Три века северной столицы
 Скачать 2.75 Mb.
|
|
Всего в первой четверти XVIII в. в России было построено около 900 военных судов, в том числе в Петербурге — 262. Из 48 линейных кораблей, имевшихся в русском флоте в конце царствования Петра I, 23 были построены в петербургском Адмиралтействе, а из 305 галер и полугалер 203 построены на Галерном дворе в Петербурге. За все двадцатилетие царствования Елизаветы (1741—1761) на петербургской Корабельной верфи было построено всего 10 кораблей и несколько мелких судов (меньше, чем в Архангельске). Только за 1740—1747 гг. было недодано Адмиралтейству на нужды кораблестроения около миллиона рублей. Всего в середине XVIII в. в Петербурге и его районе насчитывалось 5 судостроительных и судоремонтных верфей. Заметное оживление в судостроительной промышленности Петербурга наступило только во второй половине XVIII в., когда вновь должным образом была оценена в правящих сферах необходимость сильного флота для России. *** Семен Кирсанов Золотой корабль На золотой игле — кораблик золотой. Лет двести пятьдесят летит он над водой. На полных парусах уходит в море флот. Лишь этот никуда кораблик не плывет. Открыли острова и Берингов пролив, других на берега выбрасывал прилив. Другие подошли и к Северной Земле, и только он один — ни с места — на игле. И столько лет стоять, и видеть чей-то путь, и по такой реке не плыть и не тонуть… Но это ничего. Кораблик терпелив. Смирился он, что жил, морей не переплыв. А я вот за него испытываю грусть, корабликом таким я сам себе кажусь — без рейсов и морей, поставленным на шпиль, но позолотой всей осыпавшимся в пыль… Бывает, что и грусть… Но ты не прав, поэт, кораблик-то пришел к нам из Петровых лет, и Новую Страну открыл у невских вод, и дальше — в добрый путь кораблик поплывет. По компасу звезды плыви в вечерней мгле, кораблик золотой на золотой игле! 1958 г. *** Адмиралтейский шпиль как бы перекликается через Неву со шпилем Петропавловской крепости, и они служат ориентирами судам, следующим по широкому руслу Невы. Великое произведение архитектуры никогда не бывает только зданием. В нем узнает себя целый город… ПЕРВЫЕ ЖИТЕЛИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА Питер бока повытер. Кто же эти люди, пришедшие в столь гиблые места и возводившие такую красоту? Первыми русскими, вступившими на берега Невы, были солдаты, с которыми Петр I совершил свой поход из Шлиссельбурга к устью Невы весной 1703 г. Они же стали и строителями крепости. Вместе с солдатами крепость строили местные жители — финские и ингерманландские крестьяне. Пригнали сюда и пленных шведов. Но солдат и местных жителей было слишком мало для свершения такого грандиозного замысла. С самого начала надо было решить вопрос об обеспечении строительства рабочей силой. Постройка крепостных сооружений — городов, так называемое городовое дело, была одной из очень старых повинностей тяглого населения Русского государства. Строительство Петербурга исключительное по темпам, масштабу и разнообразию работ представлялось Петру I делом государственно первостепенным. Сюда были переброшены люди, собранные для предполагавшегося обширного строительства крепостных сооружений в районе Ладожского озера и Невы — крепости Шлиссельбурга и др. В 1704 г. в Петербург для «городового дела» вызывается из разных губерний до 40 тыс. работных людей — крепостных помещичьих, государственных крестьян и др. Эти 40 тыс. были распределены на три смены двухмесячной работы с началом для первой смены 25 марта, для второй — 25 мая и для третьей — 25 июля. Такие распоряжения повторяются и в последующие годы, но с 1708 г. вызывались ежегодно две смены, причем работа для каждой смены была определена в три месяца с явкой на работу 1 апреля и 1 июля. Количество людей, ежегодно высылаемых на строительство, не опускалось ниже 24 тыс. На тяглое население падала вся тяжесть не только выделения