Традиции серебр. Традиции серебряного века в поэзии 1920-х годов. Традиции серебряного века в поэзии 1920х годов проблема общечеловеческих ценностей в лирике М. Волошина, Б. Пастернака, М. Цветаевой План
 Скачать 88.71 Kb.
|
|
Традиции «серебряного века» в поэзии 1920-х годов: проблема общечеловеческих ценностей в лирике М. Волошина, Б. Пастернака, М. Цветаевой План: 1.Судьбы модернистских поэтических традиций после Октября 2. Эстетические принципы поэтов – продолжателей традиций серебряного века 3. М. Волошин: позиция и поэтика. Книга стихов «Неопалимая купина» 4.Импрессионизм Б. Пастернака. Книга «Сестра моя – жизнь» 5. Лики лирической героини в книге М. Цветаевой «Лебединый стан» Максимилиан Волошин (1877 – 1932) М. Волошин – поэт Серебряного века, хотя он несколько старше поэтов-современников. Это очень яркая, ренессансная личность, человек богатейшей культуры. Говоря о нём, один мемуарист отмечает его «зевсоподобие», другой пишет об эстете с внешностью кучера, третий вспоминает Пана, добродушного колдуна славянского язычества, четвёртый характеризует как русского Санчо Пансу. В этих сравнения акцентирована очевидная несовременность того, кто казался то чудаком, то чудодеем. Полгода он провёл в Средней Азии, которая, по его признанию, сформировала в нем такое широкое, почти что мистическое мышление. Потом он пешком прошёл почти всю Европу: побывал во всех городах, во всех музеях, во всех храмах, которые ценятся в мировой и отечественной культуре. Лично знакомился со всеми молодыми экспериментаторами, поэтами, художниками, музыкантами, которые в это время бурно заявляли о себе и в Париже, и в Риме, и в Берлине. Позже в Крыму, в Коктебеле, на самом берегу великолепной коктебельской бухты, в доме, который построила его мать, он сам создал очаг культуры. Туда приезжали молодые художники, поэты, артисты, они собирались вечером, читали друг другу стихи, общались. Есть люди, которые притягивают к себе другие орбиты. Волошин, в силу его большой культуры, был интересен всем. Его поведение было всегда нестандартным, он и одевался необычно: в Крыму носил полотняную рубаху-хитон, сандалии и полынный веночек. Он вообще утверждал, что место, где он жил, Киммерия – восточный край юга Крыма – это легендарный край, это страна амазонок. У него был кусок корабля, и он всем говорил, что это корабль Одиссея. Широко известна склонность Волошина к розыгрышам и мистификациям. Гимназистом он мог послать матери собственные стихи под видом перевода из Гейне, а мог под придуманной фамилией направить в журнал обойдённые хрестоматией стихи Пушкина. Одна из самых громких его мистификаций – создание поэтессы Черубины де Габриак. Об этом случае так писала М.Цветаева: «Жила-была молодая девушка, скромная школьная учительница Елизавета Ивановна Дмитриева, некрасивая, хромая. В этой девушке жил жестокий дар, который не только не хромал, а, как Пегас, земли не знал. М.Волошин дал этому дару землю, безымянной – имя. В журнал «Аполлон» стали приходить стихи, переложенные то листком маслины, то тамариска от красавицы, богатой католички Черубины де Габриак. И началась эпоха Черубины де Габриак, в которую влюбился весь «Аполлон». Впоследствии, когда обман был раскрыт, это обернулось настоящей дуэлью Волошина и Гумилёва. К счастью, обошлось без крови. Это все был Волошин не просто поэт, он является явлением культуры. Он организатор культуры, культурный лидер, опекун. Вместе с тем, будучи поэтом, он был человеком очень рациональным, который все подвергал глубокому анализу, вырабатывал свое кредо поэта. Причем, это кредо и сближает его с поэтами Серебряного века, особенно на ранних порах с символистами, и отделяет. Уже будучи сложившимся поэтом, в 1917-м году он написал стихотворение «Подмастерье», в котором попытался сформулировать основные принципы своего «творческого поведения». Первое, что, по мнению Волошина, должно определять поведение настоящего поэта, - это самоотречение. Это рождение слова через молчание. Такое слово несёт всю полноту сознания, боль, чувство. Также звучит мысль о том, что поэт всей своей жизнью платит за знание. Следующий тезис: настоящий поэт – лирик – это тот, кто, вглядываясь в окружающую действительность, постигает самого себя. Волошин ощущает огромный, вселенский масштаба своей души: … ты не сын земле, Но путник по вселенным… Ибо он помнит свою миссию: «ты – освободитель божественных имен». И отсюда, поэт выступает представителем всего рода людского, осуществляет главную миссию, ради которой человек вообще является на белый свет. Зачем человек является на белый свет? Волошин в «Подмастерье» так отвечает на этот вопрос: … что человек рожден, Чтоб выплавить из мира необходимости и разума – Вселенную Свободы