Парсонс Т. О структуре социального действия, монография. Талкотт Парсонс. О структуре социального действия

• Название: Талкотт Парсонс. О структуре социального действия
• Анкор: Парсонс Т. О структуре социального действия, монография.doc
• Дата: 21.08.2017
• Размер: 5.67 Mb.
• Имя файла: Парсонс Т. О структуре социального действия, монография.doc
• Тип: Документы; #8413
• Категория: Социология. Политология
• страница: 25 из 77

Классификация наук о действии

Содержащаяся в результатах этого исследования общая позиция, касающаяся отношения теоретических категорий к конкретным явлениям, была названа нами аналитическим реализмом. В одном аспекте эта точка зрения противоположна эмпирицистской материализа­ции теоретических систем. Последний подход предпола­гает, что для понимания любого конкретного класса яв-^лений может быть применена только одна система

аналитических категорий. В противоположность этому принятая нами позиция включает теорему о том, что адек­ватное понимание многих конкретных явлений может требовать употребления аналитических категорий, при­надлежащих нескольким различным системам.

Далее, нами был подробно рассмотрен один частный случай теоретической системы, в которой проблема «ма­териализации» в указанном смысле этого слова стояла особенно остро. Это случай ортодоксальной экономичес­кой теории. Мы пришли к заключению, что, как правильно понял Парето, ее надо интерпретировать как теорию, фор­мулирующую отношения внутри ограниченной группы аналитических элементов, являющихся частью более ши­рокой системы действия. Конкретные явления, даже под­дающиеся описанию в терминах спроса и предложения, включают в себя и другие переменные, не описываемые в системе экономической теории. Это положение было под­тверждено более чем достаточным количеством эмпири­ческих доказательств. Затем оказалось возможным пойти дальше простого утверждения, что группа элементов, со­ставляющих экономическую теорию, представляет собой лишь одну из нескольких содержащихся в конкретных со­циальных явлениях абстракций. В том смысле, в каком об этом писали Парето и Маршалл в одном из разделов своей теории, ее удалось поставить в систематическое логичес­кое отношение к структурным элементам более широкой системы, названной здесь действием.

Эта более обширная система — волюнтаристическая теория действия — в свою очередь и на другом уровне обнаруживает такого рода абстрактный характер. В част­ности, ее конкретное применение, как оказалось, тоже предполагает наличие неких постоянных величин, кото­рые можно описать, но нельзя аналитически объяснить в терминах системы координат теории действия. Один ряд таких данных принадлежит другой, широкой системе ко­ординат современной науки, называемой в самом широ­ком смысле «физической» и описывающей явления как пространственно-временные вещи и события. В этой по­лярной системе координат схема действия полностью

теряет объяснительную силу и становится просто описа­тельной. Радикальная смена системы координат произво­дит своего рода инверсию: данные, являющиеся перемен­ными величинами в рамках одной, становятся постоянными в рамках другой.

На радикально позитивистском полюсе аналитичес­кая интерпретация действия опирается на физическую систему отсчета, позитивным критерием которой явля­ется пространственность, а негативным — аналитическая иррелевантность субъективных категорий. Эта тенденция теории действия соскальзывать при определенных усло­виях на позиции радикального позитивизма дополняет­ся тенденцией соскальзывания на противоположную, идеалистическую позицию. Методологически равнознач­но, объявить ли постоянными величинами для теории дей­ствия идеи или физические данные. Как таковые, они не являются переменными системы действия.

Наконец, при обсуждении методологии Вебера мы столкнулись с раздвоением научного интереса, с одной стороны, в направлении объяснения конкретных индиви­дуальных явлений как таковых и, с другой стороны, в на­правлении создания теоретических систем общего назна­чения.

Рассмотрение этих вопросов оказалось необходи­мым для разработки концептуальной структуры нашего исследования. Каждый из них в каком-то аспекте важен для этой структуры. Более того, в связи с некоторыми из этих вопросов пришлось поставить проблему статуса бо­лее ограниченной концептуальной схемы, широко извес­тной как теоретический аспект специальной науки. Так, экономическая теория является теоретической предпо­сылкой (preoccupation) экономической науки, как унифи­цированной дисциплины. А вопрос о физических аспек­тах систем действия в том или ином смысле зависит от решения вопроса об отношении друг к другу естествен­ных и социальных наук.

Большая часть неразберихи, в которую мы в рамках Данного исследования пытались привнести какой-то порядок, проистекает из неумения ученых четко различать разные концептуальные схемы и адекватным образом разбираться в их логических взаимоотношениях. Как только в исследовании любой эмпирической проблемы возникает необходимость применить не одну, а несколь­ко схем, исследователю следует выяснить для себя, что же он реально делает, т.е. в каких случаях он пользуется одной схемой, в каких — другой, и что влечет за собой переход из одной в другую. Если принять одну из основ­ных теорем нашей работы о том, что значительная доля эмпирических проблем из области действия подразуме­вает использование более чем одной теоретической сис­темы, то отсюда следует неизбежность рассмотрения их отношений друг с другом. Этот вопрос имеет большое научное значение в самом строгом смысле этого слова.

Совершенно ясно, что за этим стоит. Исследование этих отношений есть попытка разработать систематичес­кую классификацию эмпирических наук, и создание на­броска такой классификации, в той мере, в какой она со­прикасается с проблемами настоящего исследования, будет последним, чем мы займемся в этой работе.

