ТЕОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКОГО НОЛЯ И КОМПОНЕНТНОЙ СЕМАНТИКИ ЕГО ЕДИНИЦ. пособие по семантике. Учебное пособие уфа, 1999, 88 С

• Название: Учебное пособие уфа, 1999, 88 С
• Анкор: ТЕОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКОГО НОЛЯ И КОМПОНЕНТНОЙ СЕМАНТИКИ ЕГО ЕДИНИЦ
• Дата: 21.01.2022
• Размер: 1.28 Mb.
• Имя файла: пособие по семантике.rtf
• Тип: Учебное пособие; #337786
• страница: 2 из 7

§ 3. Семантические структуры в лексике

Все виды рассмотренных оппозиций образуют модели семантиче­ских структур лексикона, основанные на иерархическом принципе, объединяющем гипонимию и партономию. Гипонимия отражает иерар­хию отношений между общим и частным, пронизывающих мир снизу доверху, а партономия - иерархию связей между частями общего. Ос­нование первого есть единство мира в его разнообразии, а основание второго - целостность мира в его членениях [46, 88]. При этом партитивное членение может совпадать с гипонимическим, например виды мебели образуют вместе с тем и части необходимого гарнитура. При­мат иерархического принципа обусловливает определенный паралле­лизм между другими типами семантических оппозиций, например ме­жду совместимостью и несовместимостью, поскольку оба типа подчи­няются гипонимии как более фундаментальному типу семантических отношении в лексике.

Можно выделить две основные модели семантических структур лексикона: ветвящуюся и неветвящуюся [85, 112]. Как первая, так и вторая модель, характеризуется признаком доминирования, т.е. распре­делением элементов множества по вертикали. Ветвящиеся структуры, кроме того, характеризуются признаком дифференциации, которая упорядочивает элементы множества по горизонтали, создавая между ними эквиполентные (эквонимические) отношения.

Доминирование характеризуется асимметричностью, т.е. однона­правленностью (выражение А > В не тождественно выражению В > А) и цепочечностью (А > В > С > Д... и т.д.). Асимметричность и цепочечность характеризуют в равной мере как ветвящиеся, так и неветвящиеся структуры, которые схематично можно изобразить следующим обра­зом:

Схема №1

а) ветвящаяся структура б) неветвящаяся структура


P

Q

R

S


Основные типы ветвящейся структуры представлены таксономией и партономией (Круз называет этот тип мерономией).

Наиболее распространенный вид таксономии - непропорцио­нальная таксономия, в которой ветви соседних уровней различаются числом ветвлений. Поэтому число гипонимов двух соси носимых под­множеств, получаемых в результате разбиения общего множества, варьируется так же свободно, как и число множеств. Примером может служить таксономия живого мира, которую невозможно представить в виде единообразной парадигмы.

Такая единообразная парадигма представляет собой более редкий вид - пропорциональную цепочечную таксономию. Примером может служить таксономия домашних животных, выделенных по признакам “общее обозначение” - “самец” - “самка”, представленная в виде сле­дующей схемы:

Схема № 2
A – A’ – A’’ -- …




B – B’ – B’’ -- …




C – C’ – C’’ -- …
Основа пропорциональной таксономии или базисная парадигма имеет вид клетки, которая может расширяться по обеим осям. Напри­мер, по вертикали данная парадигма расширяется по признаку “вид животного”, а по горизонтали - по дополнительным признакам, напри­мер, “детеныш”, “кастрированный самец”, “молодой самец”, “молодая самка” и т.д. Поэтому в идеале пропорциональная таксономия имеет открытый характер, и даже такая относительно замкнутая парадигма как “родство” может раздвигаться по вертикали по мере последова­тельного удаления от “эго” поколений родителей и рожденных (ср. в русском языке: прапрапрадедушка, прапраправнук и т.д.).

