Парсонс Т. О структуре социального действия, монография. Талкотт Парсонс. О структуре социального действия
 Скачать 5.67 Mb.
|
Аналитический подход к теории социальной стратификации*Социальная стратификация понимается здесь как дифференцирующее ранжирование индивидов данной социальной системы. Под стратификацией понимается также способ рассмотрения индивидов как занимающих более низкое или более высокое социальное положение друг относительно друга в некоторых социально важных аспектах. Наша первая задача — выяснить, почему подобное дифференцирующее ранжирование может рассматриваться как основа основ социальных систем, и в каком именно отношении оно представляется нам важным. Подобное ранжирование — лишь один из способов, при помощи которых могут быть различены индивиды1. * An analytical approach to the theory of social stratification // Parsons T. Essays in Sociolodical Theory. Revised Edition. Free Press, Macmillan. N.Y-(London), 1964, p. 69 — 88. 1 Некоторые авторы (см. Sorokin P.A. Social Mobility. N.Y., 1927) то, что здесь называется стратификацией, отличают как «вертикальную » ось дифференциации индивидов от «горизонтальной » ее оси. Соответственно, когда индивиды изменяют свой статус в дифференцированной системе, об этом говорится как о вертикальной и горизонтальной мобильности. Но такое словоупотребление опасно. Оно формулирует аналитическую проблему в терминах двухмерной пространственной аналогии. С одной стороны, из того, что стратификация является важным параметром дифференциации, вовсе не следует, что все остальные параметры можно рассматривать как нерасчлененную остаточную категорию. Например, дифференциацию по полу, не связанные со стратификацией профессиональные различия, различия в религиозных убеждениях и т.д. не следует априорно рас сматривать так, будто бы все они являются величинами единственной переменной — «горизонтальной дистанции». С другой стороны, столь же опасно априорно предполагать, что саму стратификацию можно адекватно описать как изменение лишь в одном количественном континууме, как это подсказывает аналогия с прямолинейным пространством. Количественный элемент содержится в стратификации, как в большинстве других социальных феноменов. Он включается в это понятие, поскольку речь идет о ранжировании. Но полагать, что им и исчерпывается вопрос, так же неверно, как считать существенными только цифры и интервалы. Как будет показано ниже, изменяется и само содержание критериев, которыми определяются ранги. И эти изменения при современном уровне наших научных знаний нельзя свести к точкам в едином количественном континууме. Несмотря на то, что все вышесказанное касается частных вопросов, связанных со стратификацией, замечания эти справедливы и для любого некритического использования таких понятий, как «социальное пространство» и «социальная дистанция». Доказательства необходимости их использования всегда должны опираться на соответствие их социальным фактам и аналитическим схемам, верифицированным в социальной сфере, а отнюдь не на логику дедукции и не на аналогии с физическим пространством и с физической дистанцией. И лишь в той мере, в какой эти различия связаны с более высоким и более низким социальным положением, они относятся к теории социальной стратификации. Главная проблема данной статьи — это дифференциальная оценка индивидов как единиц, основанная на нравственных критериях. Моральное превосходство — это объект определенной, эмпирически обнаруживаемой установки на «уважение », в то время как его противоположность — это объект специфической установки на «неодобрение» или даже, как бывает в крайних случаях, на «возмущение»2. По-видимому, выбор моральной оценки как главного критерия ранжирования, образующего стратификацию, может быть сочтен в некотором смысле произвольным. Однако он не более произволен, чем, например, выбор расстояния в качестве основного критерия для описания отношений тел в механической системе. Такой выбор определен тем местом, которое занимает моральная оценка в обобщенной концептуальной схеме, называемой «теория действия ». 2 Дюркгейм, возможно, сделал больше, чем все другие социальные теоретики, для объяснения этого явления и для анализа выводимых из него следствий (см., в особенности, его «L'Education morale », Paris, 1925 и «Les Formes elementairesde la vie religieuse», Paris, 1912; ed. 1925, ch. III). У Макса Вебера оно тоже фигурирует в его понятии «законности» (см. «Wirtschaft und Gesellschaft», 1925, Кар. I, S. 5 — 7). Рассматривается и анализируется оно в книге: Parsons Т. The Structure of Social Action (N.Y., 1937), ch. X, XI, XVII. Единственным необходимым обоснованием такого выбора может быть демонстрация применимости выбранных категорий. В нашем обыденном понимании социального ранга содержится огромная доля моральной оценки. Нормальная реакция, наряду с другими реакциями, на грубые ошибки в ранжировании — моральное возмущение: либо человек считает, что его «несправедливо» унизили, поставили на одну доску с теми, кто на самом деле ниже его, либо люди, расположенные выше него, чувствуют себя «шокированными » тем, что к нему относятся как к равному им3. Теория действия указывает на фундаментальность такого явления, как стратификация. Во-первых, моральная оценка — решающий аспект действия в социальных системах. Это основной элемент более широкого явления, называемого "нормативной ориентацией" (более широкого, поскольку не все связанные с действием нормативные стандарты являются объектом нравственных чувств). Второй решающий факт — важность индивида как единицы конкретных социальных систем. Если же и индивиды в качестве единиц, и моральная оценка существенны для социальных систем, то эти индивиды будут оцениваться именно как единицы, а не просто по их конкретным качествам, действиям и т.п. Более того, речь не может идти просто о том, что какой-то конкретный индивид А имеет моральные установки по отношению к другому конкретному индивиду В. Моральная оценка предполагает ранжирование. Если исключить возможность полной дезинтеграции социальной системы (что для системы функционально невозможно), то оценки, которые дают индивиды А и В находящемуся в той же системе С, должны быть близки друг другу. Подобно этому должно так или иначе совпадать относительное ранжирование ими индивидов С и D, если возникнет нужда в таком сопоставлении4. 