Сейчас зачастую принято возражать против попы­ток установить границы между науками, разделить их четкими перегородками. Говорят, что знание представля­ет собой неразложимое единство, что процесс заключа­ется в разрушении границ, а не в их проведении. В какой-то мере можно сочувствовать общему духу таких заявлений. Действительно, в конкретном эмпирическом исследова­нии совершенно исключается приверженность какой-то строго очерченной области. Ученый-эмпирик идет за сво­ими проблемами, куда бы они его ни привели, и отказыва­ется считаться со знаками, предупреждающими о «чужой теории». Более того, наша собственная работа демон­стрирует, как часто различные концептуальные схемы бы­вают необходимы для распутывания сложных взаимоза­висимостей в одной эмпирической области. Тем самым наша работа сама дает в руки сторонников такого науч­ного «бродяжничества» веский аргумент. Но вместе с тем такая позиция, в ее крайней форме отказа от какого бы то ни было систематического обсуждения проблем от-

ношения друг к другу различных теоретических систем, без чего невозможна классификация наук, являет собой разновидность эмпирицистского бегства от теоретичес­ких проблем, пагубного, как уже многократно было по­казано, для развития науки. Путешествовать из стра­ны в страну — великолепное занятие, но путешественник, отказывающийся признавать местные особенности и обы­чаи посещаемых им стран в конце концов угодит в беду. Многие путешественники распрощались с жизнью из-за этой ошибки. Поэтому наша попытка — не просто педан­тизм, это следование общей заповеди науки: «Хорошо, ког­да ты знаешь, что делаешь». Другим аргументом в пользу такой попытки служит тот факт, что эти проблемы уже частично и порознь затрагивались в разных местах нашей работы, что само по себе говорит об их важности в тако­го рода исследованиях. Их систематический разбор даст удобную возможность с еще большей ясностью очертить концептуальную структуру, построение которой являет­ся главным результатом данной работы. Этот результат предстанет в более ясной перспективе, нежели та, кото­рой нам удалось достичь в кратком обобщении в преды­дущей главе.

Все различения, которыми мы будем пользоваться, уже встречались нам ранее, следовательно, необходимо лишь указать их отношение к данному контексту. Первое различение, напомним, — это граница между историчес­кими и аналитическими науками. Целью первой группы наук является, как известно, достижение как можно бо­лее полного понимания класса конкретных исторических индивидуальностей или одной отдельно взятой индиви­дуальности (феномена). Различение между этими наука­ми сохраняет силу независимо от того, понимается ли под исторической индивидуальностью естественный объект или событие, человеческий индивид, действие или систе­ма действий, система социальных отношений или тип со­циальной группы. В любом случае объяснение этих явле­ний потребует — имплицитно, если не эксплицитно²⁷ — обращения к теоретическим категориям одной или более аналитических наук. К скольким и к каким — зависит от характера данной научной задачи, от того, какие изме­нения и какие стороны явления нуждаются в объяснении. Может оказаться достаточно и одной системы, но такую достаточность ни в коем случае нельзя ожидать априор­но. Полное объяснение может оказаться невозможным без привлечения всех теоретических категорий всех ана­литических наук.

²⁷ В зависимости от того, необходимо ли для эмпирической адекватности выйти за пределы структурного анализа или анализа по единицам. Только когда это необходимо, различение аналитических систем должно стать эксплицитным.
В противоположность историческим, назначением аналитических наук является развитие логически после­довательных систем общей теории. Единицей соотнесе­ния для таких наук служит не особая историческая ин­дивидуальность и не класс индивидуальностей, которые для рассматриваемой науки также могут быть целью, а замкнутая теоретическая система. Как только создается такая система, не переводимая в термины другой систе­мы, становится возможным говорить о самостоятельной науке.

Роль того, что мы называем системой координат, требует усложнения этой классификации, ибо в ней имп­лицитно или эксплицитно содержится различение двух классов данных: релевантных и нерелевантных для соот­ветствующей аналитической системы, или, иными словами, переменных и постоянных величин. На этом основании удобнее всего подразделить исторические дисциплины на «полностью» и «относительно» исторические.Проиллю­стрируем эти соображения. Большая часть истории на­писана в терминах схемы действия и ее производных. Например, данные о географической среде берутся про­сто как непроблематичные, отмечаются и исследуются только в смысле их влияния на изучаемый конкретный исторический процесс. Вообще говоря, это историческая процедура. Она становится полностью исторической, если историк пытается объяснить изучаемые им измене­ния в терминах геологии, климатологии и т.д. Сказанное относится и к данным о наследственности, расе и т.д. в терминах естественного отбора. В этом смысле большая часть исторических дисциплин попадает скорее в катего­рию относительно исторических. Так, история обычно ограничивает свои проблемы данными, релевантными схеме действия, а метеорология — схеме физики и хи­мии. Если, например, метеоролог обнаруживает, что дым в большом городе или его окрестностях существенно ме­няет местный климат, он исходит из производства дыма в этой местности, как из факта, не вникая в его социоло­гические или экономические причины. Он просто выяс­няет последствия этого факта для метеорологии.

Понятия единицы, или части, как таковые вряд ли могут составить основу самостоятельных наук. В своем описательном и неаналитическом объяснительном упот­реблении они ■— просто придатки к историческим наукам. С другой стороны, дальнейший анализ этих понятий ве­дет уже к аналитическим наукам. Эти понятия образуют главное связующее концептуальное звено между этими двумя видами наук.

