Хорькова-учебник. Учебное пособие для вузов. М. "Издательство приор", 1998. 496 с. Isbn 5799000560 Рецензенты

• Название: Учебное пособие для вузов. М. "Издательство приор", 1998. 496 с. Isbn 5799000560 Рецензенты
• Анкор: Хорькова-учебник.doc
• Дата: 28.12.2017
• Размер: 2.47 Mb.
• Имя файла: Хорькова-учебник.doc
• Тип: Учебное пособие; #13379
• страница: 20 из 47

Созданные еще при Петре в 1714 - 1716 гг. цифирные шко­лы для массового обучения вызывали протест среди купцов, поэтому Сенат освободил купеческих детей от обязательного обучения в этих школах, ведь купцы с раннего детства должны были приучать детей к торговому делу. Городские магистраты с 1721 г. имели широкую программу развития городской эконо­мики, здравоохранения, образования, но не имели средств (только скудные, общинные). В итоге даже в 1760 году в Моск­ве и С.-Петербурге не было школ для обучения купечества. До 30-х гг. овладение грамотностью шло через частное уче­ничество, в основном у местных священников. Богатые при­глашали учителей на дом, для обучения иностранным языкам нанимали иноземцев. Во второй половине XVIII в. среди знат­ного купечества нередким явлением стали домашние библиоте­ки. Рядом с книгами церковными были и светские - учебные, общеобразовательные, новинки ("Езда в Остров любви", на­пример). Появлялись идеалы поведения и образа мыслей, кото­рым следовали купцы.

В течение XVIII в. изменялся и уклад жизни всех слоев рос­сийского общества, причем чем выше были слои, тем быстрее они изменили свой образ жизни, и наоборот, народ дольше сохранял традиционность как экономического, так и бытового склада. Дворянство покупало у купцов предметы роскоши и европейского быта, тем самым стимулируя торговлю, с другой стороны, предприниматели, предлагая новые товары знати, формировали у нее новые потребности. Описание быта русской знати находим в записках Берхгольца, побывавшего в 1720-х гг. в домах, можно сказать, всей аристократической знати Москвы и Петербурга, одного из свиты герцога Карла Фридриха.

Он описал визит к барону Строганову, только что вышед­шему из купеческой знати в титулованную: "Он живет здесь (в Москве) в большом каменном дворце, стоящем на горе, и оттуда такой чудный вид, какого не имеет ни один дом в Моск­ве... В комнате, где танцевали, был устроен буфет, наполнен­ный прекрасным хрусталем и дорогою серебряною посудой, и стоял большой стол, установленный по здешнему обычаю хо­лодными кушаньями... Но в другой комнате находился еще стол, убранный истинно по-царски, и с таким вкусом, какого здесь и не воображал". При визите к Измайлову, недавно вер­нувшемуся из Китая, иностранец был поражен обилием редких китайских вещей, служивших для украшения комнат и стола. В дневнике Берхгольца мелькают сведения о дворцах, прекрасно убранных запах, другой утвари, пышных нарядах. Ввоз товаров из-за границы заметно увеличивался.

К концу царствования Екатерины II купцов-миллионеров стало значительно больше. Огромные состояния были у Шемя­кина, Лукина, Логинова, Яковлева, Горохова. Последний поль­зовался такой популярностью, что Адмиралтейская улица, где находились дом и заведение Горохова, стала называться Горо­ховой. Логинов, откупщик и приятель Потемкина, снискал себе известность после устроенного им зимнего праздника: от обилия выставленной народу водки лишилось жизни несколько десятков человек. Неплатежи его в казну к концу жизни соста­вили 2 млн. рублей. Завоевал широкую известность и Савва Яковлев, уже упоминавшийся откупщик вина с "уличной" фа­милией Собакин. При восшествии на престол царицы Екатери­ны II он не отпустил бесплатно водки, как было приказано, поэтому народ "произвел буйство" на улице. Но он выслужился другим способом: в считанные дни восстановил церковь, по­нравившуюся императрице. В дальнейшем известности его имени прибавил тезка-племянник: прославившийся самодурст­вом и пьянством, он заставлял гостей под дулом пистолета вы­пивать бутылку вина из кубка в форме гроба и плохо кончил, при этой затее случайно выстрелив себе в рот. Слава о такого рода кутежах становилась преданием.