3 Превосходный пример этого явления дается в исследовании: RoethlisbergenF.J., DicksonW.A. Management and the Worker. 1939, Part III, ch. XV. 4 Понятие «интеграция » — одно из основных в теории действия. Это такой тип связи единиц системы, при котором эти единицы действуют так, чтобы, с одной стороны, не допустить распада системы или нарушения ее стабильности, а с другой — «кооперируются» ради содействия функционированию системы в целом (см.: Parsons Т., op. cit.). Теоретически возможно, что не только два любых индивида, но и все, входящие в данную систему, будут ранжированы как совершенно равные между собой. Такая возможность, однако, никогда не была даже приблизительно осуществлена ни в одной из известных нам систем большого масштаба. Но даже если бы такой случай имел место в действительности, все-таки это не опровергало бы того факта, что стратификация имеет всеобщий характер, поскольку и тогда речь шла бы не об отсутствии стратификации, а о ее конкретном предельном типе. Стратификация, как мы ее здесь понимаем, является аспектом понятия «структура обобщенной социальной системы»'. В любой конкретной социальной системе реально существует система ранжирования в терминах моральной оценки. Но это в некотором смысле предполагает наличие интегрированного ряда стандартов, согласно которым даются или должны даваться оценки. Поскольку ряд стандартов образует нормативную модель, то фактически существующая система не будет точно совпадать с этой моделью. Фактическая система отношений иерархии в той мере, в какой она опирается на моральные санкции, может быть, таким образом, названа системой социальной стратификации. Напротив, нормативная модель будет названа нами шкалой стратификации. Так как шкала стратификации представляет собой упорядоченную структуру, образуемую моральным авторитетом, интегрированным с точки зрения общепринятых нравственных чувств, она тем самым является частью институциональной структуры социальной системы. Эта часть и ее анализ попадают в теорию социальных институтов, и именно в терминах этой теории она будет здесь анализироваться5. 5 Обобщенная социальная система — это система понятий, а вовсе не эмпирическое явление. Это логически согласованная система эмпирически соотносимых абстрактных понятий, в терминах которой может быть описано и проанализировано неограниченное множество различных конкретных социальных систем (см.: HendersonL.J. Pareto's General Sociology. 1935, ch. IV, p. 3). Понятие «институты», подобно понятию «стратификация», является центральным в теории действия, но мы не можем здесь вдаваться в его анализ (см.: ParsonsГ., op. cit., ch. I, XVII). Прежде чем приступить к проблеме структурной дифференциации системы и шкал стратификации, а также некоторых оснований для проведения различий между ними и функциональных следствий, из них вытекающих, следует рассмотреть некоторые аспекты отношения к шкале стратификации со стороны отдельного актора. Фактическим материалом для нас здесь будет служить такой тип системы, где (как, скажем, в нашей собственной) имеются довольно широкие возможности для «достижения » статуса (термин Линтона). Прежде всего, с точки зрения теории действия, действующее лицо есть в некотором роде целенаправленная сущность. Один из важных аспектов такой ориентации заключается в чувствах актора относительно моральной желательности для него этих целей, хотя в то же время они, конечно, могут иметь для него и другое значение. Объектами таких нравственных чувств могут быть не только цели как таковые. В этой роли могут выступать люди и их отношение к актору, неодушевленные предметы и их связи с ним, а также социальные отношения. Многие из важнейших целей группируются вокруг этих вещей. Далее, каждая из этих вещей либо все они вместе взятые могут иметь для актора другое значение, отличное от морального. Они могут быть источником гедонистического удовлетворения либо объектами аффективных установок. Нормальный актор — это в значительной степени «интегрированная» личность. Обычно вещи, которые он ценит, исходя из моральных побуждений, это в то же время и вещи, к которым он стремится как к источникам гедонистического удовольствия или объектам своих привязанностей. Несомненно, в реальной действительности в этом отношении часто возникают серьезные конфликты, но их следует рассматривать в основном как случаи «отклонения » от интегрированного типа. Наконец, важность нравственных чувств для действия, так же, как и то, что действия направлены на цели, обуславливает наличие у нормального актора нравствен- ных чувств по отношению к самому себе и к своим действиям. Он наделен либо хорошо развитым чувством самоуважения, либо в большей или меньшей степени испытывает чувства «вины» и «стыда». Но такой актор существует не в одиночестве, а более или менее интегрирован с другими действующими лицами данной социальной системы. Это, с одной стороны, означает, что различные акторы, входящие в данную систему, имеют в основном сходные нравственные чувства в том смысле, что они одобряют одни и те же основные нормативные модели поведения. С другой стороны, это означает, что различные индивиды приобретают важность друг для друга. То, что они делают, говорят или даже думают и чувствуют про себя, не может быть совершенно безралично для других индивидов. В результате дифференциации ролей существует и дифференциация конкретных целей, которые получают одобрение с моральной точки зрения у различных индивидов. Но поскольку общество морально и институционально интегрировано, все они руководствуются при этом одной и той же более абстрактной моделью (pattern). Эта всеми признанная модель используется для оценки того, что выше, а что ниже в применении к индивидам. Она представляет собой, таким образом, удобную точку отсчета для систематизации самой нормативной модели. Самоуважение, которое в первую очередь является следствием того, что человек ведет жизнь, соответствующую моральным нормам, одобряемым им самим, во вторую очередь является уже следствием достижения и закрепления за собой определенного положения в системе стратификации. Эта связь подкрепляется взаимодействием, которое существует в институционально интегрированной ситуации между моральными моделями и эгоистическими элементами мотивации. Актора интересует достижение самых различных целей: гедонистического удовольствия, взаимной привязанности, признания или уважения со стороны других. Естественным результатом интеграции нравственных