Ученова В. В., Старых Н. В. История рекламы спб. Питер, 2002. 304 с. Аннотация

• Название: Ученова В. В., Старых Н. В. История рекламы спб. Питер, 2002. 304 с. Аннотация
• Анкор: Istoria_reklamy_Uchenova_Starykh.doc
• Дата: 13.02.2018
• Размер: 5.51 Mb.
• Имя файла: Istoria_reklamy_Uchenova_Starykh.doc
• Тип: Книга; #15512
• страница: 6 из 24

Рекламные особенности «криков улиц»
По данным отечественного культуролога М. М. Бахтина, сборник «Крики Парижа» впервые составлен и опубликован Гильомом де Вильнев в XIII веке. М. М. Бахтин говорит о нем так: «"Крики Парижа" — это громкая реклама парижских торговцев. Этим крикам придавалась ритмическая стихотворная форма; каждый определенный "крик" — это четверостишие, посвященное предложению и восхвалению товара... Роль "криков Парижа" в площадной и уличной жизни города была гро­мадной. Улицы и площади буквально звенели от этих разнообразней­ших криков. Для каждого товара — еды, вина или вещи — были свои слова и своя мелодия крика, своя интонация, т. е. свой словесный и му­зыкальный образ»⁹.

Словесный и музыкальный компоненты образа (начального «имид­жа») товара или услуги дополнялись внешним декором продавцов: ха­рактерной одеждой и предметами, обычно находившимися в руках, кор­зинах или на лотках, повешенных через плечо. В книге «Крики Рима» дано изображение двухсот вариантов подобных обликов¹⁰.

Каковы же вербальные варианты подобных «криков»? Приведем пример, который Г. Сэмпсон заимствовал из книги «Cries of London» 1608 года издания.

«Дзинь! — дзинъ! — дзинь!

Это шумовое сопровождение колокольчика, привлекающего всеоб­щее внимание.

Вот жирная овца для заклания!

Одна нога для священника,

Вторая — для аббата.

Бальи и дьяконы возьмут следующую,

А если четвертую не удастся продать,

Овца может оставить ее себе

И итти пастись на холм»¹¹

Наиболее выразительны и эффективны были «крики» приходивших в город трупп бродячих артистов. Они — с разрешения городских влас­тей — устраивали шумные, красочные шествия по центральным ули­цам, уснащая свои призывные выкрики звуками рожков и барабанов, пением, декламацией и, конечно, изобретением еще более изысканных виршей, чем только что процитированная юмореска о жирной овце. Итак, «крики улиц», казалось бы, глубокая архаика — между тем, этот фольклорный вариант рекламы еще незадолго до Первой мировой войны процветал на улицах европейских городов. В знаменитой эпо­пее Марселя Пруста ему уделено несколько примечательных страниц. Рассказывая о пробуждении своего героя, жившего в фешенебельном квартале Парижа, автор замечает, что первое, что он слышал, — «Коло­кольчик точильщика, выкрикивавшего: "Ножи, ножницы, бритвы!". С ним не мог состязаться точильщик пил, ибо, не имея звукового инструмен­та, он ограничивался тем, что взывал: "Вам нужно точить пилы? Я — точильщик!" Между тем как лудильщик более веселого нрава, перечис­лив котлы, кастрюли, все, что он лудил, напевал:

Трам-трам-тарарам,

Я хожу по дворам,

Навожу полуду

На любую посуду,

Яръ — медянку сотру,

Залатаю в кастрюле дыру...

Тру-ру-ру!

А маленькие итальянцы с большими железными коробками, на кото­рых были помечены проигрывающие и выигрывающие номера (лотерей­ных билетов — авт.), размахивая трещеткой, предлагали: "Позабавь­тесь, дамочки, получите удовольствие!"»¹².

Пожалуй, только в последнее время устная живая реклама начала несколько — но далеко не полностью — сдавать свои позиции.



⁹ Бахтин М. М. Творчество Рабле и народная культура средневековья и Ре­нессанса. — М., 1990. С. 200-201.

¹0 См.: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. В 3-х томах // Игры обмена. Т. 2. — М., 1998. С. 375.

¹1 Sampson H. History of Advertising from the earliest Times. — London, 1874. P. 59.

¹2 Пруст М. Пленница. — М., 1993. С. 109.

Реклама стационарных зазывал
Разумеется, тексты стационарных зазывал не слишком отличались от мигрирующих «криков улиц» — они рождались в общем бурлении фольклорной стихии. Отличие в том, что в добавление к завлекающим, убеждающим звукам и фразам прибавлялись настойчивые жесты: мимо идущих хватали за рукав, чтобы затащить в свою лавчонку или тавер­ну, подчас просто-таки не давая пешеходу спокойно продолжать свой путь. Вот как описывают эту картину два голландских путешественника, побывавших на издревле знаменитом Центральном парижском рынке, запечатленном позднее в романе «Чрево Парижа» французским клас­сиком Э. Золя.

«...Мы видели ветошный ряд, каковой находится возле Рынка. Это большая крытая галерея на столбах из тесаного камня, в которой поме­щаются скупщики и продавцы старого тряпья... Там дважды в неделю бывает открытый рынок... В какое бы время ты там ни проходил, тебе досаждают их непрерывные крики — о добром деревенском плаще, о пре­красном камзоле — и подробности, с какими они расписывают свой то­вар, хватая людей за руки, дабы затащить в свои лавки...»¹³.

Активность зазывал отразил в знаменитом «Видении Уильяма о Пет­ре-Пахаре» классик английской литературы Уильям Ленгленд:

«Повара и их слуги кричали:

"Горячие пирожки, горячие!

Хорошие поросята и гуси!

Пойдемте обедать, пойдемте!"

Трактирщики говорили то же самое: Белое вино из Эльзаса

и красное вино из Гаскони,

с Рейна и из Рошели,

чтобы переварить жаркое"»¹⁴.

