|
|
Детская литература. Методика приобщения. Гриценко З.А.. Высшее профессиональное образование
Глава 4. РУССКАЯ ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА НОВОГО ВРЕМЕНИ:
ВИДЫ, ЖАНРЫ, ТЕМЫ Литературная сказка
История возникновения литературной (авторской) сказки уходит в далекое прошлое, в Античность. А. Шаров, автор и исследователь сказок, видит отголоски аксаковского «Аленького цветочка» в книге древнеримского писателя Апулея «Амур и Психея».
В Западной Европе в XII — XIV вв. был весьма популярен рыцарский роман, изображавший героя-рыцаря, его подвиги во имя славы и любви. Переводы рыцарских романов появляются на Руси в XVII в. Их назначение — развлечь, позабавить читателя, увести в мир трогательной, но не безоблачной любви, которую приходится иногда отстаивать в нелегкой борьбе. Романы строились по определенной схеме, где были разлуки, преграды, счастливый финал и даже единение в смерти.
Не удивительно, что этот роман прижился на Руси, подвергся обработке и распространился в виде народной книги. Такова история двух переводных произведений — «Повести о Бове-короле-виче» и «Повести о Еруслане Лазаревиче». Они близки к русской волшебной сказке и былине не только тематически. Здесь используются многие из тех художественных средств, которые были привычны русскому сознанию, например гипербола: «И как буде Еруслан Лазаревич четырех лет по пятому году, и стал ходить на царев двор и шутки шутить не гораздо добрые: кого хватит за руку — у того рука прочь, кого хватит за ногу — у того нога прочь». Здесь, как и в русском фольклоре, молодцу даются уроки нравственности: увидев спящего богатыря, Еруслан «...хочет его скорой смерти предать; а сам себе подумал: «Не честь мне будет, не хвала, что сонного убить: сонный человек, аки мертвый».
Эти произведения выполняли ту же функцию, что и народные сказки: развлекали, учили уму-разуму и купца, и монаха, и священника, и капрала, и крестьянина. Войдя в круг чтения русских людей, они скоро русифицировались. Пришедший к нам с Востока Еруслан стал зваться русским богатырем. И у читателей не возникал вопрос о его происхождении.
Между тем происхождение этих произведений явно литературное. Большое количество действующих лиц, названных по именам, находится вне русской фольклорной традиции, где имена чаще всего имеют только ведущие герои. О связи с литературой свидетельствует многоходовое построение сюжета, соединение различных, в том числе и сказочных, мотивов.
Этим текстам была обеспечена долгая жизнь. Они получили широкое хождение в лубочной литературе, но поводом к массовому созданию литературной сказки как новой разновидности давно известного и любимого в народе жанра не стали.
XVIII век не внес ничего интересного в историю развития литературной сказки для детей. Ни классицизм с его строгой регламентацией жанров и особой поэтикой, ни сентиментализм с его попыткой проникнуть в человеческую душу и познать ее не были теми художественными направлениями, чья эстетика близка жанру сказки. И хотя к нему обратилась сама царица Екатерина II, написав сказки для своих внуков, авторская сказка событием в литературной жизни того времени не стала.
Но уже в 40-е гг. XIX в. В.Г.Белинский поздравляет русских детей с «прекрасным подарком», который они могут получить от своих родителей в виде сказок дедушки Иринея (псевдоним В.Ф.Одоевского), «такого писателя, которому позавидовали бы дети всех наций». Одновременно критик выражает неудовольствие по поводу того изобилия сказок различных авторов, того «сказочного потопа», который наводнил книжный рынок. В них он не видит оригинальности и среди них не выделяет даже сказки А.Пушкина и П.Ершова. В.Белинскому кажется, что авторы «подделываются» «под тон и лад» народных сказок.
Что же случилось с русской культурной сказочной традицией в это время? Что заставило одного из самых авторитетных критиков той эпохи одновременно негодовать и радоваться по поводу происшедшего?
Заметив, что «с начала 30-х годов можно говорить о формировании жанра русской литературной сказки», И.П.Лупанова видит ответы на эти вопросы «не только и не столько в разработке популярных в русском фольклоре мотивов и сюжетов», сколько в том, что литературная сказка стремилась овладеть «системой типичных для народной сказки образов, ее языком и поэтикой». Это стремление исследователь называет специфической особенностью развития сказки той поры.
К этому времени народная сказка стала предметом активного собирания, изучения, издания. Из устной культурной среды она перешла в письменную. Стали популярными среди читателей западноевропейские как народные, так и авторские сказки. В 1768 г. были переведены произведения Ш. Перро. В 1826 г. В.А.Жуковский переводит немецкие сказки в обработке братьев Гримм. Издание своих переводов он дарит А. С. Пушкину, который не просто знакомится с ними. Немецкая народная сказка о рыбаке и его жене становится источником сюжета для пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке». Если ранее этот жанр обитал преимущественно в народной среде, где служил одновременно развлечением и уроком, то теперь им интересуется аудитория академическая, высококультурная, и предмет ее интереса — научный, эстетический.