чувств является зависимость признания или морального уважения со стороны других от того, поступает ли актор в целом соответственно их моральным ожиданиям. Более того, признание и чувственная привязанность в целом сопутствуют друг другу. Потеря морального уважения к какому бы то ни было лицу по меньшей мере затрудняет сохранение эмоциональной привязанности к нему. Потеря уважения или привязанности или того и другого вместе приводит к тому, что и источники гедонистического удовольствия в той мере, в какой они зависят от действий других, иссякают. Несоответствие институционализированным нормам вредит, следовательно, эгоистическим интересам индивида, лишает его источников удовлетворения и помощи со стороны других, а в дальнейшем оно может привести и к «негативным » реакциям других. Последние могут не только отказаться сотрудничать с индивидом, но и активно воспрепятствовать достижению им его целей. Они могут начать подрывать его репутацию, проявлять ненависть и причинять ему ущерб. Все это усиливается еще и тем, что существует потребность «проявлять свои чувства посредством внешних действий»7, переходить от враждебных чувств к открытым поступкам, которые наносят вред интересам действующих лиц. Такие открытые действия тем вероятнее, чем сильнее институционализированы нормы, которым не соответствует неконформный актор, ибо другие акторы питают определенные «ожидания» относительно поведения данного актора и строят на этом свои расчеты. Если эти ожидания обмануты, они не просто «не одобряют» этого, а прямо-таки считают себя «задетыми» и «униженными». 7 Название третьего класса «остаточных категорий» — «residues» у Парето. Наконец, есть много доказательств того, что некоторые из важнейших моральных моделей мы признаем не просто из рациональных соображений. Они прививаются нам с раннего детства и глубоко «внедрены» в нас как часть глубинной структуры нашей личности. Несоответствие им связано не только с риском подвергнуться санкциям извне, но и с опасностью вызвать внутренний конфликт, который приобретает масштабы настоящего бедствия. Таким образом, вопрос заключается не в том, служит или не служит институциональное поведение «эгоистическим интересам» человека. В самом деле, если какой-то конкретный индивид стремится удовлетворить свои собственные эгоистические интересы в этом смысле, то он может сделать это только посредством большего или меньшего конформизма с институционализированным определением ситуации. Но это, в свою очередь, означает, что он должен в значительной степени ориентироваться на шкалу стратификации. Таким образом, его мотивация направлена на то, чтобы «отличиться » или добиться большего признания по сравнению с себе подобными. Такое признание превращается в наиболее важный как для него самого, так и для других символ успеха либо неудачи, которыми заканчиваются его усилия реализовать свои собственные и чужие ожидания и его попытки соблюдать конформизм по отношению к ценностным стандартам. Что касается собственно эгоистического интереса, то само это «отличие» может быть — и часто бывает — важной непосредственной целью действия. Таким образом, стратификация — это один из главных фокусов структурализации действия в социальной системе8. 8 Успех», или «отличие», — это цель, сравнимая по степени своей обобщенности с богатством или властью. То, что действие в социальной системе должно быть в значительной степени ориентировано на шкалу стратификации, внутренне присуще самой структуре социальных систем действия. При этом содержание шкалы, конкретные стандарты и критерии, посредством которых ранжируются индивиды, не одинаковы для всех социальных систем, а крайне разнообразны. Из принятого здесь определения шкалы стратификации следует, что это разнообразие будет функцией более общих различий в Ценностных ориентациях, которые, как можно показать эмпирически, весьма велики у отличных друг от друга социальных систем9. То, что существуют большие различия в ценностях, — это факт установленный. В некоторых случаях установлено также, в чем эти различия заключаются. Однако вряд ли можно сказать, что знаний в этой области накоплено достаточно для того, чтобы мы могли разработать приемлемую классификацию возможных ценностных ориентации, которую можно было бы просто взять и наложить на конкретные черты стратификации. Исходя из того, что существует дифференциальное ранжирование индивидов в терминах ценностей, можно построить классификацию некоторых социально значимых признаков, по которым индивиды дифференциально оцениваются. Такая классификация в свою очередь может быть связана с классификацией системы ценностей, так как последние дают нам обоснование того, почему различение по этим признакам (или отсутствие различения) рассматривается как законное. Можно предложить классификацию, построенную на основе дифференцированной оценки, которая, ни в коей мере не являясь окончательной и исчерпывающей, вместе с тем, как мы убедились, сравнительно конкретна и удобна. 9 Эмпирические примеры широкого диапазона различий в основных ценностных ориентациях можно найти в сравнительных исследованиях Макса Вебера по социологии религии («Gesammelte Aufsatze zur Reli-gionssoziologie», 3 Vols, 1934). Краткое изложение отдельных аспектов этих исследований дано в работе: Parsons Т., op. cit., ch. XIV, XV.
6. Власть (power). Полезно рассмотреть и шестую, остаточную, категорию — власть. Лицо обладает властью лишь постольку, поскольку его способность влиять на других и достигать либо сохранять то, чем оно владег, не санкционирована институционально. Лица, которые обладают властью в этом смысле слова, часто на деле пользуются ею для того, чтобы снискать себе прямое признание в той или иной форме. Более того, власть может быть (и, как правило, бывает) использована для получения узаконенного статуса (авторитета) и символов признания. Статус любого индивида в системе стратификации бщества может рассматриваться как результирующая всех оценок, на основании которых он получает статус по каждой из шести рассмотренных выше шкал10. Следовательно, путем рассмотрения различий в том значении, оторое признает за каждой из этих категорий данная истема ценностей, а также различий в их конкретном одержании можно получить классификацию типов шкал ли, скорее, несколько таких классификаций. Мы сосредоточим здесь внимание на нескольких конкретных примepax, имеющих, однако, большую историческую значимость. Одно из наиболее общих разграничений, которое хорошо работает в данной схеме стратификации, это проведенное Линтоном разграничение между «дескриптивным» и «аскриптивным» (заданным) статусом11. 