Но подавляющее число купцов жило гораздо проще. Хотя спрос на изделия роскоши имели не только высшие, но и сред­ние слои. Например, двор дьяка Ивана Алферова, мелкого зем­левладельца, состоял из каменного дома из двух жилых и двух казенных палат, с двумя каменными крыльцами и садом позади. Кожаные кресла, стулья, лавочные тюфяки, ковры и полоза астраханские, так же как и 19 кафтанов, крытых шелковыми материями, свидетельствуют о развитых, по тому времени, вку­сах этого представителя служилой среды. В его хозяйстве среди других запасов хранились разнообразные ткани.

Новый стиль жизни проникал и в купеческие дома, в основ­ном в столицах. Недаром Берхгольц констатировал: "как хорошо живут между собою здешние купцы; они ни одного вечера не остаются одни и постоянно собираются друг у друга". Правда, об этом же образе жизни купцов были и другие мнения, что они редко бывают в ратуше, а проводят все дни в банкетах. Некото­рые купцы обставляли дома по-европейски: зеркала, картины, портреты, мебель европейского типа. Проявились новые запросы и в костюмах купцов. В доме кадашевца Кузьмы Алмазникова в сундуках были и французский кафтан, и кафтан венгерский с немецким кружевом, и три кунтыша на польский манер - один беличий и два лисьих. Встречаются не употреблявшиеся ранее веши и у рядовых московских тяглецов. Двор и имущество Же-лезникова Садовой слободы были оценены всего в 39 рублей. Но среди имущества были и суконные камзолы, и башмаки.

Растущей роскошью был озабочен И. Посошков, он предпо­лагал: 1) сократить ввоз предметов роскоши; 2) ограничить в законодательном порядке потребности в них и связанные с ни­ми расходы. Богатое платье он оставлял только для знати.

Стиль большинства купцов отражал другие потребности: "блаженство состояло в том, чтобы иметь жирную лошадь, тол­стую жену, крепкое пиво, в доме своем особую светелку, баню и сад". Утром сидел такой купец в лавке, выпивал с покупате­лями несколько "галенков" (0,7 л) чаю. После обеда купец спал до трех часов по русскому обычаю, а затем играл с приятелями в шашки на пиво. Летом купцы с друзьями ездили за город с пирогами, самоваром и водкой - выпить купцы любили. Зимой они смотрели кулачные бои, медвежью травлю, катались с гор. Обычный купец носил русское платье, ходил "при бороде", летом в чуйке (душегрейке), зимой в шубе. Жил в деревянном доме, вид имел почтенный и богобоязненный. Состоятельный купец всегда имел в запасе "свою пословицу", которая в кругу знакомых заменяла ему остроумие, вызывая смех и давая повод к выпивке. Поговорками купец буквально "сыпал", особенно при первом знакомстве, желая произвести положительное впечатление. Главным достоинством купеческих сыновей считалось умение читать, писать и считать на счетах. Но особенно почитались способности зазывать покупателя, быстро говорить, нахваливая свои товары. Желанными для разорившихся дворян служили купеческие дочери. Петербургские моты стремились жениться на московских купчихах, а московские - на петер­бургских. Да и для самих купцов родственные связи имели большое значение. Выгодная женитьба могла поправить со­стояние, перевести купца в новое качество. До трети всех первогильдейских купцов состояло в родственных связях. Наслед­ник обычно находил дела, оставленные отцом, в сравнительном порядке. Шли годы. Вместо деревянного домика сооружалось большое каменное здание, купец брил бороду, надевал сюртук и вправлял брюки в сапоги. Но, главное, он старался продол­жить дело отца. Многие купцы были старообрядцами и даже пытались установить контакты с Е. Пугачевым, надеясь, что он не только сделает более свободным предпринимательство, но и разрешит придерживаться своей веры.

