Учебноправовая деятельность. Альманах «Принятие». Сборник эссе, объединенных темой принятия, жизни, смерти, общества и реальности как таковой. Содержание
 Скачать 1.08 Mb.
|
|
28 Альманах «Принятие» самого. Благо не задерживается и сливается с самим сообществом. Это напоминает социалистическую утопию, но не мне об этом судить. В любом случае так устанавливается радикально другой Закон функционирования общества, построенный на милосер- дии, а не на справедливости. Здесь каждый может просить и каждый может давать, но никто не требует возмещения. Во-вторых, несмотря на эти не слишком очевидные, но крити- ческие сложности, взаимодействие с вытесненным необходимо. Так называемое «возвращение вытесненного» — это не просто возможность, способствующая какому-то загадочному развитию. Это самая суть жизни человека и человеческого общества. Как частный субъект благодаря возвращению вытесненного продвигается к своей сознательности и целостности, так и цивили- зация совершенствуется благодаря работе с отколовшимися от неё кусками. Возвращённые фрагменты не просто встраиваются обратно, но изменяют систему в целом. Если же этой работы не происходит, то перед нами предстает весьма жалкое зрелище стагнации и самоуничтожения. Фактически процесс реинтеграции отброшенных фрагментов, «переработка мусора» — это борьба с энтропией, с распадом, который преследует всё. Поэтому как для микрокосма субъекта, так и для макрокосма общества жизненно важно удерживать при себе впечатление целостности и искать разбросанные повсюду осколки себя. Целостность, конечно, не станет от этого более достижимой, а всех кусков не собрать никогда. Но это един- ственная возможность развития и противостояния распаду, перспектива которого всегда где-то неподалёку. И нет никакого иного пути совершенствования и существования, кроме этого. Распад системы, в которой присутствует человек, — это не то, что может однажды случиться, но то что происходит постоянно. Потому что нет ничего более хрупкого, чем от начала и до конца искусственное существование смертных. Соответственно и негэнтропия должна быть безостановочным процессом, • 29 28 а не совершаться от случая к случаю, если мы всё ещё хотим быть кем-то и где-то, а не наблюдать за разваливающимся на куски и угасающим космосом (это впечатляющее зрелище, если не думать о том, что в это время происходит с наблюдателем). И как ни с чем другим, человечество всё более успешно справляется со своей задачей, приумножая свои сложность и организованность, создавая свою историю и конструируя само себя. Но человечество не делает ничего само по себе. Оно вообще ничего не делает. Потому что человечество — это симптом, кумулятивный результат всеобщей активности и бездействия. И всё, что происходит, является результатом действий каждого отдельного смертного. Царство Справедливости — это Царство Творца, мир, в котором продолжают править Сатана и жертвенный принцип. Смертные уже проделали долгий путь в преодолении зла мира, и, возможно, у этого пути нет конечного места назначения. Но если мы хотим преодолеть свою слишком человеческую природу, которая зиждется на насилии, то единственный путь к сверхчеловеку и сверхчеловечеству — это отказ от Справедливости в пользу Милосердия, совершение немотивированных и не имеющих прямой обратной связи актов добра. И это единственный верный способ насолить неумелому Творцу и превзойти его, а отнюдь не разрушение мира или уход прочь от него. 30 Альманах «Принятие» Ч Е Л О В Е К В Ф О Р М АТЕ У ГАСА Ю Щ Е Г О ТЕ КС ТА Автор: Юлия Степ Праздник жизни каждый день. А ты на этом празднике Том Йорк с расстроенной гитарой. Дух истерики из прошлого с его декадансом и павшим постмодернизмом исчезает — вместе с текстом и эфемерными смыслами. • 31 30 Ч Е Л О В Е К В Ф О Р М АТЕ У ГАСА Ю Щ Е Г О ТЕ КС ТА Karma Police Новый день любит точность. Процент с