10 Мы признаем, что эти утверждения содержат постановку проблемы, а не ее решение. 11 См.: Union R. The Study of Man. N.Y. 1936, ch. VII. «Статус» — это термин, относящийся к любому институционально определенному положению индивида в социальной структуре. Положение на шкале стратификации — это только один аспект статуса. Существует заметная тенденция к смещению этих понятий. Связь этой существенной дихотомии и данной схемы не проста и не очевидна. В общем, критерием аскриптивного статуса должны быть происхождение или же биологически присущие индивиду характеристики, такие, как пол, возраст. Но в социально определенной роли, которая соответствует такому статусу, могут быть очень важные элементы ожидаемых от него действий и получаемых в результате владений. Другие владения могут быть связаны с аскриптивным статусом посредством наследования юбственности и побочных доходов от должности, если юследняя замещается аскриптивно, а не в результате достижения. То же самое относится и к авторитету, который может в каких-то случаях прямо наследоваться или может связываться с должностью. Существует, однако, и другая важная взаимосвязь между шестью элементами стратификационного статуса, которая частично совпадает с разграничением статусов на заданные и достижительные, а частично выходит за пределы такого разграничения. Так, в любом из известных нам обществ принадлежность к определенной родственной ячейке — один из основных элементов места индивида в стратификационной системе. Однако существует большое разнообразие в том, как этот элемент реализуется, т.е. в том, как родство бывает связано с другими элементами. Основные элементы во всех структурах родства — происхождение и половой союз12. Индивид становится членом родственной группы либо потому, что он родился в ней, либо потому, что вступил в узаконенный обществом сексуальный союз — брак. 12 См.: Davis К., Warner W.L. Structural Analysis of Kinship («American Anthropologist», vol. XXXIX, N 2). Родственные группы, основанные на происхождении и сексуальной связи, всегда в какой-то мере солидарны, и не только в смысле взаимной помощи и поддержки, но и в том смысле, что они образуют единицы в системе стратификации общества; их члены в некоторых отношениях рассматриваются как равные, несмотря на то, что они, по определению, должны различаться между собой полом и возрастом, а очень часто и личными качествами, достижениями, авторитетом и владениями. Даже если по этим последним основаниям их оценивают резко различно, существует все-таки элемент статуса, принадлежащий им всем в одинаковой степени, в отношении которого признается только такая дифференциация, которая заключается в санкционированных обществом различиях статуса по полу и возрасту. В своем практическом употреблении термин «социальный класс» покрывает существенную часть того, что стоит за этим кардинальным явлением, т.е. за подходом к родственным группам как к солидарным единицам в системе стратификации. Поэтому мы предлагаем здесь определить социальный класс как состоящий из группы лиц, явля-ощихся членами действующих (в данном обществе) род-гтвенных ячеек, которые оцениваются приблизительно эдинаково. Согласно этому определению, классовая струк-гура социальных систем может различаться как композицией действующей родственной ячейки или единиц, составляющих классовые структуры, так и критериями, по которым такие единицы отличаются друг от друга. Классовый статус индивида — это ранг в системе стратификации, который может быть придан ему посредством аскрипции, в силу родственных связей с единицей классовой структуры. Родство, таким образом, всегда было основным аспектом классового статуса индивида. Из этого вовсе не следует, что классовый статус всегда определяется родством. Из этого не следует также, что система ранжирования родственных ячеек может быть объяснена как система, сформированная факторами, которые более всего связаны с родством. Существует тип классовой структуры, в котором рождение в том или ином классе является достаточным критерием для определения ранга индивида на шкале стратификации в течение всей его жизни. Так как наиболее полно этот принцип выполнялся в классовой структуре Индии, то удобно называть этот тип «кастовым». Это такой тип, в котором единственным релевантным критерием классового статуса является происхождение, и структура состоит из иерархически расположенных наследственных групп. Ни приобретенный человеком авторитет, ни его индивидуальные характеристики, ни достижения, ни то, чем он владеет, не могут изменить его ранга. Все иерархические статусы аскриптивны. От этого типа структур идет постепенный переход к полярно противоположному типу — к такому, в котором происхождение совершенно не влияет на классовый статус, и место, которое занимает индивид, определено комбинацией иных элементов13. 13 Это предельный случай, когда класс исчезает Этот противоположный тип можно определить как тип, в котором существует «равенство возможностей». Но следует помнить, что это понятие очень формально. Оно ничего не говорит ни о том, каким образом комбинируются другие пять элементов иерархического статуса, ни о конкретном содержании каждого из них. Группы равных при кастовой системе по природе своей строго эндогамны, так как и муж и жена обязательно должны иметь один и тот же классовый статус. В системе некастового типа муж и жена не обязательно должны быть строго равными по происхождению, они становятся таковыми благодаря браку, и супружеская пара, а также их дети, даже если они равны по происхождению, могут на протяжении своей жизни изменять классовый статус. Вообще говоря, чем выше солидарность в родственных группах, особенно в отношениях между поколениями, тем ближе вся классовая система к кастовому типу. Такой подход к анализу социального класса может пролить свет на некоторые аспекты классовой структуры современного американского общества. По-видимому, существуют два главных элемента в шкале стратификации, которая доминирует в современной Америке. Мы определяем статус в значительной степени на основании достижения в профессиональной сфере, которая в свою очередь организована преимущественно в терминах универсалистских критериев эффективности