Среди заурядных зазывал — торговцев и трактирщиков — встреча­ются и своего рода «интеллигенты» Средневековья — публичные писцы. Они располагались в самых людных местах, преимущественно на цент­ральных площадях крупных городов, и наглядно выставляли на всеоб­щее обозрение свой каламарий (чернильницу), связки отточенных пе­рьев, стопки дорогого пергамента, а с XIV века — уже бумаги. Как пишет О. Добиаш-Рождественская, такой писец «...будет зазывать мимоходящих, которые пожелали бы завещать, продавать, вчинять иски; он будет всячески возбуждать к тяжбам и бумажным прениям...»¹⁵.

Роль зазывалы постепенно отделялась от ведущих продавцов в со­лидных торговых точках, от тех, кто непосредственно осуществлял пред­лагаемую услугу. Но это произойдет позже — тому будет много способ­ствовать развитие театрализованных зрелищ, отчасти приходящих на смену публичным казням и турнирам. Театральные зазывалы-дек­ламаторы получат наименование театральных герольдов на Западе, а в России -«балаганных дедов».

Это произойдет ближе к «осени Средневековья». Пока же в разли­чных регионах Европы стремятся урезонить чрезмерную жестовую и вербальную активность зазывал, переходящую в рекламную агрессию.

В австрийском городке Мурау оглашается распоряжение: «Там, где пекари или их подмастерья торгуют рядом на площадях или в лавках, запрещается переманивать друг у друга покупателей, тянуть их к себе, утверждая, что у него, дескать, лучший хлеб. Необходимо, чтобы никто не создавал препятствий другому продавать его хлеб, но позволял бы покупателю, не зазывая его, брать хлебу того, у кого тот захочет»¹⁶.

Еще одним подтверждением попыток регламентации агрессии зазы­вал является раздел приводившегося ранее Регистра ремесел и торгов­ли: «Никто не может и не должен зазывать, ни привлекать покупате­ля, который стоит у другого прилавка или у другого дома; а если кто так делает, он платит королю 5 су штрафа и 5 су братству»¹⁷. Строго запрещалось приставать к прохожим в центральных городских кварта­лах владельцам «приличных» магазинов, фешенебельных заведений. Нетрудно догадаться, что запреты по-прежнему упорно нарушались. Впрочем, проблемы эффективной регламентации рекламной деятель­ности не решены и в настоящее время.



¹3 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. В 3 т. // Игры обмена. Т. 2. — М., 1998. С. 20.

¹4 Ленгленд У. Видение Уильяма о Петре-Пахаре. — М.-Л., 1941. С. 62-63.

¹5 Добиаш-Роджественская О. Из жизни мастерских письма (преимуществен­но на французском севере) // Средневековый быт. — Л., 1925. С. 237.

¹6 Jaritz U. Zwischen Augenblick und Ewigkeit. – Wien-Koln, 1989. P. 122.

¹7 Регистры ремесел и торговли г. Парижа // Средние века. Вып. 10 — М., 1957. С. 197.

Рекламный ярмарочный фольклор
Мы упомянули в начале настоящей главы, что ярким свидетельством постепенного оздоровления производства и торговли в Европе XI-XIV веков стали ярмарки, постепенно вовлекшие в свою орбиту все крупные европейские центры. В основе повсеместно известного слова «ярмарка» лежит латинский корень marct — торговля, рынок. В немец­ком языке этот корень соединился со словом Jahr — год. На первых порах ярмарки созывались один раз в год, но соотносились между со­бой так, чтобы завершение торговой страды в одном месте сопровожда­лось началом таковой в другом европейском городе. На протяжении осенне-зимне-весенних месяцев создавалась хронологическая цепочка, по направлению которой двигался навьюченный тягловый скот, тащи­лись фуры, наполненные товаром, передвигались поставщики развле­чений и те, кто живет плутовством. Все слои средневекового общества смешивались на ярмарочной площади, представлявшей собой в «часы пик» шумное, пестрое, подвижное скопление людей торгующих, покупающих, совершающих сделки, демонстрирующих свои изделия, свои таланты, а также ловкость рук и хорошо подвешенный язык.

Яркую картину средневековой ярмарки рисует классик английской драматургии Бен Джонсон в комедии «Варфоломеева ярмарка». Друг за другом проходят перед нами продавец игрушек, разносчик фруктов и торговка пряниками.

Первый кричит: «Что у годно? что купите? Что вам у годно? Трещетки, барабан, алебарда, лошадки, самая прелестная куколка..!»

Второй завлекает: «Купите груши, груши хорошие, самые спелые гру­ши!»

Торговка ищет свою «нишу»: «Купите пряники, золоченые пряники!»¹⁸.И вот уже торговец игрушками, повздорив с продавщицей пряника­ми, грозит ей: «Я объявлю на ярмарке, из чего твои пряники состряпа­ны... гнилая мука, тухлые яйца, заплесневелый имбирь да негодный мед — сама знаешь!»

Напарница в долгу не остается: «Вреди мне, сколько хочешь... Пле­вать на тебя с твоей компанией деревянных коньков. Не хуже тебя плачу за свое место. Только тронь меня! Хотя ты разносчик, поэт и меха­ник, а уж найду приятеля, который за меня отомстит и сочинит-таки песенку на тебя и на всю твою скотину!»¹⁹

Песенник, по прозвищу Соловей, тут как тут. Он рекламирует свои услуги:

«Средь рыночного крика Хор птиц гулянью в дань На крышах входит тихо С Варфоломеем в брань. Торгуются зеваки, С девчонками гуляки, Недолго и до драки. Купите песенку! Купите песенку!»²⁰

Драчуны, действительно, уже на изготове, и скоро кое-где начнется кавардак. А тем временем между торговых рядов важно выступает пред­ставитель медицины — зубодер. Своей рекламой он избрал связку ра­нее вырванных зубов. Ее он повесил на шею наподобие ожерелья, как свидетельство профессионального стажа и высокой квалификации.

Значительной частью рекламных текстов, которые рождаются в раз­гаре ярмарочной сутолоки, эмоциональной возбужденности продавцов и покупателей, является обманная («дутая») реклама. В английских источниках она названа puff-advertsing. Именно на ярмарках исполь­зование обманных приемов и ухищрений позволяло собрать с проста­ков и зевак богатый урожай.