Другой тип ветвящейся структуры - партономия - отражает кон­цептуальные отношения между частью и целым. Классическим примером может служить партономия соматизмов, привлекающая к себе внимание своей близостью к концептуальной сфере “человек”. Как и в таксономии, расхождение ветвей может привести к дальнейшему схож­дению, т.е. образованию замкнутой цепи. Например, в английском язы­ке контрапунктом такого схождения в наименованиях частей тела слу­жит соматазм nail, как это видно из следующей схемы:

Схема №3



Так же как в таксономии, конфигурация партономической струк­туры отражает языковую относительность вследствие своеобразия язы­ковой категоризации. Такое своеобразие может быть обусловлено внешним фактором, например значимость частей рук и ног в “языках холодного климата” может объясняться необходимостью ношения обу­ви и длинных рукавов, что приводит к когнитивному обособлению ступней и кистей рук, вызывая соответствующую лексикализацию [161, 197 и сл.]

Неветвящиеся иерархические структуры делятся на производные и непроизводные. Производные ветвящиеся структуры выводятся из не­производных с помощью элементов, представляющих разные уровни контраста, например, животное — млекопитающее - собака - овчарка - немецкая овчарка. Непроизводные структуры образуют последова­тельности элементов, а не уровней, т.е. внутреннюю упорядоченность элементов по порядку следования, например названия дней недели или месяцев, названия воинских званий и чинов, или по степени изменения признака,, Например, А.М.Кузнецов сравнивает две парадигмы, струк­турированные по признаку “размер” в английском языке: 1) mound -hill - mountain и 2) mouse - dog - horse - elephant, указывая, что только в первой парадигме действует принцип естественности, т.е. внутренней упорядоченности. Из выражения “А есть mountain” “гора” вытекает, что mountain выше, чем hill “холм”, в то время как категория “слон” вовсе не имплицирует больший размер по сравнению с категорией “лошадь”, поскольку существуют карликовые разновидности [32, 117].

Кроме парадигматических отношений в лексике проявляются мно­гообразные виды синтагматических отношений, обусловленные типо­выми семантическими отношениями, например между действием и его актантами в предложении, которые в другой перспективе можно обозначить как ассоциативные отношения. Можно выделить, например, следующие типы таких отношений: 1) субъект (логический субъект) - действие (например, собака - лаять, врач - лечить, огонь - гореть, ветер - дуть и т.д.); 2) субъект (логический объект) - действие (на­пример, деньги - тратиться, вкус - чувствоваться, запах - ощущать­ся и т.д.); 3) действие - объект (например, петь - песня, прожить -жизнь, наследовать - имущество и т.д.); 4) а) атрибутивная характери­стика действия - субъект (например, видящий - око, слышащий - ухо, нюхающий - нос и т.д.); б) атрибутивная характеристика действия -объект (например, видимый - причина, слышимый - звук, обоняемый -запах и.т.д.); 5) а) субъект - действие - объект (например, в анг­лийском языке: employer - employ - employee, donor - donate - donation, inventor - invent - invention, thief- steal - loot, preacher - preach - sermon), б) субъект - действие - объект - адресат (например, в английском языке: payer - pay -payment - payee, giver - give - gift - receiver) [80, 128].

Разумеется, эти типы отношений не исчерпывают всего раз­нообразия семантических связей, основанных на характеристике дейст­вия в предложении. Если полная инвентаризация семантических связей в лексиконе вообще возможна, то, вероятно, это можно сделать лишь с помощью компонентной методики, и такая инвентаризация должна быть предметом отдельного исследования. Здесь же важно подчерк­нуть, что все типы и виды семантических связей в языке основаны на фундаментальной способности человеческого ума типизировать, т.е. проводить сравнения между вещами, свойствами и отношениями ре­ального мира, закрепляя результаты сравнения в виде психических ас­социаций. Ассоциативность мышления образует тот когнитивный стержень всех видов семантических полей, который делает и?; психоло­гически реальными содержательными структурами, существующими независимо от воли исследователя.

Другое замечание, которое необходимо сделать в связи с рас­смотренными типами семантических оппозиций и структур лексикона, касается методологии описания этих отношений. Описание семантиче­ских отношений в терминах оппозиций и аналитических следствий (по­стулатов значения) характеризуется отсутствием общей методологиче­ской основы. Такой основой может служить только компонентная тео­рия значения, которая обеспечивает единообразное и экономичное опи­сание всех видов семантических связей.

