Учебноправовая деятельность. Альманах «Принятие». Сборник эссе, объединенных темой принятия, жизни, смерти, общества и реальности как таковой. Содержание
 Скачать 1.08 Mb.
|
|
• 63 62 Параллельно с юнгианством я вполне естественным образом познакомился с магическими практиками традиционных сообществ и их современными воплощениями. Это и правда естественно, потому что часто ими увлекаются одни и те же люди. Вероятно, потому что только здесь практики и теоретики колдун- ства могут найти хоть какое-то обоснование своим безобразиям. Магия всегда казалась мне теоретически притягательной, но довольно-таки убогой в реальности. Конечно, приятно пофан- тазировать о том, что помимо повседневных законов взаимодействия существуют какие-то иные; что мир окутан невидимыми силами, управление которыми подвластно человеку, и всё в этом роде. Но на самом деле вся эта тематика никоим образом не касается окружающей действительности. Это касается реальности психической и отнюдь не самым предсказуемым образом. Соответственно, в творчестве так называемых колдунов можно обнаружить ценные находки. Но как практика это лишь ещё одна форма взаимодействия с собой, не лучше прочих, а может быть, и хуже. Хуже потому, что заклинатели-то чаще всего направляют помыслы не на внутренний, а на внешний результат. В магии оказывается слишком много магического мышления: грёз младенца, всё ещё ожидающего, что его Желание и могуще- ственная Воля сами по себе способны влиять на материальную реальность. Но магия — это об Ином мире. Поэтому её повседнев- ные воплощения, все эти мистические колдуны с их ритуалами и одеяниями в своей серьёзности выглядят так же жалко, как косплееры в дурных костюмах. Идея понятна, а может, даже хороша, но воплощение никуда не годится. Некоторые явления плохо выдерживают проникновение в полотно обыденной реальности. Это повод задуматься о том, что место им не здесь; так же, как и духам, которых эти практики должны заклинать. Но вдруг я просто не участвовал в действительно крутом ритуале, как знать. 64 Альманах «Принятие» Языческие практики даже не противоречат монотеизму, к которому я склоняюсь, если понимать это как различные уровни организации космоса. Язычество — это принципы устройства мифологии, преимущественно функциональность, просто менее очевидная, чем функциональность тела или городской инфра- структуры. Так становится понятно японское сочетание синтоизма с буддизмом или православием. Одно не исключает другого, но меня больше волнует Бог, а не божества. Монотеисты и язычники могут высказаться иначе, но у них друг к другу претензии скорее исторические, чем идеологические. Упоминание о преследовании колдовства (если речь там о нём) в Библии — это единственная фраза, причём в Ветхом Завете, и с равным успехом там могло быть написано «не оставляй протестанта в живых», покуда речь идёт о противостоянии общественных устройств, а не о каком-то космическом противостоянии священников и колдунов. Напомню, что в день рождения Христа дары ему принесли именно маги (хотя это могли быть зороастрийцы). Всему есть место, главное, чтобы все понимали, к чему они обращаются и на что могут рассчитывать. Да, кстати, я всё ещё настаиваю на том, что все божества и духи — это явления психической реальности. И меня продолжают удивлять мнения, что это умаляет их статус. Но люди в принципе склонны к пренебрежительному отношению к этой части действительности. Однако замечу, что в упомянутой функциональности языче- ства и магии всегда продолжает просвечивать жертвенный принцип в духе Жирара, что вызывает подозрения. Если по сути своей язычество неизбежно связано с коллективным жертвопри- ношением и учредительным насилием, то попытка встроить их в монотеистическую картину мира — это полумера. Эту полумеру мы можем встретить везде, где одни ритуалы наложились на другие и были инкорпорированы как будто монотеистической культурой: во внезапном праздновании Масленицы; в старике с подарками, непонятно как связанным с рождением Христа; в неуместных яйцах Пасхи. Язычество не было преодолено, а значит, и жертвенный принцип остался фатальной Ложью в сердце культурного порядка. • 65 64 Наконец, на волне интереса к мифологии, я заинтересовался сатанизмом. Ведь он настойчиво претендовал на то, чтобы быть альтернативой популярным мифологиям, а тем более противо- поставлялся самым отталкивающим проявлениям христианства. И некоторые мои тексты, особенно последние, позволяют заподо- зрить меня в пристрастиях к повелителю нашему Сатане и любовнице его Лилит (или наоборот, если угодно). Репутация что у одного, что у