работных людей, но и полного материального обеспечения их и в пути, и на работе. Выдаваемая этим работным людям плата за работу шла из денег, специально для этой цели собираемых правительством с тяглого населения тех же губерний — с людей, «которые в домех оставались». «А хлеба и запасу тем работным людям взять с собою, — говорится в царском указе, — чем мочно в дороге сытым быть до указанного места и до Санктпетербурга, а больше того хлебных запасов не имать, для того в Санктпетербурге дано будет им ... хлебное жалованье и денег по полтине на месяц каждому...». «Хлебное жалованье» было невелико: «полуосмина муки да круп по малому четверику». Не приходится говорить, что для человека, занятого тяжелым физическим трудом, это «жалованье» было совершенно недостаточным. К тому же и выдавалось оно не всегда полностью. Сама казна уменьшала это содержание, да многое расхищалось и оставалось в руках чиновников. Инструкции указывают и инструмент, с каким должны были отправляться работные люди: топор на каждого человека и на 10 человек долото, бурав, пазник и скобель. Этот набор говорит, что вызываемые работные люди наряду с черной работой должны были выполнять и плотничные работы. Жили в землянках, в шалашах или в наспех сколоченных лачугах. Ни в одном документе петровского времени нет никаких упоминаний о строительстве помещений (хотя бы и временных) для многих тысяч работных людей, ежегодно прибывавших в Петербург. При тогдашнем бездорожье очень трудным и изнурительным был путь от дома до Петербурга, особенно для высылаемых из дальних губерний. Это видно на примере одного из донесений о работных людях Московской, Смоленской, Казанской и Архангелогородской губерний, выполнявших сезонные работы в 1712 г.: из 6597 человек, принятых «приводцами» (назначаемыми для сопровождения работных людей в Петербург из дворян этих губерний) на месте отправки, 14 умерли в дороге, 387 человек заболели и оставлены в пути, а 441 — сбежал по дороге. Не дошло до Петербурга свыше 840 человек, или 2,75%. В 1717 г. был такой случай. Работные люди направлялись в Александро-Невский монастырь. На перекличке и на трех смотрах все были налицо, но в дальнейшем, в дороге, они «собою переменились детьми и братьями своими малыми», и в Петербург вместо взрослых людей прибыло много малолетних. Когда вставал вопрос о существовании всей семьи, приходилось жертвовать малолетними, чтобы дома могли остаться взрослые работники, способные прокормить семью. Вот пример, как доставляли будущих строителей «парадиза» в Петербург. В июле 1712 г. дворянин Яков Пещеряков привел из Азовской губернии партию работных людей. С ним прибыл целый отряд проводников – 44 человека; на работных же людях «для охранения в дороге от побега» были «двоешные» цепи: 410 железных цепей общим весом в 24 пуда. То ли я не молодец, То ли я не Фомка. Как из Питера бежал – Прыгала котомка. В 1707 г. очень много сбежало работников, направленных в Петербург из Белозерского края. Петр I приказал взять членов семей бежавших их отцов, матерей, жен, детей «или кто в домах их живут» и держать в тюрьмах, пока беглецы не будут сысканы. В 1724 г. Петру показалось, что «каторжных невольников ноздри вынуты мало знатны», и он приказал «ноздри вынимать до кости», чтобы в случае побега этих людей можно было узнать сразу же. Правда, в легендах о строительстве осталось совсем не это. В них Петр предстает как заботливый царь-батюшка. Однажды, якобы, Петр в сопровождении князя Меншикова посетил партикулярную верфь, на которой работал молодой парень Петр Щитов. Разговаривая с Меншиковым, Петр не спускал глаз со Щитова, который в это время приколачивал деревянную обшивку к уже готовому шхерботу. Дело в том, что Петр Щитов вколачивал гвозди особенным, каким-то молодецким образом, а именно: наставив гвоздь на намеченное место, молодой плотник слегка ударял молотком по головке гвоздя, а затем