ТЕОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКОГО НОЛЯ И КОМПОНЕНТНОЙ СЕМАНТИКИ ЕГО ЕДИНИЦ. пособие по семантике. Учебное пособие уфа, 1999, 88 С

• Название: Учебное пособие уфа, 1999, 88 С
• Анкор: ТЕОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКОГО НОЛЯ И КОМПОНЕНТНОЙ СЕМАНТИКИ ЕГО ЕДИНИЦ
• Дата: 21.01.2022
• Размер: 1.28 Mb.
• Имя файла: пособие по семантике.rtf
• Тип: Учебное пособие; #337786
• страница: 5 из 7

§ 1. Трудные вопросы комбинаторной семантики

Структурная семантика объединяет несколько подходов к ис­следованию лексической семантики, основанных на идеях струк­турализма. Употребление самого термина “структурная семантика” объясняется исторической традицией, поскольку первоначально семан­тика понималась как наука о лексическом значении слова.

Большинство структурно-ориентированных подходов к лекси­ческой семантике можно расценить как методы исследования. Только комбинаторная семантика (компонентный анализ) претендует на то, чтобы считаться и методом системного анализа лексики и теорией ее структурной организации. Вопреки мнению Дж. Лайонза [120,106], комбинаторную семантику можно рассматривать как целое направле­ние, имеющее не только солидное эмпирическое, но и теоретико-философское основание. Глобальный характер этой теории, которая находится в состоянии перманентного развития, подчеркивается ее свя­зью с такими важнейшими теоретическими проблемами современной лингвистики, как проблема категоризации., семантического поля, сло­варных дефиниций, языковых универсалий и т.д.

Исходя из более широкого понимания семантической комби­наторики, термин “комбинаторная семантика”, употребляемый обычно по отношению к комбинациям семем, может также употребляться по отношению к комбинациям сем, т.е. как синоним термина “компонент­ная семантика”. Комбинаторная семантика исходит из онтологического допущения о том, что информация, образующая значение языковой единицы, разложима на отдельные кванты (семы), различающиеся по значимости и конституирующие структуры значений языковых единиц (семем). Это допущение связано с основополагающими принципами всей языковой структуры, т.е. принципом контрастивности и принци­пом разложимости языковых единиц на единицы меньшего порядка [117,11].

Действие этих принципов невозможно понять без понимания принципиального устройства языковой единицы, которое характе­ризуется комбинаторным эффектом. Комбинаторный эффект можно определить, исходя их понятия неаддитивности: разложение языковой единицы не дает тех исходных компонентов, слияние которых ее обра­зует, а механическое слияние исходных компонентов никогда не обра­зует данной языковой единицы [41, 111].

Комбинаторный эффект проявляется в обоих планах языка. Если слово образует “структурное единство, отличное от суммы образую­щих его фонем” [41, 111], то семема есть единство, отличное от меха­нической суммы значений описывающих ее слов. Поэтому сема “муж­ской пол”, объединяющая семемы слов мужчина и мальчик, не тожде­ственна словосочетанию мужской пел.

Основные положения комбинаторной семантики можно выразить в форме следующих утверждений: I) семантическое пространство язы­ка дискретно, 2) набор элементов в этом пространстве конечен и обо­зрим, а число комбинаций бесконечно, 3) семема может описываться как комбинация сем.

Как уже указывалось выше, комбинаторная семантика касается важнейших вопросов современной лингвистической семантики, еще не получивших окончательного разрежения; кроме того дискуссионным остается целый круг вопросов, имеющих прямое отношение к самой теории. Большинство этих вопросов связано с определением природы семы как односторонней семантической единицы: 1) каков статус семы в языке?; 2) как определяется значение в комбинаторной семантике?; 3) какова природа содержательной субстанции, называемой семой?; 4) ка­ково психологическое обоснование компонентной теории?; 5) можно ли вывести универсальный набор сем, который может служить мета­языком всей лексико-семантической системы языка и универсальным эталоном для сравнения языков?; 6) что служит критерием выделения сем?