другой хуже некуда. И вообще всё это отдаёт подростковым душком. Не имею ничего против духа молодости, но сразу со всей ответственностью сообщаю, что сатанистом в общепринятом смысле я не являюсь. Зло есть зло, ложь есть ложь. Моё знакомство с темой началось с чтения Ла-Вея, и я был, мягко говоря, разочарован. Потому что нельзя называть библией книгу о религии без трансценденции, о ритуалах без веры. Это безусловно интересно как феномен. Это очень современно, возможно, даже слишком — в том смысле, как современными изобретениями являются соблюдение буквы Священного Закона без малейшего понимания его духа и тотальная материализация всех аспектов религии. Это как верить в то, что после смерти верующий буквально попадает в рай к гуриям, или верить в чудесную силу докторской колбасы. Сатанизм Ла-Вея — это то же самое, что и любой фундаментализм, как его отлично описала Карен Армстронг. Вдобавок сами по себе составляющие этой идеологии кажутся то чрезмерно эгоцентричными, полными насилия и презрения к окружающим (мне отвратителен соци- альный дарвинизм), то настолько умеренными, что непонятно, чем это отличается от мировоззрения любого среднего светского европейца. С другой стороны, существует кроулианство, также постро- енное на культе одной личности. Но оно хотя бы отсылает субъекта к чему-то запредельному, пусть и выглядит по современным меркам несколько гротескно. Словно Кроули намеренно стремился оставить идеальное воплощение магического культа тёмных сил, которое бы ещё полвека питало коллективную фантазию. Опять же, это знаменательно как феномен, но особой смыслообразующей 66 Альманах «Принятие» наполненности я здесь не нахожу. Бафомет только рядом проходил, есть немного упоминаний Плеромы, но ничего нового к этому Кроули вроде не добавил. Всё та же старая добрая магия, которую Великий Магистр вручил широким массам. И на том спасибо. В остальном поклонение Великому Врагу крайне фрагментиро- ванно. Чаще всего сатанизм в его многочисленных вариациях — это всё то же викканство с Рогатым Богом на первом плане и ритуальными практиками. Подобные учения столь сильно завязаны на противопоставлении христианству, что без него наверняка не могли бы существовать. Глубоко вторичный продукт мифотворчества. Бывают, конечно, и те, кто искренне считают себя ставленниками Зла, Врагами Человечества и совершают соответствующие действия, не ограничиваясь идеологической полемикой в Мировой Паутине, но это уже психопаты. Порой же за гордым именем ставленника Люцифера скрыва- ются замечательные люди, ценящие идеалы свободы, добра и милосердия. Именно в образе Утренней Звезды они видят высшее воплощение своих христианских в общем-то идеалов. Почему эти товарищи не примут крещение и не найдут здесь себе товарищей по вере? Потому что им необходимо быть в оппозиции истеблишменту, а в наши дни Люцифер с демонами ближе к всевозможным социальным меньшинствам, чем был Христос с апостолами до самого Императора Константина. У них есть причины видеть в христианстве оплот Зла, и, соответственно, лишь в том, что христианство называет Злом, они находят себе пристанище. Заявления тех, кто вроде бы искренне верует в Люцифера, Лилит и в подобных сущностей, могли бы исходить из уст ранних христиан. Им надоела тирания власти Рима, безбожие духовенства и торгашество в храмах; они видят, что мир находится во власти Зла и ищут того, кто вывел бы их к освобождению и свету. И уж лучше им окажется неоднозначный Люцифер, чем очередной харизматичный лидер. Благо Люцифер располагает сейчас всеми необходимыми атрибутами или даже располагал ими с самого начала. Понятно, что современная • 67 66 ситуация радикально отличается от той, что была пару тысяч лет назад. Но расположение фигур в постановке остаётся примерно тем же. Мы просто переставляем таблички с именами и так можем быть христианами, не называясь таковыми, чтобы избежать любой связи с этой богопротивной организацией. Этот подход мне понятен и близок. Более того, я сам активно его практикую. Является ли это самообманом? Не вполне, особенно если дело идёт дальше переставления имён, хотя и это уже куда большее мифотворчество, чем просто называть себя верующим. Со временем вещам необходимо давать новые имена, когда к прежним прили- пает слишком много посторонних отсылок, под грудой которых уже не различить означаемого. Наконец, весьма глубокий отпеча- ток на мне оставил гностицизм. Как и Августину, мне было не чуждо манихейство, хотя, в отличие от него, я и не вырос в этой среде. Не зря гностицизм был и до сих остаётся самой попу- лярной мифологической структурой, стоящей