Семантические связи лексических единиц образуют сетевые ячей­ки семантического пространства языка. Поскольку каждая единица лексики соотносится через множество ассоциативных переходов со всеми другими единицами, подобно тому как любой человек связан “многоходовыми родственными комбинациями” с каждым представи­телем человечества, семантическое пространство языка характеризует­ся непрерывностью. Правило 6 шагов Ю.Н. Караулова показывает, что любые взятые произвольно языковые единицы обнаруживают семанти­ческую взаимосвязь на расстоянии не более 6 семантических переходов друг от друга В частности, расстояние “от великого до смешного” из­меряется всего четырьмя шагами: “великий” - “значение” - “смысл” — “нелепый” - “смешной” [24, 77-78]. Ни одно структурное исследование “не дотягивает” до всего лексикона в его целостности, поскольку по­стулат о членимости лексики сверху донизу не воплощается ни в одном языке, однако правило 6 шагов показывает, что лексика есть в целом гомогенное образование с зонами большей или меньшей степени се­мантической непрерывности, чередующимися между собой в порядке отличном от порядка в логической иерархии множеств.

§ 4. Типология исследований семантического ноля

Теория семантического поля имеет примечательную судьбу, по­скольку с самого возникновения не утихает дискуссия, вызванная пер­выми публикациями на эту тему.

Проблематика семантического поля рассматривается обычно либо в оригинальных теоретических трудах, либо в функциональных обзо­рах, предваряющих эмпирическое исследование и имеющих вторичный характер. С исключением этой вторичной литературы число теоретиче­ских работ по данной проблематике становится вполне обозримым.

Типология теоретических исследований по проблемам семан­тического поля может строиться на разных принципах, например на определении содержания понятия “семантическое поле”, на таксоно­мии типов семантических полей, на источниках развития полевой тео­рии, на общей оценке вклада основоположников и отношении к основ­ным положениям их концепции. В разной мере эти принципы проявля­ются в конкретных обзорах, сочетаясь друг с другом и с хронологиче­ским принципом, который нигде не выдерживается до конца, даже в ранних публикациях, положивших начало дискуссии, например, в ра­ботах С. Эман [132], М.М. Гухман [19], А.А.Уфимцевой [63; 64], К. Ройнинга [140], Х. Кронассера [116] и др.

Примером типологии по определениям семантического поля мо­жет служить работа Ю.Н. Караулова, который все определения делит на три группы: общие определения поля как “единицы” лексико-семантической системы языка, определения по свойствам и определения по принципам внутренней организации [24, 23]. Совпадающие при­знаки поля в определениях разных авторов независимо от подхода об­разуют его типологические свойства, а несовпадающие характеристики указывают на проблемы построения всеобъемлющей теории. Общими свойствами поля признаются, например, следующие свойства: 1) Взаимосвязь элементов, 2) регулярный характер связей между элементами, 3) значимость каждого элемента, зависимая от его отношения к сосед­ним элементам, 4) принципиально общий, единый для всех языков ха­рактер семантических структур, лежащих в основе эквивалентных по­лей, 5) исторически обусловленное существование конкретного поля в каждом языке, 6) культурно-языковая специфика проявления се­мантических структур, образующих эквивалентные поля в; разных язы­ках.

Основные проблемы теории поля, имеющие принципиальный ха­рактер, можно выразить в следующих вопросах: 1) Как соотносятся се­мантическое поле и полисемия? Входит ли многозначная единица в не­сколько полей или только в одно поле? 2) Как соотносится понятийная сфера с лексической сферой? Действительно ли понятийная сфера чле­нится как мозаика или же существуют пропуски и перекрещивания? 3) Обладает ли семантическое поле психологической реальностью или яв­ляется всего лишь эвристическим приемом и, следовательно, зависит, в большей или меньшей степени, от исследовательского субъективизма? Если семантическое поле признается как реально существующий фе­номен языка, независимый от воли исследователя, относится ли этот феномен к имманентным свойствам языка или к промежуточному ми­ру? Если семантическое поле представляет собой лишь эвристический прием для описания существующих в языке семантических отношений, то должен ли исследователь отталкиваться от сферы опыта или исхо­дить из внутренней логики исследования?