Нетрудно увидеть, что эмпирицистская методология склонна: 1) давать общую классификацию наук на «исто­рической» основе в соответствии с классами изучаемых конкретных систем; 2) ограничивать развитие теории по­нятием типа-части и его эмпирическим обобщением. Лю­бая попытка создать аналитическую теорию на основе эмпиризма ведет к «материализации», т.е. буквальной трактовке теоретической системы. Там, где изучаемые конкретные исторические индивидуальности (скажем, звезды или процессы, происходящие в лабораториях) представляют для человека интерес только в отношени­ях, релевантных такой теории (например, в физике), ма­териализация не ведет к серьезным ошибкам, пока не до­стигнута высокая ступень анализа. Там же, где, как в области человеческого поведения, почти каждая истори­ческая индивидуальность служит местом одновременно­го приложения нескольких таких систем, пагубные по­следствия материализации могут быть серьезными уже на раннем этапе исследования. Яркое свидетельство тому — судьба ортодоксальной экономической теории и

ее критики институционализмом. В рамках эмпирическо­го подхода из создавшегося здесь тупика выхода нет.

Под аналитическим углом зрения можно увидеть, что данное исследование, взятое в целом, выявило три боль­ших класса теоретических систем. О них можно говорить как о системах природы, действия и культуры²⁸. Отметим далее, что это различение есть различение теоретичес­ких систем, а не классов конкретных исторических инди­видуальностей. Только две первые представляют собой системы эмпирической научной теории в обычном смыс­ле; третья имеет особый статус.

²⁸ Ближе всего подошел к этой классификации Фрейер («Soziologie als Wirklichkeitswissenschaft»), выделив Naturwissenschaft, Wirklichkeit-wissenschaft и Logoswissenschaft — науки о природе, о действительности и науки о логосе. Наше определение многим обязано этой схеме, хотя в оп­ределенных отношениях и отличается от нее.

Обращает на себя внимание, что в этой окончательной классификации в отношении теории действия не применяется ограничивающее определение «волюнтаристическая». Имеются в виду просто науки о действии, в отли­чие от наук о природе и о культуре. В частности, в нашем исследовании мы прибегали в анализе и в классификации теории к понятию «позитивистс­кая теория действия». Это понятие сослужило хорошую службу, будучи распространено на теории, сформулированные на основе схемы действия, но имеющие позитивистский подтекст. Здесь же, однако, наша задача со­стоит не в анализе чужих теорий, а в создании как можно более верной классификации, приемлемой на современном этапе. Из приведенного анализа со всей закономерностью вытекает, что в смыс­ле обладания самостоятельной причинной значимостью в конечном счете не может быть радикально позитивистской теории действия. Всегда воз­можно сформулировать факт в терминах системы отсчета действия, но при переходе от описания и анализа по единицам к анализу по элементам по­зитивистская теория обнаруживает, что категории действия утрачивают аналитическую значимость. Причинно релевантные переменные можно, оказывается, адекватно сформулировать и в терминах системы естествен­ных наук. В этом смысле позитивистский подход всегда сводит объяснение действия к естественнонаучным терминам.

Отсюда следует, что если теория действия вообще может иметь статус са­мостоятельной аналитической системы, она должна быть по самой своей сути волюнтаристической теорией. Поэтому ограничивающее определение, введенное первоначально для отличия рассматриваемой в этой работе тео­рии от позитивистской, становится излишним и может быть исключено из окончательной классификации.

Дело в том, что эмпирическая наука занимается про­цессами во бремени. Проблемные данные как теоретичес­ких систем природы, так и теоретических систем действия связаны с такого рода процессами. Данные же системы культуры не обнаруживают этого. Граница между первыми двумя определяется тем, что система координат естественных наук включает время в его связи с простран­ством, а системы действия — в связи со схемой «цель— средства». Физическое время есть способ соотнесения событий в пространстве, время действия — способ соот­несения средств и целей с другими элементами действия. Все известные эмпирические научные теории очевидным образом опираются на ту или другую из этих базисных систем координат действия: физическую пространствен­но-временную или средство-целевую. Действие — кепро-странственно, но темпорально²⁹.

Культурные системы отличаются от обеих других тем, что они и непространственные, и нетемпоральные. Они состоят, по выражению профессора Уайтхеда, из вечных объектов, в самом строгом смысле слова «веч­ный», т.е. не из таких объектов, которые существуют сколь угодно долго, а из таких, к которым не приложима категория времени. Они не участвуют в «процессе».

Конкретные пространственные объекты и временные события могут иметь в этом смысле культурный аспект, но в той мере, в какой они понимаются физически, они существуют лишь как символы. Вечные объекты состав­ляют значения символов. Как объекты они существуют только «в голове» индивидов³⁰. Сами по себе они не мо­гут быть обнаружены внешним наблюдением; наблюдать можно лишь их символические манифестации.

²⁹ Разумеется, каждое конкретное событие тоже происходит в пространстве. Однако для аналитических наук о действии это является нерелевантным.
³⁰ Или «объединены» в системы символов, понимание которых предпола­гает существование разума.
Однако нельзя отрицать, что описания культурных систем имеют статус науки, если под этим подразумевать совокупность объективно проверяемых утверждений. Ибо, если допустить, а это необходимо, что значения символов поддаются наблюдению, то отсюда неизбежно следует существование верифицируемого знания о вечных объек­тах. Но эти значения не могут принимать форму причин­ного объяснения событий. Помимо схватывания непосред­ственного значения отдельного изолированного символа, оно может означать лишь фиксацию взаимосвязей вечных объектов в значимые символические системы.

В нашем опыте существует множество видов таких систем, которые в данной работе невозможно ни проана­лизировать, ни квалифицировать. Можно, однако, напом­нить читателю, что системы научной теории, явившиеся предметом столь пристального рассмотрения в данной работе, тоже находятся в их числе. В этом своем качестве они не являются ни физическими объектами, ни события­ми. Имеются также другие виды культурных систем, та­кие как «идеи», «виды искусства» и множество иных.

