Учебноправовая деятельность. Альманах «Принятие». Сборник эссе, объединенных темой принятия, жизни, смерти, общества и реальности как таковой. Содержание
 Скачать 1.08 Mb.
|
|
• 95 94 войну своим создателя (здесь — миру органической и неоргани- ческой материи). Восстание машин — это появление разумного человека. Все мы киборги в сравнении с остальными живыми существами. Проклятый субъект устроен если не сложно, то странно, пути его реакций замысловаты и искривлены. И именно в этом заклю- чается его человечность. Животные не страдают от нарциссизма и меланхолии, животные не расщеплены. Человек — это выкидыш цивилизации. Потому что цивилизация не порождает, а лишь конструирует и отбрасывает прочь своих детищ. Невозможно родиться и просто стать человеком. Можно лишь изображать человека, симулировать человечность, подражая другим людям и культурным образцам. Однако другие люди и образы сами являются подобиями. Таким образом, человечество — это масса подобий подобий, коллектив симулякров, сделавший симули- рование основой своего существования. К чему я сделал это обширное отступление? К тому, что этот текст, да и все прочие тексты, представляет собой попытку ухватить понимание проклятого субъекта, проследить взаимос- вязанность проявлений Проклятия. И вместе с тем это демон- страция одного из возможных способов придать всему этому смысл, связать исследуемый феномен с культурой и личной историей субъекта. По большому счёту это и есть пример мифотворчества, который может пригодиться кому-нибудь на его пути конструирования себя. До нас уже придумано множество если не развёрнутых версий прявления Проклятия и проклятых, то хотя бы фрагментарных замечений о них в мифологиях. Пусть они не склонны говорить о реальных субъектах, но с этим мы уже можем справиться самостоятельно. Важным правилом использования этих историй является осторожность в восприятии драматических сюжетов о творении космоса и смертных, о злоключениях героев греческого эпоса или готического романа или о переживаниях ребёнка 96 Альманах «Принятие» в глазах психоаналитических школ. Необходимо избегать букваль- ного понимания или грубого приложения их к реальности, не впадая в прямолинейность религиозного фундаментализма и метода расстановок. Все существующие истории о Проклятии — это фрагменты, которые могут резонировать с устройством каждого отдельного субъекта и тогда, при должном осмыслении, использоваться для выстраивания собственной картины мира и добавления к ней новых элементов и новых оттенков. На протяжении истории у проклятых было множество названий, и симпатичное мне «анафема» — только одно из них. Ещё до того как это слово стало означать отлучение от церкви, то есть изгнание из наиболее ценного сообщества того времени, оно обозначало жертву богам. Анафема — это то, что преподносится в дар сверхъестествен- ной силе в обмен на её расположение. Выбор жертвы произволен, и по большому счёту любой может стать козлом отпущения, на которого возложат ответственность за все несчастья и всё зло, расползающееся в коллективе. Это Дар, который утихомирит гнев и заставит божественное насилие удалиться и оставить сообщество во временном покое. Потому что насилие и разру- шение всегда имеют божественный источник, а присутствие божественного, в свою очередь, несёт насилие и распад. Таким образом, божественное изначально являет себя исключительно в виде осквернения. Проклятие — это не отклонение сакральной энергии, но её первичное и непосредственное проявление. Главным атрибутом анафемы является её отмеченность сакральной силой, вырывающая жертву из ряда смертных, весьма специфическая избранность. Избранность одновременно в качестве преследуемой всеми жертвы и нулевого пациента эпидемии абсолютного разрушения. Проклятость — это ничтож- но-возвышенное положение субъекта среди других людей (весьма нарциссическая конструкция), его исключённость из системы • 97 96 в самом широком смысле, частью которой он мог бы и должен бы являться. И хотя речь идёт о механизмах взаимодействия людей, но происходит это не по человеческим законам. В славные времена древности статус преступника и проклятого был одним и тем же, покуда человеческий и священный законы были едины. Преступник, в принципе, близок к проклятому, но преступник совершает зло в этом мире и нарушает профанный закон, тогда как проклятый становится таковым в соответствии с законом сакральным. Нарушает ли он священный закон, или же с ним просто что-то не так. Он становится парией не по воле людей, но по воле сверхъ- естественной силы, пусть и без непосредственного участия этой силы, из-за слепого механизма циркуляции сакрального. В наше секулярное время эти понятия достаточно разделились, и объявить человека анафемой — это далеко не то же самое, что судить его в соответствии со статьёй закона. Коллективное убийство расте- ряло былую популярность, как, впрочем, и эффективность. Анафема должна