уже сильным ударом всаживал гвоздь до самого основания. Все это Щитов проделывал с такой быстротой и ловкостью, что не мог, конечно, не обратить на себя внимание царя, который сам был недюжинный мастер. Прошла ровно неделя. Рано утром, лишь только плотники принялись за работу, как на верфь неожиданно явился Петр. Подойдя к Щитову, который, как и на прошлой неделе, «обшивал» судно, царь молча взял у него молоток и гвозди и принялся вколачивать гвозди с одного удара. Плотники, прекратив работу, с удивлением смотрели на царя, который с необычайной быстротой всаживал гвоздь за гвоздем. Всадив таким образом несколько десятков гвоздей, царь выпрямился во весь свой гигантский рост и промолвил, обращаясь к Петру Щитову: — Спасибо, брат, за науку, это я у тебя научился так гвозди вбивать. — Царь-батюшка, — заговорил тут Щитов, — уж ежели твоя царская милость так велика ко мне есть, то прикажи меня не казнить, а миловать. И молодой плотник вдруг неожиданно упал к ногам царя. Петр, крайне изумившись подобному поступку, успокоил парня и стал его расспрашивать. Оказалось, что Щитова, как и многих других плотников, купили у помещика за 20 рублей и, согласно воле царя, пригнали в Петербург, причем никто не счел нужным справиться, есть ли у него родня или какие-нибудь другие привязанности, а просто схватили и увезли. А у парня на родине осталась невеста Анисья, которую он любил без памяти! — Так что же ты хочешь? — спросил царь, выслушав парня. — Царь-батюшка, прикажи Анисью сюда представить. — Ладно, — промолвил царь и оставил верфь. Через два месяца Анисья была доставлена на Охту и повенчана с Петром Щитовым. Однажды зимой Петру донесли, что один из плотников, некий Гаврило Смирной, нашел на берегах Невы, выше Охтинских слобод, против Александро-Невского монастыря, самородную краску. Государь, узнав об этом, немедленно отправился на означенное место, чтобы лично убедиться в справедливости сообщенного известия. Оказалось, что Смирной действительно нашел самородную краску, вполне пригодную для флота. Государь похвалил Смирного, подарил ему полтину и приказал ему добывать эту краску в свою пользу. Прошла зима, весна, и наступило лето. В один прекрасный день Петр, переправляясь через Неву на Охту, увидал посреди реки плавающего человека. Царя это обстоятельство весьма заинтересовало, так как в то время людей, привыкших к воде, было очень мало. Поэтому государь немедленно направил свою верейку к пловцу, чтобы ближе разглядеть смельчака. Но каково же было удивление Петра, когда он в пловце узнал Гаврилу Смирного, у которого все тело было вымазано густой темной краской. — Куда это ты, Гаврило, плывешь? И почему ты весь в краске испачкан? — Прости, царь-батюшка, это я краску пробую,— ответил Гаврило.— Ежели Нева не смоет ее с меня, стало быть, краска добрая. Государь весело рассмеялся, но, смекнув в то же время, что Гаврило неспроста пустился вплавь, спросил его: — Ну а как же твои дела идут с краской? Этого только и ожидал Смирной. — Ах, царь-батюшка, ожидают меня и краску мою, всяк, кто хочет, берет! — воскликнул Гаврило и поплыл к берегу. В тот же день Петр издал указ: «Охтянину Гавриле Смирному добывать найденную им краску преимущественно для продажи и продавать беспошлинно, а посторонним никому в оных местах краски не брать; буде же из охтинских плотников, кто пожелает оную краску, то дозволить им это с тем, однако, чтобы изыскателю Смирному брать с них за этот труд по нескольку денег с пуда». Благодаря этому указу Гаврило Смирной вскоре сделался богачом. Когда строилось Адмиралтейство, на дворе здания накопилось множество щеп, которые страшно затрудняли проход и тормозили работу. Жителям Петербурга было объявлено, что желающие могут даром брать щепы. Съехалось много телег, и сделалась невыразимая теснота. В это время показался в своей одноколке государь, приехавший поглядеть работы. При въезде на