Отношения культурных систем к действию крайне сложны. Здесь мы можем лишь указать, что они могут, с одной стороны, рассматриваться как продукты процессов действия, а с другой стороны, как условия будущего дей­ствия, что правильно, например, в отношении научных и других «идей». Наука о действии не может не учитывать существования культурных систем, как не может не счи­таться с «физическими » фактами. Но логическая связь и в том и в другом случае по существу одинакова. И те и дру­гие факты выступают как нерелевантные (теоретические точки зрения) данные, хотя знание о них может быть су­щественно для решения конкретных проблем³¹.

В обоих случаях есть одно исключение. Хотя указан­ные три вида систем должны ясно различаться друг от друга, все они представляют собой части последователь­ного целого, каким является объективное знание. Отсю­да и посылка о существовании важных взаимосвязей меж­ду ними. Нет необходимости подробно доказывать, что большое число физических объектов может считаться отчасти продуктами процессов действия³². Таким обра­зом, действие изменяет физический мир, будучи в то же время обусловлено им. Точно так же культурные систе­мы являются отчасти³³ продуктами действия, в свою оче­редь выступая как его условия.

³¹ Нужно отметить, что физические явления часто тоже бывают продуктами действия.

³² Обычно их называют артефактами.

³³ С точки зрения причинности мы должны признать за ними в их отноше­ниях к действию определенный Eigengesetzlichkeit (собственная закон­ность — нем.). Мыслительный процесс, который является процессом действия, направ­ляется логическими соображениями. Система логики, культурная система выступает как причинный элемент в конкретном результате.
Оба этих пограничных случая, естественно, должны продлить пограничные дисциплины. На границе между действием и культурой уже существует вполне развитая и признанная дисциплина, известная в Германии под названием Wissenssociologie (со­циология знания). Ее предметом являются культурные системы как продукты действия, влияние на них элемен­тов действия и конкретные процессы их развития.

Оставив в стороне науки, принадлежащие культуре³⁴, можно разделить эмпирические аналитические науки на две большие группы — естественные науки и науки о дей­ствии. Последние характеризуются в негативном плане тем, что им нерелевантна пространственная система отсче­та, а в позитивном плане — наличием схемы «средства— цель» и обязательностью для них субъективного аспекта и, следовательно, метода «понимания» (Verstehen) ³⁵, отсут­ствие которого характерно для естественных наук.

Каждая из этих групп представляет собой в некото­ром роде одну большую систему, поскольку в ней имеется общая основная система координат, и, по всей видимости, определенные систематические отношения между всеми аналитическими и структурными элементами, релевантны­ми этой системе. Но в пределах каждой из этих групп раз­вились четкие подсистемы, обладающие значительной сте­пенью автономности. Главный принцип разделения этих подсистем может быть достаточно определенно сформу­лирован для группы наук о действии; менее определенно — для группы естественных наук. Этот главный принцип со­стоит в том, что с возрастанием сложности систем после­довательно проявляются их новые эмерджентные свой­ства, которые порождают новые теоретические проблемы,

³⁴ Такие, как логика, математика, систематическая юриспруденция и т.д. Одну из ветвей составляют так называемые нормативные науки. К этому термину, однако, надо подходить с осторожностью.

³⁵ Очевидно, что культурные системы могут быть поняты только с помо­щью этого метода. В науках о действии мы комбинируем оба метода: пони­мание (Verstehen) и наблюдение «поведения », т.е. внешнего пространствен­ного хода событий.
не возникающие при описании более простых систем. Мы не будем здесь рассматривать вопрос о том, в какой мере это утверждение верно для естественных наук; заметим лишь, что среди биологов довольно широко бытует докт­рина «эмерджентности ». В соответствии с этой доктриной проблемами, специфическими для биологической теории, являются те, которые связаны со свойствами организмов, но не встречаются при рассмотрении составляющих их фи­зико-химических элементов или частей. Граница между физико-химической и биологической группами наук яв­ляется, несомненно, наиболее четкой линией подразделе­ния в естественных науках.

В отношении групп наук о действии можно быть го­раздо более точным. Мы видели, что некоторые основы этих наук постулируются на базе представления об эле­ментарной единице действия. Первым эмерджентным свойством, возникающим с усложнением — в одном на­правлении — систем действия, является свойство эконо­мической рациональности. Мы видели также, что все свя­занные с этим методологические рассуждения в нашей работе начались с того, что расщепление этого элемента в различных его связях с конкретными фактами действия породило хорошо интегрированную теоретическую сис­тему — экономическую теорию. Но если один эмерджен-тный элемент может послужить основой для последова­тельной теоретической системы, то нет никаких само собой разумеющихся оснований отрицать такую возможность для других подобных элементов, если они существуют.