Эти “трудные вопросы”, которые ставятся почти во всех ис­следованиях, посвященных теории компонентной семантики, при­обретают иногда односторонне негативную интерпретацию. Вместе с тем растущая эмпирика применения компонентного метода наряду с отсутствием альтернативной теории, опирающейся на собственный ме­тод, заставляет признать комбинаторную семантику стратегическим направлением в современной лингвистике. Эмпирическое использова­ние этого метода позволяет решать целый класс задач, типология кото­рых в зависимости от цели исследования, насчитывает, как утверждает Т.С. Зевахина, 41 применение [23, 5].

Настоящий раздел посвящен последовательному анализу по­ставленных выше вопросов. Однако прежде чем перейти к собственно аналитической части необходимо исследовать источники и предпосыл­ки возникновения компонентной семантики.
§ 2. Источники и предпосылки компонентного метода

История возникновения компонентного анализа обычно связы­вается с именами У. Гудинафа [97] и Ф. Лаунсбери [121], американских этнолингвистов, опубликовавших в 1956 г. в журнале Language резуль­таты своих исследований на материале/ терминов родства разных язы­ков. В этих работах впервые формулируются положения нового метода, послужившие творческой и методологической основой для дальнейших исследований в сфере лексической семантики. Среди работ, оказавших основное влияние на формирование компонентного метода, можно на­звать работы А. Уоллиса и Дж. Аткинса [154], У. Вейнрейха [156],Э. Бендикса [76], М. Бирвиша [78].

Новый метод не был, однако, чем-то абсолютно новым. Пред­посылки компонентной семантики содержатся, например, в анализе фонем по дифференциальным признакам Н. Трубецкого [151,86]. Н. Трубецкой анализирует каждую согласную фонему санскритского язы­ка как пучок дифференциальных признаков, включенных в парные оп­позиции, например по звонкости : глухости, придыхательности : непридыхательности и т.д. Каждая фонема при этом реализует один из двух вариантов дифференциального признака, например, [bh] — губно-губной + придыхательный + звонкий, [р] - губно-губной + не придыха­тельный + глухой, [gh] - велярный + придыхательный + звонкий и т.д. С помощью 7 дифференциальных признаков и связующих операторов - и + можно описать всю звуковую систему языка.

Аналогичный метод применяет Р, Якобсон, используя мини­мальный набор компонентов для списания всей падежной системы ла­тинского языка. Суффикс существительного определяется в терминах компонентов, каждый из которых представляет определенную катего­рию (падеж, род, число, склонение), например : вин. п. & ж.р. & ед.ч. & 1 скл. = am (feminam), род. п. & ср.р. & мн.ч. & 3 скл. = ит (siderum) абл.п. &. м.р. & ед.ч. & 2 скл. = о (риеrо) [111].

Другое эмпирическое исследование, проведенное до “открытия” компонентного анализа, принадлежит З.Харрису, который анализирует систему спряжения еврейского глагола. Хотя сам Харрис и называет свою работу морфосинтаксическим анализом, однако выделенные им компоненты (время, род, лицо) относятся к плану содержания [103].

Семантические компоненты грамматического значения греческого глагола анализирует Э. Найда, употребляя при этом термин “сема” для обозначения элемента грамматического значения [129|.

От компонентного анализа фонем и грамматических значений су­ществительных и глаголов остается пройти совсем немного до анализа четко структурированных, как в грамматической парадигме, лексиче­ских систем, таких как термины родства. Здесь, однако, эмпирика опе­режает теорию, поскольку независимо от применения компонентного подхода в фонологии и грамматике уже задолго до этого в антрополо­гии проводится сравнение систем родственных отношений в разных культурах. Интерпретация этих отношений в терминах универсальных составляющих вполне конгруэнтна семантическим признакам компо­нентной теории. Так, еще в 1909 г. А.Кребер исследует термины родст­ва в различных языках, выделяя 8 квантов информации, комбинации которых образуют значения соответствующих терминов и которые мо­гут использоваться для структурного описания поля родства любого языка: поколение, возраст внутри поколения, тип родства (кровное : по браку), степень родства (прямое : непрямое), пол, родственник, дальний родственник, состояние родственника (живой : покойник) [115, 77 и сл.].