Особый интерес представляют свидетельства о новых нравах вообще и нравах купцов в частности, в России XVIII века, ино­странцев. Они судили о положении дел с позиций того уровня цивилизованности, которого достигла Европа в XVIII веке, без отечественной снисходительности, но и без достаточного пони­мания русских проблем. Хотя именно посторонний взгляд мог указать не только на явление, но и на причины, его породившие.

Наблюдательный путешественник-француз пишет, что сель­ские жилища русских напоминают простоту первобытных нра­вов; они построены из сколоченных вместе бревен, маленькое отверстие служит окном, в узкой комнате со скамьями вдоль стен стоит широкая печь. В углу висят образа, и им кланяются входящие прежде, чем приветствуют хозяев. Каша и жареное мясо - обыкновенная еда, они пьют квас и мед, употребляют и водку, которую не проглотит горло европейца. Богатые купцы в городах любят угощать с безмерною и грубою роскошью; они подают на стол огромнейшие блюда говядины, дичи, рыбы, яиц, пирогов, подносимых без порядка, некстати, и в таком множестве, что самые отважные желудки приходят в ужас. Причину сохранения быта на примитивном уровне Сегюр видит в том, что у низшего класса в этом государстве нет всеоживляющего и всеподстрекающего двигателя - самолюбия, нет желания возвыситься и обогатиться, чтобы умножить свои на­слаждения. Ничего не может быть однообразнее их жизни... ог­раниченнее их нужд и постояннее их привычек. Нынешний день у них всегда повторение вчерашнего, ничто не изменяется, даже их женщины, в своей восточной одежде, с румянами на лице, одевающиеся в одежды, украшавшие их бабушек и прабабушек.

Русское простонародье, погруженное в рабство, не знакомо с нравственным (одобряемым обществом) благосостоянием, но оно пользуется некоторой степенью внешнего довольства, имея всегда обеспеченное жилище, пищу и топливо; оно удовлетво­ряет самым необходимым потребностям и не испытывает стра­даний нищеты, этой страшной язвы просвещенных народов. Помещики в России имеют почти неограниченную власть над своими крестьянами, но, надо признаться, почти все они поль­зуются ею с чрезвычайной умеренностью; при постепенном смягчении нравов подчинение их приближается к тому поло­жению, в котором были в Европе крестьяне, прикрепленные к земле. Каждый крестьянин платит умеренный оброк за землю, которую обрабатывает, и распределение этого налога произво­дится старостами, выбранными из их среды. Сепор описывает роскошь и образованность высшего дворянства, требующие больших денег. Для езды в карете на любое расстояние запря­гают 4-6 лошадей. Содержится очень много дворовой при­слуги, часто не занятой делом - отсылка в деревню являлась наказанием. Крестьяне преданы добрым хозяевам, известны случаи, когда они собирали деньги и отдавали барину, чтоб он не продал их за долги. Но в принципе произвол даже самых кротких помещиков был безграничен. Во время пятилетнего пребывания в России, утверждает Сепор, он не слыхал ни од­ного случая жестокости и угнетения. Крестьяне действительно живут в рабском состоянии, но с ними хорошо обращаются. Нигде не встретишь ни одного нищего, а если они попадаются, их отсылают к владельцам, которые должны их содержать.

В целом торговые отношения и их носители получили опре­деленное развитие в XVIII веке, но не такое существенное, как было заявлено в программах двух главнейших деятелей столе­тия - Петра I и Екатерины II. Предпринимательство развивает­ся только тогда, когда строится на естественных основаниях жизни людей, которые можно только осторожно корректиро­вать, но ни в коем случае грубо не вмешиваться в этот процесс. Кроме того, предпринимательство должно строиться на интере­се, честолюбии, стремлении выделиться - именно эти качества в людях подавлялись, в интересах и "верхов", и "массы" наро­да. Усилия предпринимателей в стесненных обстоятельствах тратились не на развитие, а на преодоление препятствий. По­этому и в XVIII веке Россия представляла собой страну даже не с традиционным, а скорее с примитивным образом жизни, народ которой видел своего врага не в тех, кто сковывал его жизненные силы, а в тех, кто пытался свои возможности реализовать.

