями, при- званными восполнить отсутствие выразительности у танцовщиков и предупредить зрителей о том, что им предстоит увидеть, — весьма яркое и убеди- тельное доказательство как невежества исполните- лей, так и немоты и невыразительности их жестов. Уже в третьем веке было замечено, что этот вид искусства однообразен, а танцовщики обладают недостаточным усердием. Сам блаженный Авгу- стин, говоря о танцевальных представлениях, сви- детельствует, что приходилось ставить у края сцены человека, дабы он громко объяснял зрителям смысл изображаемого. А все эти рассказы вест- ников, диалоги и монологи, бывшие в ходу Новерр в царствование Людовика XIV, разве не служили они толмачами танца? Ведь сам танец в то время едва умел говорить. Его слабый, невнятный лепет необходимо было поддерживать музыкой и истол- ковывать с помощью стихов, а это, без сомнения, мало отличается от того, что делали те своеобраз- ные театральные герольды или глашатаи, о кото- рых я упоминал. Поистине, сударь, достойно удивления, что славная эпоха, ознаменовавшаяся расцветом изящ- ных искусств и успешным соревнованием худож- ников и артистов, не стала эпохой переворота также для танцев и балетов, и что наши балетмей- стеры, не менее всех других поощряемые и побуж- даемые надеждами на успех, в этот век, когда все, казалось бы, благоприятствовало и способство- вало выдвижению талантов, остались прозябать в постыдной посредственности. Вы знаете, что живопись, поэзия и скульптура обладали уже в ту пору языком красноречивым и энергическим. Музыка, хотя и пребывавшая еще в колыбели, начинала изъясняться с благород- ством, а танец между тем оставался безжизнен- ным, лишенным характера и действия. И если ба- лет может быть назван старшим братом всех дру- гих искусств, то лишь в той мере, в какой он способен сосредоточить в себе все их совершен- ства. Но можно ли удостоить его высоким именем при том жалком состоянии, в каком он пребывает ныне? Согласитесь, сударь, что брат этот, призван- ный составить славу своего семейства, пока пред- ставляет собой весьма жалкое существо, лишен- ное ума, вкуса и воображения, и вполне заслужи- вает того, чтобы сестры его от него отреклись. 114 Мы превосходно знаем имена знаменитых лю- дей, прославившихся в то время, нам известно даже, как звали прыгунов, отличившихся гиб- костью и проворством, но мы едва знаем имена тех, кто сочинял тогда балеты. Какое же можем мы составить себе представление о талантах этих людей? Все произведения этого рода, ставившиеся при дворах Европы, кажутся мне не более как жалким подобием того, что они представляют со- бой ныне и что еще могут представить когда-ни- будь в будущем. Я полагаю, что напрасно назы- вали балетами все эти роскошные спектакли, все эти блестящие празднества, в которых сливались воедино богатство декораций, чудеса театральных машин, великолепие одежд, пышность сцениче- ского убранства, чары поэзии, музыки и деклама- ции, обвораживающая прелесть голосов, сверкание фейерверков, блеск иллюминаций, пленительность танцев и дивертисментов и возбуждающий инте- рес опасных сальто-мортале и всяких тур-де-фор- сов. Каждый из этих элементов сам по себе со- ставлял отдельное зрелище, а все вместе они являли собой увеселение, достойное величайших из государей. Подобные празднества были тем пленительнее, что отличались разнообразием, и каждый зритель мог насладиться здесь именно тем, что наиболее соответствовало его вкусу и духу. Но я решительно не нахожу во всем этом того, чего ищу в балете. Оставя в стороне всякую предубежденность и пристрастность, свойствен- ные моей профессии, скажу, что высоко ценю подобное многосложное представление — и как зрелище, исполненное разнообразия и великоле- пия, и как образец тесного содружества изящных |