Детская литература. Методика приобщения. Гриценко З.А.. Высшее профессиональное образование

• Название: Высшее профессиональное образование
• Дата: 04.09.2018
• Размер: 1.57 Mb.
• Имя файла: Детская литература. Методика приобщения. Гриценко З.А..doc
• Тип: Документы; #49767
• страница: 3 из 26

Глава 2. РУССКОЕ УСТНОЕ НАРОДНОЕ ТВОРЧЕСТВО

Художественная литература — это искусство письменного слова.

Фольклор — устное народное творчество (англ.; в дословном переводе — народное знание; folk — народ, lore — знание) — это народная мудрость, знание о мире, выраженное в специфических формах искусства. Видов и форм народного искусства множество: песенное, танцевальное, словесное и др.

Словесный фольклор — это специфическое искусство. Изна­чально оно существовало только в устной форме. Массово соби­рать и издавать его стали поздно. В России, например, в конце XVIII в. По отношению к фольклорному произведению неуместно слово «написано»: оно никогда не писалось, передавалось из уст в уста, в процессе передачи видоизменялось, появлялись варианты одного и того же произведения. В сборнике русских народных ска­зок А.Н.Афанасьева один и тот же сказочный сюжет можно обна­ружить в разных вариантах («Морозко» и «Дочь и падчерица»; «Крошечка-Хаврошечка» и «Буренушка»). Следовательно, кроме устности специфической чертой словесного фольклора является вариативность.

Фольклор — это народное искусство не только потому, что оно в большей степени создавалось и хранилось широкими на­родными массами, но прежде всего потому, что в нем нашли отражение народные культурные и нравственные традиции, об­раз мыслей и представлений о мире, народный уклад жизни, склад Ума и характера, т. е. то, что ныне называют менталитетом.

В создании, хранении, а порою и исполнении фольклора боль­шую роль играл коллектив. В восприятии коллектива фольклорное произведение существовало как анонимное. Проблема авторства и тем более проблема атрибуции, т. е. установления имени создателя, никогда не ставилась.

Фольклорный текст отличается от литературного способом со­здания, бытования, поэтикой. Но здесь, как и в литературе, су­ществует видовое деление: эпос, лирика, драма.

Фольклор бытует как во взрослой, так и в детской среде. Одни тексты используются только взрослыми, например лирические тесни, другие — в общении взрослых с детьми (колыбельные песни, пестушки, потешки), третьи являются принадлежностью дет­вой аудитории и обслуживают детскую жизнь (считалки, дразнилки и т.д.)- Исследователи полагают, что активно пользоваться фольклором дети начинают с шести лет. Но для того чтобы это произошло, их надо готовить с раннего детства к восприятию и овладению фольклорными формами. Большое значение в жизни детей дошкольного возраста имеют детский фольклор и сказка.

Народная сказка

Определение понятия: существует множество определений по­нятия «сказка», данных в различные исторические периоды раз­ными научными школами. История научного понимания термина изложена В. Я. Проппом. Простым, но достаточно емким являет­ся определение, данное фольклористом XX в. В.И.Чичеровым.
Запомните: «Под народной сказкой понимается устное пове­ствовательное художественное произведение волшебного, аван­тюрного или бытового характера с установкой на вымысел, рас­сказываемое в воспитательных или развлекательных целях». Если следовать традиции эмоциональных определений, то здесь надо вспомнить определение философа И.Ильина: «Сказка — это ответ все испытавшей древности на вопросы вступающей в мир детской души».

Не все исследователи подчеркивают воспитательную функцию сказки. А.Синявский говорит о том, что сказка «преследует преж­де всего развлекательно-эстетические задачи, а не задачи утили­тарные или воспитательные. Сказка не учит, как надо жить, а если и учит, то делает это попутно и без нажима».

Основные признаки сказки выделил А. И. Никифоров. Это целеустановка на развлечение слушателей, необычное в бытовом смысле содержание, которое обязательно для сказки, и особая форма построения. У сказки специфическая поэтика. «...Именно этот признак и есть решающий для определения того, что такое сказка».
Запомните: поэтика — «совокупность исторически сложивших­ся художественных приемов» (В.Я.Пропп).
Но самое интересное определение жанру дано в самой сказке: она — «ложь, да в ней намек: добру молодцу урок».