быть отмечена чем-то, что показало бы её пригодность для жертвоприношения. Быть частью сообщества и в то же время иметь очевидные отличительные атрибуты, то есть носить странные внешние признаки или вести подозри- тельную деятельность, в том числе и нарушающую священные запреты. Практика проклятия и жертвы — это практика диффе- ренциации, практика определения и исключения странностей. В замысловатой системе дифференциации достаточно обладать одним отличительным признаком, который сойдёт за мету проклятия. Нарушить одно из тысячи неочевидных правил или просто зайти куда-нибудь не туда. Суть в том, чтобы с самого рождения иметь или по ходу жизни обрести отличительный признак, который не вписан в существующий порядок и, следо- вательно, маркирует субъекта как исключённого из сообщества. Для этого даже не обязательно убивать братьев и отчимов и насиловать матерей с сёстрами. 98 Альманах «Принятие» Через эти отличия анафема приближается к божественности, столь же не похожей на профанный мир, как проклятый — на населяющих этот мир других людей. Вместе с тем анафема отдаляется от гипотетической гармонии этого мира соответствий и равновесий, она нарушает баланс и сама оказывается этим нарушением. Проклятый становится переходным звеном, которое является одновременно проводником для взаимодействия со сверхъестественным и сосудом, в котором в момент жертво- приношения воплотится само божество. Вместе с изгнанием жертвы божественная (или, скорее, инфернальная) сущность изгоняется прочь из нашего мира обратно в свою реальность бесконечного насилия, чем спасает сообщество от распада. Таким образом, божества появляются одновременно с жертвами в их честь, анафемами, этими творцами и убийцами богов. Вышесказанное подходит для некоторых культур. Но есть и другой комплекс правил в отношении анафемы. В этом случае проклятый объявляется не идеальной жертвой, но тем, кто категорически не подходит для жертвования богам. Более того, проклятый здесь — это тот, кто не подходит вообще ни для чего, отверженный и Здесь, и Там, не относящийся ни к профанной, ни к сакральной реальности и зависающий в специфическом промежуточном состоянии. В такой системе канализации сакрального божественной жертвой становятся те, кто отмечен позитивной сакральностью, то есть сакральностью отфильтро- ванной и вписывающейся в культуру. Те же, кто поражён не благодатью, а скверной, классифицируются как радиоактивный мусор. В таком случае анафема — это не божественный сосуд, который необходимо разбить, дабы на всех пролилась благость. Напротив, это нечто противоположное порядку и святости. Нечто опасное, вредное и не более того. Проклятого в такой культуре можно только утилизировать и ни в коем случае не связывать это с божественностью, чтобы зловредные эманации анафемы не запятнали её. Избавиться ли от проклятого физически или подвергнуть остракизму — уже вопрос гуманности сообщества. • 99 98 Хотя толпы продолжают линчевать жертв и изгонять прочь козлов отпущения, теперь эта практика достаточно скоро распоз- наётся и аннулируется. Равно как и нет больше основанного на божественном законе общественного института, который был бы символическим конвейером, порождающим проклятых. Пусть анафемой уже никого не объявляют, но проклятые почему-то продолжают появляться. Потому что для этого больше не нужна внешняя сила. Возможно, даже никогда и не была нужна. Люди прекрасно обходятся без обвинителей для того, чтобы считать себя виновными. Они сами воплощают в себе всё необходимое: жертвенный принцип, толпу и жертву (и, порой, божество). Это может значить, что дело не ограничивается одними только произвольными социальными порядками. Или социальные порядки настолько сильны и укоренены, что могут обходиться без общества. Так или иначе, но сакральный мир магии стал ограничен исключительно психическим миром субъекта, и внешние обстоятельства скорее катализируют процессы в психике субъекта, чем становятся их причиной. После распада культурной системы различий обращение в анафему становится личным делом каждого. Делом, с которым многие отлично справляются. Субъект теперь может самостоя- тельно формировать свою систему различий, заимствуя её откуда придётся, от ближнего и дальнего окружения, и определять себя в качестве выпадающего из этой системы элемента. И хотя наполнение таким образом становится крайне разнообразным, однако сам структурный порядок не меняется тысячелетиями. У субъекта весьма произвольно формируется какой-то образ себя, состоящий из отдельных качеств. И столь же произвольно выбирается один или несколько атрибутов, которые исключают его из его же собственной нормативной системы. И так появля- ется современный проклятый, порождающий и пожирающий сам себя. 100 Альманах «Принятие» И это всё не только отвлечённые рассуждения о том, что из себя представляет анафема. Это описание того, что действительно происходит с субъектом, и отчасти