и Любви… Итак, поэт именно вопреки необходимости находит возможности свободы, и вопреки разуму, рациональному началу, находит возможность существования по законам любви, который сильнее, могущественнее законов разума. Но сам Волошин, который достаточно скептически формулировал свое отношение к разуму, считал, что он сужает человеческую мысль, что он прагматизирует сознание, был глубоко рационален как художник. В его поэзии на первом месте стоит мысль. Сюжет его стихов составляет динамика размышления, поиск ответов на мучительные вопросы. Волошин считал, что ему «надо осознать и осмыслить поэтическое творчество, узнать его законы, овладеть ими, пройти образование». В его жанрах часто господствуют формы рационалистические. В частности, он нередко обращался к жанру сонета. У него есть венок сонетов под названием «LUNARIA». Венок сонетов – это сложный жанр: 15 сонетов, сцепленных между собой, 1-ое и последнее стихотворение связаны, а 15-й состоит из первых строк всех 14-ти сонетов. Во вступительной статье о Волошине Лев Озеров, известный нам как поэт и переводчик писал: «взгляд на мир с высоты тысячелетия культур разных народов становится главенствующим у Волошина в пору его творческого созревания. Судьбы народов Земли, самой Земли в кругу светил - вот, что его интересует в первую очередь». Такой масштаб художественного видения заявил молодой Волошин в своих стихах, которые стал писать в 25 – 26 лет? Вот строки из стихотворения 1903-го года: Как ядро к ноге прикован Шар земной. Свершая путь, Я не смею, зачарован, Вниз на звезды заглянуть. Какой это титан, у которого к ноге, как у каторжника, прикован шар Земной, который с высоты на звезды смотрит! Вместе с тем, у него с ранних стихов отмечают удивительную пластичность художественных образов, причём в своей изобразительности окружающего мира Волошин по-своему антропоморфичен, т. е. он воспринимает эту природу – окаменевшие хребты, горы, которые его окружают в Коктебеле, как некое живое существо: В гранитах скал – надломленные крылья, Под бременем холмов – изогнутый хребет. У Есенина антропоморфизм – очеловечивание живности, а тут – очеловечены хребты, камни, скалы, вершины. Более того, у Волошина есть немало образов, где в изгибах гор, в оттенках скал, в рельефе хребтов его лирический герой узнает себя. Марина Цветаева говорила, что «творчество Волошина – это плотное, весомое, почти что творчество самой материи». Аделаида Герцык – известная поэтесса, сказала о Волошине, о его поэзии, что «в ней меньше моря, чем материка, и больше берегов, чем реки». Это характеризует его пластичность. В нем изобразительное начало занимает доминирующее начало. Видение у Волошина планетарное. Но особенность волошинской поэтики состоит в том, что планетарное видение, антропоморфность неживой природы сочетается с удивительно тонкой конкретностью предметных деталей. Озеров говорит о том, что «в стихах Волошина наблюдается диффузия ощущений и чувств». Кроме высокой оценки волошинской пластики в его поэзии отмечали необычайность ритма. Особенно это касается позднего Волошина, когда у него появился верлибр, который не вполне характерен для русской поэзии. Но и на более ранних стадиях его стих не скован жесткими нормами силлабо – тоники. Он очень гибок. Шенгели – известнейший наш поэт и переводчик – так высоко оценивал ритм Волошина: «Своеобразный и богатый, он в каждой строке переливается по-иному, в точности соответствуя всем изгибам логического рельефа». Ритм у Волошина тоже подчинен сюжету мышления. Озеров подчеркивал, что не только ритм, но и мелодика стиха у него подчинена мысли: «Мелодика стиха подключена к системе его зрительных образов, к звукописи, к мысли». С тех пор, как отроком у молчаливых, Торжественно пустынных берегов, Очнулся я. Душа моя разъялась. И мысль росла, лепилась и ваялась По складкам гор, по выгибам холмов. Вот так у него и ритм, и мелодика стиха идет – по складкам мысли, по выгибам силлогизмов. Будучи личностью с могучим духовным содержанием, Волошин, конечно же, остро переживал все, что происходило вокруг него, в мире и в России. В отличие от рафинированных поэтов, которые, действительно, жили в «башне из слоновой кости», в мире зыбких образов, Волошин жил в истории. Он очень серьезно изучал историю России. Он глубоко проникал в процессы, в ней протекавшие. Когда в России стали проходить страшные исторические катаклизмы, он реагировал на эти события очень глубоко, основательно и масштабно. В своей автобиографии он впоследствии писал: «Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали. Я это ожидал давно и в формах еще более жестоких». Он был среди тех, кто ожидал возмездия (Блок, Брюсов), но они ожидали возмездия в предстоящих мистических