Сказка — жанр эпический, прозаический. Поэтические народ­ные сказки — явление чрезвычайно редкое. Это один из древней­ших видов словесного искусства, самый популярный среди наро­дов всего мира. Сказка всегда бытовала в разновозрастной аудито­рии и только в XX в. стала в основном принадлежать детям. Само название «сказка» возникло не сразу. Н.В.Новиков предполагает, что в Древней Руси разнообразные устные рассказы назывались «байками» (от слова «баять» — говорить). Человек, который знал сказки и умел их рассказывать, именовался «бахарем». Термин «сказ­ка» имел другое значение: документ, основанный на фактах («ре­визская сказка»). Именно в таком значении употребляют его А. Пуш­кин в повести «Дубровский» и Н. Гоголь в поэме «Мертвые души». Видимо, только к середине XIX в. байка была названа сказкой.

Существует множество теорий по поводу времени и способа возникновения как жанра сказки вообще, так и отдельных ее раз­новидностей, отдельных сюжетов. Но ни одна из теорий не явля­ется исчерпывающе утвердительной. Наиболее распространено представление о том, что сказка пришла на смену мифу. Миф, по определению В.Я.Проппа, — это «рассказ о божествах или боже­ственных существах, в действительность которых народ верит». Миф существует до тех пор, пока люди верят в реальность происходя­щего в нем. Иссякающая вера превращает миф в сказку. Естествен­но, что такой путь не более как схема. В действительности все было не так просто, и своя история происхождения существует не только у сказки как жанра, но и у отдельного сюжета и даже образа. «Выделение сказки как жанра происходит, очевидно, на ранней стадии общественно-экономического развития».

Фольклорист XX в. Э.В.Померанцева свидетельствует: первые упоминания о русской народной сказке относятся к Киевской Руси (X—XI вв.). История русской сказки богата событиями. Отноше­ние к ней у русского человека было двояким. С одной стороны, любимый развлекательный жанр, интерес к его содержанию и высокая оценка мастерства сказочников. С другой — запрещение сказки, гонения на сказочников, начиная с XII в., с выступле­ний видного писателя и религиозного деятеля того времени мит­рополита Кирилла Туровского, считавшего общение со сказкою одним из грехов, до Н.К.Крупской, приветствовавшей дискус­сию 20-х гг. XX в. по проблеме «Нужна ли сказка пролетарскому Ребенку?». Отрицая фольклорную сказку, участники дискуссии видели в ней один лишь вред ребенку. Не только фольклорные, но и литературные сказки перестали издавать в это время; впоследствии потребовалось специальное постановление ЦК ВКГТ(б) от 9 сентября 1933 г. о необходимости широкого издания сказок для детей.

В 1930-е гг. в защиту этого жанра выступил М. Горький. Он не только признал право на жизнь старых сказок, но и призвал со­здавать новые, которые будут способствовать развитию в человеке творческого начала, будут признаками новой культуры. Но даже такой авторитетный для того времени деятель культуры, как М.Горький, был не в силах остановить закономерный процесс угасания фольклорной сказки. Чем более цивилизованным стано­вилось человечество, тем менее нужны были ему активно быто­вавшие архаичные формы культуры.

С конца XVIII в., а в отдельных случаях и раньше, сказку стали записывать, на основе народных создавать литературные сюжеты. Большую роль играла личность сказочника. Ценилось его умение сказывать сказку. Заметим, что сказки всегда разыгрывались, это был своего рода театр одного актера. Известный фольклорист XX в. Ю. М. Соколов запомнил настоящего сказочника таким: «...расска­зывает сказку, подмигивает, улыбается, делает испуганное лицо, выкрикивает, кивает на кого-либо из присутствующих, мимикой разъясняет многое, что иначе не пересказать». Ценилось знание и разнообразие сказочных сюжетов, которыми владел бахарь. Ска­зочник-балагур Абрам Новопольцев (вторая половина XIX в.) знал и мастерски рассказывал около 70 сказочных сюжетов. Но к 30-м гг. XX в. в связи с развитием театра, киноискусства, изменением быта и интересов людей, долгой борьбой со сказкою, с одной стороны, а с другой — с введением в сказку инородных для нее тем и обра­зов (В.И.Ленин, В.И.Чапаев) жанр перестал существовать как произведение устного словесного искусства.

Обратим внимание на отдельные вехи в исследовании сказоч­ного жанра. Начавшаяся в конце XVIII в. активная работа по сбору и публикации сказок привела к тому, что уже В. Г. Белинский в статье «О народных сказках» предпринял первую попытку клас­сифицировать их, разделив «на два рода — богатырские и сатири­ческие». Причем богатырским сказкам критик отказывал в соб­ственно русском происхождении, считая, что «они налетели к нам с Востока и с Запада». Сатирические сказки критик ценил более богатырских, так как «в них виден быт народа, его домашняя жизнь, его нравственные понятия, и этот лукавый русский ум».