Близкий к этому подход можно найти в еще более раннем труде К. Хейзе [105], написанном за 100 лет до работ Гудинафа и Лаунсбери. В этом труде Хейзе исследует группу слов, обозначающих звуки, на основе семантических признаков значений, представленных в бинар­ных оппозициях типа “направленный : ненаправленный”, “однородный : неоднородный” (звук) и т.д.

Таким образом, американская этнолингвистика не единственный “источник и составная часть” компонентной теории. В развитии ее большую роль сыграли Европейские лингвистические школы, в част­ности швейцарская (дифференциальные элементы Ф. де Соссюра), пражская (дифференциальные признаки Н. Трубецкого) и копенгаген­ская (фигуры содержания Л. Ельмслева). Следует, однако, согласиться с В.А. Звегинцевым в утверждении, что “именно в американской лин­гвистике компонентный анализ получил свое окончательное методоло­гическое завершение и - что особенно важно - свое оригинальное при­менение и теоретическое истолкование” [22, 7].

В философском плане начало компонентного анализа восходит к построению универсальных языков. Уже отмечалось большое влияние на современную комбинаторную семантику, оказанное опытами Уилкинса, Дальгарно и Лейбница. Рассматривая наследие этого опыта, К. Алэн отмечает, что перевод слова на философский язык через компо­ненты, связывающие это слово с другими словами, представляет собой компонентный анализ, и если учесть колоссальный объем работы по переводу всего лексикона на этот язык, то, действительно, со времен Уилкинса никто не сделал ничего столь же всеобъемлющего [74, 171].

В более широком плане компонентная семантика есть реализация когнитивного метода разложения объекта восприятия на составляющие с последующим сравнением составляющих однопорядковых объектов. Такой метод близок к типологическому методу, применяемому в раз­личных науках, и более общему принципу дискретности, характери­зующему способ человеческого познания вообще. Устройство челове­ческого ума таково, что изучение объекта легче начинать с предполо­жения о том, что некоторые его компоненты дискретны, т.е. элемен­тарны, отдельны [37,176]. Человеческое мышление имеет парадоксаль­ную природу. С одной стороны, проявляется стремление к всеобщему упорядочению, разложению и систематизации, т.е. “идеологическая борьба” с энтропией Ойкумены, с другой стороны, с углублением и расширением опыта появляется понимание того, что мир сложнее в своих проявлениях, чем любое, самое полное его описание; тем не ме­нее такое понимание не заменяет компонентно-классификаторский подход к миру, а сосуществует с этим подходом в одной и той же чело­веческой голове. Поэтому взаимодействие компонентной теории и тео­рии прототипов, на первый взгляд диаметрально противоположных, не только желательно, но и так же естественно, как взаимодействие теории и практики, как сама диалектика.В известной мере можно считать, что когнитивная семантика, в рамках которой развивается теория прототипов, подтверждает компо­нентное строение значения слова. Существование прототипа допускает два критерия употребления наименования категории - одно для прототипическэго случая, а другое для пограничного, в силу размытости границ категории [79, 116]. Компонентная семантика может рассматри­ваться как теория структуры семантической единицы в его отношении к прототипическому денотату и прототипической денотативной ситуа­ции, т.е. теория, описывающая стереотипные условия употребления единиц, образующих наименования взаимосвязанных категорий.

Эксперименты с информантами, проводимые в рамках прототипической теории, вопреки мнению экспериментаторов, в целом под­тверждают психологическую реальность компонентной теории.