Другой формой предпринимательской деятельности является ростовщичество, отношение к которому в России всегда было неоднозначным. Ростовщический капитал обнаруживает себя на поздних стадиях развития феодализма. Он объективно способствует расслоению в обществе - превращению мелких производителей в рабочих, в держателей крупных сумм в предпринимателей. Но, как и любая предпринимательская деятельность, ростовщичество в России имело свои особенно­сти. Прежде всего кредитные операции в XVII - XVIII вв. осу­ществлялись не через банки, а через ростовщиков. Главными ростовщиками были мелкие ростовщики - богатые крестьяне и ремесленники, отдельные землевладельцы^ монастыри, купцы, крепостные графа Шереметьева, Морозовских вотчин. При феодальном землевладении особенное значение имела дача ссуд знатным расточителям. Им не хватало дохода, приносимого им крестьянами. Вообще ссуды запрещались еще уложением 1649 г. (чтоб "несправедливо не богатели"). Но этот закон лег­ко обходили, создавая только обман и новые трудности. Этот закон существовал до 1754 года, в котором был принят новый и размер среднего процента ограничен в процентах годовых. За­кон долго не менялся, так как большой необходимости в ссудах у господствующего класса не было, можно было деньги безо всяких процентов взять у своих крестьян. Но доходность крепо­стных поместий не возрастала, так как труд крестьян и управ­ление были примитивными, а мотовство и роскошь дворянства

превращалась в обязательный атрибут поведения. Во второй половине XVIII века возрастает задолженность русского дво­рянства ростовщикам. Для определенной части населения рос­товщичество было способом накопления капитала. О поль­зовании ростовщическим кредитом свидетельствовали многие выступления депутатов в Уложенной комиссии 1767 г., об этом же свидетельствовал представленный Г. Р. Державиным план организации "Патриотического банка", имевший задачей вызволение дворянства из "лап ростовщиков". Нормальным кре­дитным отношениям, как и торговым, была противопоставлена корректирующая правительственная политика.

Ростовщики вкладывали деньги не только в торговые опера­ции, но и в улучшение хозяйства, в покупку и аренду земли, в улучшение инвентаря, наем рабочих и т. д. Обеспечением ссу­ды могло служить любое имущество, земля. Обычно сейчас же по получении ссуды земля передавалась заимодавцу. Доход, получавшийся с земли, являлся как бы "ростом" и, вместе с тем, гарантировал интересы кредитора. Но это характеризовало отношения между незнатными людьми. Законодательство дво­рянского государства делало невозможным легальный переход дворянских земель в руки представителей других сословий. По­этому крепостные не давали деньги помещикам, хотя у некото­рых были такие возможности, так как без залога под кредит не было никакой гарантии возврата денег: "потребовать оных обратно и в случае неуплаты пожаловаться крестьянину невоз­можно". Но среди ростовщиков были и дворяне, а ростовщики-недворяне небезуспешно прибегали ко всякого рода подставным лицам и юридическим трюкам. Открывалась "страшная" пер­спектива утраты "благородным" сословием их владений. Так, А. Болотов писал: "Роскошь и непомерное мотовство большей части наших дворян скоро произведут то, что большая часть на­ших сел и деревень принадлежать будут фабрикантам, купцам, подьячим, секретарям, докторам и лекарям, и не мы, а они гос­подами и владельцами будут".