Но и за пределами ярмарочных торжищ обманной рекламы было вдоволь. Об одном из ее образцов рассказывает герой повести «Жизнь Ласарильо с Тормеса». Он попадает в услужение к клирику, который продает папские послания — буллы, зовущие на борьбу с маврами. Их приобретение даровало купившим отпущение грехов. Ласарильо рас­сказывает о своем патроне: «Входя в деревню, он, прежде чем предло­жить грамоты, одарял клириков и священников разными вещицами не очень большой ценности... Такими подношениями он старался у блажить их, чтобы они способствовали его торговле и призывали своих прихожан раскупать грамоты... Если его грамоты не брали добром, он придумывал средства, чтобы их покупали поневоле, и всячески надувал народ, порой весьма хитроумными способами...»²¹.

Далее следует выразительный эпизод, напоминающий современную рекламную акцию. Торговец папскими посланиями договорился с од­ним из полицейских, который начал обличать продаваемые тексты в подложности. За это клирик проклял полицейского в храме и тот «с таким грохотом повалился на землю, что загудела вся церковь. Он сто­нал, извергал изо рта пену, корчился, строил гримасы, колотил руками и ногами и катался по полу»²².

И лишь положенный на поверженного текст папского послания смог вернуть припадочного в нормальное состояние. «Хозяин мой простил его, дружба между ними возобновилась, а торговля бумагами пошла так бойко, что почти ни одна живая душа в этом селении не осталась без них,- их брали нарасхват и мужья, и жены, и сыновья, и дочери, и юно­ши, и девушки.»²³

«Известие о чуде распространилось по окрестным деревням, и, когда мы прибывали в какую-либо из них, не нужно уже было ни проповеди, ни хождения в церковь, — народ сам валом валил в гостиницу, точно это были не буллы, а раздаваемые даром груши, так что в десяти или двенадцати окрестных селениях хозяин мой распродал десять или двенад­цать тысяч булл, не произнося никаких проповедей»²⁴.

Как мы убедились, устная реклама европейского Средневековья име­ла множество разновидностей — нам удалось обнаружить в доступных источниках их небольшую часть, но и она дает представление об изоби­лии приемов, направленных на эффективность рекламного воздействия. Иные из них безусловно устарели в наши дни, но опыт других помога­ет внести новые краски, усовершенствовать методы современных меж­личностных контактов, особенно тех, которые возродились сегодня под эгидой direct-marketing'a — прямой, непосредственной продажи.



¹8 Джонсон Б. Варфоломеева ярмарка//Драматические произведения. — М.— Л., 1931. С. 603.

¹9 Там же.

²0 Там же.

²1 Жизнь Ласарильо с Тормеса, его невзгоды и злоключения. — М., 1955. С. 80.

²2 Там же.

²3 Там же. С. 86.

²4 Жизнь Ласарильо с Тормеса, его невзгоды и злоключения. — М., 1955. С. 86.

Изобразительная реклама развитого Средневековья
Образцы изобразительной рекламы XI-XIV веков доступны нам в вариантах цеховой геральдики, торговой и производственной эмбле­матики, широкого распространения народных гравюр. Наряду с устной, изобразительная реклама — характерный и выразительный пласт куль­туры средневековой Европы. Широкое распространение рыцарских гер­бов исследователи связывают с гигантским воодушевлением рыцарства первых крестовых походов (первый поход состоялся в 1096-1098 го­дах) и острой необходимостью различать родовитость, ранг, статус за­кованных в броню крестоносцев. Есть и другие взгляды на причины всплеска геральдических интересов с началом нового тысячелетия.

На наш взгляд, здесь очень многое восходит к традициям проторекламы эпохи палеолита, о которых говорилось в первой главе нашей кни­ги. Мы видим здесь воплощение психологической потребности людей в достойной самоидентификации, в утверждении своих отличий от себе подобных и их постоянном демонстрировании перед окружающими. Реализация этих стремлений осуществляется благодаря применению символов, многие из которых переходят в новое тысячелетие из антич­ного наследия. Специалисты называют геральдику совокупностью зна­ков отличия, «составлявшихся по определенным правилам и присваи­вавшихся государствам, частям их территорий (княжествам, городам, областям), корпорациям (средневековым цехам, гильдиям, братствам) родам, фамилиям, отдельным лицам и т. д.»²⁵

Отличие собственно геральдической стадии от предыдущих аналоги­чных систем — в совокупности строгих правил составления гербов, стро­гого учета прав их владельцев на те или иные изображения, тщательной трактовке смысла применяемых символов. Тем самым к спонтанному проявлению демонстративной функции знаков в культуре добавляет­ся рефлексия этого процесса, его осмысление, носящие, однако, сословно ограниченный характер. Геральдика средневековой Европы расслои­лась на три ведущих потока: рыцарскую (родовую), политическую (гербы государств, городов, регионов) и торгово-ремесленническую.

Мы не будем заниматься первыми двумя ответвлениями, поскольку это слишком далеко увело бы нас в область социально-политической репрезентации, относящейся не столько к рекламно-прагматической, сколько к идеологической сфере общественных отношений. Но вот рас­смотрение торгово-ремесленной, цеховой геральдики — наша обязан­ность, так как это направление служит целям постоянной репрезентации товаров, услуг, цеховых объединений, купеческих гильдий, актерских и художнических корпораций.



²5 Вилинбахов Г. В. Геральдика — вспомогательная историческая дисциплина (к вопросу о предмете исследования и структуре) // Геральдика: материалы и исследования. — Л., 1983, С. 3.

Торговая и цеховая эмблематика в рекламном процессе
Иногда эту сферу знакового творчества называют псевдогеральдикой, поскольку здесь не действует строгая система нормативов, кото­рая принята при составлении родовых и государственно-политических гербов. Точнее передает содержательные особенности данного направ­ления изобразительной рекламы термин эмблематика.