Э. Рош описывает психологический эксперимент (прайминг) с ин­формантами, перед которыми ставится задача соотнести предлагаемые слова с именем заранее заданной категории (“bird”). Задача экспери­мента видится в проверке компонентной теории, исходя из скорости принятия решения информантом: если правильна теория прототипов, то примарное слово bird ускорит категоризацию “лучших” представи­телей птиц, если же правильна компонентная теория, то, по мнению Рош, должна наблюдаться одинаково-быстрая скорость принятия решения во всех случаях. Как признает экспериментатор, результаты прайминга подтверждают теорию прототипов лишь частично [142].

Другие эксперименты, проведенные с детьми, показывают психо­логическую реальность компонентной структуры семемы. Дети усваи­вают семему не целиком, а частями, т.е. сему за семой. Например, сло­во tall “высокий” для детей первоначально означает что-то большое и уже в дальнейшем дополняется семами “по протяженности” и “по вер­тикали”, а его антоним short запоминается позже и хуже, так как со­держит компонент “отсутствие протяженности”, имеющий отрица­тельную маркированность[93, 290],

§ 3. Что представляет собой основная единица комбинаторной семантики

Основная единица исследования в комбинаторной семантике, т.е. квант информации, конституирующий значение слова и связывающий его со значениями других слов, называется разными исследователями по-разному: “семантический признак” (Ф. Лаунсбери), “сема” (А.Ж. Греймас), “аллосема” (У. Гудинаф), “семантический маркер” (Дж. Кац - Дж. Фодор), “семантический компонент” (Дж. Лич), “семан­тический множитель” (Ю.Д. Апресян, Ю.Н. Караулов) и т.д.

Наиболее удобным термином представляется “сема” - как наи­более лаконичный, лишенный образности и формально конгруэнтный с термином “семема”.

Во всех определениях семы подчеркивается ее элементарный ха­рактер по отношению к семеме, однако проблема статуса семы в языке в целом до сих пор остается нерешенной.

Компонентное определение значения слова bachelor, традици­онного примера в работах по компонентной семантике, как комбинация сем “человек”, “взрослый”, “мужского пола”, “никогда не состоявший в браке” вызывает два вопроса: 1) каково отношение между словом че­ловек и компонентом “человек” в значении слова bachelor? 2) является ли компонент “человек” свойством значения слова bachelor или припи­сывается ему исследователем, иными словами, является ли сема едини­цей языкового содержания или единицей метаязыка?

Ответ на первый вопрос кажется достаточно легким. Сема, ко­торая по своему положению определяется как односторонняя со­держательная единица, не может совпадать со словом, т.е. единицей, имеющей как план содержания, гак и план выражения. Соотношение между семой “человек” и словом человек аналогично соотношению между означаемым и означающим, поскольку означающее служит име­нем означаемого, а слово может служить именем содержательного эле­мента значения другого слова.

Второй вопрос, касающийся языкового или метаязыкового статуса семы и связанный с первым вопросом, более трудный и отчасти празд­ный. В принципе это вопрос того же уровня сложности, что и проблема языкового значения. В “чистом” виде семы отсутствуют в языке; их существование может признаваться истинностным, только исходя из анализа структурных оппозиций языковых единиц и психолингвисти­ческих экспериментов, так же как в физике признается существование электронов, исходя из феноменологии электрической силы и независи­мо от их онтологии. “Неразумно, - пишет Дж. Кац, - настаивать с са­мого начала на объяснении онтологии отношений между понятием и пропозицией в качестве предварительного условия объяснения семан­тических свойств и отношений, представленных в теории семантиче­ских маркеров” [113, 39].