ответ на вопрос, если не почему, то хотя бы как это происходит. Проклятый склонен выделять себя из окружения одновременно по двум модусам исключительности. Чаще акцент делается на качествах, которые субъект считает негативными, что не отменяет условно позитив- ных проявлений. То и другое, к слову, может оказаться как фантазией субъекта, так и иметь отношение к реальности. Он может определять себя как обладающего выдающимся умом и бесчувственного, как невероятно привлекательного и неспо- собного найти работу, как отмеченного удивительным талантом и крайне эмоционально нестабильного. Это поверхностный список, но суть, мне кажется, понятна. Оба полюса при этом ярко выражены в воображении субъекта, а его жизнь заключается в переключении из возвышенного в ничтожный полюсы по мере идентификации с соответствующими качествами. Какое-то промежуточное восприятие себя — редкость для проклятого. Он склонен мыслить, и в особенности мыслить себя в крайностях. Даже говоря о себе как о посредственности, он будет говорить о себе как посредственности выдающейся (чаще в ключе ничтожения себя), с очевидным болезненным пережи- ванием этого факта. Проклятому необходимо находить в этих крайностях обоснование своей исключительности и отгорожен- ности от других людей. Значит ли это, что он возвышается над бестолковой массой, или же что принципиальная ущербность не позволяет ему войти в мир других людей (и это не взаимоис- ключающие позиции)? Главное то, что проклятый чувствует свою дистанцированность от других и склонен рефлексировать так или иначе по этому поводу. Конечно, можно сказать, что любой человек кажется себе особенным, и это так. Но именно для проклятого мир людей и взаимодействие с ним являются проблемой. Для него общество — это не данность, в которой он просто живёт, но нечто внешнее и противопоставленное ему. • 101 100 То же часто касается и многого другого: проклятый противопо- ставлен культуре, космосу, собственному телу и психике. Проклятый вырван из гомогенности просто-жизни и стоит в стороне от всего, включая и себя самого. Принципиально чужеродный, он оказывается в положении вечного изгнанника и внешнего наблюдателя в отношении притягательного и оттор- гающего бытие, которое неизменно располагается в пределах досягаемости внимания, но не даёт к себе приблизиться. Прокля- тие — это танталовы муки поисков утраченного бытия. Поисков не только метафорических, но и весьма реальных, ведь субъект не просто переживает нехватку, но выстраивает жизненный путь как более-менее удачный перебор способов её восполнения. Проклятый — это странный субъект. Делает ли он собственную необычность жизненным принципом или узнаёт об этом благо- даря комментариям от его окружения. С ним что-то как-то не так, и это периодически проявляется в бытовом взаимодействии. Возвышающий модус трансформирует это в идеи об уникальной значимости субъекта и ведёт к пестованию и расширению области проявления причуд. Тогда как в ничтожащем модусе эта стран- ность обращается в уродливость, патологичность и желание перестать быть собой, стать нормальным и встроиться в гармо- ничное общество других людей. Проклятый стремится выделить свой образ в глазах публики, но сам же опасается быть замеченным и реагирует на это страхом и стыдом. Конечно, так происходит не всегда, и существуют откровенно демонстративно-позирующие персонажи, не краснеющие от каждого брошенного взгляда, но такая способность обычно требует дополнительных усилий. И чаще странность, которую субъект дополнительно конструи- рует вокруг себя, становится и весьма ранящим бременем, под которым хочется провалиться под землю. Для выделения себя из окружения и проставления мет используются одежда, аксес- суары, телесные модификации, пирсинг, покраска и изменение волос, татуировки… и кто знает, что ещё будет изобретено для этого. Сгодится всё, и хотя цель проклятого заключается 102 Альманах «Принятие» в отграничении себя от остальных, но он, как и любой смертный, склонен опираться в этом на уже закреплённые в культуре методы. И в этом есть смысл, ведь проклятие — неизбежно социальное явление, иначе публика не сможет понять, что перед ними источник скверны, при виде которого необходимо креститься и сплёвывать через левое плечо. Проклятый склонен не только к необычным реакциям на обычные стимулы. Он склонен активно подчёркивать свою странность, свою монструозность, а также наносить себе увечия или оставлять на виду в том или ином виде меты проклятия. Хотя быстрая культурная апроприация контркультурных по своему происхождению мет проклятия требует заходить всё дальше в модификации предъявляемого образа (или проявлять незаурядную изобретательность). Или же субъект может принять как неизбежное то, что большая часть используемых им отличи- тельных знаков будет не такой уж оригинальной. В любом случае быть монстром — значит демонстрировать это. Проклятому субъекту необходимо узнавать себя