Умберто ЭкоПять эссе на темы этикиУмберто ЭкоПять эссе на темы этики

• Название: Умберто ЭкоПять эссе на темы этикиУмберто ЭкоПять эссе на темы этики
• Дата: 11.06.2019
• Размер: 419.65 Kb.
• Имя файла: 5_etika_esse.pdf
• Тип: Документы; #81329
• страница: 2 из 9

Умберто Эко
Пять эссе на темы этики
Но Вы говорите, что вне примера Христа» слова Христова любая этика лишается самого непре- ложного, убедительного и модного глубинного оправдания. Но зачем Вы отнимаете у людей внере- лигиозных право соотноситься с образом Христа-простигеля? Попробуйте, господин кардинал, в ин- тересах диспута и ради того результата, который Вам интересен, допустить хотя бы на одну секунду гипотезу, что Господа нет; что человек явился на землю по ошибке нелепой случайности, и предан своей смертно; судьбе, и мало того – приговорен осознавать свое положение, и по этой причине он –
жалчайшая среди тварей (простите уж мне леопардиевскую интонацию). Этот человек, ища, откуда почерпнуть ему смелость в ожидании смерти, неизбежно сделается тварью религиозной и попытает- ся сконструировать повествования, содержащие объяснения и модели, создать какие-нибудь образы- примеры. И среди многих примеров, которые ему удастся измыслить, в ряду примеров блистатель- ных, кошмарных, трогательно-утешительных – в некий миг полноты времен этот человек обретет ре- лигиозную, моральную и поэтическую силу создать фигуру Христа, то есть образ всеобщей любви,
прощения врагам, историю жизни, обреченной холокосту во имя спасения остальных… Будь я ино- планетянин, занесенный на Землю из далеких галактик, и окажись я пред лицом популяции, способ- ной породить подобную модель, я преклонился бы, восхищенный толикой теогонической гениально- сти, и почел бы эту популяцию, мизерную и нечестивую, сотворившую столь много скверн, – все искупившей, лишь тем, что она оказалась способна желать и веровать, что вымышленный ею образец
– истинен.
Отбросьте эту гипотезу, предоставьте ее другим; но согласитесь, что если бы Христос был не более чем героем возвышенной легенды, сам тот факт, что подобная легенда могла быть замышлена и возлюблена бесперыми двуногими, знающими лишь, что они ничего не знают, – это было бы не меньшее чудо (не менее чудесная тайна), нежели тайна воплощения сына реального Бога. Эта при- родная земная тайна способна вечно волновать и облагораживать сердца тех, кто не верует.
Поэтому я думаю, что основные принципы природной этики (при одушевляющей ее глубинной религиозности) совпадают с принципами этики, основанной на вере в трансцендентное. Невозможно не признать, что природные этические принципы запечатлелись в нашем сердце на основании про- граммы спасения. Если останутся (конечно же, они останутся) и у той и у этой этики взаимно нена- ложимые маргинальные области, – то же самое происходит и при соприкосновении между разными религиями. Самое главное, чтобы в религиозных разногласиях одерживали верх любовь и благоразу-
мие.
Осмысляя войну
В этой статье говорится о Войне, войне с большой буквы, не о холодной, а о «горячей», когда воюют при выраженном консенсусе наций, в той форме, которую война приняла в современном ми- ре. Поскольку статья сдается в редакцию в дни, когда армии союзников вступают в Кувейт-Сити, не исключено, что, если не произойдет резких изменений, она будет читаться, когда все решат, что вой- на в Персидском заливе 1991 года дала удовлетворительный результат, удовлетворительный в том смысле, что соответствующий целям, ради которых война затевалась. В подобном контексте речь о невозможности и бесполезности войны рискует показаться нелогичной, так как никто не согласится считать бесполезным или невозможным действие, позволившее достичь намеченных целей. Тем не менее нижепубликуемые рассуждения должны прозвучать независимо от того, как повернутся дела на войне. Они должны прозвучать тем паче, если война позволит достичь «положительного» резуль- тата и тем самым создастся иллюзорный вывод, что в каких-то случаях война – разумный выход из положения. Между тем этот вывод необходимо разгромить.