продаж, количество калорий, длительность отношений, оптимальное время для будильника, модель телефона, место убийства. Пересчитать свечки на пироге и бутылки ко дню рождения, чтобы соответ- ствовать дате в паспорте, а не принципу die young. Праздник жизни каждый день. А ты на этом празднике Том Йорк с расстро- енной гитарой. Статистика, инфостиль, постправда — если не опиум для народа, который запрещен, то инновационный антидепрессант, доступный в супермаркете на кассе. Это нужно всем, значит, нужно и тебе — если ты не закинешь его в свой рюкзак, снова окажешься на обочине в ожидании Karma Police. А Karma, как известно, is a bitch — едва ли её силовые структуры будут толерантны к твоему выбору. Химера на хайвей Позади дух истерики. Почти два века с их декадансом, модер- низмом, постмодернизмом, революциями и войнами наполнены истерикой — она была матерью и вдохновением всего происхо- дящего. Это было открывшимся выходом за предел — всякий ритуал его требует. Текст избавлялся от пунктуации, человек — от воздействия юрисдикции, всё тряслось от трансформации, которую не могла поддержать традиция, ибо опасалась погибнуть от этих метаморфоз. Звучит как скороговорка. Как установление другой дикции, обретение другого голоса. Но портал схлопнулся, млечный путь поблек. Кто бы мог подумать, что на смену этому придёт никакая не свобода (или хотя бы хаос), а настройка железного порядка, цифра, которая уничтожит автора, книгу и теперь уже то, названное стыдным, что их породило — чувство. А затем и человека. Угасание текста началось, конечно, не с гонга, ознаменовавшего 21 век. О. Генри написал «Среди текста» в 1909 году: рассказ раскрывал суть того, что сегодня называется сторителлингом. 32 Альманах «Принятие» Герой — внешне непривлекательный, но красноречивый и сладко- голосый Джадсон Тэйт — поведал, как он и его красивый и косноязычный друг соперничали и пытались добиться распо- ложения девушки. Тэйт чуть не проиграл, когда охрип, но в последний момент купил микстуру, которая моментально его вылечила. И вот он победил, теперь женат на той девушке, но подождите, главное — это тот самый чудодейственный сироп. Одна безделочная романтическая история, почти художествен- ная, была придумана только для того, чтобы сбыть медикаменты под реализацию. Продать словом. Герой был лживо точен в именах, фактах и пропорциях лекарства. Притча обернулась рекламной листовкой. Сейчас потребность в тексте как таковом отрицается, если образ не укрепляет возможность продать продукт. Религия продактплейсмента не терпит метафору в полёте — она может быть только по назначению. Предметность и болезненная привя- занность были всегда, но они имеют разную направленность. «Поэма о гашише» (1858) не делает Бодлера дилером, потому что наркотик питал образ, а не образ увеличивал продажу наркоти- ков. Теперь «Поэма о гашише» может продать не хуже текста от крутого копирайтера. Дело не в авторе, а в читателе, если читателю нужны дилер и немного оправдания. Ролан Барт автора не убивал — только констатировал его смерть. Его убил читатель, нуждающийся в тексте, заряженном тем самым антидепрессантом, а значит, уже почти не в тексте, а в мутанте, который не получил ещё отдельного имени. Поэтов, как особенно ранимых, и их необъяснимую музу чума регламента раздавила первыми. Влечение к бесконечности, о котором писал Бодлер, поменяли на конкретную точку на карте. Добывать эфемерные смыслы сегодня — как ловить химеру на хайвей. Какое бы такси ты не выбрал, не догнать — дело не только в скорости, но и в том, что они из разных миров. • 33 32 «Она» не случится Фильм «Она» 2013 года получил «Оскар» за сценарий. Напомним, в центре сюжета Теодор Туомбли, влюбленный в операционную систему, искусственный интеллект, который обрел самосознание и быстро обучался на свежеполученных данных. Влюбленный в систему, о которой говорили со всех