В 30-е гг. XIX в. остро дискутировалась проблема народности, которая также способствовала развитию внимания к сказке как истинно народному произведению. Занимаясь научными изысканиями в области русского языка, стремясь сохранить его первозданность, его истинно народный дух, одним из первых начинает создавать сказки В. И.Даль.
Но наиболее плодотворным и значимым для истории русской литературной сказки является установившееся тогда в русской культуре такое творческое направление, как романтизм, с его эстетикой исключительного: необычными героями, действующими в необычных ситуациях, с его тягой к фантастическому, чудесному, запредельному. Романтизм еще сильнее подчеркнул то, что исторически существовало в сказке: волшебство, магию, устремленность к преобразованию будней, к выявлению не познанного в человеке. Создателями целого ряда литературных сказок были пережившие увлечение романтизмом В.А.Жуковский и А. С. Пушкин.
Именно романтики, в частности В. А. Жуковский, почувствовали необходимость создать особую литературу для детей, рассчитанную на восприятие ребенка, учитывавшую его психофизиологические особенности. Как считает Н.Я.Берковский, это стало возможным потому, что «...романтизм установил культ ребенка и культ детства. XVIII в. до них понимал ребенка как взрослого маленького формата... С романтиков начинаются детские дети, и их ценят самих по себе, а не в качестве кандидатов в будущие взрослые». У В.А.Жуковского есть ряд стихотворений, написанных в 1851 г. для его маленьких детей и посвященных им. Это «Жаворонок», «Птичка», «Котик и козлик», сказка «Мальчик с пальчик». Уменьшительно-ласкательная лексика стихов и сказки, их миниатюрный объем, нарочитая простота, чистота и сказочность их содержания свидетельствуют о том, что литераторы, прошедшие школу романтизма, учатся писать для детей, открывают детство как особый мир, отличный от мира взрослого.
Народная сказка всегда была близка миру детства. Но к 30-м гг. XIX в. она стала постепенно уступать свои позиции. Все меньше создавалось новых сюжетов. Все активнее она стала жить книжной жизнью. И тогда возникла сказка литературная, соединившая в себе жанровые и художественные особенности прежних произведений и новую, книжную культуру бытования.
Появившаяся авторская сказка (в первой половине XIX в. специально для детей были написаны сказки В.Жуковского, А.Погорельского, В.Одоевского) продолжила традицию жанра народной сказки — быть одновременно и «уроком молодцу», и развлечением для него. Она же открыла одну из первых страниц детской художественной литературы.
Привлекает внимание еще одна любопытная деталь, которую трудно назвать случайной. В.Жуковский, А.Пушкин, а впоследствии Д.Мамин-Сибиряк, К.Чуковский и другие обращаются к жанру сказки тогда, когда в их семьях появляются дети. Не все авторы пишут свои произведения специально для детей. Не делают этого А.Пушкин, В.Жуковский и другие. Но для писателей сказка становится не только не освоенным до сих пор жанром, но и приметой семейного быта, а для некоторых — средством воспитания детей. «Черная курица...» А. Погорельского, посвященная племяннику Алеше Толстому, чьим воспитанием занимался автор, — одно из таких произведений.
В двухвековой истории развития авторской сказки было много разнообразных причин, которые сыграли свою роль в деле создания сказочных произведений. Отсутствие денег у русских эмигрантов А.Толстого и Н.Петровской, живших в Берлине, привело к необходимости перевести на русский язык сказку К. Коллоди «Приключения Пиноккио», на основе которой примерно десятью годами позже А.Толстой напишет «Золотой ключик, или Приключения Буратино». И произойдет это уже не в Германии, а в СССР, куда А. Толстой вернется из эмиграции. Отсутствие у детей истинных знаний о природе и любви к ней привело В. Бианки, а впоследствии и учителя биологии Ю.Дмитриева к созданию природоведческих сказок. Сельский учитель Ю. Коваль, прежде чем написать «Полынные сказки», сочинял тексты для диктантов. Авторская сказка тем и отличается от сказки народной, что у нее есть своя оригинальная история создания, которая не только вызывает интерес к произведению, но и помогает понять его.
Несмотря на длительный путь развития, авторская сказка не имеет столь длительной и плодотворной истории изучения. Многие вопросы в ней и главные среди них — определение жанра и классификация созданного — остаются до сих пор дискуссионными. Попытки дать определение литературной сказки, отметить ее характерные черты делались очень давно (Я.Гримм, Х.К.Андерсен). До сих пор нет того определения, которое сконцентрировало бы в себе все особенности жанра, выделило его среди других, было бы четким и лаконичным.