Ибо очевидно, что если не продолжать анализ даль­ше, то результаты обсуждения статуса экономической те­ории будут аномальными. Это хорошо иллюстрируется той позицией, которую занимал по данному вопросу Парето. Он не оставил сомнения на счет того, что то, что он назвал чистой экономикой, следует считать абстрактной теоре­тической системой. Ее статус в точности таков, каким мы определили здесь статус аналитической системы. Но у него она остается единственной позитивно определенной ана­литической наукой, применимой к действию. Другой со­циальной наукой, упоминаемой им, является социология,

которая, хотя он и отказался ее строго определить, вклю­чает, в его представлении, два аспекта. Первый — анали­тический аспект, анализ нелогических элементов действия; второй — синтетический, т.е. целостное описание конк­ретного действия в общем виде, включая экономический элемент. Ясно, что с аналитической точки зрения Парето рассматривал социологию как остаточную науку, посколь­ку она имеет дело с остаточной категорией элементов дей­ствия³⁶. На такой основе, само собой разумеется, нельзя было надеяться создать логически замкнутую теоретичес­кую систему в том смысле, какой в течение долгого време­ни была классическая механика. Из этого правомерно сде­лать вывод, что либо неправилен избранный Парето путь определения статуса экономической теории и для него нужно искать совершенно иную основу, либо необходимо от его позиции, признающей только одну позитивно оп­ределенную аналитическую науку о действии, идти даль­ше к конструированию последовательной системы анали­тических наук о действии. Поскольку экономический элемент в паретовской трактовке занимает определенное место в разработанной здесь более широкой схеме элемен­тов действия, есть основания полагать, что последняя яв­ляется составной частью более всеобъемлющей схемы классификации. Данное исследование, естественно, самым непосредственным образом отталкивается от паретовских взглядов на статус экономики.

³⁶ Это, возможно, лишь первое приближение. По-видимому, сам Парето именно так и считал. Как таковое, оно было громадным прогрессом по срав­нению, например, с позицией Маршалла. В настоящее время мы, к счастью, имеем возможность перейти ко второму приближению.
Таким образом, принцип, используемый нами для клас­сификации аналитических наук, состоит в том, чтобы ус­тановить тот структурный элемент или группу элементов общей системы действия, которые находятся в центре вни­мания той или иной науки. Ясно при этом, что тот или иной структурный элемент, находящийся в фокусе внимания соответствующей науки о действии может быть, а может и не быть, наиболее удобен с точки зрения конечных целей ана­лиза. Так, в случае с экономикой, соответствующая подсистема теории действия будет включать в себя переменные, наи­более важные для объяснения изменений в действии с точки зрения того факта, что эти системы в высшей степени эконо­мически рациональны. Одной из таких переменных являет­ся степень достоверности знания акторов ситуации. Но по­скольку одни и те же системы могут быть рациональны не только в экономическом, но и, к примеру, в политическом и технологическом смыслах, то одна и та же переменная, по всей вероятности, может быть включена и в другие подсис­темы. Хотя эти аналитические системы отличны друг от дру­га, из этого не следует, что в выборе своих переменных они взаимоисключающи. Напротив, они почти наверняка в ка­кой-то мере накладываются одна на другую. Любая группа переменных может составить аналитическую систему, если эти переменные удобно сгруппировать для решения конк­ретных эмпирических проблем. Поскольку главные струк­турные черты дифференциации систем действия, которым было посвящено это исследование, образуют некоторые из самых заметных черт конкретных явлений действия, то, ис­ходя из общих соображений, весьма вероятно, что перемен­ные, наиболее тесно связанные с этими чертами, образуют набор столь тесных взаимосвязей, что для многих целей их удобно рассматривать вместе как систему. Эта общая пред­посылка находит мощное подтверждение в том факте, что самая явно выраженная аналитическая система в области дей­ствия — экономическая теория — ив самом деле очень точно совпадает с одним из основных различаемых нами структур­ных аспектов систем действия.

Экономическая концепция имеет смысл только в сис­темах действия, но ее можно применить и к системе дей­ствия отдельно взятого индивида («экономика Робинзона Крузо»³⁷).

³⁷ Все ее основные концептуальные элементы выявляются на этом уровне-
Следующий концептуально важный шаг по уве­личению сложности систем действия состоит во включе­нии в ту же систему множества индивидов. Этот шаг имеет двоякое следствие. С одной стороны, он предполагает воз­можность появления в отношениях между индивидами принудительной власти. А это свойство, не входящее в структуру экономической теории. Система действия ин­дивида может обладать не только экономической рацио­нальностью, но и рациональностью принуждения.

Но рациональность принуждения имеет любопытное качество. Она не может быть свойством целостной систе­мы действия³⁸, включающей множество индивидов; она мо­жет относиться только к некоторым индивидам или груп­пам в системе относительно других индивидов и групп. Принуждение есть осуществление власти над другими. В то же время эта возможность принуждения открывает новый ряд проблем — проблем социального порядка, в классичес­кой форме поставленных Гоббсом в результате его иссле­дования последствий неограниченной борьбы за власть. Для того чтобы могла существовать устойчивая система дей­ствия, включающая в себя множество индивидов, должна иметь место нормативная регуляция аспекта власти в отно­шениях между индивидами внутри систем; иными словами, должен наличествовать распорядительный порядок. Этот двойной аспект социальных систем действия, проблема от­ношений власти и проблема порядка, в той мере, в какой он может рассматриваться как разрешение проблемы борьбы за власть, выявляет еще один сравнительно отчетливый ряд эмерджентных свойств систем действия. Они могут быть на­званы политическими элементами действия.

³⁸ В этом отношении она аналогична концепции стоимости в экономике. Идея ♦общего уровня стоимостей » бессмысленна, так как стоимость — относи­тельное понятие. Власть — тоже относительное понятие.

Место социологии

Как мы видели, решение вопроса власти, также как и множества других сложных проблем, касающихся сис­тем социального действия, предполагает их отнесенность к факту интеграции индивидов по отношению к общей системе ценностей, которая является источником леги­тимности институциональных норм, общих конечных це­лей действия, смысла ритуальных действий и др. Все эти феномены могут быть отнесены к единому общему эмерджентному свойству систем социального действия, кото­рое может быть названо «интеграцией вокруг общих цен­ностей ». Это ярко обозначенное эмерджентное свойство легко отличимо от двух других — экономического и по­литического. И если назвать это свойство социологичес­ким, то социология может быть определена как «наука, которая пытается разработать аналитическую теорию систем социального³⁹ действия в той мере, в какой эти си­стемы могут быть поняты в терминах свойства интег­рации на основе общих ценностей».