Купеческие гильдии, по мнению медиевистов, были первыми про­фессиональными объединениями в средневековой Европе, вырабаты­вавшими свой внутренний устав и создававшими свои отличительные знаки. В Англии они заявляют о себе в XI веке. На первых порах веду­щей эмблемой становился иконный лик святого — покровителя дан­ной местности или конкретного купеческого семейства. Таковым, на­пример, был образ св. Марка для венецианских купцов. Святой Базиль считался патроном торговцев шерстью, а святой Кристин покровитель­ствовал сапожникам. Постепенно эмблематика изобразительно обога­щалась, втягивая в себя как рыцарскую, так и общественно-политиче­скую символику. Самая ранняя документальная запись о средневековом торговом знаке в Англии относится к 1266 году, когда королевским рас­поряжением хлебопеков обязывали ставить клеймо на свои изделия. С 1373 года ставить клеймо на свои изделия пришлось изготовителям бутылок²⁶.

XIII век — расцвет ремесленнических цехов в Западной Европе и, со­ответственно, разнообразия цеховой эмблематики, игравшей реклам­ную роль. Наряду с геральдическими животными в ней широко приме­нялось изображение орудий данного ремесла (ножницы у цирюльников и портных, наковальня с молотом у кузнецов) или продуктов труда (крендели булочников, обувь сапожников).

Своеобразные пометы на своих изделиях ставили мастера, произво­дившие бумагу, и оружейники. Первые именуются водяными знаками или филигранью — узор запечатлевается в структуре бумажного листа и становится виден на просвет. «Водяные знаки чрезвычайно разнооб­разны. В Италии XIV века любили изображать ангела с крестом, венок, шлем, знамя; в Германии — свинью»²⁷. Некоторые мастера уже в начале XIV века ставили на изделиях свою фамилию, например, итальянские бумагоделы Фабриано, чья продукция ценилась в Константинополе.

Фамилиями или прозвищами помечали клинки мечей оружейных дел мастера. В ходу была также гравировка на подобных изделиях по­желаний, девизов, заклятий.

Подмастерье-каменщик получал после окончания пятилетнего обу­чения знак, который он обязан был ставить на каждом своем изделии. При его приеме в полноправные члены цеха «знак заносился в брат­скую книгу под его именем и служил не только как способ легитимации закончившего свое учение работника, но и как знак для контроля степени доброкачественности и количества изготовленного, а также для опре­деления того, что каждый заработал»²⁸. И сегодня в готических собо­рах Франции на каменных колоннах различимы не поддающиеся рас­шифровке знаки: зигзаги, полукруги, полуэллипсы. Можно считать их личными пометами строителей собора.

Следуя опыту рыцарской геральдики, цеховые мастера сопровож­дали свои эмблемы девизами. Один из первых таких вербальных деви­зов относится ко времени французского короля Филиппа IV. Цех мас­теров золотых дел Парижа получил от правителя герб, где изобража­лись королевские лилии в соединении с золотым крестом и эмблемами ремесла — коронами и сосудами. Девиз же читался так: «Священные сосуды и короны — наши изделия»²⁹. Нам представляется возможным вести от подобных случаев отсчет появления рекламных слоганов.

Итальянский правовед Бартоло де Сассоферрато рассматривает гер­бовые изображения в своем трактате «О знаках и гербах» как средство личной и социальной идентификации, а также как способ утверждения права собственности на движимое и недвижимое имущество и произ­веденные продукты ремесла. Соответствующий 4-й тезис трактата зву­чит так: «Каждый может себе взять гербы и знаки, носить их и изобра­жать на собственных вещах»³⁰. Так обозначена обобщенная правовая норма в трактовке конкретного юриста, но в реальности полноценного утверждения родового герба добиться было очень нелегко.

С большими сложностями на пути к общественному признанию сво­их эмблем сталкивались цеховые и коммерческие корпорации. Меша­ли конкуренты, изображавшие на эмблемах сходные символы, ломали первоначальные замыслы заказчиков гербовщики (обратим внимание на наличие и такой профессии), не хватало собственных материальных резервов для маркирования всех принадлежащих корпорации предме­тов. Однако к этому стремились.

Трактат Бартоло де Сассоферрато обращает внимание на признан­ную в это время иерархию расцветок и наиболее популярных эмблема­тических фигур: «Золотой цвет благороднее прочих, и им изображается солнце. Нет ничего благороднее света. Алый цвет благороден; он обозна­чает огонь. Третий цвет голубой; он обозначает воздух. Белый цвет — благороднее черного; черный цвет — низший»³¹.

Современность внесла некоторые сдвиги в эту шкалу, однако, на наш взгляд, не слишком существенные. Некоторые суждения итальянского правоведа по поводу изобразительной стороны эмблем звучат на со­временный слух наивно и архаично, но в них ощутимо проявляется дух эпохи.

«Когда изображаются животные, они должны быть представлены в их наиболее благородных позах и так, чтобы они лучше всего выказы­вали свою силу.

Лев, медведь и им подобные должны быть изображены стоящими пря­мо, с оскаленной пастью и когтистыми лапами.

Конь должен изображаться поднятым, как бы скачущим.

Агнец должен изображаться покойно идущим по земле.

Когда изображается животное, его правая нога всегда должна быть впереди»³².

Можно наверняка сказать, что массовое творчество корпоративных эмблем (в отличие от рыцарских гербов) далеко не всегда следовало данным рекомендациям: формы самовыражения в ремесленнической среде были многообразны и нередко интуитивно-стихийны. Юриди­ческая мысль стремится упорядочить стихию: итальянский законник особо подчеркивает недопустимость применения «не своих» эмблем в ремесленном производстве. «Положим, что существует некий искус­нейший кузнец, который на своих мечах и других изделиях ставит опре­деленные знаки, по которым узнаются изделия этого мастера, и пото­му эти товары лучше продаются и охотнее покупаются. Таким образом, я полагаю, что если другой сделает такое же клеймо, оно может быть запрещено, так как этим наносится ущерб народу. Ведь изделия одного принимаются за изделия другого...»³³

Так, уже в XIV веке отчетливо фиксируется связь качества продук­ции с престижем фирменных знаков — проблема, которая сегодня по­рождает множество юридических казусов. Облегчит ли их разрешение тот факт, что истоки подобных дел тянутся в Средневековье?