Попытка определений авторской сказки, выявление ее характерных особенностей, путей развития и изучения даются в работах В.А.Бахтиной, Л.Ю.Брауде, Т.Г.Леоновой, М.Н.Липовец-кого, И.П.Лупановой, М.И.Мещеряковой, В.Н.Минеева, Л. В.Овчинниковой и других.
Благодаря этим и другим работам в настоящее время можно подчеркнуть то, что наиболее свойственно авторской сказке для детей, что отличает ее от близких ей жанровых образований (народная сказка, фэнтези). Прежде всего это канонический текст, не имеющий вариантов. Это возможность проявления авторской индивидуальности как в тематике сказки, так и в поэтике. В авторской сказке, так же как и в народной, существует волшебный мир, где действуют ее герои. Литературной сказке свойственна синтетическая природа жанра, связанная как с фольклором, так и с литературой. Этому жанровому образованию присуще стремление осмыслить реальную жизнь «с помощью сказочных образов и мотивов» (В.Н. Минеев), более глубокая по сравнению с народной сказкой философская и психологическая основа.
И. П.Лупанова подчеркивала: авторская сказка — жанр пограничный. Она обнаруживает закономерности, свойственные и фольклору, и литературе.
Исследователи не однажды предлагали различные классификации авторских сказок. Итог разработки этой проблемы подведен в последней по времени публикации работе Л.Овчинниковой. Но, предпринимая попытку систематизации жанра, авторы не вычленяли из общего потока сказки, адресованные детям и перешедшие в детское чтение, а также сказки, активно бытующие в круге детского чтения, и сказки, ставшие фактом истории литературы (сказки Екатерины II в XVIII в.; сказки Н. П. Вагнера в XIX в.; произведение В.Маяковского «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» в XX в. и т.д.). Тем более не был поставлен вопрос о разграничении сказок для различных возрастных групп читателей и анализе их с точки зрения восприятия детьми.
Авторскую сказку трудно классифицировать, так как сложно выделить те принципы, которые могут быть положены в основу классификации. Но это необходимо сделать для того, чтобы упорядочить созданное и на этой основе формировать круг детского чтения, делать его разнообразным. Так, с точки зрения адресной принадлежности сказки можно разделить на произведения для детей (но они не являются однородными. Подростку вряд ли будут интересны сказки К.Чуковского, а ребенок раннего возраста не много поймет в сказах П.Бажова); произведения для взрослых (сатирические сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина, сказки Л. Петрушев-ской и др.); универсальные произведения, интересные разным возрастным группам читателей (А. Погорельский «Черная курица, или Подземные жители»).
С точки зрения вида литературы сказка может быть поэтической, прозаической и драматической. Путь развития поэтической сказки неровен. До сих пор в этом виде сказок мы не имеем равных по силе художественного воздействия на читателя тому, что было создано в первой половине XIX в. А. Пушкиным и П. Ершовым. Во второй половине XIX в. традиция создания поэтических сказок была продолжена (Н.Некрасов, Д.Минаев и др.). Но, будучи художественно несовершенными, они в народной памяти не сохранились.
История детской прозаической сказки начинается в 30-е гг. XIX в. (А. Погорельский, В. Одоевский). Ее интенсивное развитие не прекращается до сегодняшнего дня.
Драматические сказки для детей дошкольного возраста — явление не слишком распространенное, свойственное литературе XX в.: сказки Т.Габбе, С.Маршака, Е.Шварца, а также С.Михалкова, И.Токмаковой.
Можно классифицировать сказки с точки зрения усвоения и наследования ими традиции. Некоторые авторы продолжают русскую или мировую фольклорную традицию (С.Аксаков, Б. Шергин, С.Писахов, П.Бажов и др.). Сказки других авторов тяготеют к мировой литературной традиции, сложившейся внутри самого жанра. Традиции предшественников по-разному проявляются в сказках. Одни заимствуют, а затем интерпретируют сюжеты: В.Ирвинг. «Сказка об арабском звездочете» — А. Пушкин. «Сказка о золотом петушке». Другие, обратившись к известному сюжету, начинают пользоваться сказочной интригой, именами знакомых читателю героев: К.Коллоди — А.Толстой — Е.Данько — А.Кумма, С. Рунге — Л. Сон — Л. Владимирский. Третьи прочитывают сказки предшественников по-своему: Х.К.Андерсен — Г.Цыферов «Мой Андерсен»; Х.К.Андерсен «Гадкий утенок» — М.Москвина «Что случилось с Крокодилом». Четвертые сохраняют в сказках дух произведений своих учителей: X.К.Андерсен — К.Паустовский, Н.Абрамцева.
