Вопросы к зачету. Вопросы к зачету Рус.лит.посл.трети 19в. Роль гротеска в Истории одного города М. Е. СалтыковаЩедрина
 Скачать 219.55 Kb.
|
|
Новаторство М.Е. Салтыкова-Щедрина в «Сказках». Сказки — итог творчества писателя. Три из них написаны в 60-е гг. («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Дикийпомещик», «Пропаласовесть»), остальные в 80-е гг. XIX века. Основными темами сказок являются: Обличение самодержавия («Медведь на воеводстве»), Обличение господствующего класса («Дикий помещик»). Обличение либерализма («Премудрый пискарь», «Либерал», «Карась-идеалист»). Проблема народа («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»). Фольклорные традиции В сказках отчетливо прослеживаются фольклорные традиции (зачин, сюжеты, традиционное амплуа). Пример зачина: «Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленные, то в скором времени, по щучьему велению, по моему хотению, очутились на необитаемом острове» («Повесть о том, как один мужик...»). Пример традиционых амплуа (по сказке «Медведь на воеводстве»: Медведь-воевода — майор; Осел — советник; Попугаи — скоморохи; Кукушка — гадалка; Сорока-воровка — ключница; Дятел — ученый-летописец; Соловей — певец и т.д.). Басенная традиция Сказки Салтыкова-Щедрина называют баснями в прозе, так как в сказках отчетливо прослеживается басенная традиция изображения человеческих пороков в образах зверей (смотри, например, сказку «Премудрый пискарь»). Продолжение русской сатирической литературной традиции Например, в ряде сказок прослеживаются гоголевские мотивы и полемика с ними (например, гоголевская «Шинель» и «Премудрый пискарь»). Новаторство Салтыкова-Щедрина состояло в том, что он ввел в сказки политическую сатиру, имеющую как злободневное, так и общечеловеческое звучание. Поэтика многих его сказок ориентирована на конкретные исторические реалии. Соединение планов реального и фантастического В сказках Салтыкова-Щедрина это отчетливо прослеживается и является важным, источником комического эффекта. Данный прием (соединение несоединимого) называется гротеском. Например, генералы находят на необитаемом острове номер «Московских ведомостей» («Повесть о том, как один мужик...»). Авторская ирония Ирония прослеживается во всех образах, присутствующих в сказках. Например, учитель каллиграфии, который не может различить сторон света («Повесть о том, как один мужик...») Афористичность языка Например, «Примите уверения в совершенном моем почтении и преданности», «Собственно, не был зол, а так, скотина» и т. д. Роль «Записок из Мертвого дома» в идейной и художественной эволюции Ф.М. Достоевского. Эта книга книг Достоевского вызвала, как он точно предвосхитил еще в 1859 г., т.е. в начале работы над нею, интерес «наикапитальнейший» и стала сенсационным литературно-общественным событием эпохи. Читателя потрясли картины из неведомого дотоле мира сибирской «военной каторги», честно и мужественно выписанные рукою ее узника — мастера психологической прозы. «Записки из Мертвого дома» произвели сильное впечатление на А.И. Герцена, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, Н.Г. Чернышевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина и др. К триумфальной, но за давностью лет как бы уже подзабытой славе автора «Бедных людей» могучим освежающим дополнением добавилась слава новоявленная. Книга не только восстановила, но подняла на новую высоту писательскую и гражданскую популярность Достоевского. Критика принижала значение и теряла смысл «Записок из Мертвого дома». Подобные однобокие и конъюнктурные подходы к «Запискам из Мертвого дома» лишь как к «обличению» пенитенциарно-каторжной системы и института государственной власти полностью не преодолены и до сих пор. Писатель между тем не ставил в центр внимания «обличительных» целей, и они не вышли за пределы имманентной литературно-художественной необходимости. Как и всегда, Достоевский здесь в качестве сердцеведа погружен в стихию личности современного человека, разрабатывает свое понятие о характерологических мотивах поведения людей в условиях крайнего социального зла и насилия. «Записки из Мертвого дома» — достойная народа России книга, целиком основанная на тяжком личном опыте писателя. Творческая история «Записок из Мертвого дома» начинается с потаенных записей в «мою тетрадку каторжную», которую Достоевский, нарушая установления закона, вел в омском остроге; с семипалатинских набросков «из воспоминаний <...> пребывания в каторге» (письмо А.Н. Майкову от 18 янв. 1856 г.) и писем 1854—1859 гг. (М.М. и А.М. Достоевским, А.Н. Майкову, Н.