²6 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. — М, 1996. С. 258.

²7 Каждая А. П. Книга и писатель в Византии. — М., 1973. С. 26.

²8 Шустер Г. История тайных союзов обществ и орденов. — М., 1996. С. 276.

²9 Арсеньев Ю. В. Геральдика. — М., 1908. С. 87.

³0 Сассоферрато Бартоло де О знаках и гербах // Средние века. Вып. 52. — М., 1989. С. 310.

³1 Сассоферрато Бартоло де О знаках и гербах // Средние века. Вып. 52. — М., 1989. С. 311-312.

³2 Сассоферрато Бартполо де. О знаках и гербах // Средние века. Вып. 52. — М., 1989. С. 311.

³3 Там же. С. 314.

Цеховые демонстративные акции и саморегулирование цеховой рекламы
Весьма современно выглядят демонстративные акции, происходив­шие в дни цеховых ежегодных праздников. Они, как правило, совпада­ли с днями почитания святого — покровителя того или иного цеха. И тем самым происходило совмещение религиозной и цеховой акций, состав­лявших общегородской народный праздник. В центре его находилась многолюдная процессия, в которой участвовали все члены корпорации с женами и детьми, разодетые и украшенные по требованиям моды того времени. Примечательным штрихом одежды состоятельных мастеровых были клейноды — эмблемы цеха, вышитые на камзолах или плащах. В процессии, как правило, участвовали представители духовенства — они сопровождали священные реликвии из храма, посвященного тому святому, в честь которого устраивался праздник.

Не меньшую роль, чем реликвии, играли в подобных шествиях и свет­ские предметно-изобразительные украшения. Например, гигантская колбаса, которую проносили через город мясники Кенигсберга. Немец­кий автор сообщает: «Колбаса была 596 локтей длины, весила 434 фун­та и, кроме других ингредиентов, содержала в себе 36 свиных окороков. С веселыми песнями ее несли 91 подмастерье на деревянных вилах. По прошествии 18 лет мясники того же города сделали еще большую колба­су — в 1005 локтей длины... Ее несли 103 подмастерья в сопровождении музыки. Затем она была съедена в компании с хлебопеками, которые, следуя примеру мясников, испекли из 12 четвериков муки 6 колоссаль­ных кренделей и 8 огромных хал, каждая по 5 локтей длины»³⁴.

Помимо дней святых патронов, ремесленники с большой торжествен­ностью отмечали и общецерковные праздники. Теперь в процессиях участвовали самые достопочтенные члены цеха. Порядок следования представителей различных ремесел был строго ранжирован. Первыми шли каменщики, за ними — мельники и сукностриги, далее — ткачи, скорняки, канатчики, разносчики, судостроители. Каждая группа со своими знаменами, вымпелами, свечами³⁵.

Рекламность подобных демонстративных акций видится вполне от­четливо.

Не стоит, однако, забывать, что варианты рекламного творчества раз­личных средневековых корпораций всегда ограничивались не только внешними правовыми нормативами, но и внутренней саморегуляцией. В уставе цеха лавочников в Страсбурге, например, указывалось, что выставлять товар можно только в одном окне и только один вид това­ра: «не более чем три куска страсбургского или иного сукна»³⁶.

Это, с одной стороны, вело к углублению купеческой специализа­ции, что повышало качество обслуживания, но с другой — чрезвычай­но связывало коммерческую инициативу. В различных местах суще­ствовали запреты на яркие вывески ремесленников, но они находили выход в том, что сами себя выставляли живой рекламой: садились око­ло раскрытых дверей, чтобы всем проходящим было хорошо видно, что и как делает хозяин мастерской.

Исполнять же свою работу приходилось весьма качественно. В про­тивном случае после двух-трех справедливых рекламаций допустив­ший брак изгонялся из членов цеха. Требования к качеству можно от­части представить себе по следующему отрывку. В Уставе Лондонской гильдии ковровщиков от 1331 года записано: «Ковер не может иметь герба, если только он не из чистой шерсти... Ни одна подушка также не может иметь гербов, если только она не из чистой шерсти в пол-лок­тя в длину и, по крайней мере, четверть локтя в ширину...»³⁷.

Цеховая эмблематика создавала многоликий массив изобразитель­ной рекламы развитого Средневековья, она присутствовала едва ли не в каждом изделии, выплескивалась на улицы в дни цеховых праздни­ков и все активнее захватывала поверхность рекламных вывесок. Одна­ко об этом жанре рекламного творчества мы скажем, перейдя ко вре­мени позднего Средневековья, так как от предшествующего периода не сохранилось наглядных образцов.



³4 Реутин М. Народная культура Германии. — М., 1996. С. 28.

³5 Булгакова Е. И. Из жизни средневекового ремесленника. — М., 1902. С. 122.

³6 Средневековая Европа глазами современников и историков. В  ч. Ч. 2. — М., 1995. С. 128.

³7 Кириллова А. Английский город XIII-XIV вв. Ученые записки МГПИ. Вып. 3. — М., 1949. Т. 59. С. 65.

Активизация религиозной рекламы
Активизация рекламных акций в среде ремесленников и торговцев не осталась без последователей и в конфессиональной сфере. Развитое Средневековье — пора огромной популярности паломничеств по свя­тым местам, к монастырям с наиболее почитаемыми мощами, к источ­никам, вода которых, по расхожему мнению, способствовала исцеле­нию от всех болезней. Такие суждения возникали не спонтанно, их усиленно распространяли монастырские служители, заинтересованные в притоке верующих. Благодарность тех, кто исцелился или просто по­чувствовал себя лучше от соприкосновения со святыней, материально способствовала процветанию монастыря или приходского храма.

Поэтому, пишет исследователь, «происходит соперничество в коли­честве и качестве чудес, приписываемых различным патронам, а также и в качестве их рекламирования»³⁸.

