|
|
ТЕОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКОГО НОЛЯ И КОМПОНЕНТНОЙ СЕМАНТИКИ ЕГО ЕДИНИЦ. пособие по семантике. Учебное пособие уфа, 1999, 88 С
Шафиков Сагит Гайлиевич
ТЕОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКОГО НОЛЯ И КОМПОНЕНТНОЙ СЕМАНТИКИ ЕГО ЕДИНИЦ
УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ
Уфа, 1999, - 88 С.
Настоящая работа посвящена рассмотрению теоретических концепций современной лингвистической семантики, связанных с представлением о языковом значении как структурном комплексе, содержание которого определяется, с одной стороны, значимостными отношениями с другими подобными комплексами, и, с другой стороны, внеязыковым содержанием.
Такое рассмотрение представляется необходимым, во-первых, для решения актуальной задачи создания единой семантической теории, интегрирующей три основных подхода в современной семантике (полевой, компонентный и прототипический подходы), во-вторых, для построение: метаязыка типологического исследования в области лексической семантики.
ВВЕДЕНИЕ
Учебное пособие посвящено наиболее сложной проблеме современной лингвистики, а именно проблеме значения, в частности лексического значения. Утверждая, что значение лексемы соседствует со значениями других лексем в семантическом поле, автор соответственно рассматривает такие вопросы, как применение метода семантического поля и его источники, реальность поля для носителя языка, типология семантических полей и другие вопросы, связанные с проблематикой семантического поля.
Автор полагает, что достоинством его концепции является интегрирование теории семантического поля и теории компонентного анализа его единиц. В связи с этим автор обращается к проблеме соотношения поля и семы как интегрального компонента его единиц, а также рассматривает “трудные вопросы” теории, связанные с двумя подходами (прототипическим и компонентным) к определению значения слова.
Таким образом, взаимодействие компонентной (и вместе с тем полевой) теории и теории прототипов и естественно и желательно, несмотря на драматическое противопоставление этих подходов, которое встречается в литературе.
Концепция автора определяет композицию пособия, которое состоит из 2 разделов. Первый раздел охватывает вопросы теории и метода семантического поля, а второй - вопросы, относящиеся к сфере комбинаторной семантики.
Материал пособия найдет применение при разработке теоретических и специальных курсов по сравнительной и типологической лингвистике, а также по теоретическим проблемам семантики, и может быть использован в научных работах студентов, аспирантов, и докторантов.
Автор приносит свою глубокую благодарность научному редактору и консультанту д-ру филологических наук, проф. Л.М.Васильеву за ценные замечания и рекомендации при подготовке рукописи к печати.
РАЗДЕЛ I. ТЕОРИЯ И МЕТОД СЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ
§ 1. Языковое значение и его виды
Главной проблемой лингвистической семантики является проблема языкового значения в его отношении к мышлению, внеязыковой действительности и другим значениям в лексико-семантической системе языка.
Языковая система вообще и лексико-семантическая система в частности существуют одновременно в плане выражения и в плане содержания. Однако семантическую систему языка можно рассматривать отдельно как некую идеальную (содержательную) систему представления знаний. Основанием для этого служит отсутствие неразрывного единства между планом выражения и планом содержания в силу отсутствия изоморфизма между единицами этих планов, что доказывается раздельным хранением форм и значений языковых единиц в сознании. Асимметрический дуализм слова находит свое психолингвистическое объяснение в факте афазии, при которой сохранение внешнего образа слова сопровождается забыванием его содержания. Таким образом, вопреки традиционному для отечественной лингвистики представлению, неразрывная связь означающего и означаемого в естественном языке отсутствует [21, 133] и может пониматься только в функциональном плане, т.е. в смысле репрезентации языкового значения внешней формой.
В отличие от плана содержания, связанного с опытом через “мыслительные структуры ума” и поэтому принципиально общего для всего человечества, план выражения, вообще говоря, произволен и варьируется так же, как варьируются различные средства достижения одной цели. Языковая семантика доминирует над формой, поскольку “на базе семантической модели гораздо легче объяснить употребление языка” [68, 81]. Поэтому семантическая структура языка есть его главный компонент [68, 90], из чего следует признание словозначения, а не слова главной единицей языка на уровне его двухплановых единиц. Соответственно, стратегической задачей современной лингвистики является изучение семантики языковых форм в их взаимных структурных отношениях и связях, а не типология самих форм и моделей их функционирования.