Положение о системных связях между словами не зависит от про­блемы объяснения этих отношения [114, 18]. Поэтому главная задача комбинаторной семантики есть задача методическая, а не теоретиче­ская, и поэтому, несмотря на свою неопределенность, компонентный анализ признается пригодным для описания большей части словаря [80, 117]. Таким образом, эксплицитное представление семантических отношений в лексиконе важнее философско-теоретического истолкова­ния такого представления. Вместе с тем в качестве семантической тео­рии комбинаторная семантика все же должна ставить этот вопрос.

В определении семы разные исследователи подчеркивают либо языковое, либо метаязыковое начало. Так, М.Д. Степанова определяет сему как “единицу элементарного смысла, не поддающуюся дальней­шему членению” [59, 139], или как минимальную часть информации языковой единицы [59, 141], Г. Хельбиг - как “элементарный компонент значения, реализуемый внутри лексемы или семемы” [104, 41], В.Г.Гак - как “отражение в сознании носителей языка различных черт, объек­тивно присущих денотату, либо приписываемых ему данной языковой средой, и, следовательно, являющихся объективными по отношению к каждому говорящему” [15, 95]. В этих определениях сема представляет­ся единицей языкового содержания. Другие лингвисты определяют се­мы как метаязыковые единицы, “законные единицы семантического описания” (Вейнрейх) [157, 76] или “теоретические величины, вводи­мые для описания семантических отношений между лексическими единицами данного языка” (Бирвиш) [5, 180].

Вероятно, сема должна признаваться в качестве единицы языково­го, точнее, внутриязыкового содержания, представляющего мир чело­веческой когниции, т.е. внеязыкового содержания. Сема есть терминал, которым языковое значение сообщается с определенной когнитивной моделью, т.е. языковой вход для части внеязыкового содержания. “Языковое содержание, - пишет Л.М. Васильев, - это весьма специфи­ческое содержание, ибо оно имеет семиотический статус, указывая на какое-то другое, связанное с ним содержание” [13, 41]. Таким образом, с помощью сем языковые значения, по выражению Васильева, “очер­чивают самые общие контуры классов реалий”, активируясь в процессе речевой деятельности, т.е. указывая с помощью речевых смыслов на внеязыковые знания говорящих. При этом сема не только функ­ционирует как семантический код для внеязыковой информации, но и организует каждое значение в языковой системе, соотнося его с опре­деленной парадигмой, синтагмой, словообразовательным гнездом, се­мантическим полем и т.д., т.е. определяет семантическую значимость семемы [13, 41]. Исходя из этого значение лексемы может определяться как множественная функция его компонентов, определяемая их сис­темной значимостью и способом т: соединения в единое целое [119, 80].

Содержательный компонент семемы может представлять собой собственно сему (семантической признак, гиперсему) или конкретизатор семы (семантический компонент, гипосему). Как указывает A.M. Кузнецов, сема - это “инвариантная величина, для существования ко­торой в языке необходимы по крайней мере два слова, отражающие данное свойство по-разному”, в то время как семантический компонент есть переменная величина, принадлежащая к менее высокому уровню абстракции [30,15] Такая инвариантная величина служит для выделе­ния “ключевых слов” данного языка [58, 164-165]. Например, в англий­ском языке семемы слов street и road, объединенные в семантическое поле “дорога”^, различаются семантическими компонентами “в насе­ленном пункте” (street) и “между веселенными пунктами” (road). Та­ким образом, сема представлена парой компонентов с положительными значениями, поскольку каждый компонент маркируется наимено­ванием. Однако сема может строиться на противопоставлении компо­нентов, из которых лишь один маркируется, находясь в оппозиции к самой семе, например: siding “боковая линия железной дороги” — “главная линия железной дороги” = railway “железная дорога”. Таким образом, вопреки утверждению А.М, Кузнецова существование семы не обязательно должно обеспечиваться двумя словами, отражающими данное свойство; поскольку противоположная сторона этого свойства часто нейтрализуется в языке употреблением слова более широкого значения.