Примером аналитического обзора исследований по проблемам се­мантического поля может служить работа Л.М.Васильева, и которой приводится не только исчерпывающая типология семантических полей, но и полный свод имен и проблем, а также наиболее взвешенная опенка вклада основоположников в развитие полевой теории [9|. (Типология Васильева будет подробно изложена ниже в связи с рассмотрением во­проса о типологии семантических полей).

Примером теоретического обзора исследований по полевой про­блематике с точки зрения источников развития теории может служить работа А. Лерер [118], в которой выделяются 3 таких источника: 1) вклад германских лингвистов, 2) вклад американских этнолингвистов, 3) вклад составителей идеографических словарей. Как снисходительно признает большинство американских лин­гвистов, теория семантического поля есть сугубо европейский продукт. Безусловно, полевые исследования американских этнолингвистов, на­правленные на изучение структурации опыта в народных таксономиях, дают ценный эмпирический материал, в частности материал экзотиче­ских языков, для дальнейших теоретических обобщений. Однако эти исследования' теоретически не связаны напрямую с полевой проблема­тикой и не могут считаться источником полевой теории. В качестве та­ковых источников следует выделять, во-первых, вклад германских ос­новоположников, во-вторых, вклад создателей европейских идеографи­ческих словарей или направление Wörter und Sachen, которое занимает­ся изучением языковой концептуализации мира “сверху донизу”, в-третьих, вклад структурной семантики.

В настоящем разделе обзор теоретических работ, посвященных проблеме семантического поля, строится на основе нескольких прин­ципов, рассмотренных выше. В качестве главного принимается прин­цип источников полевой теории, однако композиционно рассмотрение трех источников и составляющих частей проводится в разных разделах. В данном разделе рассматриваются идейно близкие источники, связан­ные с вкладом основоположников и составителей идеографических словарей. Проблематика компонентной теории значения, которая исхо­дит из до .тушений, независимых от полевой теории, рассматривается во втором разделе.

В русле основных источников полевой теории рассматривается целый крут взаимосвязанных проблем, касающихся оценки основных допущений, принятых в теории семантического поля, эффективности полевого метода, определения семантического поля и смежных поня­тий, параметризации и типологии семантических полей.
§ 5.Зарождение полевого метода в семасиологии.

Хотя полевая теория с соответствующим метаязыком получает свое методологическое обоснование в трудах германских ученых лишь в конце первой трети XX в., сам метод имеет более долгую историю. Через 100 лет после Лейбница, стремившегося к созданию универсаль­ного словаря, представляющего слова в соответствии с природой обо­значаемых вещей, уже появляются первые эмпирические исследования семантического поля. Так, в 1856 г. К. Хейзе исследует лексическое по­ле Schall [105], которое правильнее назвать концептуальным, поскольку в нем выделяются пустые множества, не лексикализованные языком, т.е. лакуны (См. следующую схему):

Схема №4



Лакуны, указанные на схеме кружками, обозначают отсутствие общих наименований для Geransch иKlang, а также для Geransch, Klang и Hall.

В схеме Хейзе содержится по сути дела настоящий структурно-семантический анализ, хотя автор, по-видимому, не имел такого намере­ния и применил структурно-полевой метод интуитивно для установле­ния иерархической организации лексической группы Schall.

В 1910 г. в статье Р. Мейера появляется первая типология се­мантических полей, называемых автором “системами значений” (Веdeutungssysteme). Мейер делит эти системы по природе обозначаемых вещей на “естественные” (например наименования флоры и фауны), “полуискусственные” (терминологические системы) и “искусствен­ные” (наименования объектов вторичной природы, окружающей чело­века) [126, 359]. Содержание понятия “система значений” Мейер по­нимает как “взаимоупорядоченность некоторого ограниченного числа выражений, рассматриваемых под определенным углом зрения” [126, 359]. Значение статьи Мейера также состоит в том, что полевой подход здесь увязывается с компонентной методикой анализа с помощью “дифференциальных факторов”, хотя этот опыт и не опирается на фор­мально-теоретическую базу.