Языковое значение понимается как выделимая единица внутреннего содержания языка, отражающая внеязыковое содержание и представляющая его в виде формы (знака). По функциональной теории Л.М. Васильева единица плана выражения (словоформа) представляет единицу плана содержания (семему), выражая ее путем грамматического членения фонетической субстанции, а семема представляет предмет реальной действительности через понятие о нем [11, 79]. Следовательно, механизм соединения знаковых единиц разных планов есть функциональный механизм, из чего, однако, не следует, что значение есть семантическая функция унилатеральной языковой единицы, поскольку это означает выведение значения за пределы языка [12, 34].
Языковое значение (семема) существует как реализация его структурных компонентов (сем), определяющих его системную значимость и связь с неязыковым значением.
Семема и ее структурные компоненты обладают сходной онтологией, выражая семантические категории и субкатегории языка. Семема есть синтез лексических, словообразовательных к грамматических сем, относящихся к разным семантическим категориям [11, 139]; при этом, однако, по своему логическому содержанию сема может совпадать с семантической категорией. В этой связи возникает вопрос: можно ли рассматривать сему как вид языкового значения? Такая постановка вопроса представляется уместной, поскольку сема обладает определенными свойствами, характеризующими всякий знак (в том числе знак, представляющий собой, условно говоря, семантическое слово, т.е. значение), такими как информативность, репрезентативность, структурность. Однако между знаковостью семемы и знаковыми свойствами семы имеются существенные различия.
Как и семема, сема обладает семантической (содержательной) и структурной (значимостной) информативностью: ее семантическая информативность определяется информацией об определенном денотате и денотативном классе (логической категории), “лучший представитель” которой формирует “логически конструируемый концепт” (понятие в традиционном понимании), а структурная информативность определяется значимостью в семантической структуре языка.
Репрезентативность знаков, т.е. способность к взаимной интерпретации, может пониматься не только как репрезентация знака одного уровня знаком другого уровня, но и как репрезентация знака с большим объемом информации знаком того же уровня с меньшим объемом информации. Репрезентативной функцией обладает как семема по отношению к другой семеме (поэтому дуб можно назвать деревом, а отца родственником), так и сема (идентифицирующий признак) по отношению к единицам семантического поля (например, сема “дерево” представляет значения наименований деревьев, а сема “родственник” - значения терминов родства в соответствующем семантическом поле).
Под структурностью языкового знака понимается его внутренняя структурная организация, т.е. иерархическая зависимость между компонентами. Как и семема, сема принципиально неатомарна, хотя при необходимости каждая сема может быть разложена на предельные элементы. Поэтому следует различать предельную (элементарную) сему и сем;/ как семантический множитель, т.е. сочетание предельных сем, образующее непосредственную составляющую семемы и представленное в плане выражения регулярно воспроизводимой лексемой. Семантические множители как приоритетные семы образуют “сущности”, в отличие от предельных сем, образующих “средства формирования данной сущности” [40, 62]. В соответствии со своей природой семантический множитель обладает структурностью, аналогичной структурности семемы, например семема “отец” содержит семантический множитель “родитель”, компонент которого - “родственник” - доминирует над другими компонентами в соответствующей компонентной структуре.
Кроме информативности, репрезентативности и структурности значение как знаковая единица характеризуется также дискретностью и социальностью [12, 36].