Одной из граней конфессионального соперничества являлась забота об архитектуре и украшении храма. Проявившаяся уже в раннее Сред­невековье, в XIII-XIV веках она приняла внушительные размеры. Сам облик готического собора, устремленного ввысь, рождал трепет в душах верующих. Благоговение поддерживалось скульптурными шедеврами церковных порталов, их сказочно великолепными витражами.

Знаменитый проповедник XII века Бернар Клервосский сетовал на эстетическую перегруженность богослужений, с его точки зрения, отвле­кающей прихожан от сосредоточенной молитвы. Однако, если и было отвлечение, оно возмещалось сторицей той особой атмосферой погру­женности в иное измерение, которую создавали насыщенные возвышен­ной эстетикой храмы. Важным их компонентом были настенные худо­жественные росписи, фрески, монументальные картины. Зачастую их создают гениальные художники и отмечают этот труд знаками своего авторства — подписями, нередко зашифрованными в монограммах и сиг­натурах. Здесь мы видим ответвление цеховой символики, о которой говорилось выше.

Но что еще показательней для нашей трактовки процессов демонст­ративности, — включение в сюжеты священных картин изображений донаторов, т. е. людей, оплативших церковный заказ или решивших пожертвовать самостоятельно заказанную картину в храм. Первона­чально включение донаторов в художественное изображение осуществ­ляется очень сдержанно. Пример тому «Троица» Мазаччо, созданная незадолго до смерти автора для флорентийской церкви Сайта-Мария Новелла. Здесь чета донаторов — муж и жена — коленнопреклоненными обрамляют центральный эпизод распятия. Донаторы отделены от него фланкирующими колоннами в античном стиле и находятся как бы за пределами сакрального пространства изображения³⁹. Иное можно обнаружить через столетие на картине Ганса Гольбейна Младшего, со­зданной в 1526 году и именуемой по фамилии донатора «Мадонна бур­гомистра Мейера». В картине Мадонну с младенцем окружают шесть (!) членов мейеровского семейства. Они так плотно обступили Богоматерь, что почти оттесняют ее с переднего плана и полностью переключают на себя внимание зрителей⁴⁰.

Не будем анализировать значение этого процесса для развития живо­писи. Нам важно показать, как исконное и вездесущее стремление к демонстративности переходит в явление саморекламы, преодолевающее даже религиозные нормативы.



³8 Jaritz U. Zwischen Augenblick und Ewigkeit. — Wien-K6ln, 1989. P. 121.

³9 Искусство Возрождения // Всемирная история искусств. Т. 3. — М., 1962. С. 94-95.

⁴0 Там же. С. 410.

Предплакатные жанры рекламы
Мы разделяем мнение тех исследователей (например, Ганса Бухли), которые видят в настенной живописи творческого предшественника будущих плакатных форм пропаганды и рекламы. Одним из подтверж­дений этого, на наш взгляд, является эпизод, запечатленный римскими хронистами середины XIV века. Накануне народного восстания в Риме под руководством Кола ди Риенцо в различных местах на стенах горо­да появились апокалиптические сцены надвигающегося будущего Рима. Здесь была и аллегория христианской церкви в виде молодой девуш­ки, одетой в белое. Она с мольбой обращалась к папе: «О, мой отец, мой князь и повелитель. Когда погибнет Рим, что станется со мной?»⁴¹.

Такие изображения разжигали недовольство народа, приближали общественный взрыв. В дни своей кратковременной победы (1347) Кола ди Риенцо приказал сменить изображения. Теперь на стене Капитолия аллегорически изображалось «светлое будущее» Рима: костер с горя­щими в нем недругами и женщиной на первом плане, на фоне церкви, из которой появлялся ангел и подавал руку женщине, чтобы спасти ее. Подпись гласила: «Наступает время великого правосудия: жди его». Летописец сообщает, что у картин постоянно толпился народ. «Многие говорили, что это вздор и пустяки... другие находили, что это — вели­кая вещь и имеет большое значение»⁴².

Похожие факты сообщают не только летописцы средневекового Ри­ма, но и историки Флоренции времен Возрождения. Великим худож­никам С. Боттичелли, Леонардо да Винчи городские власти поручали изображать на стенах повешенных политических преступников. Убий­ца Джулиано Медичи, Бернардо Бандини, бежавший в Турцию, был выдан в 1479 году султаном флорентийскому правительству. «Банди­ни повесили, а Леонардо было синьорией поручено написать изобра­жение убийцы после казни, что он и выполнил, пометив на наброске цвет различных частей костюма Бандини»⁴³.

Думается, эти эпизоды являют нам без всяких натяжек бытование прямого предшественника жанра политического плаката в жизни сред­невекового общества.

Другим источником будущих плакатных форм рекламы является средневековая гравюра. В искусствоведении не утихают споры отно­сительно приемлемой хронологии появления гравировальной техники в Западной Европе. Один из специалистов в этой сфере пишет: «Нам незачем предполагать... что первый толчок к печатанию пришел в Евро­пу из Китая, потому что и в древности, и в средние века для получения отпечатков пользовались выпуклой резьбой... В средние века подписи и монограммы императоров, а также предназначенные для раскраски заглавные буквы в рукописях нередко предварительно оттискивались штампами»⁴⁴.

По данным этого исследователя, первая точно датированная гравю­ра относится к 1423 году. Однако последние находки отодвигают эту дату к началу XIII века.

Первоначально наибольшая популярность принадлежала ксилогра­фическому распространению религиозных сюжетов, в том числе отти­скам, побуждавшим совершить паломничество к святым местам. «Появ­ляются циклы программных гравюр по заказу различных институтов... Они вывешивались на доступных местах, чтобы подействовать на не­грамотных людей, представить им те блага, которые распространит на них Пресвятая Богородица»⁴⁵. Такие гравюры нередко выполняли роль удостоверения в совершении паломничества. После рисунка соответ­ствующего святого шел текст об отпущении грехов, ранее допущенных паломником. Подобные реликвии часто носились на теле, в амулетах, предохраняя от нечистой силы и соблазна новых грехов.