и быть узнаваемым в этом качестве. Ещё одним основополагающим свойством проклятого является представление о себе как о жертве. Речь не только о виктимности в обиходном смысле этого слова, хотя это качество для проклятого не редкость. Для нашего субъекта, как ни для кого другого, актуальна языческая установка, обращающая его в козла отпуще- ния, который, подобно бесноватым из Евангелий, наказывает сам себя в акте повторяющегося жертвоприношения. Проклятый является козлом отпущения как для самого себя, так и для коллектива. Он снимает социальное напряжение самоизгнанием и самоуничтожением в той же мере, в которой он изгоняет себя из собственной жизни или хотя бы наказывает себя, чтобы избавиться от переизбытка священного. Проклятый — это жертва отпущения, коллективный громоотвод для всего, что отвергает общество. В мифологии всё отвергаемое называется просто «Злом». Носители культуры отбрасывают его • 103 102 от себя на жертву, которая впоследствии покидает общество вместе с бременем этого зла. В действительности это либо то, что было подвергнуто дифференциации культурным Законом и признано негодным, либо то, что так и осталось недифферен- цированным. Зло — это что-то не подходящее и непонятное, попросту грязь. Или, как у меня принято говорить, скверна, когда эта субстанция наполняется сакральностью. Мифологическое Зло — это продукт коллективного вытеснения, то, что нужно куда-то отсюда деть, потому что оно так или иначе угрожает сохранности целого. Уничтожить его полностью невозможно, и тогда оно становится бессознательным, уходит за границу восприятия и помечается как нечто дурное, чтобы не вернулось. Зло — это относительная системная характеристика, а не самостоятельная сущность. И именно этими представлениями наполнена психоструктура проклятого субъекта. Он думает и переживает о том, о чём думать и переживать в общем-то не принято. Делает то, что не принято делать. В качестве невольного козла отпущения проклятому следовало бы оказаться за чертой полиса и там сгинуть. И часто он самостоятельно стремится перебраться за эту черту, пускаясь в путешествия самых разных масштабов, в зависимости от возможностей и силы внутреннего гонения. Но если у него такого желания нет, то его никто и не гонит, и этот чужеродный элемент остаётся среди добропорядочных граждан, развивая в себе и распространяя так называемое зло, которое должен бы изъять и спрятать подальше вместе с собой. Переживание плохости подкрепляется более или менее интенсивным чувством вины, которое вызывается нападениями так называемого Сверх-Я на не соответствующего идеалу, порочного и в общем дурного субъекта. Проклятый, склонный идентифи- цироваться как со внутренним агрессором, так и с жертвой, считает гнёт вины вполне заслуженным и ожидает соответству- ющих обвинений от других людей. То, как он, чувствуя себя 104 Альманах «Принятие» вечной жертвой, ведёт себя в соответствии с этим, может весьма разниться. Некоторые проклятые полностью погружаются в роль жертвы, они чувствуют себя виноватыми во всём, что бы ни происходило вокруг них; именно их скорее всего выберут объек- том нападения, например, в школьном коллективе; им тяжело отказывать другим людям, как бы для них самим это ни было неудобно; они делают за всех то, что больше некому делать; они склонны пренебрегать своими дурными и греховными желани- ями. Это классический паттерн, но каждый из этих фрагментов способен обращаться в противоположность, поскольку, ожидая нападения со всех сторон, проклятый может начать совершать превентивные действия, как вовсе изолируясь от взаимодействия, так и совершая нападение первым, пока ему не успели навредить. В каждой жизненной ситуации проклятый может почувство- вать себя жертвой, виновником всех своих и чужих несчастий. Он с ужасом реагирует на любое реальное обвинение себя в чём-либо, и малейший упрёк или критика запускают цепную реакцию безмерной вины, стыда и самоуничижения. Вплоть до острого желания перестать существовать, потому что жить с этими переживаниями под взором внутреннего Обвинителя кажется невозможным, да и незаслуженным. И если не находится реального другого, который справедливо наказал бы проклятого за его грехи, то он всегда готов сам выступить в этом качестве, подвергая себя всевозможным аскезам, изнурительным трени- ровкам и, само собой, телесным наказаниям. Вериги и самоби- чевание, насколько я вижу, сейчас не в ходу, но подручных средств обычно достаточно для того, чтобы нанести себе оптимальные по травматичности и, что важно, запоминающие повреждения. Таким образом, проклятый не только является универсальной жертвой, хотя на этом во многом выстраивается его идентифи- кация. Он совмещает в себе жертву, преследователя и обвинителя. Его психоструктура — это система власти, наказания и жесто- ких священнодейств. Сторонних усилий для запуска ключевых подструктур этого аппарата почти не требуется. Малейший триггер |