подъемный мост, ведущий в Адмиралтейство, царский денщик закричал встречному возу с щепами: — Эй ты, поворачивай назад! — Молчи! — остановил Петр. — И того-то не можешь рассудить, что нам с одноколкой гораздо легче повернуть назад, чем ему. Тотчас же государь слез с одноколки и с помощью денщика поворачивает ее назад, пропускает воз, садится снова и уезжает. С возом щеп ехал слуга одного секретаря по имени Ларион. Спустя несколько времени Петр снова встретился с ним на том же мосту. Ларион по-прежнему вез щепы. Государь уже въехал на мост, а Ларион только еще подъезжал к нему, и Петр поэтому начал кричать, чтоб он остановился. Ларион не останавливается и продолжает путь. Поравнявшись с возом, государь узнал Лариона и спросил: — Ведь, кажется, для тебя на днях я поворотил с одноколкой, чтобы возможно было нам разъехаться? — Для меня, государь. Я и подумал, что ты всегда так поступать будешь. — Но тогда ты первый въехал на мост и поворотиться тебе было уже неудобно, а теперь ты видел, что я прежде тебя въехал, между тем ты только что подъезжал к мосту, и поворотиться мне было уже неудобно, да я же и кричал, чтобы ты остановился и пропустил меня. Однако ты, несмотря на это, не останавливаясь, все едешь. — Виноват!— отвечал слуга. — Я думал, что ты всегда уступать мне решил… — Так надо, чтобы ты так не думал и не озорничал впредь,— сказал государь и тут же дал ему несколько ударов палкою, приговаривая: — Не озорничай, не озорничай, пропускай того, кто прежде тебя въедет на мост. Петр весьма заботился о сбережении лесов, тогда обильно еще покрывавших окрестности Петербурга, да и вообще всю Россию. При постройках заводов и фабрик император обращал большое внимание на устройство печей главным образом в видах экономии топлива. Однажды, посетив пивоваренный завод Лапшина, царь увидал, как из огромной заводской трубы огонь выбивало высоким пламенем. — Лапшин, я вижу, что ты не думаешь о сбережении дров,— сказал государь,— смотри, сколько понапрасну у тебя их пропадает, ты видишь только под носом, что около Петербурга ныне лесу много и дрова дешевы, а не рассуждаешь, что без бережливости и самые большие леса истребиться могут в самое короткое время. Итак, нужно тебе переделать печь и сделать ее так, чтобы отнюдь не было такой траты дров. Петр потребовал бумаги, начертил план экономной печки и, объясняя его, сказал: — Когда переделаешь печь, то я приеду и посмотрю: нет ли еще какой ошибки. А теперь дай-ка мне молот, я, пожалуй, и помогу начать тебе переделку твоей печи. С этими словами Петр 1 взмахнул кузнечным молотом и развалил несколькими ударами непонравившуюся ему печь. Петр в начале основания Петербурга, который он называл своим «парадизом», был сильно озабочен устройством новой столицы. Он даже издал указ, которым «накрепко» запрещалось в течение известного числа лет строить какие бы то ни было каменные здания во всем государстве, чтобы привлечь и сосредоточить строительные силы и средства в Петербурге. Он был крайне доволен, когда кто-нибудь по собственной инициативе строил в городе или окрестностях какое-либо выдающееся по величине или красоте здание. Легенда гласит, что императрица Екатерина задумала сделать своему державному супругу сюрприз. С помощью архитектора Феретера в 25 верстах от Петербурга выбрали удобное место и возвели увеселительный замок с садом. Государыня назвала эту дачу «сарским селом» по имени бывшей владелицы лифляндской баронессы Сары. Когда Петр возвратился, Екатерина сказала ему, что в его отсутствие нашла, «хотя пустое, но весьма приятное» здоровое место недалеко от столицы, на котором, наверное, он захочет построить себе увеселительный замок. Петр пожелал увидеть это место. В одно прекрасное утро они с Екатериной отправились туда. Петр был изумлен, когда они въехали в ровную, гладкую аллею, просеченную через густой лес, но когда перед глазами появился заново