экранов. Помните, кем работает герой? Он пишет письма. Искренние, забавные, трагичные записки, словно личный консультант. Его заказчики — пары, друзья, родители и дети, бабушки и внуки. ОС, которая назвалась Самантой, даже делает ему подарок — собирает его лучшие письма и отправляет агенту, чтобы издать книгой. А ведь на бумаге уже никто почти ничего не выпускает. Теодор пишет письма — сам, пусть и диктует их. Но, казалось бы, зачем? Даже сейчас, пока искусственный интеллект не обрел самосознание, он уже способен обучаться на больших данных. Достаточно загрузить большое количество писем, категоризи- ровать их — сервис сможет штамповать эпистолярные изыски сколько угодно, участие человека не понадобится. Но Туомбли зарабатывает именно письмами и неплохо живёт. Просто у него покупают то, что почти перестали творить люди — текст. Люди еще умеют производить, но уже не умеют творить. Тонкая вязь текста растворяется. Теперь к реальности: «Она» не случится, потому что письмо уже умерло. Искренность под воздействием аналитики сверну- лась, как выступившая кровь. Неровность прикуса просто дефект, а не памятная и дорогая сердцу особенность — внешность стандартизирована. Автор оказался жив, хотя предпочел бы обратное. Он уже переживал собственную смерть. Но что делать с отчуждением прав на речь, ему катастрофически неизвестно. Что делать с отчужденностью? 34 Альманах «Принятие» Синдром обретенной речи «Человек чувствующий» первым испытывает синдром отмены по отношению к названному антидепрессанту (и понимает, что приставку «анти» нужно убрать) и тут же начинает страдать синдромом обретенной речи. Его коммерчески и статически необоснованная эмоция, которую рождают ненависть, любовь или сострадание, заставляет его говорить. Но говорит он уже в мире, где почти утихла музыка без рекламы, погас огонь без розжига, не написали ни строчки живого письма — его мало кто способен услышать. Он как кит, на другой частоте. Его возвра- щение в текст неотвратимо. Мактуб. Сначала он перестаёт воспринимать ленты новостей. Они выглядят как фаза быстрого сна, но сон тебе не принадлежит — ты лунатик, твоя парасомния ведет тебя сквозь сон. Заметно, как понятие «лента новостей» сменило понятие «сводка новостей»? Потому что лента тянется сколько угодно. Потом теряется предел, а там, где его нет, нет зоны комфорта и неоновой таблички над выходом, через который пытаются всех протащить. Человек текста не знает табу. Не вырезает прилагательное. Не выясняет, какой рост и какая плотность у химеры. Над ним горит другой неон — написанный еще словом, а не процентной ставкой. Человек, бесстыдно радующийся солнцу, разбитый несчастной любовью, не желающий объяснить причину, почему сегодня он хочет умереть. Но и он уже преобразуется в набор данных и форматируется. Правда, он знает, что праздник жизни обернется тихим жужжанием смерти, которая обычно факто- логична: она не считает, скольких ты любил или уничтожил этой немотивированной музыкой речи, у неё есть только года, между которыми черта, и немного гранита. • 35 34 На этом празднике жизни за вертушками стоит новая версия смерти, которая теперь не палач, а амбассадор многих брендов. Её пластинки отзываются оцифрованным речитативом и неймдроппингом, их прерывают рекламные ролики, начитан- ные бодрым и фальшивым голосом. Её замысел портит только вирус из прошлого, чей код ей знаком, но едва ли абсолютно объясним — Человек в формате угасающего текста. По-прежнему трогательно уязвимый. 