исполнения и статуса в функционально специализировавшихся сферах14. Преобладание такой организации профессиональной сферы требует, по крайней мере, в довольно высокой степени «равенства возможностей», что в свою очередь предполагает, что статус не может определяться в основном происхождением или принадлежностью к родственным ячейкам. Но эта профессиональная система, имеющая решающее значение в области стратификации, сосуществует в нашем обществе с сильным акцентом на родственных узах. Ценности, связанные с семьей, особенно брачные гвязи и отношения между родителями и детьми, находят-:я в нашем обществе среди наиболее чтимых. Абсолютное равенство возможностей, как ярко показал Платон, несовместимо с какой бы то ни было солидарностью семьи. То же относительное равенство возможностей, которое есть у нас, совместимо не со всеми видами систем родства, а только с некоторыми из них. Многие данные свидетельствуют о том, что наша структура родства развивается в направлении, обеспечивающем широкую мобильность, которой требует наша профессиональная система, при одновременном сохранении солидарности первичной родственной ячейки. Семья, состоящая из супругов и их несовершеннолетних детей, которая является преобладающей единицей в нашем обществе, из всех видов родственных единиц, по-видимому, позже всех подвергается напряжениям и распаду в результате рассеяния ее членов как географически, так и по шкале стратификации современной профессиональной иерархии. Несовершеннолетние дети не принимаются в расчет, так как их статус в профессиональной системе, а следовательно, и их достижения или отсутствие таковых, не имеют большого значения для статуса семейной группы как целого. Это сводит проблему к вопросу о возможном конкурентном сравнении двух родителей. Если бы оба они равным образом участвовали в конкуренции за профессиональный статус, то могло бы возникнуть очень большое напряжение, опасное для солидарности семейной единицы, ибо в результате конкурентной борьбы они могут оказаться неравными, в то время как очень важно, чтобы они считались равными в своем качестве мужа и жены. Механизмом предотвращения разрушительного для семейной солидарности «обидного сравнения» мужа с женой служит четкое разграничение половых ролей, которое позволяет надеяться, что они не вступят в конкуренцию друг с другом. В принципе такое разделение существует в нашем обществе, и, по-видимому, все, что мы говорили выше, частично объясняет тот факт, что феминистскому движению так трудно ниспровергнуть это разделение. Разделение ролей по полу в нашем обществе проведено так, чтобы во многом отстранить женщину от борьбы за те виды профессионального статуса, которые имеют значение для определения статуса семьи. Если замужняя женщина и занята вне дома, то большей частью в профессиях, в которых она не может вступить в прямую конкуренцию за статус с мужчинами своего класса. Интересы женщины и стандарты оценки, применяемой к ней в нашем обществе, направлены на внешние украшения и на характеристики, связанные с личным обаянием, в гораздо большей степени, чем это имеет место у мужчин. Мужское платье — это по существу униформа, допускающая, в противоположность женской одежде, лишь очень небольшие отклонения в связи с различием вкусов. Это способствует тому, что о мужчинах судят и их оценивают по их профессиональным достижениям, в то время как оценка женщин основана на том, что лежит вне профессиональной сферы. Это различие особенно бросается в глаза в городских средних классах, где конкуренция за классовый статус наиболее сурова. Можно предположить, что это явление функционально связано с поддержанием семейной солидарности в нашей классовой структуре. Эта гипотеза подтверждается двумя совокупностями фактов, противоположных друг другу. С одной стороны, в таком обществе, как Франция XVIII века, где тон задавала наследственная аристократия, оба пола в высшей степени были озабочены тем, чтобы отличаться личным обаянием и привлекательностью. Это, по-видимому, было вызвано наследственным характером статуса, в силу чего ни один из полов не участвовал в сильной конкуренции за статус в сферах, подобных современной профессиональной сфере. С другой стороны, во многих сельских и крестьянских обществах ни тот, ни другой пол, по-видимому, вовсе не ориентированы в этом «аристократическом» направлении. Это наводит на мысль, что в нашем городском обществе, с его атмосферой конкуренции, качества и достижения женщины в своей роли приобретают значение символов статуса семьи, элементов ее образа жизни, отражающего уважение, которым она пользуется. С другой стороны, роль мужчины заключается в первую очередь в том, чтобы определить статус своей семьи, «найдя свой уровень» в профессиональной среде. Из того, что родственные связи являются первичным критерием классового статуса индивида, не следует, однако, что классовая структура общества может быть объяснена биологически. Напротив, все факторы, входящие в социальные явления, вообще являются prima facie важными для определения конкретных структур родства. То же самое можно сказать и о классе. В кастовой системе индивид не может изменить своего статуса, данного ему происхождением, но отсюда вовсе не следует, что остальные элементы не имеют никакого значения для сохранения данной кастовой системы и что крупные изменения, происшедшие с одним или с несколькими из этих элементов, не приведут к изменению этой системы. В открытой классовой системе факторы, приводящие к изменению классового статуса родственных групп, состоят именно из некоторой комбинации упомянутых остальных элементов. Существует очень сложная система символических взаимоотношений, в которой первичные критерии статуса различным образом усиливаются вторичными его критериями и символами15. Что касается первичных критериев статуса, то в их поисках мы должны обращаться к общей, всеми признанной системе ценностей общества и к ее истории. 14 Т. Веблен (Veblen T. The Theory of the Leisure Class. N.Y., 1899) обращал внимание на некоторые специфические характеристики женской роли, но не связывал их с функциональным равновесием социальной структуры. Кроме того, то, что Веблен понимает под «потреблением напоказ», это только один из аспектов женской роли, и притом такой аспект, который связан более со слабостью интеграции, чем с самой основной структурой как таковой. 