Под дискретностью знака понимается его автономность, т.е. выделимость в контексте других знаков. Дискретностью обладают только семантические единицы, представленные регулярно воспроизводимыми единицами плана выражения, например единица “воспринимать”, которая может функционировать как семема и как семантический множитель в составе семемы (например в составе семем глаголов восприятия). В то же время большинство предельных сем, очевидно, недискретно, как недискретна, например, идеосинкретическая сема “впадение в водный объект”, выделяемая противопоставлением слов rivièreи fleuve во французском языке. Кроме того, дискретность семантической единицы как языкового знака предполагает ее системную оформленность, т.е. знание как лексических, так и грамматических и деривативных свойств, а также коннотации. Если семантическое слово “воспринимать” представлено соответствующим грамматическим словом, то семантический множитель в составе значений глаголов физического восприятия представляет собой лишь лексическую сему, никак не связанную с категориальной значимостью, синтагматическими свойствами и коннотацией данной семемы.
Сема, вероятно, также не обладает социальностью, под которой понимается связь с человеком как членом общества, поскольку эта связь предполагает отношение говорящего коллектива к знаку, т.е. его прагматику.
Такаем образом, обладая лишь определенными знаковыми свойствами, сема, в отличие от семемы, не является самостоятельной семантической единицей, т.е. не обладает знаковостью. Вместе с тем, сема выполняет три важнейшие функции, к которым относятся информативность, репрезентативность и значимостная функция, позволяющая соответствующей семеме “быть тем, чем не являются другие” [57, 149];
таким образом, сема функционирует как содержательная значимость, определяющая статус значения в семантической системе языка [11,78].
Следует указать, что понимание семемы как множественной функции его компонентов относится к ее наиболее выделимому макрокомпоненту. Как известно, семема имеет сложное строение, в котором традиционно выделяются три компонента: денотативный (эмпирический), сигнификативный (рациональный) и коннотативный (прагматический).
Обычно утверждается, что если первый компонент есть результат конкретно-понятийного и образно-чувственного мышления, то второй является продуктом абстрактно-понятийного мышления. Однако, хотя доля каждого из этих компонентов в составе разных семем, действительно, различается, четкое разграничение между этими компонентами провести трудно, во-первых, в силу отсутствия эксплицитного определения границы между языковым и внеязыковым в семантике [31, 50], во-вторых, в силу двойственной сущности термина “денотативное значение”, который может употребляться по отношению к конкретному объекту действительности, либо по отношению к обобщенному представлению о нем или о целом классе однородных объектов [56, 55]. И.А. Стернин утверждает, что, сказав “дай отвертку!”, говорящий связывает с данным именем его внешний образ, не думая о функции, и поэтому в значении наименования отвертки в данной речевой ситуации реализуется якобы только эмпирический компонент семемы [60, 30]. Вероятно, однако, что здесь преобладает функция, т.е. рациональный элемент в семеме данного слова, что объясняет факт “оперативной амнезии”, связанной с эмоциональным напряжением занятого работой говорящего: “дай то, чем завинчивают!”. Для практических целей эмпирический и рациональный компоненты удобно рассматривать как единый лексический макрокомпонент семемы.
Подобный единый комплекс представляет собой коннотативный макрокомпонент семемы, под которым Л.М. Васильев понимает “результат логически слабо расчлененного отражения действительности, связанного с чувственно-ситуативным мышлением” и включавшего в себя экспрессивно-образное, эмоционально-образное, эмоционально-оценочное и модально-оценочное содержание [11, 91]. Что касается стилистических свойств слов, то Л.М. Васильев совершенно справедливо относит их к сфере значимостей.
Включение образности в сферу коннотации позволяет рассматривать внутреннюю форму языковой единицы как важнейший компонент или уровень его коннотативности, отражающий такую сложную и многогранную категорию, какой является внутренняя форма [28, 65]. Исследование этой категории особенно важно для семантической типологии языков, поскольку различие между эквивалентными семемами разных языков проистекает главным образом из различия во внутренних формах соответствующих наименований (ср., например, наименования автомобильной магистрали в английском и русском языках: highway, free-way, speed-way, express-way: шоссе, магистраль).