В начале войны звучали и печатались разнообразные призывы и упреки к представителям ин- теллигенции за то, что они «не заняли позицию» по отношению к совершавшейся драме. Громоглас- ное большинство говоривших и писавших также было интеллигенцией (в чисто ремесленном значе- нии термина): возникает вопрос – из кого же состояло молчащее меньшинство, от которого требовали словесного реагирования?
Безусловно, взывали к тем, кто не поспешил отреагировать «правильно», не примкнул к «нуж- ной» из двух сторон противостояния. И действительно, кто выражался, но в обратном смысле по от- ношению к ожиданиям другого, получал от того ярлык «интеллектуал-предателя», либо «империали- стического поджигателя», либо «происламского пацифиста».
Каждая из двух партий внутри громогласного большинства поддерживалась группой средств массовой информации, и противники выставлялись в таком свете, что вполне заслуживали сыпав- шихся обвинений. Сторонники необходимости/неизбежности конфликта рисовались ненасытными

Умберто Эко
Пять эссе на темы этики
ястребами допотопной формации, а пацифисты, как правило зашоренные лозунгами и словесными ритуалами прошедших лет, ежеминутно и поделом обвинялись, что ратуют за сдачу одних для убла- жения воинственности других.
Парадоксы бесоизгонятельного танца: те, кто был за конфликт, начинали разговор с расписы- вания жестокости войны, а те, кто высказывался против, для начала живописали зверства Саддама.
Несомненно, это были дебаты интеллектуалов и профессионалов, но это не было проявлением функции интеллигенции в обществе. Интеллигенция – категория очень зыбкая, что известно. Четче определима «функция интеллигенции». Эта функция состоит в том, чтобы критически выявлять то,
что представляется посильным приближением к представлению об истине, – и осуществляться эта функция может кем угодно, даже аутсайдером, но когда этот аутсайдер мыслит о собственном суще- ствовании и суммирует эти мысли. И в равнин степени с функцией интеллигента не справляется профессионал от литературы, если он реагирует на события эмоционально и не ставит рефлексию во главу угла.
Поэтому, как говорил Витторини, интеллигент не должен дудеть музыку революции. Не из-за того, что стремится уйти от выбора (он, кстати, вполне имеет право выбирать, но как индивидуум), а потому что для действия требуется устранять полутона и двусмысленности (такова незаменимая роль командующих фигур во всех процессах), а интеллигентская функция состоит, наоборот, в том, чтобы выпячивать двусмысленности и освещать их. Первейший долг интеллигенции – критиковать собст- венных попутчиков («мыслить» означает беспрестанно каркать и накаркивать). Бывает, что интелли- гент в обществе выбирает молчание из-за боязни предать тех, с кем себя идентифицирует, и в убеж- дении, что при всех их мимолетных и несущественных огрехах в конечном счете они взыскуют верховного блага для всех. Это трагическое решение, и история знает немало примеров того, как лю- ди шли на смерть, искали смерти (за дело, в которое не верили) исключительно потому, что полага- ли, что нельзя на место верности подставлять истину. На самом же деле верность – это моральная категория, veritas – категория теоретическая.
Не то чтобы интеллектуальная функция была отделена от моральной. Решить осуществлять эту функцию – выбор моральный, точно так же, как моральным является решение хирурга взрезать жи- вое мясо ради спасения чьей-то жизни. Но проводя сечение, хирург не должен расчувствоваться, в частности и тогда, когда вынужден, посмотрев, зашивать, потому что оперировать незачем. Интел- лектуальная функция может привести человека к результатам эмоционально непереносимым, по-
скольку многие проблемы решаются только выводом, что они решения не имеют. Морален и после- дующий выбор: выразить ли свое заключение или замолчать его (может быть, в надежде, что заключение ошибочно). Такова трагичность положения тех, кто хотя бы на одну минуту берет на се- бя бремя «парламентера от человеческого рода».