отделанный замок, его удовольствию не было предела. Царь в присутствии всех горячо обнял Екатерину и сказал ей: Превосходное строение! Но с сожалением вижу в нем два больших недостатка — первый, что нельзя взять и тотчас перенести его в Петербург, дабы украсить город, а другой — что нельзя и Петербург перенести на это место. В 1718 г. заведовавший строительными работами кн. А. Черкасский указывал Петру на нецелесообразность использования работных людей в принудительном порядке. Он ссылался на ущерб, который терпело помещичье сельское хозяйство от массового отвлечения рабочей силы на строительство. Многие из привлекаемых на строительство крестьян оказывались в бегах, болели или использовались на непроизводительных работах. Петр учел соображения Черкасского. Со второй половины 1718 г. работные люди, высылаемые из губерний по указу правительства, заменяются людьми, набираемыми по найму. Но это не означало полного отказа от использования рабочей силы в принудительном порядке. Высылка на летний сезон работных людей — строителей — осталась на ближайшие годы в качестве повинности за С.-Петербургской губернией, которая должна была высылать прежним порядком 8 тысяч работных людей. В случае затруднений в выполнении работ людьми, набранными по найму, правительство и позднее прибегало к принудительной вербовке работных людей. Собранные со всего обширного Русского государства для строительства новой столицы, эти тысячи работных людей, привычно и просто организованные в артели по областным землячествам вокруг артельных котлов-очагов, в первые 15 лет жизни Петербурга составляли очень важную часть населения нового города. Они выполняли наиболее трудоемкие и тяжелые работы по выкорчевке леса, осушке болот, подготовке грунта для строительства, по укреплению набережных. Они же выстроили и все возведенные в этот период здания. В гигантской по масштабу, исключительной по трудоемкости и тяжести работе, в результате которой «из тьмы лесов, из топи блат» родилась блистательная новая столица, решающим явился труд многих тысяч работных людей — участников этой грандиозной стройки. На строительстве Петербурга работали также военнопленные шведы. Их в 1712 г. прислали из Москвы и Воронежа 1100 человек. Сложным был вопрос о мастерах и рабочих, необходимых для мануфактурных предприятий Петербурга, и о квалифицированных ремесленниках. Перенос столицы на берега Невы усилил приток переселенцев в новый город. Но этот приток населения ни по составу прибывающих, ни по их численности не отвечал насущным нуждам очень быстро увеличивавшегося города. В связи с перенесением столицы в Петербург последовал ряд царских указов о принудительном переселении в новую столицу «на вечное житье» мастеровых людей, купцов, ремесленников, ямщиков и т. д. Указом от 18 августа 1710 г. предписывалось из всех губерний, из уездов и посадов переселить «на вечное житье» с женами и детьми в Петербург 4720 мастеровых людей. При этом из посадов, т. е. из городского населения, намечалось переселить 260 человек, а остальных — из уездов, т. е. из сельского, в основном крестьянского, населения. Из переселяемых 500 человек предназначались в распоряжение Канцелярии городовых дел, а остальные — в распоряжение Адмиралтейства. Указывались и специальности, какими должны были обладать вызываемые: 1900 каменщиков, 1741 плотник, 226 кузнецов, 200 кирпичников, 50 котельников, 48 пильщиков, 41 бочар, 10 слесарей, «174 — для назначения впредь к выучке в юношеских летах разным ремеслам и 70 молодых людей для выучки в прядильщики». Ведавший Канцелярией городовых дел У. А. Синявин писал, что к 6 июня 1712 г. из назначенных в его ведомство 2500 человек было выслано на вечное житье 2210 мастеровых людей. По прибытии на место в Петербург с работ бежало 365 человек, умерло 61, а 46 не могли быть использованы за дряхлостью. Кроме того, как указывал Синявин, в числе высланных