Особняком в этих классификациях будут стоять сказки, авторы которых преследуют цель дать детям научное знание о мире. У этих произведений своя история, начинающаяся в XIX в. сказкой В. Ф. Одоевского «Городок в табакерке». Затем к этому виду сказок обратился К.Д.Ушинский («Пчелки на разведке», «Проказы старухи-зимы»). Широкой известности они достигли в XX в., так как с их помощью читатель получил возможность совершать «научное открытие», изучать то, что самому ребенку в силу его возраста, жизненного опыта, образования постичь сложно. Эти произведения удачно сочетают в себе научное знание и сказочный вымысел, реалистическую точность, достоверность описываемого и анимизм как ведущий художественный прием. Особого мастерства в создании таких сказок достиг В.Бианки, давший название этой жанровой разновидности — «сказки — несказки» и основавший литературную школу писателей, работающих в этом жанре (Н.Сладков, Ю.Дмитриев, С.Сахарнов).
Попытка упорядочить пригодное для чтения дошкольникам в жанре авторской сказки показала: всякая классификация условна. Строгой систематизации созданного добиться трудно, потому что:
1) не существует однозначного определения авторской сказки, на основе которого можно было бы производить деление;
2) авторская сказка не отличается чистотой жанра;
3) сложно определить принадлежность сказки определенной возрастной группе читателей;
4) в творчестве одного автора могут быть качественно разные произведения. Т. В. Зуева шесть сказок А. Пушкина по признаку стиля делит на две группы, создавая таким образом локальную, пушкинскую, классификацию.
В то же время именно систематизация при всем ее несовершенстве способствует пониманию того, что сделано в жанре авторской сказки, каковы дальнейшие пути ее развития и изучения.
Поэтика авторской сказки как научная проблема не завершена в своем исследовании, несмотря на обширный и пристальный интерес к ней. Но не вызывает сомнения то, что литературная сказка в выборе художественных средств тесно связана с народной сказкой и в то же время существенно отличается от нее. В ней нет четких граней между поэтикой волшебной и бытовой сказок; художественный прием, в большей степени свойственный одному виду народных произведений, используется повсеместно (например, анимизм).
Литературная сказка приближена к реальности. Убедить читателя в действительности происходящего, создать иллюзию достоверности, стереть грань между волшебным и настоящим — творческая задача сказки, ведущая к нарушению чистоты жанра. Изменение общепринятых норм фольклорной поэтики в сказках для детей впервые было осуществлено А. Погорельским, который вместо традиционного зачина «В некотором царстве...» начал свое произведение так: «Лет сорок тому назад в С.-Петербурге, на Васильевском острову, в Первой линии...» Конкретность и реальность происходящего подчеркивается обилием бытовых деталей (П. Бажов «Серебряное копытце»), введением географических названий (Америка у А. Волкова, Полыновка у Ю. Коваля). Но вся эта конкретика обманчива, условна, погранична, как сам жанр, где сказка является в то же время «несказкой», повестью-сказкой, произведением, включающим в себя сказки, сказочным рассказом, романом-сказкой.
Архитектоника в авторской сказке может быть изобретенной самим автором (П.Ершов «Конек-горбунок»), но может соответствовать народной (кумулятивное построение сказки В.Бианки «Теремок»). П.Ершов свободно, по-своему обращается с известными композиционными элементами народной сказки, делит свое произведение на части, в конце каждой части, подводя итог, дает план следующей. В сказку Н.Телешова «Белая цапля» вставной новеллой, имеющей очень важный содержательный смысл, входит сон Изольды, главной героини произведения. Драматическая сказка строится по законам драматургии. Особую роль в развитии действия драматической сказки играет конфликт, смысл которого полнее раскрывается при постановке на сцене, когда художественная выразительность текста дополнена различными сценическими эффектами, игрой актеров.
Развитие сюжета литературной сказки чрезвычайно осложнено. Он пространный даже в том случае, когда троекратное повторение действия отсутствует. Такое звено в сюжете народной сказки, как запрет и нарушение запрета, в авторской или исключено вообще, или выполняет противоположную функцию. В сказке Е. Шварца «Два брата» прадедушка Мороз не только запрещает Старшему брату стремиться к освобождению Младшего, но обещает заморозить его самого.
Не испугавшись, Старший брат продолжает действовать и вместе со своими помощниками — лесными зверями и птицами — освобождает Младшего брата. Нарушение запрета как функция в сюжете сказки помогает автору показать характер героя. О том, что Алеша — ветреный, непослушный мальчик, читатель узнает только тогда, когда герой нарушает запрет Чернушки ничего не трогать в комнатах старушек (А. Погорельский «Черная курица...»).
Авторская сказка и особенно сказка второй половины XX в. часто лишена такого важного звена в развитии сюжета, как чудо. В ней может не быть чудесных превращений, чудесных героев и помощников. Но есть чудо встречи, узнавания, открытия, возможности сделать счастливым другого. Найдя увеличительное стекло, Еж начал смотреть сквозь него на весь окружающий мир (выделено автором. — 3. Г.). И увидел, что окружающий мир стал большой-большой, намного больше, чем раньше.