Расцвет «гравюрной» коммуникации происходит в XV-XVI веках: в Италии — на пике Возрождения, в Германии — на пике Реформации. Подешевевшая с XIV века бумага позволяет свободнее тиражировать ксилографические оттиски, распространять их более широко. Эстети­ческие возможности граверного мастерства втягивают в свою орбиту гениальных художников: Альбрехта Дюрера, Лукаса Кранаха — они используют уже не только деревянные, но и металлические доски для базового изображения. Металлическая основа позволяла усовершенст­вовать тонкость резьбы, виртуозность свето-теневых переходов, облег­чала включение в рисунок развернутых словесных сопровождений. Дальнейшее развитие гравюры шло ко все большей смысловой нагрузке вербального текста: «Как правило, слово играло ведущую роль, а изоб­ражение — роль рекламирующую, разъясняющую, доносящую до лю­бого неграмотного зрителя заключенную в комплексном произведении жизненно важную идею⁴⁶.



Рис. 4. Образец гравюры, исполняющей роль рекламного плаката. Афишируется лотерея в городе Ростоке. Выигравшим предназначаются предметы, наглядно представленные в нижней части изображения

Вырезанный граверным способом текст был непосредственным пред­вестником типографского способа тиражирования. До него оставался один шаг: разделение целиком вырезанных фраз на отдельные литеры и возможность их комбинировать желаемым образом. Исполненные граверным способом информационные летучие листки предваряли пору печатной рекламы.



⁴1 Петрункевич А. Кола ди Риенцо. — Спб., 1909. С. 190.

⁴2 Там же. С. 195-196.

⁴3 Рутенбург В. И. Титаны Возрождения. — Л., 1976. С. 37.

⁴4 Кристеллер П. История европейской гравюры XV-XVIII века. — М., 1939. С. 22.

⁴5 Jaritz U. Zwischen Augenblick und Ewigkeit. -Wien-Köln, 1989. P. 120.

⁴6 Гершензон-Чегодаева Н.М. Средневековая художественная традиция и творчество И.Босха и П.Брейгеля // Искусство Западной Европы и Византии. – М., 1978. С. 181 – 182.

Изобразительная и письменная реклама позднего Средневековья
В XV-XVI веках на территории Западной Европы продолжают ли­дировать устные формы рекламирования. Рассмотренные выше виды оперативной устной коммуникации продолжают свое победное шествие по ярмаркам, городским улицам и сельским проселкам. Рыцарство пере­живает пору заката, однако герольды еще стараются созывать тех, кто не утратил воинственный дух, на красочные (но и опасные) турнирные зрелища. Напомним, что одним из наиболее громких эпизодов в ходе этих ристалищ, закончившихся смертью, был поединок французского короля Генриха II со своим придворным в 1559 году. Обломок копья последнего случайно попал венценосцу в глаз, возникло нагноение и за­ражение крови. К концу XVI века турниры сходят на нет.

Изобразительные средства рекламной деятельности в этот период не только не ослабевают, но наращивают свои возможности воздействия на публику. Известный историк и культуролог И. Хейзинга подчерки­вает: «Основная особенность культуры позднего Средневековья — ее чрезмерно визуальный характер»⁴⁷.

Одной из форм проявления такой «чрезмерной визуальности» стали красочные живописные вывески. Об этом рекламном жанре во време­на античности мы рассказали в первой главе. Относительно бытования данного жанра в средние века имеются интересные свидетельства. Сре­ди них — строки знаменитого французского поэта Франсуа Вийона:

Затем я завещаю Жану

Трувэ три славных кабака:

«Корову», «Жирного барана»

И «Круторого быка».

Закавыченные слова — это фигуры животных, изображенные на вы­весках парижских кабачков. Как правило, первоначально они не имели вербального сопровождения — таковое мало кто мог бы прочесть из-за массовой неграмотности. Напротив, варианты геральдических изобра­жений помогали ориентироваться простому люду в лабиринтах лаво­чек и харчевен. Учитывая это обстоятельство, английский король Ри­чард II в 1393 году издал указ, обязывающий всех торговцев на своих домах вывесить опознавательные знаки в виде геральдических крон­штейнов (щитов) или животных вывесок. Источники отмечают значи­тельно возросший спрос на мастерство художников и златокузнецов, значительное повышение расценок на их продукцию. Надо полагать, активность посещения харчевен и лавок выросла тоже. К тому же на многих вывесках верноподданные коммерсанты поместили централь­ную фигуру королевского герба — белое сердце⁴⁸.

Комментируя приведенные выше строфы поэта, французский иссле­дователь творчества Вийона пишет: «Вывески, эти наивные картинки, вырезанные из крашеного дерева или позлащенного полотна, занимают существенное место в социальном облике средневековья. ...Они давали имя дому, служили рекламой лавочек... В городском лабиринте, где на­звания улиц никак не обозначены и где у домов нет номеров, вывески — главный ориентир в городской жизни»⁴⁹.

Начертания букв постепенно начинают дополнять красочные фигуры вывесок — опыт письменной рекламы все настойчивее заявляет о себе в период позднего Средневековья.

Любопытное свидетельство данного процесса находим в пьесе Бена Джонсона «Варфоломеева ярмарка». Развитие действия вращается во­круг кабака разбитной трактирщицы Урсулы. На вывеске нарисована кабанья голова, но к ней добавлено рекламное пояснение: «Здесь луч­шие свиньи и хозяйка жарит их так же хорошо, как всегда»⁵⁰.

Письменное слово расширяло сферу своего действия, и на вывесках все большее место стала занимать их вербальная часть. Пример такой западноевропейской вывески приведен в содержательном исследова­нии А. В. Повелихиной и Е. Ф. Ковтуна об эволюции вывесочного твор­чества. Произведение известного художника Ганса Гольбейна Млад­шего выполнено в 1516 году для классного наставника в городе Базеле. «Это доска, расписанная с двух сторон темперой. Под изображениями (классной комнаты с наставником и учениками — авт.) готическим шрифтом даны рекламные тексты почти одинакового содержания. Один из них гласит: «Если кто-либо (и опять формула si quis — авт.) хочет научиться писать по-немецки самым коротким путем, какой только можно себе представить, через который всякий, кто не знал раньше ни одной буквы, может быстро понять основу, с помощью которой он смо­жет сам подписывать свое объявление и читать. А кто не сможет на­учиться, кто настолько неловок, того я стану учить даром и совсем никакой платы с него брать не буду, кто бы он ни был, бюргер или под­мастерье, женщина или девушка. Кто в этом нуждается, тот будет честно обучен за приличное вознаграждение. А маленькие мальчики и де­вочки еще за прислуживание, как принято»⁵¹.