Немало иронии вызывало, даже среди католиков, поведение Папы, который говорил, что вое- вать не надо, молился и предлагалзапасныеварианты, выглядевшие несостоятельно при сложности имевшейся картины. Как сторонники, так и противники Папы оправдывали его тем, что бедолага в сущности выполняет свою работу, поскольку говорить иначе ему не пристало. Это справедливо. Па- па (с точки зрения его понимания истины) осуществил интеллектуальную функцию и сказал, что воевать не надо. Папа это и должен говорить: следуйте Евангелию, как духу, так и букве, подстав- ляйте вторую щеку. Но как быть, если нас хотят убить? «Обходитесь как знаете, – должен бы отве- чать Папа, – дело ваше», – и казуистика относительно обоснованной самозащиты пришла бы на по- мощь нашей слабой нервной системе, поскольку никто не обязан доводить добродетельность до геройства. Эта позиция настолько безупречна, что если (или когда) Папа присовокупляет нечто, мо- гущее быть истолкованным в качестве практического совета, он отступает от своей интеллектуаль- ной функции и входит в сферу политического выбора (а вот политический выбор должен был бы ос- таваться личным делом Папы).
При всем том, скажем сразу, интеллигенция в последние сорок пять лет отнюдь не замалчивала проблему войны. Интеллигенция высказывалась о войне с такой миссионерской убежденностью, что сумела коренным образом переделать взгляды всего мира на войну. Мало когда столь же живо, как в данной ситуации, человечество представляло себе всю чудовищность и всю двусмысленность проис- ходивших событий. Никто, кроме нескольких умалишенных, не видел иракский кризис в черно- белом свете. Тот факт, что война тем не менее разразилась, означает, что агитация интеллигенции не имела исчерпывающего успеха, была не до конца эффективна, не освоила достаточного историческо- го пространства. Досадные недоработки! Но факт остается фактом: нынешний мир видит войну дру- гими глазами, не как она виделась в начале столетия, и, если сегодня кто-то заговорит о прелестях- войныкакединственновозможной гигиены мирового масштаба, он попадет не в историю литературы

Умберто Эко
Пять эссе на темы этики
(как Д'Аннунцио), а в историю психиатрии. Война – явление того же порядка, что кровная месть или
«око за око»: не то чтобы они уже не существовали на практике, однако общество в наши дни вос- принимает эти явления отрицательно, в то время как раньше воспринимало хорошо.
Пока что мы рассматривали принятое ныне моральное и эмоциональное отношение к войне
(хотя бывает, кстати, что мораль допускает нарушение запрета на убийство, а общественная чувстви- тельность смиряется со свирепостями и смертями, если они выглядят гарантией общественного бла- га). Существует, однако, наиболее радикальный подход: рассмотрение войны с чисто формальной точки зрения, из расчета ее внутренней логичности, из анализа условий различных возможностей.
Идя по этому пути, мы получим математический вывод, что воевать нельзя, нельзя по той причине,
что существование общества, основанного на мгновенном информировании и на сверхскоростных перемещениях, на беспрерывной межконтинентальной миграции и обладающего новаторской воен- ной техникой, делает войну мероприятием нереалистическим и нерассудительным. Война противо- речит тем самым соображениям, во имя которых она затевается.
В чем заключались в течение предшествующих столетий цели войн? Войны велись в надежде разбить противника таким манером, чтобы из его поражения вышла какая-то выгода, и велись войны так, чтобы наши намерения (действовать в определенном ключе и достичь определенных результа- тов) тактически или стратегически реализовывались неким способом, который опрокидывал бы за- мыслы противника. Нейтралитет остальных, только бы наша война им не создавала неудобств (и да- же в некотором отношении помогала бы извлечь для себя пользу), выступал необходимым условием нашей свободы маневра. Даже клаузевицевская «абсолютная война»
3
мыслилась в рамках этой сис- темы ограничений. Только в нашем веке возникло понятие мировой войны, захватывающей в свой круг даже общества без всякой истории, например, полинезийские племена.