И еще намного больше стало всякой всячины, чего он раньше не замечал. Например, маленьких песчинок, палочек, ямок, черточек и козявок» (М.Москвина «Увеличительное стекло»).
Испытание героя играет важнейшую роль в раскрытии содержания сказки, изменении характера героя. Будучи дидактической доминантой произведения, оно является ключевым и для героя, и для читателя. Испытания заставляют героя думать над происходящим, над своей ролью в нем, заставляют осознавать необходимость собственного изменения.
Для создателей литературной сказки важен процесс осмысления «я» героя в мире подобных ему. Алеша не только перестал трудиться над уроками, слушать свой «внутренний голос», он перестал думать вообще, оттого так легко поддался порокам. Старший брат в своем эгоизме заледенел, уподобился прадедушке Морозу. Спичка, которой он пытается растопить ледяную дверь зала № 49, где спрятан его Младший брат, прежде отогревает его душу. Мальчик понимает, как ужасна ранее любимая им фраза «Оставь меня в покое!». Ведь «с помощью этих слов люди постоянно губят своих братьев».
Придавая новое значение известным функциям (запрету, нарушению запрета, чуду, испытанию), авторы, работающие в жанре сказки, имеют возможность показать психологию, процесс становления характера героя, часто героя-ребенка, что не свойственно сказке народной. Если народная сказка в равной степени и «ложь», и «урок молодцу», то литературная сказка, не исключая эмоциональной природы жанра, стремится активнее включить читателя в процесс обдумывания происходящего не только в сказке, но и в реальности.
Авторская сказка нарушает привычный канонический мир героев народной сказки. Здесь нет традиционных для животного эпоса типов-масок (лиса хитра, медведь силен, но глуповат и т.д;). Здесь все зависит от конкретной ситуации, от конкретного поступка и его осмысления тем, кто этот поступок совершает. В сказке М. Москвиной «Слон и еж» Крокодил завистлив, он претендует на первенство среди животных, за что наказан тем, что не дано ему прикоснуться к чуду. В отличие от Слона яблоня у него так и не выросла. Но в сказке «Что случилось с Крокодилом» он уже совсем другой — мудрый, все понимающий философ, встающий на защиту неординарности. Таким же нетипичным является волк Евстафейка в сказке Ю. Коваля. Здесь, видимо, стоит вспомнить Е.Шварца, который говорил, что сказка не должна быть глупее и примитивнее своего времени, не должна пугать тем, чего уже никто не боится, поэтому финал «Сказки про волка Евстафейку» спокойный и мирный.
Авторская сказка использует образную систему народной сказки, но при этом не эксплуатирует ее. Если в сказке В.Одоевского «Мороз Иванович» и в сказке С. Есенина «Сиротка» Мороз близок к народному образу прежде всего по своей функции: он выступает в роли испытателя и дарителя, то у Е.Шварца это антигерой, сам подчеркивающий свое отличие от героя народной сказки: «Дедушка Мороз — мой сын. Я проклял его. Этот здоровяк слишком добродушен. Я прадедушка Мороз, а это совсем другое дело, мой юный друг».
Близок к народному образу Ивана-дурака и Шиш, герой одноименного цикла Б. Шергина. Но действует он не в волшебной среде без преданных дураку волшебных помощников. Сказки Б. Шергина ближе к авантюрным. Шиш умело прикидывается дурачком, простофилей и с помощью игры слов, переосмысления их значений, алогизма действительного добивается того, к чему стремился.
В литературной сказке, адресованной детям, много маленьких и симпатичных героев, спешащих на выручку друг другу, умеющих помочь, ободрить, убедить в чем-либо, вселить веру в добро, в вечную жизнь (сказки Н.Абрамцевой, С.Козлова, М.Москвиной, Г. Цыферова). Это психологически точные образы: маленькому читателю спокойнее и уютнее в мире подобных ему героев, которые задают окружающим те же вопросы, что и он сам, которые умеют защитить себя и других, которые открыто смотрят на мир и хотят видеть его созданным для добра.
Мир как носитель добра — особая философская концепция авторской сказки, которая вынашивалась еще в XIX в., но воплощена была в XX в. Еще П.А.Плетневу (1792—1865/66), поэту, критику, издателю хотелось, «чтобы в детской сказке все было нравственно чисто; чтобы она своими сценами представляла воображению одни светлые образы, чтобы эти образы никакого дурного, ненравственного впечатления после себя не оставляли». В связи с этим конфликт в литературной сказке зачастую не сводится к простому противопоставлению добра и зла. Иногда конфликта может не быть вообще. Злой Сон у Н.Абрамцевой («Сказка о двух снах») таков не по своей природе: он просто не знает, что можно быть добрым, поэтому и конфликта в сказке нет. Есть забота Доброго Сна опередить Сон Злой, есть недоразумение, но есть и спокойный выход из положения, который придумала Мудрая Елка. Она «зашуршала своими иголками-хвоинками», превратившимися «в яркие разноцветные листы с веселыми картинками», и получилась книга добрых сказок, которые до сих пор читает Злой Сон, забывая о своих недобрых намерениях.