В метаязыковой функции выступает не сама сема, а единица, кото­рая ее представляет, т.е. ноэма [139, 52]. Ноэмы образуют лексикализованные выражения, служащие для экономного и строгого описания се­мантических отношений в словаре. Такие семантические отношения как гипонимия, совместимость, несовместимость и синонимия легко описываются в терминах комбинаторной семантики. Например, гипо­нимия описывается формулой “А есть гипоним В, если все семы В вхо­дят в семную структуру А”; несовместимость определяется формулой “Если А, В, С... имеют набор общих сем, различаясь хотя бы одной контрастной семой, то они несовместимы”; синонимия же определяет­ся либо полным тождеством семных структур, либо различием в одном компоненте [157, 77] (при наличии минимум одной общей формулы ди­стрибуции [14, 36]). Различие между семами и ноэмами в описании этих типов семантических отношений можно показать на примере опи­сания родственных отношений. Например, общие признаки, выражен­ные пятью ноэмами, описывают значения следующих слов в татарском языке, находящихся в отношении гипонимии к общему наименованию бертуган “прямой кровный родственник поколения “эго”: абый = “бертуган” + “старший возраст” + “мужской пол”; ana = “бертуган” + “старший возраст” + “женский пол”; эне = “бертуган” + “младший возраст” + “мужской пол”; сенел = “бертуган” + “младший возраст” + “женский пол”. Между собой эти слова соотносятся как несовмести­мые термины, различаясь в каждой паре по крайней мере одной се­мой”: абый - ana (“пол”), абый - эне (“возраст”), апа - эне (“пол”, “воз­раст”) и т.д. Таким образом, каждая из ноэм, т.е. слово или словосоче­тание в метаязыковой функции указывает на определенное значение [145,1251].

Вопреки мнению Ф. Палмера такое компонентное представление значения эксплицирует, а не затуманивает семантические различия ме­жду лексическими единицами [133, 59]. Проблема заключается лишь в выборе ноэм и в степени допустимой формализации метаязыкозого синтаксиса. В вышеприведенных примерах ноэма “бертуган” соответ­ствует слову, в то время как другие поэмы выражаются словосочета­ниями. Принципиального значения для метаязыка это не имеет, равно как и то обстоятельство, что одна ноэма выражается словом одного языка, а другие ноэмы - словами другого языка, если и только если значение каждой единицы однозначно определено. Заменяя сложные ноэмы одного языка простыми поэмами другого, можно получить бо­лее экономную запись, например: абый = “бертуган” + “elder” +“male”, ana = “бертуган” + “elder” + “female”, эне “бертуган” + “younger” + “male”, сенел = “бертуган” + “younger” + “female”. Созда­ние экономного метаязыкового лексикона, позволяющего описывать семантические модели разных языков, составляет важнейшую пер­спективную задачу компонентной семантики, и эта задача становится реальной в связи с созданием общего лексикона для машинного пере­вода [128].

Метаязык структурной лингвистики использует правила со­кращенной репрезентации сем (redundancy rules) или правил выведения (inference rules), которые позволяют представить целую цепочку сем, свернутых в одну единицу. Такое семантическое свертывание отражает иерархическое строение категорий, находящихся в отношениях взаим­ного включения. Например, выражение, описывающее значение слова жена (“в браке” + “женский пол”), заменяет более длинную запись, которая представляет глубинный компонентный комплекс или полный алфавит сем данного значения: “в браке” + “взрослый” + “женский пол” + “человек” + “живое существо”. Эта замена осуществляется бла­годаря использованию правил сокращения: “человек” --> “живое суще­ство”; “взрослый” —> “живое существо”; “в браке” —> “взрослый”.