имелось 629 мастеровых «наемщиков», в списках не значившихся и заменивших собою поверстанных. С 1714 г. последовали новые указы, о переселении мастеровых и работных людей «на вечное житье» в столицу. К 1724 г. из числа переведенцев-плотников успело сбежать 127 человек и умерло 91, осталось 806. «Знать, по судьбе нашей бороной прошли», говорили они друг другу. *** Яков Полонский Миазм Дом стоит близ Мойки вензеля в воронках Скрасили балкон. В доме роскошь — мрамор — хоры на колонках — Расписной плафон. Шумно было в доме: гости приезжали — Вечера – балы; Вдруг все стало тихо — даже перестали Натирать полы. Няня в кухне плачет, повар снял передник, Перевязь — швейцар: Заболел внезапно маленький наследник Судороги, жар… Вот перед киотом огонек лампадки… И хозяйка-мать Приложила ухо к пологу кроватки Стонов не слыхать. «Боже мой! Ужели?! Кажется, что дышит…» Но на этот раз Мнимое дыханье только сердце слышит Сын ее погас. «Боже милосердный! Я ли не молилась За родную кровь! Я ли не любила! Чем же оплатилась Мне моя любовь! Боже! Страшный Боже! Где ж твои щедроты, Коли отнял ты У отца — надежду, у моей заботы — Лучшие мечты!». И от взрыва горя в ней иссякли слезы,— Жалобы напев Перешел в упреки, в дикие угрозы, В богохульный гнев. Вдруг остановилась, дрогнула от страха, Крестится, глядит: Видит — промелькнула белая рубаха, Что-то шелестит. И мужик косматый, точно из берлоги, Вылез на простор, Сел на табурете и босые ноги Свесил на ковер. И вздохнул, и молвил: «Ты уж за ребенка Лучше помолись; Это я, голубка, глупый мужичонко,— На меня гневись…» В ужасе хозяйка — жмурится, читает «Да воскреснет Бог!». «Няня, няня! Люди! — Кто ты? — вопрошает.— Как войти ты мог?» «А сквозь щель, голубка! Ведь твое жилище На моих костях, Новый дом твой давит старое кладбище — Наш отпетый прах. Вызваны мы были при Петре Великом… Как пришел указ — Взвыли наши бабы, и ребята криком Проводили нас — И, крестясь, мы вышли. С родиной проститься Жалко было тож — Подрастали детки, да и колоситься Начинала рожь… За спиной-то пилы, топоры несли мы: Шел не я один, — К Петрову, голубка, под Москву пришли мы, А сюда в Ильин. Истоптал я лапти, началась работа, Почали спешить: Лес валить дремучий, засыпать болота, Сваи колотить,— Годик был тяжелый! За Невою, в лето, Вырос городок! Прихватила осень,— я шубенку где-то Заложил в шинок. К зиме-то пригнали новых на подмогу; А я слег в шалаш; К утру, под рогожей, отморозил ногу, Умер и — шабаш! Вот на этом самом месте и зарыли,— Барыня, поверь, В те поры тут ночью только волки выли — То ли, что теперь! Ге! Теперь не то что… миллион народу… Стены выше гор… Из подвальной ямы выкачали воду — Дали мне простор… Ты меня не бойся, — что я? мужичонко! Грязен, беден, сгнил, Только вздох мой тяжкий твоего ребенка Словно придушил…» Он исчез — хозяйку около кроватки На полу нашли; Появленье духа к нервной лихорадке, К бреду отнесли. Но с тех пор хозяйка в северной столице Что-то не живет; Вечно то в деревне, то на юге, в Ницце… Дом свой продает,— И пустой стоит он, только дождь стучится В запертый подъезд, Да в окошках темных по ночам слезится Отраженье звезд. 1868 *** Петербургский губернатор А. Меншиков Петру I: Городовое дело управляется как надлежит. Работные люди из городов уже многие пришли и непрестанно прибавляются. Чаем, милостию Божией, что то предреченное дело будет поспешествовать. Только то бедно, что здесь солнце зело высоко ходит. Переселение мастеровых людей «на вечное житье» с семьями, естественно, требовало специальных мер для их устройства. Петр I приказывал Адмиралтейству заблаговременно строить дома для «переведенцев», но Адмиралтейство не торопилось выполнять эти приказания. Возникшие в 1712 г. на Адмиралтейском острове 10 слобод для переведенцев были выстроены ими самими. Помощь переселяемым «на вечное житье» оказывал лишь мир (сельская община жителям деревень и посадская