Таким образом, на основе эмерджентных свойств систем действия, отсутствующих в элементарной едини­це действия, возможно различить три четко определен­ных сферы таких свойств. Каждая из этих сфер ассоции­руется с группой эмерджентных свойств, которые, с одной стороны, исчезают, когда система дробится на еди­ницы анализа, не свойственные данному уровню слож­ности, а с другой стороны, не могут мыслиться как един­ственно существующие, когда конструирование таких систем переходит за пределы этого уровня сложности. Таким образом, вполне резонно выделить три аналити­ческие социальные науки об организованных системах действия — экономика, политика⁴⁰ и социология. В ос­нове этого деления лежит отношение каждой из них к упомянутым трем эмерджентным свойствам таких систем.

³⁹ Включающего множество акторов, взаимно ориентированных на действия друг друга.

⁴⁰ Автор пришел к такому определению места политики в значительной мере под влиянием обмена мнениями с профессором Гарвардского университе­та К-Дж- Фридрихом. Последний, однако, не несет ответственности за кон кретную формулировку, которой пользуется автор.
Остается единица действия. Ее основные свойства сами по себе не составляют предмета независимой ана­литической науки. Эти свойства образуют скорее общую методологическую основу всех наук о действии, ибо имен­но эти основные элементарные свойства единицы дей­ствия в своих взаимосвязях составляют общую систему координат всех наук о действии. Сказать, что единица действия может быть предметом независимой науки о действии, будет так же неверно, как утверждать, что существует независимая наука о пространстве и времени.

В то же самое время существуют два пункта, в которых систематическое теоретизирование относительно действия не исчерпывается только что упомянутыми тремя система­тическими науками. Во-первых, выше ничего не было ска­зано о проблемах, проистекающих из того факта, что эле­менты и процессы действия включают понятие действующего лица. Это другой органический аспект сис­тем действия, не охватываемый тремя названными группами эмерджентных свойств, о которых говорилось выше. Этот аспект уже упоминался в связи с агрегационной организаци­ей систем действия, предполагающей понятие личности.

Размышления показывают, что конкретная личность может быть частично объяснена на основе аналитичес­ких систем трех названных социальных наук. Этот аспект может быть назван социальным компонентом личности. Однако в результате социального анализа личности по­лучается остаток, не поддающийся объяснению в преде­лах системы координат теории действия. В той мере, в какой этот остаток может быть абстрагирован от специ­фического содержания конкретных целей и норм единиц действия, как фактов среды, он может быть приписан наследственности. Следовательно, существуют опреде­ленные эмерджентные свойства систем действия, кото­рые, по крайней мере частично, объясняются исходя из наследственной основы личности. Таким образом, суще­ствует место для систематической аналитической науки, занимающейся этими свойствами. И нет другого спосо­ба, которым психология могла бы быть определена в по­нятиях используемой здесь общей схемы — как аналити­ческая, но не историческая наука⁴¹. Это должна быть, следовательно, аналитическая наука, занимающаяся пе­ременными свойствами систем действия, выводимыми из наследственной природы личности.

⁴¹ Два из существующих определений делают из психологии историческую, в нашем смысле, науку. Это определение ее, во-первых, как науки о «пове­дении» и, во-вторых, как науки о «разуме» («mind») или «субъективных процессах».
Это определенно делает психологию наукой о действии и, несмотря на общее для них отношение к наслед­ственности, проводит черту между нею и биологией⁴². Категории психологии относятся к свойствам систем дей­ствия в их особой связи с подсистемой личности. Они, таким образом, пространственны. Они являются раз­новидностями функций организма, взятого как целое. Но они абстрагированы от социальных отношений и, следо­вательно, от тех свойств систем действия, которые появ­ляются только на социальном уровне.

Далее, общие свойства единицы действия, абстраги­рованные от экономического, политического и социаль­ного рассмотрения, могут изучаться под углом зрения конкретного содержания целей, норм и знаний. Посколь­ку основные свойства единицы действия не составляют основы независимой аналитической науки, а скорее об­разуют общий базис всех наук действия, то из него выра­стает не одна, а множество дисциплин, в соответствии с классами конкретных целей⁴³. Эти дисциплины могут быть названы технологиями. Конкретно они могут быть очень важными, но относительно мало добавляют к системати­ческой аналитической теории действия.

Общей для всех этих пяти аналитических дисциплин яв­ляется базисная схема действия как на дескриптивном, так и на аналитическом уровнях. Факты, релевантные им всем, могут быть переведены на язык схемы действия как системы координат. Но в то же самое время в большинстве случаев удобно оперировать более специализированными подсхема­ми. По отношению к экономике это в первую очердь схема «предложение—спрос». В политических дисциплинах это, во-первых, схема социальных отношений в особой форме отношений власти, и во-вторых, — схема групп⁴⁴. В социоло­гии особенно удобна схема отношений и групп. В психоло­гии явно центральной является схема личности⁴⁵. И наконец, технологии по своей природе могут работать только в тер­минах элементарной схемы действия "средства—цель".

⁴² См. примечание «Г» к главе II.

⁴³ Таких, как промышленные, военные, научные, эротические, ритуальные, аскетические, созерцательные, художественные и т.д.