Д. Фонвизиной и др.), а также с устных рассказов в кругу близких ему людей. Книга вынашивалась и создавалась много лет и по продолжительности отданного ей творческого времени превзошла роман «Бедные люди». Отсюда, в частности, ее необычайная для Достоевского по тщательности жанрово-стилистическая отделка (ни тени от стилистики «Бедных людей» или «Хозяйки»), изящная простота повествования сплошь — пик и совершенство формы. В межжанровой пограничности, гибридности и состоит эстетический феномен этого самобытного произведения. Только автору «Записок из Мертвого дома» подвластное сочетание документа и адресности с поэтичностью сложного художественно-психологического письма обусловило своеобразие книги. Писателю удалось достичь гармоничного сопряжения в едином творческом процессе летописания (фактографии) с личной исповедью, познания народа — с самопознанием, аналитизма мысли, философской медитации — с эпичностью изображения, дотошно-микроскопического разбора психологической действительности — с беллетризмом занимательного и сжато-безыскусного, пушкинского по типу рассказывания. Сверх того, «Записки из Мертвого дома» явились энциклопедией сибирской каторги середины позапрошлого столетия. Внешний и внутренний быт ее населения охвачен — при лаконизме рассказа — максимально, с полнотой непревзойденной. Достоевский не оставил без внимания ни одной затеи каторжного сознания. Правы ученые, полагающие не «Записки из подполья», а «Записки из Мертвого дома» началом многих начал в поэтике и идеологии Достоевского — романиста и публициста. Именно в этом сочинении истоки главных литературных идейно-тематических и композиционных решений Достоевского-художника: преступление и наказание; тираны-сладострастники и их жертвы; свобода и деньги; страдания и любовь; кандальный «необыкновенный народ наш» и дворяне — «железные носы» и «муходавы»; рассказчик-хроникер и описываемые им в духе дневниковой исповедальности люди и события. В «Записках из Мертвого дома» писатель обрел благословение на дальнейший творческий путь. Идейно-художественное значение «Записок из Мертвого дома» представляется безмерным, поднятые в них вопросы — неисчислимыми. Это — без преувеличения — своеобразная поэтическая вселенная Достоевского, краткая редакция его полной исповеди о человеке. Достоевский одним из первых у нас в литературе наметил типы и разновидности народных рассказчиков, привел стилизованные (и усовершенствованные им) образцы их устного творчества. Мертвый дом, который помимо всего прочего был еще и «домом фольклора», научил писателя различать рассказчиков: «реалистов» (Баклушин, Шишков, Сироткин), «комиков» и «скоморохов» (Скуратов), «психологов» и «анекдотчиков» (Шапкин), хлестаковствующих «фатов» (Лучка). Достоевскому-романисту как нельзя более пригодилось аналитическое изучение каторжных «Разговоров Петровичей», пришелся кстати тот лексиконно-характерологический опыт, который был сосредоточен и поэтически обработан в «Записках из Мертвого дома» и в дальнейшем питал его повествовательное мастерство (Хроникер, биограф Карамазовых, писатель в «Дневнике» и др.). Достоевский-Горянчиков равно внимает своим сокаторжникам — «хорошим» и «плохим», «ближним» и «дальним», «знаменитым» и «заурядным», «живым» и «мертвым». В его «сословной» душе нет враждебных, «барских» или брезгливых чувств к соузнику-простолюдину. Напротив, он обнаруживает христианско-участливое, истинно «товарищеское» и «братское» внимание к народной арестантской массе. Внимание, необыкновенное по своей идейно-психологической заданности и конечным целям — через призму народного объяснить и себя, и человека вообще, и принципы его жизнеустройства. Достоевский написал не бесстрастно объективированную хронику каторги, но исповедально-эпическое и притом «христианское» и «назидательное» повествование о «самом даровитом, самом сильном народе из всего народа нашего», о его «могучих силах», которые в Мертвом доме «погибли даром». В поэтическом народном человековедении «Записок из Мертвого дома» выразились пробы большинства основных характеров позднего Достоевского-художника: «мягкий сердцем», «добрый», «стойкий», «симпатичный» и «задушевный» (Алей); коренной великорусский, «премилейший» и «полный огня и жизни» (Баклушин); «сирота казанская», «тихий и кроткий», но способный в крайностях к бунту (Сироткин); «самый решительный, самый бесстрашный из всех каторжных», героичный в потенции (Петров); по-аввакумовски стоически страдающий «за веру», «смирный и кроткий как дитя» раскольник-мятежник («дедушка»); «паучий» (Газин); артистичный (Поцейкин); «сверхчеловек» каторги (Орлов) — всей социально-психологической коллекции человеческих типов, явленных в «Записках из Мертвого дома», не перечислить. Важным в итоге остается одно: характерологические штудии русского острога открыли писателю безгоризонтный духовный мир человека из народа. На этих эмпирических