Волшебные помощники и волшебные предметы тоже выполняют иные роли и функции. Если в народной сказке волшебные помощники никак не проявляют своего отношения к просьбам их подопечных, то в авторской сказке волшебный помощник никогда не воспринимается как механическая величина. Т. В. Зуева отмечает: «Литературным признаком является психологизация чудесного помощника... С просьбой к рыбке обращается старик, которому она не может отказать, но одаривается старуха. Символический образ рыбки поставлен в сложную психологическую ситуацию — отсюда символическое же изображение ее нарастающего гнева через картины меняющегося моря». Всего этого нет в народной сказке. Щука знает о лени Емели, но никак не высказывает своего знания.
Волшебный помощник в авторской сказке обладает не только функцией дарения, но и функцией чудесного превращения (Чернушка — министр у А. Погорельского, «пестрая красивая рыбка» — «пригожий юноша» у О.Туманяна в сказке «Говорящая рыбка»).
Итак, система художественных средств народной сказки была усвоена и переосмыслена сказкой литературной, но самодостаточной, исчерпывающей для нее не стала. С точки зрения поэтики авторская сказка глубоко синкретична. Она испытывает и вбирает в себя влияние поэтики фольклора, литературы в целом и отдельных авторов, в частности поэтики различных течений и направлений.
Литературное влияние на поэтику авторской сказки заключается в наличии описаний природы как реалистических («Была зима. Шел январь месяц. Снегу намело столько, что от дверей его приходилось отгребать лопатами, а в лесу на горе деревья стояли по пояс в сугробах и даже качаться не могли, когда на них налетал ветер» — С.Маршак «Двенадцать месяцев»), так и олицетворенных («Деревья разговаривать не умеют и стоят на месте как вкопанные, но все-таки они живые. Они дышат. Они растут всю жизнь. Даже огромные старики-деревья и те каждый год подрастают как маленькие дети» — Е. Шварц «Два брата»). Сказке свойственны портретные описания действующих лиц: «Да и страшен был зверь лесной, чудо морское: руки кривые, на руках когти звериные, ноги лошадиные, спереди-сзади горбы великие верблюжие, весь мохнатый от верху до низу, изо рта торчали кабаньи клыки, нос крючком, как у беркута, а глаза были совиные» (С.Аксаков «Аленький цветочек»). Различного рода детали, сближающие авторскую сказку с реальностью, встречаются в ней значительно чаще, чем в народной. Нечистый просит солдата посторожить соколов, пока он сам за жалованьем слетает (Ю. Коваль «Сказка о серебряном соколе»). В сказках Б. Шергина барин спит за газетой, Шиш играет в рифмы, а сам автор рассуждает на весьма актуальные темы: «О-о-о! Ни читать, ни писать, ни слова сказать, а в начальники ставят!» («Доход не живет без хлопот»). Детали реального быта, человеческих взаимоотношений в сказках С. Писахова становятся средством создания юмористических ситуаций. Узнав из афиши и объявлений в газетах о прибытии корабля с морожеными арханге-логородскими песнями, «король и королева ночь не спали, спозаранку задним ходом в театр забрались, чтобы хорошие места захватить. Их знакомая сторожиха пропустила» («Морожены песни»).
Если сказки, созданные в XIX в., в большей степени присваивали себе известные литературные приемы, то сказки XX в. стали пользоваться литературной традицией. В сказках Е. Шварца, К. Паустовского, Г.Цыферова, Н.Абрамцевой, М.Москвиной прослеживается андерсеновская традиция, о чем косвенно говорят сами авторы (К.Паустовский «Великий сказочник», Г.Цыферов «Мой Андерсен»). Она проявляется в мягкости, лиричности, теплоте, нежной грусти, чистой тональности сказочного повествования, в особом мире героев, среди которых есть совершенно необычные, не свойственные ни одной сказочной традиции. Особенно богаты ими сказки Н.Абрамцевой: Добрый и Злой Сны, старая ваза, маленький заварной чайничек, туман, который хотел иметь друга, и т.д. За пределами предметного, осязаемого понятийного мира находятся такие поистине сказочные герои, как гном Скрипаленок, Струмышка у Н.Абрамцевой, Барсундуку М.Потоцкой, Барабашка у Д.Телевицкой, Чебурашка Э. Успенского.