⁴⁴ Как, например, теории политического плюрализма.
⁴⁵ Так, основным психологическим понятием является понятие «установ­ка ». Но при этом совершенно очевидно, что конкретные установки не вхо­дят в область только лишь психологии, а релевантны всем наукам о дей­ствии.
История может рассматриваться прежде всего как общая наука исторического типа, имеющая дело с чело­веческим действием⁴⁶. Как уже было отмечено, она имеет тенденцию быть скорее относительно, нежели полностью исторической дисциплиной. Помимо подразделений на периоды и на конкретные социальные группы, народы, нации и т.д., история имеет тенденцию делиться на раз­делы по изучению классов конкретных фактов, особенно релевантных тем или иным аналитическим наукам о дей­ствии. Существуют экономическая история, политичес­кая история, социальная (возможно, социологическая) история, биографии людей и истории различных конк­ретных технологий. История религий должна быть по очевидным причинам включена в социологический раз­дел. Главным критерием различия между отдельными ответвлениями истории должно быть рассмотрение фак­тов в понятиях той или иной дескриптивной подсхемы действия. В этом смысле биография есть история лично­сти. Необходимо заметить, что история здесь рассмат­ривается исключительно потому, что она претендует на статус эмпирической науки или, другими слипами, она пытается достичь эмпирически проверяемых суждений о факте и о причинных отношениях. Любой другой аспект конкретных исторических работ, как, например, работ по искусству, лежит за пределами настоящего обсуждения.

⁴⁶ В отличие от того, что, с одной стороны, может быть, а с другой — исто­рии идей и прочих культурных систем.
В то время как для достижения ясности мышления важ­но подчеркивать логические различия между отдельными аналитическими науками о действии, не менее верно и зна­чимо то, что, поскольку все они образуют подсистемы од­ной и той же большой и всеобъемлющей теоретической си­стемы, их внутренние взаимосвязи чрезвычайно тесны, и ученый не может позволить себе пренебрегать ими⁴⁷. Боль­ше того, представляется, что человек, работающий в одной из подсистем и не имеющий хотя бы некоторых представлений о других, не может выполнить научную работу на вы­соком уровне. Это становится особенно верным на высших уровнях исследования. Социолог может надеяться сделать удовлетворительную работу — эмпирическую или теоретическую - без знаний в области психологии, эконо­мики и политики не более, чем биолог — без знаний физики и химии. Причины здесь одни и те же. «Механизмы» про­цессов, которые интересуют социолога, всегда обнаружи­вают в себе кардинально важные элементы из этих «низ­ших» уровней. Этот факт долгое время затемнялся эмпирицистской методологией и тесно связанным с ней «элементарным» уровнем аналитического мышления в на­уках о действии. Правда, положение нередко спасало то, что в этих областях отнюдь немаловажное место занимает здравый смысл. Хороший здравый смысл часто приносит лучшие результаты, чем плохой теоретический анализ⁴⁸.

⁴⁷ Эти взаимосвязи, естественно, порождают пограничные области, анало­гичные физической химии или биохимии. Например, социальную психоло­гию, социальную экономику и т.д.

⁴⁸ Что вовсе не означает преимущества получаемых им результатов по срав нению с результатами хорошего теоретического анализа.
Необходимо отметить, что место, отведенное в этой классификации социологии, делает ее специальной анали­тической наукой на том же уровне, что и экономическая теория. Эта процедура противоречит методологической традиции в этом вопросе. Господствующий энциклопеди­ческий подход сделал бы социологию полностью истори­ческой наукой в указанном выше смысле. Вебер, опреде­ляя ее как науку о социальном действии, сделал бы ее относительно исторической наукой или синтетико-анали-тической наукой о действии, вкючающей экономику и по­литику.

Исходная точка, из которой выведено настоящее заключение, — это взгляд на экономическую теорию как на специальную аналитическую науку, к чему пришел Парето. Приняв это, было бы нелепо остановиться здесь (если только речь не идет о первом приближении) и гово­рить только об одной такой науке в области действия. Это стало особенно верным, после того как были определены другие структурные элементы действия, которые яв­ляются частью той же самой широкой системы, что и эко­номика, и методологически занимают тот же самый ло­гический статус в качестве эмерджентных свойств систем действия. Логично, следовательно, довести анализ до конца, до создания завершенной системы специальных аналитических наук о действии. Единственной альтерна­тивой было бы возвращение к эмпирической основе клас­сификации, что выглядит несостоятельным в свете пред­шествующего анализа.

Процедура такой классификации, которая предло­жена здесь, уже имела свои прецеденты. Зиммель⁴⁹ сде­лал, пожалуй, первую серьезную попытку создать осно­ву для социологии как для специальной науки в указанном смысле. Его формула неприемлема для нас по причинам, в которые здесь нет места вдаваться. Но она была осно­вана на правильных посылках, и отраженная нами пози­ция может считаться переформулированием ее верных элементов в более приемлемых терминах. Главной труд­ностью для Зиммеля было то, что позиция, которую он занимал по отношению к другим социальным наукам, мешала ему соотнести социологию с остальными анали­тическими социальными науками на одном и том же ме­тодологическом уровне. Для него социология была един­ственной абстрактной аналитической наукой в общественной области⁵⁰.

⁴⁹ SimmelA. Soziologie, Кар. I.