15 Это деление на первичные и вторичные критерии слишком упрощенно. Для многих целей эта классификация нуждается в дальнейшем уточнении. Наряду с тем, что эти элементы имеют значение как критерии, многие из них могут иметь значение и как каузальные факторы при распределении индивидов по статусам и при изменении асей системы стратификации. В пределах данной статьи невозможно вдаваться в рассмотрение этой весьма сложной проблемы. Вторичные критерии или символы гораздо чаще бывают результатом стечения конкретных исторических обстоятельств, которые были потом закреплены в традициях. Первичные критерии расцениваются сами по себе и представляют признаки индивида, определяющие статус последнего в соответствии с господствующей системой ценностей. Вторичные критерии обычно сопутствуют первичным или вытекают из них. Происхождение, разумеется, играет исключительную роль среди первичных критериев классового статуса в любой системе, приближающейся к кастовому типу. Но, по-видимому, одно лишь происхождение никогда адекватно не определяет социальную роль и, следовательно, качества владения, достижения, авторитет, ожидаемые от занимающего данный наследственный статус. Существует, скорее, сложная комбинация всех этих характеристик, аскриптивно передаваемых тому, кто занимает такой статус. Прекрасный пример — сенатская аристократия Римской республики. Фактически, а не формально она была наследственной группой, ибо только члены семей сенаторов могли избрать для себя карьеру, которая вела к высшим государственным должностям и в конечном счете — в сенат. «Новые люди » в этой группе появлялись крайне редко. При этом молодой римлянин, принадлежавший к данному классу, должен был вести жизнь в соответствии с жестко определенным стандартом. Ему нужно было пройти военную и государственную службу, быть хорошим солдатом, продвигаться с должности на должность, обладать добродетелями римского аристократа — все это было обязательно для такого молодого человека. Имущество частью наследовалось, частью же приобреталось при вступлении в Должность. Римский аристократ был далек от того, чтобы просто почивать на лаврах своего происхождения, он был обязан подчиняться очень строгой дисциплине, и от него ожидали самых высоких достижений. Никто из полководцев, руководивших ранними римскими завоеваниями сначала в Италии, потом в Карфагене и отчасти в Греции и на Востоке, не был профессиональным военным в нашем смысле слова, а был лишь аристократом-дилетантом, становившимся военным потому, что это было частью его аскриптивной роли. Это свидетельствует о большой силе такого рода аскриптивных стандартов. В некоторых отношениях экстраординарная дисциплина, поддерживавшаяся у спартанцев, дает еще более разительный пример. Суть же вопроса заключается в том, что комбинация элементов, не связанных с происхождением, превращается в часть аскриптивного стандарта, по которому, согласно ожиданиям общества, будет жить обладатель статуса. Хотя в этих условиях происхождение, разумеется, является первичным критерием статуса, тем не менее главные «добродетели» аскриптивного стандарта в такой же степени первичны. И коль скоро статус индивида предопределен его происхождением, эти добродетели становятся главными точками, на которые направлено социальное давление, поддерживающее этот стандарт. Богатство, однако, редко бывает первичным критерием. Но оно может играть важную вторичную роль при создании, например, определенного «образа жизни», который ожидается от члена аристократической группы. Минимум богатства обязателен для поддержания такого образа жизни; необычайно же большое состояние может быть источником исключительного престижа, давая своему владельцу возможность выделиться во многих символически важных отношениях. Иногда может случиться, что экономическая система изменяется, ставя под угрозу положение такой аристократии одновременно в силу того, что люди неблагородного происхождения получают возможность приобретать многие из символов аристократического статуса, и в силу того, что члены аристократических семей лишаются возможности поддерживать эти символы. Яркий пример: неуклонный упадок спартанских семей из-за неспособности вносить свой пай в общую трапезу. В том случае, когда статус в основном замещается посредством достижения, складывается совершенно иная ситуация. Происхождение тогда не может быть первич- ным критерием и является только практическим преимуществом, состоящим в изначальном неравенстве возможностей, сохраняя в этом отношении огромное значение в нашем обществе и являясь одним из главных механизмов, посредством которых поддерживается относительная стабильность системы стратификации. Но в нашем обществе, не считая наследственных групп, стоящих во главе определенных сфер деятельности, главный критерий классового статуса — это профессиональные достижения мужчин, если за норму принять женатого мужчину, имеющего несовершеннолетних детей. Авторитет имеет определенное значение как необходимое средство для выполнения профессиональных функций, но помимо этого он служит одним из главных критериев престижа профессионального статуса. Авторитет, в особенности же авторитет должности16, имеет также значение награды за прошлые достижения, предполагая, что, как правило, чем выше достижения, тем выше вознаграждение. Допущение к выполнению более «высоких» функций и наделение соответствующим авторитетом означает признание прошлых достижений данного индивида и способности его добиваться все новых достижений. Таким образом, авторитет и должность превращаются во вторичные символические критерии статуса в силу того, что они традиционно ассоциируются с достижениями. Но раз они достигли такого значения в качестве критерия, то тот, кто занимает данную должность, может пользоваться ее престижем независимо от того, есть ли у него в активе действительные достижения или их нет. 16 Не только политической должности, но и 8 еще большей мере — должности, занимаемой в предпринимательских корпорациях и в других «частных » объединениях. Вопрос о богатстве как критерии статуса в нашем обществе несколько более сложен. Вопреки мнению большей части населения нашей страны, богатство не является первичным критерием, если подойти к этому вопросу с позиций общепризнанной системы ценностей. Подобно должности, оно получает значение прежде всего в качестве символа достижений. Но своим особо выдающимся значением оно обязано некоторым специфическим качествам нашей социальной системы. А