По сути дела эти правила соответствуют постулатам значения Р. Карнапа [82, 222-229], Постулат значения образует утверждение, на­пример следующего вида: “для каждого существа В, которое называет­ся bull “бык”, верно утверждение. что В есть существо взрослое, самец и бычьей породы” [74, 171]. Каждое слово имеет свой набор постулатов значения, при этом справедливость постулата зависит от степени выво­димости, т.е. аналитичности этого выражения по сравнению с другим выражением. Например, сравнивая два выражения: “холостяк —> неже­натый” и “холостяк —> взрослый)), Дж. Лайонз указывает, что первый постулат кажется более аналитичным, чем второй или такой как “холо­стяк —> мужчина”, поскольку, если предположить, что могут быть уза­конены браки между детьми, то “холостяк” не обязательно предпо­лагает признак “мужчина” [119, 93]. Данное замечание свидетельствует в целом о сомнительности попытки представить постулаты значения как объективный (в отличие от структурной семантики) метод репре­зентации языкового значения. К Тому же вряд ли отсутствие амбициоз­ной перспективы в достижении полного набора сем для определения значения слова или универсального списка постулатов само по себе должно считаться достоинством метода, как это утверждает К. Биггс [79, 117]. Достоинством метода описания семантических отношений в лексике, наряду с эксплицитностью и экономностью используемых для описания средств, следует считать надежность метаязыка, который позволяет избежать порочного круга. Для этого надо выйти за пределы языкового плана и обратиться к понятию истинности; устанавливаю­щему отношение между языковым выражением и денотатом. Если из­вестны условия, при которых выражение справедливо, т.е. истинно, то известно и значение выражения.

Кроме списка ноэм, образующего лексикон метаязыка комби­наторной семантики, метаязык использует также свой синтаксис или грамматику операторов. В компонентной семантике следует отказаться от бинарного принципа операторов, заимствованного из грамматики Н. Хомского (±). Экономность в описании, получаемая в результате применения этого оператора, весьма сомнительна, например, сема “пол” иногда обозначается как “-+мужской”, что позволяет “эконом­но” разложить этот параметр на дифференциальные компоненты “+мужской” и “-мужской”. Такая экономия делает двусмысленным оп­ределение женщина = “-мужской”, в отличие от определения мужчи­на = “+мужской”.

Предполагается использовать следующие операторы: : - оператор оппозиции дифференциальных компонентов одной семы, например, “мужской” : “женский” (“пол”); = оператор тождества при компонент­ной репрезентации значения слова, например, бык = “домашнее живот­ное” + и т.д.; + - оператор соединения сем в компонентный комплекс, например, бык = “домашнее животное” + “бычья порода” + “взрос­лый” + “мужской”. Дополнительными операторами служат графиче­ские различители слова и компонентов его содержания: слово выделя­ется подчеркиванием, курсивом или иным графическим способом; сема или категория закавычиваются.

Признаки, объединяющие объекты категории различаются по сте­пени характерности, поэтому принадлежность к категории оп­ределяется в конечном счете наиболее характерными существенными признаками. Семная структура значения (семема) должна учитывать только структурно необходимые и вместе с тем достаточные компонен­ты, соответствующие характерным признакам категории, т.е. компо­ненты, “необходимые и достаточные для отграничения (в парадигмати­ческом плане) данного значения от значений всех других единиц язы­ка” [3, 76]. Например, семема слова собака не включает в себя сему “пол”, хотя и не исключает ее; эта сема, нейтральная во всех семанти­ческих оппозициях этого слова, существует, однако, виртуально, т.е. в знании о данном денотате и может актуализироваться при изменении условий употребления этого слова, Для семемы выражения дождевой червь эта же сема нерелевантна, вследствие отсутствия признака пола в соответствующем денотате (дождевые черви размножаются с помощью партеногенеза). Поэтому постулат значения “А —> мужского (женского) пола” возможен для семемы “собака” и невозможен для семемы “дож­девой червь”. Таким образом, то, что явно в семеме “мужчина” или “женщина” и неявно в семеме “собака”, нерелевантно в семеме “дож­девой червь”.