Национальная специфика наименования, основанная на образности, может объясняться, впрочем, не только различием в десигнации соответствующего объекта, как в вышеприведенном примере, но и различием в культурных моделях, типичных для данного общества, т.е. может иметь внеязыковое обоснование. Так, из сравнительного изучения антропоморфического употребления зоонимов в разных языках следует, что, если в русском языке кошка символизирует блудливость, то в английском языке она связывается скорее с образом злой и сварливой женщины; в русском языке наименование козы может служить синонимом грациозности (козочка), а в немецком языке - глупости и привередливости; в русском языке слон имеет неодобрительную, а в хинди, наоборот, положительную оценку; во французском языке наименованием верблюда обозначается злобное и упрямое существо, а в арабском языке его образ есть воплощение красоты; иногда оценка совпадает, но виды коннотации различаются, например, крыса во всех известных языках характеризуется отрицательно, но в русском языке эта отрицательная коннотация связывается с жадностью, во французском языке - с мерзостью, а в английском языке - с нечестностью [54, 65 и ел.].
В силу сложности и актуальности для лексико-семантической типологии вопросов, связанных с коннотацией, эта проблема должна рассматриваться отдельно. Здесь же важно подчеркнуть, что коннотация образует ту часть языкового значения, которая наиболее непосредственно отражает внешнее содержание языка, т.е. мир представлений, когнитивных структур и культурных моделей.
Задача дальнейшего изложения состоит в рассмотрении значимостных функций лексических денотативных сем в определенных оппозициях и позициях, т.е. в надлексических интегральных структурах, обычно называемых семантическим полем, и связанных с этим теоретических проблем.
§ 2. Семантические отношения в лексике
Каждая единица лексикона связана с другими единицами многочисленными парадигматическими, эпидигматическими и ассоциативными отношениями, что обусловливает необходимость изучения лексики в виде целостных систем. Однако типовые модели основных видов внутрисистемных отношений не отличаются многообразием, что подтверждает постулат простоты, выдвинутый еще Г.Гийомом: “Основополагающие операции, на которые опирается структура языка, не слишком многочисленны и отнюдь не разнообразны, не обладают излишней сложностью, а, наоборот, малочисленны и в основном минимально вариативны, отличаясь поразительной однородностью” [16, 51].
М ожно выделить четыре основных типа логических оппозиций, характеризующих отношения элементов любой, в том числе языковой системы: 1) тождество (нулевая оппозиция), 2) включение (привативная оппозиция), 3) пересечение (эквиполентная оппозиция), 4) дизъюнкция (дизъюнктивная оппозиция). Прибегая к графической аналогии, эти оппозиции можно изобразить в виде соположения геометрических фигур. Так, тождество изображается в виде двух фигур, границы которых при наложении совпадают; таким образом, элементы единого множества тождественны элементам другого множества: A=B.
В лексике семантическое тождество проявляется как денотативная синонимия, при которой два выражения имеют общий смысл (например глаз - око в русском языке). Включение изображается наложением двух фигур, одна из которых (большая) инкорпорирует другую (меньшую); таким образом, элементы одного множества
в ключают элементы другого множества: A B .
В
A
лексике включение соответствует гипонимии, представленной таксономией (пудель - собака в русском языке) и партономией (рука - палец в русском языке). При пересечении два множества имеют общие элементы, различаясь другими элементами,
п
B
оэтому пересечение изображается в виде пересекающихся фигур:
В лексике этот тип проявляется как совместимость (соотносимость) двух лексических единиц, например, брат - парикмахер в русском языке (общая категория - “пол”). Дизъюнкция изображается в виде двух соответствующих фигур; таким образом, множества не имеют общих элементов. В лексике дизъюнкция проявляется как несовместимость (несоотносимость) двух лексических единиц (например, кошка - собака в русском языке). Такие единицы образуют эквонимы по отношению друг к другу и гипонимы по отношению к вышестоящей суперординате (в данном случае животное). Частный случай несовместимости, проявляющийся как противоположность лексических единиц (антонимия), изображается в виде двух разнознаковых фигур:
Таким образом, элементы двух множеств различаются противоположными знаками, которые нейтрализуются в суперординатном множестве, например в русском языке: большой - малый (размер) (большой маркируется положительным знаком как “имеющий протяженность по размеру”, а малый - отрицательным знаком как “не имеющий протяженности по размеру”).