После открытия атомной энергии, телевидения, воздушных перевозок и с рождением различ- ных форм мультинационального капитализма выявились следующие предпосылки невозможности войны.
1. Атомное оружие убедило всех, что в случае ядерного конфликта не может быть победителей,
а поражение потерпит вся планета. Сначала все осознали, что атомная война антиэкологична; на сле- дующем этапе стало ясно, что любая антиэкологичная война по существу атомна; а затем укорени- лось убеждение, что на самом деле антиэкологична любая война. Сбрасывая атомную бомбу (или за- грязняя моря), ведется война не только с теми, кто держит нейтралитет, но с планетой в ее комплексе.
2. В современной войне нет фронта и двух противников. Скандальная история с американскими журналистами в Багдаде перекликается со скандальной же, но многократно более серьезной истори- ей миллионов и миллионов проиракски настроенных мусульман, проживающих в странах антиирак- ской коалиции. Обычно во время войн, если соплеменники врага оказывались в противоположной стране, их интернировали (или истребляли), а собственных соплеменников, остававшихся у врага и его поддерживавших, в дни победы вешали на виселице.
Сегодня война не может быть фронтальной по причине многонациональности капитализма. Что
Ирак получил вооружение от западных производителей – не случайный недогляд. Это норма зрелого капитализма, открепившегося от отдельных государств. Американское правительство, обнаружив,
что телекомпании играют на врага, мнит по старинке, будто это козни яйцеголовых коммунистоидов.
Соответственно, и телевизионные компании льстят себе сходством с героической фигурой Хэмфри
Богарта,
4
который в фильме, набрав телефон криминального босса, подносит трубку к печатному станку и под шум ротационных машин возглашает: «Это газета, старик, ей ты рот не заткнешь». Но основа индустрии новостей – прежде всего торговля новостями, лучше всего драматическими. Не то чтобы средства массовой информации не желали горнить военную музыку – просто они ближе не к горну, а к шарманке, которая исполняет то, что записано на фонетический валик. Так что в нынешние времена любому, кто затевает войну, обеспечена пятая колонна в лице собственной печати; а это ни- какому Клаузевицу не показалось бы приемлемым.
3. Если бы даже удалось вставить кляп всем СМИ, новые технологии коммуникаций предос- тавляют непрерывный поток информации в реальном времени, и ни один диктатор не в силах этот
3
Термин, введенный прусским генералом Карлом фон Клаузевицем (1780–1831), теоретиком стратегии, автором капи- тального труда «О войне».
4
Хэмфри Богарт (1899–1957)

популярный актер американского кино, воплощение жестких мужественных характе- ров.

Умберто Эко
Пять эссе на темы этики
поток затормозить, потому что поток льется из тех первостепенных технологических инфраструктур,
без которых он сам (диктатор) обходиться не способен. Этот поток информации работает, как сек- ретные службы в традиционных войнах: извещает о неожиданностях. А разве реальна война, в кото- рой заведомо исключена возможность захватить противника врасплох?
Войны издавна приводили к психологической смычке с врагами. Но безудержная информация способна на еще большее. Она ежесекундно служит рупором неприятеля (в то время как цель любой военной политики – заглушить пропаганду противника) и снижает энтузиазм граждан каждой воюющей стороны по отношению к их собственным правительствам. А Клаузевиц поучал, что усло- вием победы является моральное единство нации. Во всех войнах, известных истории, народ, полагая свою войну праведной, горел желанием уничтожить врага. Теперь же безграничная информация не только расшатывает идеологию граждан, но и делает их уязвимыми пред видом страдания противни- ка: смерть врага перестает быть далеким и неясным событием, а превращается в конкретное и совер- шенно непереносимое зрелище.