основаниях обновлялась и утверждалась романно-публицистическая мысль Достоевского. Внутреннее творческое сближение с народным элементом, начавшееся в эпоху Мертвого дома, вывело ее на сформулированный писателем в 1871 г. «законповорота к национальности». Повествование в «Записках из Мертвого дома» вырабатывает новый тип взаимоотношения с читателем, в очерковой повести активность автора направлена на формирование читательского мировосприятия и реализуется через взаимодействие сознаний издателя, рассказчика и устных рассказчиков из народа, обитателей Мертвого дома. И хотя произведение относится к раннему творчеству великого писателя, когда он еще оттачивал свое прозаическое мастерство, в повести уже чувствуются попытки психологического анализа состояния человека, находящегося в критических условиях жизни. Достоевский не просто воссоздает реалии тюремной действительности, автор методом аналитического отображения исследует впечатления людей от нахождения в остроге, их физическое и психологическое состояние, влияние каторги на индивидуальную оценку и самообладание героев. Жанрово-композиционные особенности: это и дневниковые записи, и “рассказ в рассказе”. «Записки из подполья» как этапное произведение Ф.М. Достоевского. Впервые опубликовано в журнале "Эпоха", январь-февраль, апрель 1864 г. «Записки из подполья» — увертюра Достоевского к его пятикнижию. В повести нашли своё выражение великие прозрения художника-мыслителя: здесь впервые в русской литературе сформулированы основы философии экзистенциализма. «Записки из подполья» — повесть точно поставленных вопросов и точно найденных интонаций. Боль пронизывает слово героя, оно бьется в стремительных перепадах его настроений, в бесконечных волнениях, в тягостных переживаниях и в неразрешимых тупиках. В повести “Записки из подполья” Ф. М. Достоевский поставил важный вопрос о взаимоотношениях отдельной личности и окружающего мира. Писатель выражает свои мысли и чувства по этому поводу от лица подпольного человека, не называя даже его имени. Такой художественный прием говорит о собирательном образе, автор описывает не конкретного героя, а некий тип людей. Подпольный человек замкнут, озлоблен, он намеренно порвал связь с внешним миром, не может реализовать себя, где не видит живой жизни, а ощущает лишь ее фальшь, глупость, растление. Воля, свобода, независимость — вот главные достоинства, которые позволяют человеку оставаться личностью, не становиться “фортепьянной клавишей” или “органным штифтиком”, то есть существом мертвым, механическим. Но окружающие уже подчинились законам необходимости и выгоды, согласно которым дважды два — четыре. Герой “Записок...” не хочет смириться с общепризнанными правилами; по его мнению, человек должен свободно отдаваться своим желаниям и капризам, а не подчинять себя выгоде или математическому расчету. Такая жизненная позиция не получает ни сочувствия, ни понимания других, напротив, заставляет “подпольщика” уйти в себя, озлобляет, раздражает его, обостряет тщеславие и гордость. Для более полного раскрытия образа главного героя Достоевский органично вводит в повествование вторую часть — о глубоких противоречиях в человеческой душе. Автор очень ярко и выразительно описывает состояние героя, оттенки и движения его души. Сумбурность идей подпольного человека доведена до крайности, особенно показательна в этом отношении его история с Лизаветой. Некрасовские строки, взятые писателем в качестве эпиграфа, настраивают читателя на определенное восприятие темы любви в произведении. К искренним и глубоким чувствам герой относится как к чему-то скучному и фальшивому. Познакомившись с Лизаветой, принимается красочно расписывать весь ужас ее положения, но затем он, доводящий все до крайности, озлобляется на откровение девушки и предстает перед нами во всем своем парадоксе: с одной стороны, сначала искреннее отношение к Лизе, с другой — грубость уже после объяснения. Душа подпольного человека исковеркана, надломлена его же противоречивым существованием, герой не может адекватно реагировать на происходящее. Но желание изложить свои мысли, поступки на бумаге, тем самым осмыслив, проанализировав их, позволяют говорить об определенных изменениях в сознании героя. Незавершенность “Записок” оставляет читателю надежду на возможное перерождение и очищение души главного героя. Противоречивые размышления героя «Записок из подполья» Достоевского часто привлекали внимание литературоведов не только с идейной, но и с семантико-стилистической точки зрения. До сих пор, однако, оставалась не вполне исследованной логика его парадоксальных рассуждений. Ее своеобразие особенно отчетливо проявляется при сравнительном анализе рефлексии «лишнего человека» и «подпольного». В литературоведении уже сложилась традиция ставить «napaдоксалиста» из «Записок» в один ряд с такими «лишними людьми», как Печорин Лермонтова, Обломов Гончарова, Бельтов Герцена, Рудин и Гамлет Щигровского уезда Тургенева. Трагедия индивидуализма в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Индивидуализм — социально-психологическое явление, которое заключается в том, что человек ставит себя выше людей, не считается с ними, рассчитывает только на собственные силы и часто преследует эгоистические цели. В романе представлены различные типы индивидуализма. Основные индивидуалистические характеры — это Раскольников, Лужин и Свидригайлов: а) индивидуализм Раскольникова. Раскольников создает свою теорию о «двух разрядах» людей и причисляет себя к «высшему разряду», то есть к людям, способным изменять нравственные законы и человеческие судьбы, опираясь только на свою собственную силу, волю, незаурядность и т.п. Не случайно Раскольников все время сопоставляет себя с Наполеоном — высшим выражением индивидуализма в европейской культуре XIX века. Раскольников сознательно и последовательно отъединяется от людей, даже от самых близких, и в этом его трагедия. Но индивидуализм Раскольникова благороден: он хочет в одиночку, силой одной своей воли победить мировое зло, исправить социальную несправедливость, дать людям счастье. Именно это благородство натуры делает возможным его отказ от индивидуализма в эпилоге и духовное воскрешение. б) индивидуализм Лужина. Он грубо эгоистичен и морально низок. Его расчеты и действия могут вызывать только презрение и отвращение (поведение с Дуней и Пульхерией Александровной, попытка обвинить Соню в краже и т.п.). Он любит только самого себя и соблюдает только свою выгоду. В «новых веяниях» общественной мысли он видит лишь оправдание беспредельному эгоизму. Его индивидуализм — это цинизм человека «низкого и злого», по выражению Дуни. в) индивидуализм Свидригайлова. Свидригайлов — очень сложный характер. Ему не свойственны ни романтические порывы Раскольникова, ни циническая низость Лужина. Сущность этого характера в принципиальном неразличении добра и зла. Он может совершить и то, и другое, но не из моральных соображений, а просто по прихоти. Люди ему, в сущности, не нужны, а его индивидуализм — это равнодушие к окружающим. Исключение составляет лишь Дуня, но и она не может его любить. Когда рвется эта последняя связь с людьми, жизнь Свидригайлова становится окончательно бессмысленной и он убивает себя. К Раскольникову, Лужину, Свидригайлову Достоевский относится, конечно, по-разному. Но индивидуализм в любой форме отвергается автором. Индивидуализму Достоевский противопоставляет единение с людьми, смирение и сострадание. В романе Достоевский интересуется не обстоятельствами преступления, а его мотивами и приходит к выводу, что идея права «сильной личности» совершить преступление может возникнуть в неблагополучной социальной среде, в условиях несправедливого общества. Главные вопросы, поставленные в романе, не «что?», не «как?», а «почему?». Достоевского интересует путь выхода из индивидуалистического тупика, путь героя к общечеловеческой правде. Автор отвергает психологию индивидуализма Раскольникова, показав, какую опасность она представляет для общества, в котором происходит деление человечества на обыкновенных и необыкновенных людей, на героев и толпу, оправдание власти избранных, даже если целью этой власти объявляются добро и справедливость. «Игра», которую периодически затевают «сильные мира сего», приводит к тяжелым последствиям: к краху личности, разрушению нравственных принципов общества, к потере моральной ответственности за совершенное, наконец, к мукам совести. Достоевский убежден и убеждает читателя в том, что если на путь насилия становится даже человек честный и добрый, измученный чужими страданиями, то он неизбежно приносит только зло себе и другим. Мало того, стоит только разрешить себе «кровь по совести» — и кровь польется потоком. Одно преступление неизбежно влечет за собой другое, становится источником все новых и новых злодеяний. Теория, которая должна была освобождать от жизненных тупиков, завела в тупик, самый беспросветный из всех возможных. Если верить, что человечество навсегда разделено на властелинов и покорных власти, то для угнетенных и страждущих выхода поистине нет. На их покорности, на их здоровье, крови, костях всегда будут утверждать свою власть наполеоны всех мастей и масштабов. А найти оправдание насилию и убийству они всегда сумеют с помощью «интеллектуалов» из числа «твари дрожащей». Недаром и по сей день «краеугольным камнем» всех современных теорий «сильной личности» служит идея власти избранных над «человеческим муравейником». |