Типы семантических оппозиций в лексике отражают объективные взаимоотношения между объектами и их свойствами в реальном мире, однако это отражение носит опосредованный и противоречивый характер. Асимметрия между категорией и ее языковым репрезентантом выражается отсутствием противочлена либо в языке (лакуна), либо в мире (например, отсутствие реального прототипа для слова дракон в русском языке).
Верификация семантических оппозиций между лексическими единицами должна осуществляться исключительно на основе соотнесения языкового и внеязыкового содержания, например с помощью методики установления условий истинности модели в предложении [85, 88]. Так, в терминах отношений, основанных на условиях истинности, синонимия определяется, исходя из выполнения двух условий: 1) если Х и Y синтаксически идентичны, 2) если любое предложение S, имеющее X, содержит эквивалентное условие истинности для предложения S1, которое остается идентичным предложению S при замене Х на Y, Например, критерием синонимичности слов violin и fiddle в английском языке служит их взаимозаменяемость в предложении Не playstheviolin (fiddle) well.
Сложнее дело обстоит с установлением гипонимии. Определение “X есть гипоним Y” и, следовательно, “Y есть гипероним X” справедливо при условии истинности аналитического выражения “Если А есть X, те' А есть У”. Например, выражение “А есть собака” позволяет вывести выражение “А есть животное”. Таким образом, собака, и животное образуют гипо-гиперонимическое отношение.
Связанные по линии гипонимии лексические единицы встречаются в предложениях обычно в определенном порядке, например, собаки и другие животные или животные, включая собак или нет более преданного животного, чем собака и т.д. Однако синтаксис не может служить достаточным критерием для определения гипонимии. Это становится очевидным, в частности на примере выражения “змеи и другие ядовитые животные”, поскольку если “А есть змея”, то соответствующее аналитическое выражение “змея есть ядовитое животное” ложно.
Так же трудно определить условия совместимости лексических единиц исходя только из критерия невозможности аналитического следствия. Поэтому Д. Круз различает отношения строгой совместимости (strict compatibility) и случайной совместимости (contingent compatibility) [85, 93]. X и Y характеризуются отношением строгой совместимости, если они имеют, по крайней мере, один общий гипоним. Например, такое отношение характеризует выражения змея и ядовитое животное, так как, во-первых, суждение “А есть змея” не приводит к аналитическому следствию “Змея (не) есть ядовитое животное” и, во-вторых, эти выражения имеют общие гипонимы, например, гадюка, кобра, гюрза и т.д. Примером отношения случайной совместимости служит семантическая связь слов dog “собака” и pet “домашнее, как правило, комнатное животное, обычно, кошка или собака” в английском языке. Невозможно вывести субкатегорию, все объекты которой характеризуются признаком “pet”, поскольку потенциально все собаки обладают этим признаком, так же как и некоторые другие животные. Аналогичным образом в категории “pet” невозможно выделить субкатегорию собак, поскольку характеристика последних не ограничивается признаками такой субкатегории.
Отношения несовместимости двух лексических единиц Х и Y устанавливаются, если для выражения “А есть X” справедливо аналитическое следствие “А не есть Y”. Например, если А есть собака, то А не есть лошадь, осел, баран и т.д.
Отличие антонимии как крайнего случая несовместимости состоит в степени регулярности отрицательной импликации. Например, выражение “А есть длинный” имплицитно означает, что А не характеризуется отсутствием протяженности в длину, в то время как противопоставление длины другим пространственным параметрам не образует истинностного условия для антонимии. В целом антонимическая оппозиция шире самого понятия антонимии [24, 110], поскольку легко вытекает из дизъюнкции при подчинении членов оппозиции одной и той же суперординате, например, рука - нога (суперордината конечность).
Следует заметить, что методика установления характера семантических оппозиций в лексике с помощью определения условии истинности, будучи достаточно эффективной для определенной части лексики, не может применяться для фронтального анализа всего лексикона. Этот метод, в целом уступает компонентному методу, имеющему собственную теоретическую базу и философскую перспективу, и поэтому не может претендовать на роль всеобъемлющего и альтернативного семантического метода описания лексики, однако может использоваться как независимый способ проверки результатов проведенного компонентного анализа.
|
|
|
Скачать 1.28 Mb.