В идейно-теоретическом плане возникновение полевой теории обычно связывается с учением Ф. де Соссюра о “значимости языковых сущностей”, приобретаемых ими лишь внутри замкнутых систем, и с возрождением в XX в. учения В. Гумбольдта о “внутренней форме язы­ка”, понимаемой как “постоянный и гомогенный элемент в деятельно­сти ума, который поднимает артикулированный звук до выражения мысли” [106, 43] и предопределяет закон лексической членимости языка.

На становление теории и метода семантического поля большое влияние оказало новое направление психологии - гештальтпсихология, поднявшая бунт против “атомизма” классической психологии в 1912 г. [127,14]. Именно гештальтпсихологии наука о языке обязана отказом от атомистического подхода к описанию языковых явлений и поворо­том от диахронного к системно-синхронному языкознанию. Таким об­разом, переход к изучению лексикона как структурно-системного обра­зования совпадает с общим развитием науки как системы знаний о ми­ре.

В этом смысле вполне закономерно происхождение самого терми­на “поле” в применении к языковым явлениям. Употребление этого термина (Feld) восходит к Г. Ипсену, который определяет его содержа­ние как “совокупность слов, обладающих общим значением” [107, 225]. Появление этого слова в лингвистике объясняется либо прямым заимствованием из физики в гуманитарные науки, такие как лингвис­тика, психология, социология, биология, либо опосредованным заимст­вованием через гештальтпсихологию. В любом случае употребленный впервые в лингвистике Г. Ипсеном термин “поле” вполне отвечает духу времени. Поскольку в разных контекстах этим термином обозначаются столь разные понятия: силовое поле, биополе, психическое поле, поле деятельности, языковое поле и т.д., можно сомневаться в удобстве это­го обозначения, полагая к тому же, что в языкознании оно подменяет собой термин “система”, лишенный ненужной образности. В таком со­мнении есть безусловный резон, однако растущее число работ, авторы которых применяют именно это обозначение, убеждает в том, что тер­мин “поле” прочно вошел в концептуальную парадигму современной семантики, и поэтому вряд ли правомерно менять существующее обо­значение.

Употребляя это слово в 1924 г., как бы мимоходом, Г. Ипсен вряд ли еще осознает, какая переменчивая судьба его ожидает, хотя сам пер­воначально понимает семантическое поле как группу слов, связанных только семантически, а в дальнейшем, занимаясь изучением названий металлов, уже как группу слов, объединенных вокруг ядерного слова как формально, так и семантически [108, 14]. Таким образом, с самого начала отсутствует ясное осознание того, какой критерий - семантиче­ский или формальный - должен интегрировать слова в одно семантиче­ское поле. Правда, знаменитая аналогия семантического ноля с мозаи­кой, принадлежащая Ипсену, имплицирует семантический критерий:“как в мозаике соединяется здесь слово со словом, одно вплотную к другому, так что в итоге их контуры совпадают, и все вместе они восходят к смысловому единству высшего порядка, не опускаясь до гни­лых абстракций” [107, 225].

Весьма своеобразной представляется концепция А. Йоллеса. Иол-лес исходит из существования в языке значений, которые не могут быть выражены отдельными словами и которые предлагается имено­вать термином “синонимон” (synonymon), понимая под этим обозначе­нием ядро поля, к которому стремятся все его члены. Отличаясь от трировского понимания поля как неизменяемой во времени содержа­тельной субстанции, синонимон Йоллеса постоянно расширяется, по­скольку, чем важнее становится конституирующее данную группу по­нятие, тем больше слов в нее втягивается, чтобы полнее выразить кон­кретный синонимон, например, links: rechts в немецком языке, gauche:droitво французском языке, левый: правый в русском языке [112]. При­мечательно, что концепция синониме на как минимального семантиче­ского поля, состоящего всего из двух членов, заимствованная по ут­верждению Йоллеса у древнего грамматика Дионисия Фракса, в пух и прах разбивается И. Триром, как и концепция В. Порцига.

Вначале В. Порциг, как и Йоллес, понимает Bedeutungsfeld только как элементарное образование, противопоставляя его трировской кон­цепции, однако после критики начинает признавать трировское поле, называя его паратактическим, т.е. парадигматическим, в отличие от своего синтагматического поля [135, 126].