именно: исходя из основных этических принципов, подчеркивающих индивидуальные достижения в качестве первичного критерия стратификации, мы создали экономическую систему, которая в невиданной до сих пор степени зависит от «бизнеса », или «предпринимательства ». Наше общество в профессиональном отношении сильно специализировано. Мера достижений специфична для каждой сферы деятельности. И потому трудно сравнивать друг с другом достижения в различных сферах деятельности. Разумеется, существует очень упрощенная общая шкала престижа профессий, которая относительно независима от дохода. Квалифицированный труд расценивается выше неквалифицированного; функции, предполагающие интеллектуальную деятельность и наличие высшего образования, ставятся весьма высоко. Власть над другими людьми расценивается высоко, и тем выше, чем больше ее объем. Но в предпринимательской экономике непосредственной целью деловой политики должно быть, естественно, улучшение финансового положения предприятия. Независимо от технического содержания предпринимательской деятельности, прибыль выступает основным критерием успеха. Неудивительно, что то же самое в значительной степени верно и относительно самих индивидов, участвующих в бизнесе. Следовательно, в довольно широких границах прямой дифференцированной оценки профессий и достижений как менеджериальных, профессиональных, квалифицированных, неквалифицированных и др. существует иерархия по доходу, которая в целом соответствует иерархии, основанной на прямой оценке17. Эта иерархия дохода образует наиболее удобную исходную точку для определения статуса индивида или семьи. 17 Проследить, как эта связь возникает, — интересная социологическая про-блема. Пока что можно сказать лишь то, что обычное экономическое объяснение этого явления хотя и верно до определенной степени, но для решения всей проблемы совершенно недостаточно. Это объяснение должно быть в значительной степени институциональным. Более того, внутри любой отдельной тесно связанной группы она вполне адекватна в качестве критерия, так как более высоко оцениваемые профессии — это также и лучше всего оплачиваемые профессии. Но в такой сложной системе, как наша, адекватность подобного критерия сомнительна. В частности, дело усложняется в связи с наличием института наследования собственности и различных способов «делать деньги» (которые вряд ли законны с точки зрения господствующей системы ценностей), а также множества случайных возможностей, которые представляются для этого в условиях резких изменений и флуктуации системы бизнеса, относительно свободной от оков традиции. Происходит, таким образом, то же самое, что и в случае с авторитетом. Богатство, которое обязано своей ролью критерия статуса главным образом тому, что оно есть результат деловых достижений, приобретает определенную независимость. Владелец богатства начинает требовать статуса, и это требование может быть признано независимо от того, есть ли у него в активе соответствующие достижения. Все это еще более осложняется в нашем обществе тем, что существует так и не преодоленная полностью традиция уважения к унаследованному богатству, в соответствии с которой статус носит аскриптивный характер, и богатство тут уже не рассматривается как результат достижений его обладателя. Но, кроме того, богатство в «индивидуалистическом» обществе имеет еще одно специфическое значение. Когда статус аскриптивен, то, как правило, существуют очень точно определенные стандарты, согласно которым люди должны жить. Для каждой группы существует нечто вроде «потолка » соответствующих достижений, хотя на практике, конечно, люди в различной степени приближаются к этому «потолку ». Что же касается статуса, основанного на достижении, то здесь — другая ситуация. Достижение конкурентно совсем по-иному. Существует более или менее неопределенная шкала степени совершенства в любом отдельно взятом направлении. Даже если в профессиональной группе (например у медиков) установлен достаточно хорошо определенный минимум компетентности, то вверх от этого минимума идет постепенный переход в виде усеченной пирамиды, направленный к вершинам данной профессии. То, что деньги являются бесконечно делимым количественным средством измерения, сделало их особенно удобным критерием для обозначения разных ступеней в такой градуированной пирамидальной структуре, особенно там, где практически нет других общих мер, подобных непосредственным техническим критериям или же иерархии поддающихся прямому сравнению должностей в организациях. В самом деле, повсеместно принято выражение «человек, стоящий 25 000 долларов», хотя все сознают, что это — не единственная адекватная мера статуса. Как и в том случае, когда мы имеем дело с аскрип-тивным статусом, роль денег как критерия статуса усиливается здесь тем, что их трата, в свою очередь, влияет и на другие символы статуса. Хотя «жизненный уровень» любой группы должен включать ее внутренние потребности, такие, как еда, жилье и т.д., несомненно, чрезвычайно важным компонентом жизненного уровня везде является символическое значение, которое имеют многие предметы этого «уровня» для статуса. Можно сказать, что есть два типа ситуаций, в которых символическое значение этих предметов, по-видимому, даже более важно, чем все прочие. Это ситуация, в которой находится аристократия, так как ее представители придерживаются стиля жизни, совершенно отличного от того, который свойствен всему остальному населению страны. Это ситуация, также характерная для групп, находящихся в состоянии острой конкурентной борьбы за достигаемый статус (когда статус в значительной степени в каждый данный момент времени либо относительно неустойчив, либо только что обретен, либо то и другое вместе). Возможно, что никогда в истории такое огромное число людей не «делало карьеру», как в США в начале XX века. Очень важно отметить также, что различные компоненты жизненного уровня, которые являются символическими для статуса, выступают в этой функции в первую очередь по отношению к классовому статусу, а не к другим аспектам статуса членов семьи. Это следует из того факта, что доход локализуется в семье как единице. Очень интересно было бы при изучении семейных бюджетов выявить различные вещи, которые принято считать необходимыми каждому из членов семьи для повышения или поддержания классового статуса семьи как целого. Нами уже отмечалась трудность нахождения общей меры дая статуса, когда первичным критерием выступает профессиональное достижение. В какой-то степени, разумеется, в нашем распоряжении имеются такие меры. Прежде всего это довольно неопределенные шкалы прямых оценок и дохода. Они отражают нечеткость существующей шкалы стратификации, которая позволяет говорить о том, как расположены данный индивид или семья относительно других, лишь в приблизительном и весьма расплывчатом смысле. Существуют достаточно широкие границы уровня жизни, в которые может попасть каждый человек, имеющий определенный минимум дохода, независимо от его относительного статуса. Это можно сказать, например, о многочисленных возможностях, доступных «публике». В отелях, ресторанах, театрах и т.