4. Ко всему сказанному добавим, что, если помните у Фуко, власть в нашу эпоху уже не моно- литна и не одноглава; власть стала диффузной, точечной и зиждется на постоянном слиянии и рас- торжении консенсусов. Нынешние войны не противопоставляют две чьи-то родины. Войны сталки- вают интересы бесконечного количества разных властей. В этих играх какие-то отдельные центры власти зарабатывают новые очки, но всегда за счет других центров власти. Если на традиционной войне разжиревали фабриканты пушек и этот плюс мог оттеснить на второй план незначительные минусы (временные помехи коммерческому обмену), то война нового типа, разумеется, обогащает пушечных фабрикантов, но режет без ножа (и главное, в масштабах всего земного шара) индустрию авиатранспорта, развлечений, туризма, подрывает положение тех же самых СМИ (которым переста- ют заказывать коммерческую рекламу) и вообще наносит громадный ущерб всей индустрии необяза- тельного – то есть костяку системы – от рынка недвижимости до автомобилей. При сообщении, что разразилась война, биржирезкоподскочиливверх, однако через месяц после этого биржи совершали такие же точно скачки при малейших намеках на возможность замирения. И я не вижу ни цинизма в первом случае, ни добролюбия во втором. Биржа реагирует на колебания в игре между властями. В
этой игре какие-то экономические власти состоят в конкуренции с другими, и логика конфликта эко- номических властей берет верх над логикой национальной державности. Производителям, работаю- щим на государственного потребителя(производителям оружия), способствует обстановка напря- женности, но производители благ для частного пользования нуждаются в климате счастья. Конфликт формулируется в терминах экономики.
5. По всем этим и еще по иным причинам война не напоминает больше, как напоминали войны прежних времен, формулу «серийного» искусственного интеллекта. Война ближе к формуле «парал- лельного» искусственного интеллекта.
«Серийный» искусственный разум, тот, например, который привлекается для создания машин,
способных делать переводы, или для получения выводов из комплекса информационных данных, –
этот разум получает от программиста такие инструкции, чтобы принимать, на основании конечного набора правил, последующие решения, каждое из которых зависит от решения, принятого на преды- дущей фазе, по схеме дерева, посредством серии бинарных дизъюнкций. Старинная стратегия войны имела ту же конфигурацию: если неприятель двигал свои армии на восток, можно было предвидеть,
что впоследствии он захочет повернуть на юг; в этом случае, следуя той же самой логике, я направ- лял свои войска на северо-восток и неожиданно перегораживал ему дорогу. Правила противника бы- ли в то же время и нашими правилами, и каждый мог принимать решения поступательно, по одному за раз, как в шахматной партии.
«Параллельный» искусственный разум, напротив, передоверяет отдельным ячейкам сети все решения, как им следует сложиться в окончательную конфигурацию, исходя из распределения «за- грузок», которое оператор не способен ни рассчитать, ни предвидеть заранее, поскольку эта сеть по- рождает для себя правила, которые не были в нее заложены, и эта сеть сама себя модифицирует в по- исках оптимального решения, и эта сеть не знает различия между правилами и данными. Правда, и систему подобного рода (называемую неоконнективной или системой нейтральных сетей) можно ре- гулировать, сверяя полученный ответ с ожидаемым ответом и изменяя загрузки в зависимости от практики. Но для этого требуется: а) чтобы у оператора имелось время; б) чтобы не было двух опера- торов, находящихся в конкуренции и передвигающих загрузки во взаимно противоречивом режиме,
и, наконец; в) чтобы отдельные ячейки сети вели себя и мыслили, как положено ячейкам, а не как по- ложено операторам, то есть не принимали бы решений, основанных на анализе поведения операто- ров, а самое главное – не преследовали бы интересов, посторонних по отношению к логике сети.