ощущениях. А он это выводил из закономерностей Российской истории. Когда поэт узнал, что в России происходят страшные события, он сразу же вернулся с Запада, чтобы быть вместе с ней. Во время гражданской войны он жил в Крыму и отказался эмигрировать на последних кораблях Врангеля: «Когда мать смертельно больна, ее дети остаются при ней». Когда белая контрразведка арестовала красного генерала Маркса, Волошин добрался до Краснодара и добился того, чтобы этого генерала освободили. Когда красные пришли в Крым, Волошин у себя в доме прятал в подвале белых офицеров, не давая их убить. В одном из писем той страшной поры поэт задаётся совсем не риторическим вопросом: «Кто меня повесит раньше: красные за то, что я белый, или белые – за то, что я красный?» Поводы для столь категоричного вердикта у обеих сторон были. Позицию Волошина так характеризует М.Цветаева: «Макса Волошина и революцию дам двумя словами: он спасал красных от белых и белых от красных, вернее, красного от белых и белого от красных, то есть человека от своры, одного от всех, побеждённого от победителей». Есть и другие материалы, которые чётко отражают его позицию. В журнале «Урал», 1990 г., были опубликованы статьи Волошина, которые печатала белая газета «Таврический голос» в Крыму. В этих публикациях было сделано следующее редакторское предуведомление: «Во время гражданской войны редакция с взглядами талантливого поэта абсолютно не согласна, но печатает статью ввиду ее оригинальности». В частности, в статье «О цареубийстве» Волошин объясняет, почему, по его мнению, «не надо шибко горевать из-за того, что произошло свержение царя Романова». Он понимает, что убивать людей нельзя, но то, что произошло, к сожалению, - закономерность. В статье «О русской революции и грядущем единодержавии» Волошин пишет: «На нас сражаются призраки, сама революция нелепа. Для нее нет никаких данных в России: нет ни капитализма тут, ни рабочего класса… Сражаются призраки, но льется живая русская кровь. На наших глазах совершается великий исторический абсурд, но в этом абсурде мы должны найти смысл и указание». И вот этот «смысл и указание» он ищет почти как Блок в «Скифах»: у России есть миссия – взять на себя груз всех страданий человечества, быть мостом между Европой и Азией и т. д. Как же развивалось его творчество в годы гражданской войны? Викентий Викентьевич Вересаев, который тоже в годы гражданской войны жил в Коктебеле, очень точно охарактеризовал творчество Волошина в годы гражданской войны: «Революция ударила по его творчеству, как огниво по кремню, из него посыпались искры, великолепные искры, как будто совсем другой поэт явился: мужественный, сильный, с простым и мудрым словом». Почему в годы гражданской войны появились самые сильные, самые яркие стихи Волошина? Потому что он очень остро переживал происходящее, сознавал трагизм революции. Его отличало решительное неприятие той страшной, фантастической, звериной жестокости, которой была отмечена революция и гражданская война именно в России. Отсюда его попытка осмыслить, понять то, что происходит, найти какое-то знамение в происходящих событиях и, может быть, исход из них. В течение 1917 – 1920-го годов он написал книгу стихов «Неопалимая купина», где есть два великолепных цикла: цикл «Личины» и цикл «Усобица». Сам Волошин так объясняет свое творчество после 1917-го года: «Темой моей является Россия во всем ее историческом единстве». Это не просто история, а закономерность, спаянность в России прошлого и настоящего, причинно-следственные связи между тем ужасом, который творится сейчас, и теми зачатками насилия, которые были и при Петре, и при Николае Первом и т. д. Главная установка Волошина – видеть историю России целиком, во всех ее проявлениях, во взаимозависимости причин и следствий. В своих стихах, в которых преломилось его переживание революции и гражданской войны, Волошин ярко проявил свою творческую индивидуальность. Здесь виден поэт-рационалист. Его лирика аналитична. В чем проявляется аналитичность Волошина? Во-первых, лирика его насыщена точными и острыми наблюдениями над тем, что нового происходит сейчас в России. Прежде всего, он зафиксировал в своих стихах разнообразные человеческие типы, которые выкристаллизовались в хаосе революции и гражданской войны. Один из этих типов - красногвардеец. (Стихотворение «Красногвардеец» (1917)). Скакать на красном параде С кокардой на голове В расплавленном Петрограде, В революционной Москве. В бреду и в хмельном азарте Отдаться лихой игре. Стоять за Родзянку в марте, За большевиков в октябре. … Палить из пулеметов: Кто? С кем? Да не все ли равно – Петлюра, Григорьев, Котов, Таранов или Махно… Слоняться буйной оравой. Стать всем своим невтерпеж, - |