36 Альманах «Принятие» АД — ЭТО НЕ ДРУГИЕ Автор: Артур Крумин Про то, почему при жизни куда важней принятие и обустройство личного Ада, чем на смертном одре. Готовим инфернальные сани начиная с сегодняшнего дня. • 37 36 АД — ЭТО НЕ ДРУГИЕ Традиционно Ад — это место ссылки и заключения. Простран- ство, где тебя подвергают пыткам в соответствии с грехами. Декоративные элементы в виде чертей и пламени едва ли воспри- нимаются многими всерьёз, так что общий акцент делается не на сакральной символике, а на том, что это очень плохое место, где субъекту очень долго очень плохо. Возможно, что вечно, а в бесконечной перспективе что угодно превратится в пытку. Тем более если деятельность, на которую обречён грешник, заведомо бессмысленна, что нам демонстрирует эллинистическое представление о Стране Теней с Сизифами и Данаидами. В общем-то, смерть не так страшна, как нескончаемая невозможность ни быть живым, ни умереть, что и демонстрирует нам идея Ада. Атрибуты Ада — это хаос, кошмар и страдания. Является ли это конкретным местом в космологии или состоянием бытия, но в любом случае для смертных Ад отодвинут куда-то по ту сторону и противопоставлен Этому миру, который несколько более богат на приятные переживания и осенён божественным порядком. Однако для проклятого субъекта Этот мир уже кошма- рен, и именно Этот мир является бурлящим хаосом, который воздействует на субъекта и причиняет ему мучения. Если в привычном представлении Ад находится во власти жестокого тирана Сатаны (или подставьте сюда имя любого другого власти- теля в соответствии с мифологией), то для проклятого Этот мир находится во власти Зла, как бы его ни называли: Князем Тьмы, борьбой за выживание или капитализмом. Даже если проклятому не близки паранойяльные фантазии, то он может быть склонен, например, к сартровскому пониманию Ада как скопища других людей, которые не могут сосуществовать, не причиняя друг другу страданий уже одной своей инаковостью. Так или иначе, для проклятого Здесь уже достаточно плохо, и этим снимается заявленное противопоставление Ада и Этого мира. Если уже Этот мир так плох, то замена одного дурного места другим мало что меняет. Само слово «Ад» теряет особенную значимость, становясь простым синонимом плохости. Но есть в этом понятии что-то, что продолжает быть значимым для проклятого. Ведь Ад — это обитель проклятых душ. 38 Альманах «Принятие» Существует версия, что негативность Ада определяется прежде всего отделённостью этого места от Бога и его благодати. Это объясняет, почему Адом может быть назван Этот мир. Ведь он действительно отделён от Бога, имеем ли мы при этом в виду, что Бога не существует вовсе или что есть Нечто, которое по определению не может сосуществовать с Этим миром. Но поскольку для инвертированного мировоззрения проклятого субъекта этот мир по определению управляется злыми силами, то что-то достаточно могущественное здесь всё же есть, пусть даже это просто другие люди или социальные конструкты. И, постулируя присутствие разлитого в универсуме Зла, субъект, не имея возможности от него избавиться, не прочь избавить себя от универсума. Но вместе с тем Ад отделён и от мира других людей, потенци- ально враждебных, склонных к взаимной борьбе и угрожающих свободе субъекта. Возможно, в том числе и поэтому потусторон- ний мир обрёл в историческом христианстве столь негативную коннотацию, ведь Ад, в котором единолично властвует (и страдает) Сатана — это так или иначе персональное пространство. И исто - рическое христианство, как и любая система насилия и принуждения, не слишком-то поощряло выпадение из поднад- зорного коллектива. Ад — это сверхиндивидуализированное пространство, ведь даже пытки там подбираются для каждого свои. Равно как и Сатана, властвующий в сконструированной по личному плану Бездне, уже этой чрезмерной персонализацией является угрозой Творцу, величайшему из ремесленников. Так Ад, являясь местом ссылки в мироздании, изолированным пространством, где не светит солнце (в данном контексте ложное солнце ложного творца ложного мира), обращается в самое притягательное для проклятого место. Это депривационная камера души, кокон проклятого, где над ним не довлеют абсурд- ные и суровые законы, где он не должен оправдывать своё существование