Под синтаксическим полем Порциг понимает словосочетания и синтаксические комплексы, основанные на “сущностных связях значе­ний”, т.е. семантических компонентов. Такие связи можно найти, на­пример, в сочетаниях глагола с именами существительными и прилага­тельными: действие - орудие действия (sehen “видеть” - dasAuge“глаз”, greifen “хватать” - dieHand “рука”), действие - субъект дейст­вия (bellen “лаять” - derHund “собака”, wiehen “ржать.” - dasPferd“лошадь”) и т.д. Каждое такое семантическое или семантико-синтаксическое поле обусловлено лексической валентностью сочетаю­щихся слов и моделью синтаксических отношений. Существование та­кого поля свидетельствует о том, что своеобразие семантической структуры языка проявляется не только в характерных для данного языка семантических связях слов, но и в ассоциативно-синтаксических связях. Поэтому “элементарные семантические поля” Порцига преду­сматривают структурно-семантический анализ между производящими и производными единицами, т.е. словами и словосочетаниями, и анализ форм производности. В этом отношении можно отметить близость се­мантических полей Порцига и разноуровневых функциональных (лексико-грамматических) полей, которые предполагают анализ средств выражения определенной семантической категории. Различие здесь от­носится, главным образом, к подходу или способу выделения семанти­ческого поля. Если Порциг исходит из значения конкретных языковых единиц, то межуровневый анализ исходит из понятия, не соотнесенного с конкретной лексикой. Начало таких исследований можно найти уже у Л. Вайсгербера [158], который рассматривает разные средства выраже­ния аспектуальности в языках, такие как лексические (разноуровневые глаголы), словообразовательные (например, в русском языке: звенеть - зазвенеть), грамматические (например, в немецком языке: erhatgeschwommen “он плыл” - eristgeschwommen “он приплыл”).

Синтагматические поля Порцига или, по выражению Э. Косериу, лексические солидарности, пользуются почти единодушным признани­ем специалистов, в отличие от семантических полей Й. Трира. Однако именно концепция Трира, точнее Трира-Вайсгербера вызвала плодо­творную дискуссию в языкознании, отражая в себе как в зеркале силь­ные и слабые стороны подхода основоположников к построению тео­рии семантического поля.

Й. Трир исходит из соссюрианского понятия значимости, считая, что “все получает смысл только из целого” и что “слово имеет смысл только потому, что его имеют также другие, смежные с ним слова” [150, 417]. В другой работе Трир полемически заостряет эту мысль, ут­верждая, что “вне поля слово вообще не может иметь значения” [149, 5].

При этом Трир различает два вида полей - Begriffsfelder “поня­тийные поля” и Wortfelder “лексические поля”, утверждая, что едини­цы лексического поля, т.е. слова, полностью покрывают единицы поня­тийного поля, т.е. понятия. Объединение Begriffsfelder и Wortfelder об­разует Sprachliche Felder “языковые поля”, замкнутые, двусторонние автономные единицы языка. Таким образом, языковое поле составляет как бы среднее звено между лексическим массивом языка, состоящим из минимальных зависимых единиц, и лексико-семантической систе­мой языка, которая конституируется языковыми полями.

Установление такого изоморфизма между лексикой и понятийной сферой обусловливает понимание внутренней формы языка как выра­жения мироощущения его носителей, которое изменяется с течением времени. Например, рассматривая интеллектуальное поле с ядром из трех слов в средневерхненемецком языке - Wĭsheit (общее обозначение) - Kunst “социальное знание и поведение” - List “техническое знание и умение”, Трир констатирует изменение внутренней формы языка в свя­зи с изменением, произошедшим в данном поле к 1300 г.: Wĭsheit при­обретает религиозно-мистическое содержание, Kunst, напротив, употребляется для обозначения светского знания, List вообще исчезает и на его месте появляется Wissen “знание искусства”.