община горожанам): он обеспечивал их подводами в пути следования, питанием и деньгами для устройства на месте. Но эта помощь была очень скудной, так как и сам мир был очень беден. Указы устанавливали содержание переведенцу на 1-й год: денег 12 руб. на жалованье да на хлеб 10 руб., сверх того детям от 5 до 15 лет муки по четверику на месяц каждому. Высланным в распоряжение Канцелярии городовых дел, т. е. самой многочисленной категории мастеровых и работных людей, выплачивали только половину указанного оклада. Высылку денег мастеровым людям местная администрация часто задерживала, «отчего мастеровые и работные люди бегут и мрут с голоду». Равнодушие петербургских и местных чиновников к судьбе переведенцев и прямые злоупотребления предназначенными для них деньгами вызывали большую задержку в выплате содержания и часто ставили на край гибели работных людей и их семьи. Датчанин Юст Юль пишет, что при сооружении Петропавловской крепости «от работ, холода и голода погибло, как говорят, 60 000 человек». А. Меншиков А. Макарову в 1716 г.: В Петергофе и Стрельне в работниках больных зело много и умирают беспрестанно, нынешним летом больше тысячи человек померло. Г. Головкин царю Петру I: Как у солдат, так и у работных людей нынешней присылки болезнь одна – понос и цинга. Сравнительно благоприятные условия сложились для переведенцев Охтенской слободы. В начале 1720 г. был издан указ о построении на берегу Невы на Охтенской стороне пятисот изб. Через год, когда было построено 216 домов, в северные города — Белоозеро, Вологду, Шуйский городок, Каргополь, Устюг и Холмогоры — был послан офицер с поручением «взять с тех городов 432 добрых плотников», знающих судостроение, и выслать их в Петербург с женами и с детьми, «и как привезены будут, дать им провианта муки по три четверти, да на то избное строение денег по два рубля на семью, и огороды в построенных домах вспахать». В этот год удалось набрать и привезти только 91 семью. В следующем году был дан указ о новом наборе 350 семей плотников. Послан тот же офицер с приказанием набрать плотников, где только возможно. Переведенцы Охтенской слободы поступили в ведение Партикулярной верфи. Практически было привлечено к работе около 150 человек, «наиболее обыкших к судовому делу». Остальные охтенские поселенцы — «вольные плотники» — в последующие годы использовались в качестве наемных рабочих. В 1749 г. для жителей Охтенской слободы, которых в это время было 864 семьи, отвели на прилегающей к слободе территории около 2300 гектаров земли. Слобода получила законченный облик пригородного поселка, поставлявшего для города наемную рабочую силу. С принудительным переселением народа в Петербург было связано возникновение и Ямской слободы. Обеспечение средств сообщения столицы со страной являлось делом первостепенной важности. В указе 1713 г. требовалось «выбрать губернаторам из ямщиков лучших и семьянистых и лошадных людей добрых и прожиточных в С.-Петербург 105 вытей. А на строение домов, и на подмогу, и на корм, и на годовое их содержание собрать для поселяемых в С.-Петербурге на выть по 60 рублей». Устройство Ямской слободы относится к 1714—1716 гг. В 1723 г. ямщикам была отведена пашня и сенные покосы на землях деревень Волковой и Купчиной. Многие из мастеровых и работных людей были крепостными помещиков, и распоряжаться ими считалось возможным лишь постольку, поскольку не затрагивались интересы помещиков. При переселении работных и мастеровых людей «на вечное житье» в столицу правительством Петра I было разъяснено, что каждый переселяемый приравнивается к рекруту и переселение его освобождало помещика от поставки рекрута при очередных наборах. Другой формой компенсации помещикам была выплата им денег за каждого переселенца. В 1729 г., например, помещикам, по возбужденным ими просьбам, выплачивалось за переселенных в Петербург крестьян по 25 руб. за человека. |