Организуя глубинное внеязыковое содержание в поверхностное языковое содержание,, семы, как указывалось выше, не выделяются в речевой практике в виде дискретных речевых смыслов. Поэтому ком­поненты языкового значения, интуитивно выделяемые говорящими, обычно не имеют полного соответствия с семами комбинаторной се­мантики. Например, в семеме слова отец чисто интуитивно можно вы­делить признаки “родитель” и “пол”, в то время как компонентный анализ этой семемы и его репрезентация с помощью ноэм и операто­ров, вызывает подозрение в нереальности некоторых сем, устанавли­ваемых оппозитивным способом: отец (X,Y) —> X есть для Y : “родст­венник” + “первое поколение родства” + “мужской пол” + “прямое родство” + “кровное родство”. Вычленимая часть семемы “отец” (“ро­дитель”) образуется слиянием нескольких сем и представляет собой, таким образом, семантический множитель. Даже в случае оппозиции семем по одной семе эта сема может быть результатом сложного обоб­щения и абстрагирования [77, З]. Следовательно, компонентный ана­лиз, устанавливающий значимость каждого элемента значения в лексико-семантической системе, отличается от интуитивного (словарного) толкования этого значения так же, как научная таксономия отличается от народной.

В реальной коммуникации нет необходимости семантизировать название каждого объекта в терминах семантических компонентов. Этой цели вполне отвечает так называемая народная дефиниция [154, 74], которая, будучи спонтанным определением, может сопровож­даться остенсивным указанием: “См:отри! Это лошадь. Она ржет”. Главный источник народной дефиниции - наиболее выделимые, т.е. характерные признаки объекта, например признаки домашних живот­ных в дефинициях Л. Ногла; “лошадь” = “четырехногое животное” + “ржет”, “осел” = “четырехногое животное” + “ревет”, “корова” = “че­тырехногое животное” + “мычит” и т. д. [130, 33]. Другим источником служит контекст, а также - в меньшей степени - значимостная характе­ристика слова по связям его значения в семантическом поле, например, значение слова дядя может определяться как “муж тети” или “брат от­ца или матери”,

Недостатком народных дефиниций наряду с субъективизмом можно считать смешение внутрисистемной информации, т.е. информации, образуемой внутренней формой языкового содержания., и внесистемной, внеязыковой информации. Представляется очевидным, что описание семантических единиц, обладающих системными значимостями, должно осуществляться только на основе изучения этих значимостей, т.е. с помощью дифференциальных семантических признаков, выводимых из оппозиций лексических единиц языка. Такое описание упрощает лексическую репрезентацию, ослабляя давление экстралин­гвистической информации на лексикон [131, 144]

Знание языка, как указывает О.Н. Селиверстова, принадлежит, по крайней мере частично, подсознанию; поэтому характер построения значения также не обязательно должен осознаваться говорящими, и, следовательно, об элементах значения можно судить “частично на ос­новании общих представлений о характере мышления и восприятия, а частично - на основании соотношения значений разных языковых еди­ниц” [53, 287]. Таким образом, компонентное представление языкового значения, являясь абстракцией в смысле моделирования системы про­межуточных значений, в том числе значений, не осознаваемых говоря­щими, вовсе не является произволом со стороны исследователя, а от­ражает онтологию языкового значения. Установление списка диффе­ренциальных признаков, описывающих содержание всего лексикона -теоретически вполне выполнимая задача, учитывая опыт Уилкинса. Составление такого списка предполагает - в качестве предварительного этапа — установление иерархических отношений сем в соответствии с представлением человека об организации объективного мира элементов и со значимостью каждого элемента относительно других элементов, а также - в качестве последующего этапа - установление списка ноэм для кодирования выделенных сем. Вполне естественно, что список сем будет содержать не только предельные в содержательном отношении семы, вопреки утверждению Ж.П. Соколовской [55, 23], но и интуи­тивно-понятные, хотя и непредельные семантические множители, а также семы, устанавливаемые значимостными отношениями семем в парадигме.