Л. Вайсгербер, так же как Трир, считает слово минимальной зави­симой единицей, которая существует только благодаря целому, т.е. лексическому полю. “Чтобы понять значение отдельного слова, - пи­шет Вайсгербер, - надо представить все поле и найти в его структуре место этого компонента” [159, 185]. Как и Трир, Вайсгербер считает слово неразрывным единством одного имени и одного понятия, т.е. ис­ключает существование полисемии: “в языке нет никаких многознач­ных слов, давших пищу многим рассуждениям” [8, 67]. Поэтому, на­пример, утверждается, что сколько в языке существует цветов, столько в нем и понятий, и “всякий, изучающий этот язык, вынужден воспри­нять это членение и повторить его для себя <...> и всякий, кто врастает в язык, вынужден строить свое видение мира в соответствии с этим предначертанным в родном языке способом” [8, 74]. Значения слов, по мнению Вайсгербера, лишь препятствуют исследованию понятийного содержания языка, за которым должен сохраняться безусловный при­оритет. Поэтому, исследуя структурно расчлененные концептуальные сферы, связанные с формированием “интеллектуального образа мира”, Вайсгербер резко выступает против семасиологии как науки о значени­ях слов [158].

Таким образом, совершенно независимо от Уорфа Вайсгербер вы­ражает идею жесткой зависимости мировоззрения от языковых реше­ний, выступая европейским глашатаем сильной версии гипотезы язы­ковой относительности.

Решительно возражая против идеи единства человеческого мыш­ления, имеющего надъязыковой характер, Вайсгербер ссылается на ар­гумент о неизбежном искажении смысла при переводе с одного языка на другой. Смысл меняется якобы потому, что логика каждого языка вырастает на почве родного языка, и “то, что в другом языке; имела бы место та же логика, представляется невероятным” [8, 93].

Отличие подхода Вайсгербера от трировского подхода состоит главным образом в способе выделения семантического поля: у Трира это ономасиологический способ, у Вайсгербера - семасиологический, хотя конечный результат одинаковый - языковое поле, образующее как бы промежуточный мир (Zwischenwelt) между внешним миром и соз­нанием человека определенной языковой общности.

Оживленное обсуждение концепции Трира-Вайсгербера про­должается в течение долгого времени вплоть до 80-ых годов (см., на­пример, М.М. Гухман [19], Ю.Н. Караулов [24], А.И. Кузнецова [33], А.А.Уфимцева [63], Г.С. Щур [73], К. Габка [94], Х. Гекелер [95], Э. Косериу [84]. С. Эман [132], К. Ройнинг [140], Ф. Шайдвайлер [144]; из новейших работ см., например, коллективную монографию под ред. З.Д. Поповой [49] и статью Х. Гиппер [96]). Если в начале дискуссии в фокусе внимания находятся важнейшие теоретические проблемы, свя­занные с соотношением единиц когнитивной и языковой моделей мира и эквивалентных полей в разных языках, с проблемой принадлежности одной и той же единицы одному или разным полям, то в дальнейшем поле рассматривается уже как инвариантное понятие, и полемика каса­ется лишь способа выделения поля, статуса поля в языке и таксономии семантических полей. Существует также тенденция, наметившаяся по­сле критического обсуждения концепции Трира-Вайсгербера с позиции структурной семантики, к созданию единой теории поля [95].

§ 6. Общая оценка метода семантического поля

Основное внимание критики полевого метода уделяют трировской концепции, указывая, например, на следующие недостатки: неполнота фактического материала (исследуется только поле “интеллект” в не­мецком языке): ограниченность материала древним, а не современным состоянием языка, что влияет на результат исследования; игнорирова­ние асимметрии языкового знака, что приводит к искусственности оп­ределения границ поля; недооценка синтагматических связей слов; пе­реоценка значимости слов [64].

Наиболее полный свод критических замечаний в адрес трировской концепции приводит Л.М. Васильев, ссылаясь по каждому пункту на конкретный источник: 1) идеализм в понимании корреляции между языком; действительностью и мышлением; 2) логический априоризм, т.е. логический критерий выделения поля; 3) взгляд на поле как на за­крытое лексическое образование, соответствующее непрерывному по­нятийному континууму, со строгими и непересекающимися границами;

4) полный параллелизм между лексическими и понятийными полями;

5) семантический релятивизм, т.е. отказ от слова как самостоятельной единицы языка; б) игнорирование полисемии и конкретных связей сло­ва; 7) пренебрежение к фактам живого языка за счет увлечения данны­ми древних состояний немецкого языка; 8) пренебрежение глаголами и устойчивыми словосочетаниями за счет исследования исключительно субстантивных слов; 9) верификация структурной в своей основе гипо­тезы неструктурными методами; 10) неудачные метафоры, применяе­мые при характеристике полей, такие как “мозаика”, “покрывало”, “сетка” [9, 107].