Рис. 5. Средневековая предметная вывеска виноторгового заведения

Двустороннее изображение в данном образце свидетельствует, что вывеска крепилась к стене с помощью кронштейна. Именно такое креп­ление становится характерным для узких, загруженных пешеходами, повозками, а также выбрасываемыми из окон отходами, улочек западно­европейских средневековых городов. Выходили указы, требовавшие не превышать допустимых размеров вывесочной рекламы и, главное, укре­плять их надежнее, чтобы они не сваливались на голову прохожим. Од­нако, как увидим далее, предотвратить подобные случаи не удавалось.

Практиковался в средние века и вполне своеобразный жанр письмен­ной рекламы, документальные сведения о котором приводят англий­ские исследователи применительно к Лондону. В жизнь этой столицы на протяжении XIV-XV веков входит бытование написанных от руки кратких объявлений, именуемых siquis. Этот латинский оборот пере­водится словами «если кто». Им обыкновенно начинались обращения в рукописных объявлениях, исполненных писцами по заказу людей различного звания на недавно вошедшей в оборот (с XIV века) относи­тельно подешевевшей бумаге.

Такие записочки подчас наклеивались где попало. Особенно много их было на самых людных трассах: на стенах административных зданий, дверях храмов, около постоялых дворов. Священнослужители оберега­ли сакральные территории от досужих посягательств. На стенах соборов были нередки предупреждения: «Это место свяиценно, никто не может посягнуть на него». Но сами клирики посягали: предлагали педагогиче­ские услуги, обучение слову Божьему, иноземным языкам и даже хоро­шим манерам. Таким si quis всегда находилось место на стенах собора.

В конце Средневековья на стенах домов, помимо si quis начинают наклеиваться афиши. Это — развернутые словесные тексты, нередко сопровождавшиеся гравированными украшениями в виде рамок, ви­ньеток и символических изображений. Такую форму оповещения ра­нее других общественных групп освоили бродячие актерские труппы. Их основной формой оповещения горожан о своем прибытии являлись громогласные шествия по улицам. Однако борьба городских властей с чрезмерным рекламным шумом сократила возможности подобных процессий. На подмогу пришли play bills — зрелищные афиши. В пьесе Бена Джонсона со знанием дела приведен текст афиши театра марио­неток: «Древняя современная история о Геро и Леандре, иначе называе­мая "Пробный камень истинной любви", с не менее точным испытанием дружбы Дамона и Пифия, двух великих друзей с Мелкого берега»⁵².

Подобные «доморощенные», зачастую не вполне грамотные афиши чаще всего можно было увидеть на постоялых дворах и почтовых стан­циях. Отсюда возникло новое наименование рекламных обращений — posters, бытующее до нашего времени.

Письменные формы культуры, все настойчивее заявляя о себе, прони­кали в общественный быт, усиливая спрос на грамотных, образованных людей, рукописные книги. Свидетельством этого является рукописный каталог имеющихся в продаже манускриптов, относящийся к 1447 году⁵³.

Выросший спрос на письменную продукцию различных жанров: кни­ги, памфлеты, листовки, афиши — явился главным стимулом изобре­тения печатного способа их тиражирования и становления нового эта­па рекламной деятельности.



⁴7 Хейзинга И. Осень Средневековья. — М., 1988. С. 318.

⁴8 Фоли Д. Энциклопедия знаков и символов. — М., 1996. С. 393.

⁴9 Фавье Ж. Франсуа Вийон. — М., 1991. С. 324-325.

⁵0 Джонсон Б. Варфоломеева ярмарка//Драматические произведения. — М.— Л., 1931. С. 630.

⁵1 Повелихина А., Ковтун Е. Русская живописная вывеска и художники аван­гарда. — Л., 1991. С. 182.

⁵2 Джонсон Б. Варфоломеева ярмарка//Драматические произведения. — М.— Л., 1931. С. 701-702.

⁵3 Buchli Н. 6000 Jahre Werbung. В. 1. — Berlin, 1962. P. 321.

Общие выводы
1) Ведущей формой рекламирования в эпоху западноевропейского средневековья являются устные институционализированные и фольклорные варианты текстов.

2) Изобразительная реклама данного периода воплощена геральдической символикой, цеховой и торговой эмблематикой, гравиро­ванными летучими листками и живописными вывесками.

3) Развитие фресковой и монументальной церковной и светской живописи создает предпосылки становления плакатного жанра в рекламном процессе.

4) Разнообразные способы регулирования рекламной коммуникации со стороны городской администрации дополняются саморегули­рованием таковой в рамках корпоративных объединений.

5) В период позднего средневековья происходит наращивание вер­бальной письменной рекламы и бытование на этой основе жанров листовки, афиши и каталога манускриптов.

Контрольные вопросы
1. Охарактеризуйте главные периоды западноевропейского средне­вековья применительно к их потребностям в рекламной комму­никации.

2. Объясните отличия институционализированных и фольклорных рекламных текстов.

3. Назовите ведущие варианты фольклорной рекламы в эпоху Средневековья.

4. Расскажите о способах регулирования устной рекламы в средне­вековом городе.

5. Сравните основные особенности цеховой эмблематики с рыцар­ской геральдикой.

6. Какими способами осуществлялось цеховое саморегулирование рекламной деятельности?

7. Расскажите о предыстории рекламного слогана.

8. Какие виды религиозной рекламы существовали в западноевро­пейском средневековье?

9. Как эволюционировал рекламный процесс в позднем средневеко­вье?