перед судом нависшего в небесах ока и миллионов глаз других людей. • 39 38 Другой антитезой Ада, помимо Этого мира, являются, конечно же, Небеса, или Рай, горний мир совершенства. Однако Рай остаётся притягательным преимущественно для фундамента- листов, уверенных в весомой реальности этого места, где они получат вознаграждение за мученичество и истовость веры. В остальном же Рай представляется весьма блеклым местом в сравнении с красочностью и смысловой нагруженностью Бездны. Кроме того, Небеса, в пространстве которых должен быть макси- мально явлен проецируемый на Этот мир структурный порядок, являются средоточием Закона сего мира и, соответственно, карательной деспотии. Рай оказывается гиперпаноптикумом, тотально механизированным царством правил и надзирателей, в котором состоящие из шестерней херувимы в строго пропи- санном порядке выкатываются и воспевают Великого Инженера. В «Потерянном Рае» Мильтона мятеж Люцифера связан в том числе и с тем, что он отказывается быть частью мегаструктуры, предпочтя этому обустройство собственной Огненной Геенны. Вместо соучастия в совершенном порядке, где у всего есть свои роль и место, Сатана выбирает владение пусть и не идеальным фрагментом реальности по соседству с Хаосом и Тьмой, где нет и следа деятельности Творца. Здесь может быть темно и несколько причудливо, но зато здесь симпатичный интерьер и вокруг только друзья, такие же падшие. Ещё одним библейским беглецом от тирании Творца является Лилит. Согласно легенде, она, первая женщина, сбежала из Эдема от патриархального деспотизма Адама и гнева Яхве и организо- вала собственный Эдем. Лилит вырастила на пустынной земле вне взора Творца (а кроме Эдема там везде была одна пустыня) свой собственный Ночной Сад. Возможно, она даже рассказала об этом изгнанному Каину, и тот основал Первый Город, на сей раз на востоке от Эдема. Проклятый не может совладать с враждебным и не таким уж прекрасным миром. Мир всегда больше, сильнее и прочнее. 40 Альманах «Принятие» Но проклятый, и без того вечный изгнанник, может найти фрагмент полуоформленной материи на границе мироздания, которое сможет назвать своим личным Адом. И единственное реально существующее место, которое можно было бы назвать Адом, — это дом, где каждый оказывается падшим ангелом. Размеры инфернальной жилплощади здесь, конечно, не принци- пиальны. Ад близок к Хаоснованию, а чужеродная Этому миру сила подтачивает всё, из чего он состоит. Но всё же это ещё не сам океан хаоса, а лишь последний фронтир перед ним, откуда можно совершать погружения за жемчугом сакрального и наблюдать за удивительными подводными тварями. Персональный Ад — это скорлупа субъекта, полная иномирного творческого потенциала, столь необходимого, чтобы прорываться Вовне. Кроме того, не следует забывать, что Ад является и центром операций для вылазок в Этот мир, если не в целях совращения невинных и торговлей душами, то хотя бы за провиантом. И, если уж на то пошло, откуда как не из Ада следует начинать путь к завоеванию отнятых однажды Небес. Ад — это место по ту сторону от принуждающей силы Закона, по ту сторону от долженствования и надзора, по ту сторону от насилия. Место где властвует субъект, а не структура. Место свободы и любви, покуда то и другое возможно лишь вне контроля властей и престолов. Это не спасение, но единственная возмож- ность найти убежище как от ударов Рока системного насилия, так и от потоков сакральности с Другой стороны. Ад — это тёмное сумеречное место. И помимо того, что игра теней на его стенах открывает бесконечный простор для вообра- жения, здесь нет безжалостного света, выставляющего напоказ всё несовершенство и убожество субъекта. Только ламповые всполохи пламени, в которых он может позволить себе быть проклятым и не обращаться в прах от солнечных лучей стыда и вины. Конечно, Ад — это всё ещё место страданий, и подчас |