д. может бывать каждый, кто в состоянии оплатить расходы, надлежащим образом вести себя и быть соответственно одетым. Но такой минимум, необходимый для того, чтобы пользоваться определенными возможностями, имеют люди, принадлежащие к весьма разнообразным классовым статусам. Это, по сути дела, один из примеров весьма широкого круга явлений, сопряженных с тем, что очень многие контакты в нашем обществе являются «частичными» или «сегментарными» и касаются только одной сферы интересов и ценностей, в известной мере не совпадающей с классовым статусом. Другой пример — относительный недостаток интеграции между структурами общества, основанными на вполне определенной стратификации (как это имеет место у профессиональных групп, члены которых находятся в регулярном повседневном контакте), и «общинами» людей, взаимоотношения которых не определены с достаточной степенью точности. Такая неопределенность, наряду с другими обстоятельствами, имеет два важных следствия для функционирования индивидуалистической социальной системы. Во-первых, когда сравнительно непредсказуемые стечения обстоятельств в экономической и социальной ситуации приводят к противоречию между статусом по доходу и профессиональным статусом, определяемым иным способом, то в известных пределах система не испытывает слишком большого напряжения. Например, все согласятся с тем, что различие между верхними границами доходов, получаемых предпринимателями и юристами, с одной стороны, и преподавателями университетов и министрами с другой, не точно определяет относительный престиж обладателей этих статусов. Всемирно известный ученый, будучи профессором университета с доходом в 10 000 долларов, не только достиг вершин в своей профессии, но и равен по статусу юристу крупной корпорации, который имеет в десять раз больший доход. Но пока ученый в состоянии поддерживать «респектабельный» уровень жизни, принимать у себя друзей, соответствующим образом одевать семью и дать хорошее образование детям, для него сравнительно безразличен факт, что он не может позволить себе тех излишеств, которые может позволить обладатель стотысячного дохода. Он просто не конкурирует в области «потребления напоказ», которое возможно для юриста, но невозможно для него18. 18 Это не значит, что описываемое противоречие не приводит к определенному напряжению, которое, по-видимому, больше должны чувствовать жена или дети ученого, чем он сам. Существует также и другой аспект, в котором указанная неопределенность функционально важна для нашего общества. Если мы хотим избежать серьезной дискредитации институциональной модели, которая обосновывает классовый статус профессиональными достижениями человека, в нее необходимо ввести известное пространство для классовой мобильности. Но это означает, что неизбежен процесс «дисперсии» по классовой структуре людей, принадлежащих к одним и тем же группам родства. В частности, дисперсия может отделить друг от друга родителей и детей, братьев и сестер. Например, сын может продвинуться вверх очень сильно по сравнению с отцом, и братья могут стать далеко не равными. По-видимому, эта проблема решается за счет ослабления, по крайней мере частичного, самой структуры родства: первичной единицей родства становится семья, состоящая непосредственно из родителей и их несовершеннолетних детей. Узы, связывающие взрослых детей с родителями и взрослых братьев с сестрами, существенно ослабевают. И прежде всего не поддерживаются больше постоянные ежедневные связи «общины», неизбежные между теми, кто ведет общую жизнь и имеет общее хозяйство. Это, разумеется, не означает, что такие связи потеряли всякое значение. Трудно представить себе, чтобы такие сильные чувства, как те, что возникают между родителями и детьми в период несовершеннолетия детей, можно было бы просто отбросить при вступлении детей в зрелый возраст без всяких серьезных последствий. И в действительности они сохраняются. Нечеткость нашей классовой структуры выполняет роль своего рода смягчающего механизма. Ибо то, что взрослые дети, как правило, живут своим отдельным хозяйством, связано с тем, что они в значительной степени являются членами независимых «общин». Их отношения становятся в высшей степени сегментарными. Когда один из них навещает другого, то, с точки зрения «общинных» отношений последнего, он «аутсайдер», чужой. Пока расстояние между ними не слишком велико, нет необходимости очень четко определять классовый статус, как это пришлось бы сделать, если бы они были постоянными участниками одного и того же ряда непосредственных «общинных» отношений, одного и того же «особого поля». Конечно, в разговорах и сплетнях статус этих двоих будет сравниваться, но это сравнение не будет иметь такого значения, как если бы оба родственника принадлежали к одной общине. Например, если два брата учатся на одном факультете в одном и том же университете, вопрос об их относительном статусе стоит очень остро. Но если один из них физик в Бостоне, а другой — предприниматель в Чикаго, такой вопрос вряд ли возникает вообще, пока различие их "успехов" не станет очень заметным. Можно сказать, следовательно, что нечеткость нашей классовой структуры в значительной степени служит защитой остатков бывших, более широких отношений родства от разрушения в обществе, в котором классовая мобильность имеет основное функциональное значение. Можно, пожалуй, ожидать, что там, где в любой частной ситуации технические критерии достижения имеют особое значение в профессиональной иерархии, эта нечеткость классового статуса будет особенно заметной, вплоть до того, что со стороны может показаться странной. 1940 Современное состояние и перспективы систематической теории в социологии* |