В течение XVIII века было принято несколько указов против ростовщичества. Указ 1733 года и Манифест 1786 года говорили о необходимости обуздать "лихву". А указ об учреждении Вспомогательного банка для дворянства (созданного в 1797 году на деньги налогоплательщиков) с горечью констатировал, что значительная часть землевладельцев попала в "руки алчных корыстолюбцев и ростовщиков". Исходя из этих соображений, русские банки XVIII века были поставлены на службу дворян­ству, которому выдавали долгосрочные дешевые ссуды из 6 % годовых. Размер ссуды был тем больше, чем .больше было у дворянина "душ". На протяжении XVIII века органы кредитования помещичьего землевладения роздали в виде ссуд (многие из которых превратились в безвозвратные) громадные суммы. Эти суммы не сыграли никакой положительной роли в хозяйственном развитии страны, уничтожали имеющиеся ростки пред­приимчивости среди дворян, тратились на непроизводительные расходы. Получалось, что кто брал в долг, жил лучше рачи­тельного хозяина, так как хороший хозяин ссуд чаще всего не брал, а сам платил налоги в этот же самый банк.

Но, учитывая ограниченность возможностей банков, а также неограниченность потребностей дворянства, деньги у ростов­щиков все же брали, и банки только на короткое время могли уменьшить ростовщический процент. Даже более того, все по­туги дворянских банков (выпуск ценных бумаг и т. д.) обо­рачивались выгодой для ростовщиков. Ростовщичество изымало феодальную ренту в пользу буржуазных элементов, объективно способствуя развитию капитализма. Задолженность высшей знати ростовщикам составляла миллионы рублей. Граф Шере­метьев, крупнейший землевладелец, брал ссуды не только у купцов, но и у богатых крестьян. К 1800 году его долг достиг 2 млн. рублей. Громадными ссудами пользовались Демидовы, долг которых в 1794 г. составлял 812 тыс. рублей. Это нерацио­нальное хозяйство могло жить только на дотациях и льготах. В целом мануфактуристы брали в долг у купцов, но даже в се­редине XVIII века пользование кредитом считалось у русских мануфактуристов признаком плохого состояния дел и даже могло быть поставлено предпринимателю в вину. Иногда рус­ские брали в кредит у иностранцев под высокий процент, так как невозможность получить ссуду поднимала его еще больше. Совершенно верно подметил эту особенность А. Радищев в "Проекте гражданского уложения" (1801 г.), где он писал о бесцельности закона о "лихве": "лихва тем больше, процент тем дороже, чем больше может быть опасности в нарушении закона". Правовая незащищенность кредитора заставляла брать высокий процент "за страх". Более выгодной и менее опасной была дача в долг государству, но и здесь из-за неопре­деленности законов ростовщик рисковал своим состоянием.

Но больше всего необходим был кредит купцам, промыш­ленникам, торговым и оброчным крестьянам, поэтому все за­коны против ростовщиков были направлены фактически про­тив народа. Собственное состояние и "животы и промыслы", были недостаточны не только для начала дела, но и для уплаты налога. Купцам ссуды выдавали в последнюю очередь, хотя был создан специальный Медный банк для поддержки предприни­мателей. Деньги из этого банка расхищались придворной зна­тью, крупными землевладельцами, такими, как граф Шувалов. Иногда государственные ссуды вместо купцов отдавали на во­енные расходы. В России дореформенной поры (1861 г.) все банки были государственные, коммерцией они не занимались и при трудностях брали деньги у государства, а значит, у налого­плательщиков. Российские рантье, вкладывающие деньги в банк, жили на проценты на празднолежащие капиталы, то есть брали у того же государства, у предпринимателей через налоги, не давая им становиться на ноги. "Зло монополизации казен­ного кредита произошло не от доступности его заемщикам, а от его доступности вкладчикам, которые безо всякого труда могли не только жить на проценты, но и копить капиталы, получая проценты на проценты. Это сделало из казенных банков средо­точие самого тупого и скупого ростовщичества". Не имея воз­можности официально взять кредит, купцы давали взятки чиновникам и получали "неучтенные" суммы, за которые не всегда платили проценты.