Художественное время иногда совпадает с той же категорией в сказке народной, т.е. никак не соотносится со временем реальным. Но иногда оно документально точно («Лет сорок тому назад...» у А. Погорельского; дядя Федор — герой сказки Э.Успенского — «в четыре года читать научился, а в шесть лет уже сам себе суп варил»). Иногда время действия сказки можно определить, проанализировав некоторые детали: солдат, персонаж сказки К.Паустовского «Теплый хлеб», «утерял... ногу на Балканских горах в турецкой баталии».
Есть сказки, где художественное время существует в разных плоскостях: давно прошедшее, которое воспринимается как действительно сказочное, и настоящее, в котором делается попытка отвергнуть веру в существование сказки. Есть и такие сказки, где категория времени становится проблемой содержания (Е. Шварц «Сказка о потерянном времени», В. Каверин «Песочные часы»). Но, как бы там ни было, все равно существует некая условность времени, некая несоотнесенность его с действительно текущим. Иначе сказка не была бы сказкой. Природа сказочного вымысла требует от создателя сказки соблюдения всех условий жанра, в том числе и пребывания вне времени даже при достаточно точных указаниях на его реальность («В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов...» — А. Гайдар «Сказка о военной тайне...»). Парадоксальность художественного времени сказки подчеркивается своеобразным художественным пространством, чисто сказочными возможностями его преодоления и действиями сказочных героев:
Через болота и пески
Идут звериные полки,
Их воевода впереди,
Скрестивши руки на груди.
Они идут на Петроград,
Они сожрать его хотят.
(К.Чуковский «Крокодил»)
Языковой материал авторской сказки вбирает в себя и фольклорную, и литературную языковую стихию. В сказке П.Ершова «Конек-горбунок» множество народных пословиц, поговорок, порою переосмысленных, переделанных на авторский лад. Народная пословица «Из грязи в князи» звучит у него так:
...То есть я из огорода
Стану царский воевода...
П. Ершов использует народные слова и выражения («И балясы начал снова...»), постоянные сказочные формулы («За горами, за лесами, / За широкими морями...»; «В долгом времени аль вскоре»), обороты, свойственные разговорной речи («И поехал я, — и что же?..»; «Что в промен берешь добра?»; «Страсть жениться захотелось...»). Но этот же автор с успехом пользуется и книжной речью («Запад тихо догорал...»; «Пушки с крепости палят...») или смешивает народный и литературный язык, что придает сказке юмористическое звучание:
Я тебя едва узрел,
Сильной страстью воскипел...
Сказочники XX в. делают языковой материал основой сказочного сюжета, который строится по принципу переосмысления существующего значения слова или выражения («Острое поросячье заболевание» М.Потоцкой, «Кабанчик на качелях» М.Москвиной, «Сказка в три блина длиной» Ю. Коваля). Играя словами, строит сюжет своей сказки «Шиш и трактирщица» Б. Шергин. Жили спокойно барин с барыней, нужды не знали, не видели, но хитрый Шиш нашел способ показать им нужду («Шиш показывает барину нужду»).
Б. Шергин создает так называемые пословичные сказки, смысл которых заключается в пословице-названии («Доход не живет без хлопот»).
В воспоминаниях Ю. Коваля о Б. Шергине говорится: «...Борис Викторович не называл себя писателем... Он считал себя артистом, рассказчиком. Свои вещи он готовил как устные рассказы и только через много лет их записывал». Отсюда речевое многообразие его сказок, ставшее особенностью стиля. Каждое слово у Б.Шергина на своем месте. Он то мастерски пародирует иностранную речь: «Ол раит! Во-первых будете лошадка вы...»; то играет рифмами: «Ваши тили-тили меня с ног свалили»; то пользуется народной огласовкой известных слов: «Негрянин ли галанец приехал, оказалось аглицкой мистер, знающий по-русски...»; то пословицами, поговорками пересыпает свою речь: «Эй, вали, кургузка, недалеко до Курска, семь верст проехали, семьсот осталось!»; то буквально одной фразой не только картину нарисует: «Забрался на него мистер верхом, заверещал на своем языке песню: «Длинен путь до Типперери...», но и характер обозначит: «Шиш из-под него мокрехонек вывернулся...», «Заперебирал мистер руками-ногами...» А иногда, перестав шутить, скажет с теплотой и любованием: «Да ведь песни-то наши протяжны, проголосны, задушевны!» — и все это в одном произведении объемом в полторы книжные страницы.
Отличительной чертой авторской сказки является наличие в ней образа повествователя: казак Луганский и сват Демьян у В. Даля, дедушка Слышко у П.Бажова, хитрец, балагур, пересмешник Сеня Малина у С. Писахова. Эти авторы близки к народной культуре речи. Соответственно и повествователи в их сказках говорят народным языком, умело пользуясь не только нормой языка, но и исключениями из нее. Сеня Малина прекрасно владеет северным диалектом: «По осени звездной дождь быват. Как только он зачастит, мы его собирам, старамся» («Звездный дождь»). Во вступлении к своим сказкам С. Писахов утверждает, что Сеня Малина — лицо реальное, автор познакомился с ним в 1928 г. «в деревне Уйма, в восемнадцати километрах от города». Но, введя его в свои произведения, С. Писахов воплотил в нем образ и «память безвестных северных сказителей».