за большинством современных верований. Это убедительно демонстрирует Эрик Дэвис в «Техногнозисе». Современность в принципе гностична, и уж особенно это касается контркультурных движений, сражающихся против Властителя Мира и его слуг в борьбе за Просветление и Восхождение. К таковым можно отнести не только эзотериков и оккультистов наших дней, но и револю- ционные идеологии, и, что иронично, тех же атеистов. Последние стремятся разорвать паутину религиозной лжи, которая опутала человечество, и, благодаря Знанию, возвестить о наступлении Нового Эона света, добра и благоденствия; для них даже Знание становится самоценностью, поскольку наделено освобождающим и спасающим воздействием на «спящих» или «одурманенных» индивидов. Я же нашёл нечто очень верное в мрачной космологии, где не такой уж хороший мир находится во власти не такого уж хорошего управителя. Истинный Бог при этом остаётся где-то далеко, по ту сторону разворачивающегося здесь копошения. О Нём мало что можно сказать, если можно вообще, кроме того, что Он Есть, но и это условно. Скорее даже не Он, а Оно. Ближе всего мне была 68 Альманах «Принятие» и остаётся самая простая модель с Плеромой, Демиургом, архонтами и посланниками истины, а может, и лишь одним посланником. Ситуация безрадостна, но надежда есть, а спасение в руках самих смертных, невольных участников упорядоченного безумия вселенских масштабов. В дальнейшем я откорректировал исходную модель мироустройства, и многое здесь всё ещё нужда- ется в прояснении, но суть продолжает оставаться близкой к основе, будь то гностики начала нашей эры или их средневе- ковые преемники. Как только гностическая космология начинает чрезмерно нагружаться персонажами, слоями реальности, числом преград и стражей, и уж тем более накладываться на окружающую реальность, то стройная схема превращается в шизофренический, а то и паранойяльный бред. И вот уже всевидящее око Демиурга следит за всеми нами через каждую камеру наблюдения и мизер- ное смотровое окошко в корпусе ноутбука; архонты управляют всем, что происходит в мире, и не дают спокойно жить тем избранным, кто стремится к пробуждению; Кровожадный Тиран лично высасывает жизненные силы людей через бесчисленное множество эфемерных щупалец. Особенно стоит отметить, что если язычество в принципе может быть включено в христианское мировоззрение, то гности- цизм как был сильно связан с христианством, когда последнее зарождалось, так и впоследствии строился на его основе. Христи- анство несло в себе гностицизм с тридцать третьего года нашей эры, и, даже распавшись, продолжает рассеивать его споры. Вернёмся к многострадальному христианству. Ни один из перечисленных вариантов не может похвастаться одновременно такой доступностью, лёгкостью вхождения, распространённостью, числом священных мест и тысячелетней разнообразной прора- ботанностью учения. И нет, язычество ни в одном из его видов таковым не является. Сколько бы оно ни «возрождалось», каждый раз это будет новое учение, которое создаётся заново на наших глазах и не имеет отношения ни к чему, кроме фантазии созда- телей, что, в общем-то, и неплохо. • 69 68 Тяжело винить тех, кто отверг христианство в принципе и у кого где-то загорается красная лампочка при его упоминании. Потому что самое близкое к нам, то есть официальное правосла- вие (а ничто другое без дополнительной подготовки обществен- ности неизвестно), как будто старается выглядеть максимально непрезентабельно. Возможно, кстати, что я в принципе склонен выбирать проигрывающую сторону, раз уж я выбрал для себя также психоанализ, уже как только можно оплёванный со всех сторон. Православие кажется вопиюще устаревшим. Причём не древним, что в вопросе религии могло быть преимуществом, а именно законсервировавшимся в каком-то несусветно далёком и чуждом любому здравомыслящему человеку времени. Как если бы некий допотопный монстр сдох и теперь фантастически долго разлага- ется, выделяя миазмы ладана и трупные вздутия золотых куполов. Эта церковь кажется самой декадентской из существующих, но это даже не декадентство отечественного символизма с абсентом и кокаином, а упадок русской деревни с водкой и навозом. В смерти здесь слишком много жизни, а в жизни слишком много умирания. Это нежить, упырь с местного кладбища, куда так и не добрался изгоняющий бесов Иисус. Но это всё моё видение. Что касается больше общепринятых представлений, то куда сильнее отношение подрывается с двух сторон: официальными представителями церкви и её последо- вателями. Те и другие активно транслируют своё агрессивное отношение ко всему