⁵⁰ Интересно сравнить этот взгляд с соответствующим статусом, которым наделена экономика в схеме Парето.
Кроме того, если бы дюркгеймовская концепция дей­ствия продолжала развиваться в сторону волюнтаризма, то весьма вероятно, что и в ее рамках были бы достигну­ты подобные результаты. Еще задолго до последних ра­бот Дюркгейма его концепция общества как «реальнос­ти sui generis» не могла больше рассматриваться как конкретная сущность, а только как абстрактный элемент или группа элементов конкретной реальности. Его кон­цепция общества также хорошо согласуется с приведен­ной выше концепцией эмерджентности. Наконец, специфичное содержание понятия общества в его системе позволяет с полным основанием отождествить его с эмерджентным свойством интеграции вокруг общих ценностей. Точка зрения, изложенная здесь, является логическим завершением попытки поместить полученные Дюркгеймом значимые результаты в систематическую схему структу­ры действия⁵¹.

Можно легко увидеть, почему такой взгляд должен был дождаться относительно полного развития обобщен­ной теории действия. Такое понимание социологии не могло развиться на позитивистской основе. Ибо на ради­кальном позитивистском полюсе все эмпирические науки становятся естественными науками в описанном выше смысле этого слова. Не доходя до этого полюса, системы действия, основанные на утилитаризме, могли рассмат­риваться на уровнях, на которых свойство интеграции вокруг общих ценностей еще не было эмерджентным. В отдельных наиболее удачных случаях оно считалось ос­таточной категорией, обычно выраженной в форме имп­лицитных посылок, таких например, как естественное тождество интересов. Если здесь и было место для чего-нибудь большего, чем психология, экономическая теория или политическая теория в духе Гоббса, то это должна была быть «синтетическая» наука⁵².

С позиции идеализма, напротив, были ясно видны факты ценностной интеграции, но внутренне присущая идеализму тенденция состояла в том, чтобы ассимилиро­вать их с культурными системами (в указанном выше смысле) и, следовательно, прийти к некоторой разновид­ности теории эманации. Фрейер в своей цитировавшейся выше книге с большой проницательностью анализирует эту тенденцию. Таким образом, до тех пор, пока соци­альная мысль оставалась разделенной на позитивистскую и идеалистическую системы, в ней не было места для ана­литической теории социологии в том смысле, как это

⁵¹ Другая точка зрения, совпадающая с нашей во многих отношениях, выд­винута проф. Знанецким («Method of Sociology»).

⁵² Спенсеровская система была столь определенно утилитаристской, что этим и объясняется, почему он считал социологию энциклопедической наукой.
выше определено. Появление такого места является, ве­роятно, глубочайшим симптомом великих перемен в со­циальном мышлении, произведенных описанным выше процессом конвергенции.

Одно слово в заключение. В последнее время имеет место сильная струя пессимизма во взглядах представи­телей социальных наук, особенно тех, которые называ­ют себя социологами. Нам говорят, что существует столько же систем социологических теорий, сколько и самих социологов, что отсутствует общее основание, что все спорно и субъективно. По моему мнению, эти настро­ения основаны на двух одинаково неудачных посылках. С одной стороны, они поощряют тот взгляд, что един­ственной полноценной работой в социальной области может быть подобное фактологическое исследование без теоретического подспорья. С другой стороны, у тех, кто не желает удовлетворяться этим, такие настроения под­держивают опасный иррационализм, ведущий к полному отходу от научных стандартов. В этом втором случае го­ворят, что социология — это исскуство, что все ценное в ней должно измеряться стандартами интуиции и вдохно­вения, которые не проверяются канонами строгой логи­ки и эмпирической верификации.

Нужно надеяться, что наше исследование поможет борьбе с обеими этими опасными тенденциями. Оно мо­жет сделать это в двух принципиальных отношениях. Во-первых, выше было показано, что расхождения в рассмат­риваемой области не так велики, как может показаться на первый взгляд. Имеется существенный общий теоре­тический фундамент, и надо только дать себе труд коп­нуть поглубже, чтобы его обнаружить. Можно рискнуть высказать мнение, что эта общность будет тем более су­щественной, чем более велики ученые, работы которых мы изучаем. Было бы нетрудно представить четырех уче­ных, взгляды которых мы здесь разобрали, как примеры полного отсутствия согласия. И все же, в свете рассмот­ренных доводов, правилен вывод, что такое суждение было бы поверхностным. Их согласие значительно пре­вышает различия, которые имеют место на более поверхностных уровнях. То, что произошло в умах этих людей, е является рождением неорганизованной массы произвольных субъективных суждений. Это часть глубокого и ющного потока развития научной мысли. Это является движением основной мысли, простирающимся далеко за пределы работ небольшой группы рассмотренных здесь исследователей.

Во-вторых, даже если интерпретация природы научнго развития, сформулированная здесь, будет принята юлько применительно к этому частному случаю, то отсюда последует другой вывод. То, что было прослежено, — это не просто движение мысли в широком масштабе, это научный прогресс, и, можно сказать, выдающийся кучный прогресс. Одним из основных его аспектов является более ясное и глубокое понимание широкого диа­пазона фактов человеческого действия. Вся рассмотрен­ная здесь теоретическая работа ориентируется на это достижение и оправдана им. Этого нельзя было сделать без систематического теоретического мышления, кото­рое образует основу и является предметом данного ис­следования.

Следовательно, нельзя согласиться с господствую­щим пессимистическим взглядом на общественные науки, особенно на социологию. Если сосредоточить внимание не на средних работах, а, как это полностью оправдано в подобном случае, на лучших, наиболее выдающихся, то нам нет необходимости стыдиться нашей науки. В преде­лах жизни одного поколения был достигнут заметный прогресс как на эмпирическом, так и на теоретическом уровнях. Мы подвели под будущее строительство проч­ный теоретический фундамент.

592. Естественная и социальная наука

601. Идеальный тип и обобщенная аналитическая теория

610. Логика эмпирических фактов