Авторская сказка последней трети XX в. зачастую тяготеет к нонсенсу, игре, наследует скорее литературные, нежели народные, традиции, но и в ней иногда появляется повествователь — такой же игровой образ, который легко вписывается в парадоксальный контекст сказки. «У меня есть хорошая приятельница. Зовут ее Ника Босмит. Она живет где-то ТАМ, то ли в Шотландии, то ли в Норвегии. Точно не скажу: границ в этом мире почти не существует. Но несмотря на различия в наших жизнях, мы похожи друг на друга. Порою даже кажется, будто мы — ОДИН И ТОТ ЖЕ ЧЕЛОВЕК. Или человеки... В общем люди» (выделено автором. — З.Г.).
Таков повествователь, вернее, повествовательница, что ново для жанра, в сказке Тима Собакина. Андрей Иванов, московский писатель нового времени (род. 1958), ведет двойную игру с читателем. Избрав себе псевдоним Тим Собакин, он переворачивает его в «Нику Босмит», о чем читатель узнает только в конце сказки.
Это сказка с деталями и реалиями современной жизни. Ее героиня, тетушка Сольвейг, работает «консультантом по сложным вопросам», на работу отправляется на «быстроходной машине БМВ» и самолете.
В этой сказке иная — городская, книжная — культура языка. Автор пользуется реминисценциями, которые рассчитаны на ассоциации взрослого читателя: «Однако следовало бы поторопиться. Впрочем, до отлета еще четырнадцать минут...» (сравните: «У нас еще в запасе четырнадцать минут» — строка из известной песни космонавтов 70-х гг. XX в.); поскольку автор со своей приятельницей Никой беседуют «на каком-то немыслимом, никому не ведомом языке», то в сказке встречаются фразы на норвежском, слова, написанные «нешотландскими буквами», нечто, близкое к синонимии: «ТРОНУЛИСЬ! С ума сойти!..» Простонародная речь ямщика («Не вижу путеводной звезды, барин... Куда же править? Куды ж плыть?..») отдаленно напоминает тревожную беседу пушкинского ямщика с Петрушей Гриневым («Капитанская дочка»). В сказке поэтическая речь перемежается с прозаической, что характерно для Тима Собакина. Эти чередования отсылают взрослого читателя то к строфике восточной поэзии («Моя любимая на склоне горном...»), то к ритмике современного шлягера («Я даю тебе сову...» — «Позвони мне, позвони» — песня из кинофильма «Карнавал», сл. Р.Рождественского, муз. М.Дунаевского).
И стилистика сказки, и ее содержание являются необычными. В ней собрались те, кто занимается не своим делом: собака, которая была кошкой, «...Почтальон, который был танцором, Повар, который был музыкантом, Полицейский, который был скалолазом, Доктор, который увез сам себя в больницу, Пожарник, который был поэтом, и Собаковед, который был астрономом...». Эта суета, эта видимость деятельности, нагромождение чепухи благодаря словесному обрамлению воспринимаются как некая многозначительность. Частые реминисценции являются своего рода аллюзией, намеком на реальную современную жизнь, бессмысленную, полную ложных ценностей и фигур.
Но все это не для ребенка, которому адресована сказка. Для него здесь игра, забава, увлекательные приключения, происходящие с героями. Все остальное — это второй, современный, план сказки, который делает ее универсальной, интересной разным возрастным группам читателей.
Что касается повествователя, то, как ни стараются авторы вести себя независимо, отстраненно от изображаемого в сказке, как ни стараются передоверить ответственность за ее содержание выдуманному ими герою, сквозь посконную рубашку Сени Малины и городской, модный костюм Ники Босмит все равно проглядывают их создатели, каждый со своей оригинальной творческой манерой, выпестованной в лоне той культуры, которая стала для автора исходной и памятной на всю жизнь.
Задания
1.В процессе чтения сказок современных авторов найдите те параллели, которые сближают их с народной сказкой, со сказками предшественников. Назовите конкретные тексты или конкретных авторов, чьи традиции наследуются.
2. Изучив главу в книге Т. В. Зуевой «Сказки А. С. Пушкина» (М., 1989. — С. 141 — 151), установите, какие сказки А.Пушкина и почему вызвали подражания в народной среде.
3. Прочитайте народную сказку «Сивка-Бурка» и сказку П.П.Ершова «Конек-горбунок». Установите отличия в их построении. Объясните их.
|
|
|
Скачать 1.57 Mb.