человеческому, что усугубляется вопиющим лицемерием и скудоумием отдельных священников. Так склады- вается образ церкви, озабоченной лишь обогащением за счёт тех, кто ещё не сообразил, в чём подвох, и укреплением политической власти, которая непонятно зачем ей нужна. Во всём этом слишком много социального, слишком много Царства Дьявола и слишком мало собственно веры. Отдельного внимания стоит то, с чем впервые сталкиваются юные субъекты в церкви. С измождающими и скучнейшими церемониями; с мрачным, гнетущим и жутким внутренним убранством храмов; с одержимыми безумцами, целующими 70 Альманах «Принятие» иконы и ненавидящими чужаков. Список легко можно продол- жить. И я не хочу сказать, что в этой среде нет замечательных священников и прихожан, но слишком часто тяжело понять, что их там удерживает. Но допустим, что это только у нас такая неудачная ветвь укоренилась, есть же ещё всё остальное христианство, о котором мы знаем не слишком много, что даёт меньше поводов для преду- беждений. Но прежде чем заинтересованное лицо доберётся до катехизиса, оно столкнётся с многочисленной и порой вполне обоснованной яростной критикой всего института христианства и религии как таковой. В наш славный век деконструкции набра- лось уже столь великое число авторов от Вольтера и Ницше до Докинза, что тезисы воинствующего атеизма стали более доступными и распространёнными, чем современные церковные догматы. Пусть эти авторы сражаются с частными (и часто давно ушедшими) воплощениями идеи, личными демонами и произ- вольными ментальными конструктами, а не с религией как таковой. Но осадок-то всё равно остаётся, и урон уже нанесён. Наивному смертному придётся приложить нетривиальные усилия, чтобы, уклоняясь одновременно от нападок с одной стороны и безумцев с другой, выяснить, что же там скрывается. Не у многих найдётся желание прикладывать такие усилия. Уже, как нечто само собой очевидное, принято считать, что религии в массе своей, и уж точно христианство, жаждут держать смертных в рабстве; паразитируют на заблуждениях и чувстве вины субъекта и развивают их как могут; укрепляют свою власть страхом перед смертью; а также даруют смертным успокоитель- ную возможность избежать жизненных выборов через инфан- тильное преклонение перед Большим-и-Могущественным Отцом. Не последнюю роль в этом сыграл и уже упоминаемый товарищ Рассел с Фрейдом, Жижеком и великим множеством других преимущественно неглупых людей и видных борцов с плохой церковью. Может быть, ситуация так и обстояла в каком-нибудь средневековом католицизме, запугивающем паству адскими • 71 70 муками. Но едва ли многие имеют представление об актуальной ситуации, кроме собственно верующих прихожан. И мы продол- жаем судить лишь по тому, что достигает внимания обществен- ности — по эксцессам, вполне возможно, не имеющим вообще ничего общего с повседневным взаимодействием церкви со служителями культа. Христианской церкви действительно можно приписать более чем достаточное число случаев сотворённых и всё ещё творимых от её имени мерзостей. Хотя припоминать средневековые прегре- шения папства и духовенства — это уже перебор. Очевидно, повторять прежние чудовищные отклонения не стоит, но и учение здесь ни при чём. Это банально, но религия — это не церковь, которая может всецело противоречить той идее, которая за ней стоит. Ведь не так уж тяжело представить атеистов, организую- щих крестовые походы, или экзистенциалистов, сжигающих буддистов на кострах Европы несколько веков назад. Не знаю, почему буддистов, но почему бы и нет. Хотя это отчасти лукавство, ведь тот же атеизм или экзистенциализм появляются именно как следствие распада религии и верный признак кризиса. Но я имею в виду, что вопросы действий церкви — это социаль- ные, политические и какие угодно ещё события; это взаимодействие людей, которые заявляют о своей причастности к религии, но всё ещё не религия. Религия — она вообще о другом, о душе челове- ческой, о психике, если угодно. Она и о понимании мира, но на самом абстрактном смысловом уровне, который науке в принципе не может противоречить. Кроме тех случаев, когда этим понима- нием начинают пользоваться отдельные дегенераты, которые абстракций как таковых не воспринимают и понимают всё буквально. Но почему мы должны считать их мнение решающим? Космогонические мифы — это всё ещё истории о субъекте. Насиловать и убивать людей можно за любую идею. Конечно, существуют религиозные течения, направленные против науки, разума и так далее, но к христианству как таковому это не относится. Это относится к людям, а временами ко множеству |