Несмотря на эти недостатки, Л.М. Васильев считает концепцию Трира-Вайсгербера важным этапом в развитии структурной семантики, стимулировавшим новые исследования в данной области, которые можно разделить на подражательные и оригинальные. Если подража­тельные подтверждают несостоятельность многих положений триров­ской теории, то оригинальные исследования, преодолевая ошибки Трира, намечают новые перспективы [9, 107].

Слабые стороны теории семантического поля связаны во многом с “родимым пятном прошлого”, т.е. с происхождением этой теории. Вместе с тем представляется очевидным, что всякая теория несет не только научную нагрузку; она дает новый импульс развития исследо­ваний в соответствующей области. Значение научной теории в том, что она порождает спор, в котором рождается истина, а истине, как всегда, не признает крайностей. Ретроспективно уже ясно, что идеи, сформу­лированные И. Триром и Л. Вайсгербером в виде жесткие тезисов о язы­ковой модели мира, индивидуальной для каждого языка, и о законе лексической членимости языка, который регламентирует проекцию по­нятийных сфер на языковую плоскость и их членение вплоть до от­дельных понятий, суть плодотворные идеи. Категоричность утвержде­ния А.А. Уфимцевой о бездоказательности и практической непримени­мости этих идей [64] объясняется прежде всего идеологическим креном отечественной лингвистики советского периода, считавшей своим дол­гом критиковать “идеализм” как в философии, так и в других науках. В работах последователей Трира утверждение о том, что “каждый язык по-своему членит внеязыковую действительность”, уже становится общим местом. В этом смысле трировская теория есть новаторское достижение, сравнимое, как пишет С. Ульман, с научным подвигом пражских лингвистов [152, 159].

Идея системного описания структуры лексикона не выдумана Триром или Вайсгербером, эта идея весьма почтенна как по возрасту, так и по количеству умственных усилий, направленных на ее практиче­скую реализацию. Оценивая вклад Трира-Вайсгербера в развитие этой идеи, следует фокусировать внимание на плодотворных положениях и наблюдениях над фактами языка, отбрасывая в то же время априорные суждения, предваряющие и обрамляющие конкретный анализ.

До сих пор не существует обзора теоретических исследований по полевой проблематике, построенного на шкале оценок эффективности этого метода. По отношению к оценке вклада основоположников все теоретические работы можно подразделить на три группы, в которых этот вклад оценивается, соответственно, 1) высоко, 2) низко, 3) уме­ренно критически, т.е. признание вклада полевой теории в структурную семантику сочетается с аргументированным отрицанием априорных тезисов.

К первой группе можно отнести, например, труды С. Ульмана [152] и С. Эман [132], высоко оценивших концепцию Трира, К. Ройнинга [140], считающего теорию Вайсгербера полезной и глубокой, Кронассера [116] высоко оценившего труд Р.Мейера, а также Р. Гиро [99], в целом оценившего полевой метод как “революционный в семантике”. К этой группе относятся не только исследователи, занимающиеся изу­чением “языкового содержания” (Sprachinhaltsforschung), но и некото­рые “семантические структуралисты”, такие, как, например, Дж. Лайонз.

Низкую оценку, как ошибочный и идеалистический путь в семан­тике, полевый подход получает в советской лингвистике в период раз­гара дискуссии по полевой проблематике, в частности в работах А.А. Уфимцевой [63, 64] и М.М. Гухман [19]. Эта крайне негативная оценка парадоксальным образом перекликается с крайне негативной оценкой Вайсгербером семасиологии как ошибочного пути в языкозна­нии [158].

К умеренно критической группе можно отнести исследования, в которых прямо или косвенно просматривается перспектива синтеза по­левого метода с компонентной теорией значения, например Э. Косериу [84], Х. Гекелер [95], Л.М.Васильев [9], А. Лерер [118].