Классификация В. Г. Белинского не могла существовать долго, так как вскоре после выхода его статьи было записано столько разнообразных сюжетов, что их невозможно было вместить в эти две разновидности.

Но от В. Г. Белинского остался призыв записывать сказки «под диктовку народа», т.е. сохранять их в том виде, в каком они бу­дут преподнесены сказочником. Одним из первых этот призыв услышал А. Н.Афанасьев. В 50 — 60-е гг. XIX в. он вместе со свои­ми корреспондентами по всей России собирает, систематизиру­ет, комментирует произведения сказочного жанра, сохраняя осо­бенности «живого» бытования сказки. Это была подвижническая работа, которая привела к первому научному изданию русских народных сказок.

А. Н.Афанасьев систематизирует сказки, положив в основу клас­сификации время создания сказок и сюжет. Он выделяет сказки о животных как самые древние, волшебные сказки, бытовые сказки, авантюрные (авантюрно-новеллистические) и докучные сказки.

Впоследствии было сделано достаточно классификаций, осно­ванных на различных принципах, но классификация А. Н.Афанась­ева, простая и универсальная, наиболее распространена. Ею пользу­ются издатели различных сказочных сборников, располагая мате­риал именно так, как это сделал ученый.

Вне этой классификации сказки условно делятся на произве­дения для детей и произведения для взрослых, а также сказки для той и другой аудитории. Иногда одна и та же сказка может быть адресована разным слушателям. Вот традиционный детский фи­нальный диалог Лисы и Колобка: «— Спасибо, Колобок! Славная песенка, еще бы послушала! Сядь-ка на мой язычок да пропой в последний разок, — сказала Лиса и высунула свой язык». А вот вариант, который по-настоящему может оценить лишь взрослый: на предложение Колобка спеть песню Лиса отвечает: «Пой песни, хоть тресни, а надо пообедать!»

У каждого народа есть свои сказки. Но давно были замечены сюжеты, общие для разных народов. Международными исследо­ватели считают сюжеты о мачехе и падчерице, о золотой рыбке, о Царевиче и жар-птице, о мальчике-с-пальчик и т.д. В.Я. Пропп по этому поводу пишет: «Замечательно не только широкое распро­странение сказки, но и то, что сказки народов мира связаны между собой. До некоторой степени сказка — символ единства народов. Народы понимают друг друга в своих сказках».

Попытка изучить сказку в международных масштабах была предпринята братьями Я. и В. Гримм. Среди их последователей — рус­ский ученый А. Н. Веселовский. В фундаментальном труде «Исто­рическая поэтика» он показал пути зарождения и перехода сюжетов от одного народа к другому и объяснил культурные, исторические, экономические причины этого явления.
Запомните: в фольклористике сходные сюжеты, переходя­щие от одного народа к другому, получили название «бродячие сюжеты».
Рассмотрим это понятие на примере сказок о мачехе и падче­рице (немецкая сказка из сборника братьев Гримм «Госпожа Ме­телица» («Бабушка Вьюга») и русская сказка «Морозко» из сбор­ника А. Н.Афанасьева). Сюжет сказки прост: падчерица, как ни старается, не может угодить мачехе. Злая мачеха гонит ее со двора. Но благодаря доброму характеру, приветливости, умению всякую работу делать девушка находит себе покровителей. И надежда ма­чехи сжить падчерицу со свету не сбывается: она возвращается домой с наградами. А родная ленивая и неумелая дочь, которую мать посылает пройти путь падчерицы, вместо возвращения с почетом и подарками имеет иной жизненный финал.

Кроме сходных сюжетов эти сказки содержат общие действия, имеющие важное значение для развития сюжета. В.Я.Пропп на­зывает общие действия функциями. Это функции испытания и награждения. Далее существуют только различия.

1. Различия в системе образов. В русской сказке традиционный состав образов (мачеха, падчерица, родная дочь) дополнен обра­зом старика — отца падчерицы, безвольного, находящегося в пол­ной зависимости от жены, боящегося ее настолько, что даже ос­тавленную в «чистом поле на трескуне-морозе» дочь не решился попонкой прикрыть.

2. Различия в мотивации поступков: в немецкой сказке девушка сама виновата в том, что уронила ведро в колодец. Жестокость мачехи, отправившей девушку искать утерянное, подчеркнута. Но в то же время есть некая, хотя и слабая, мотивация ее поведения: вину надо исправлять. В русской сказке придуманное мачехой не мотивировано и от того более жестоко. Она — средоточие зла. Сказка даже дает ей краткую, но выразительную характеристику, что в принципе не свойственно этому жанру: «Что делать? Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уй­мется, все будет придумывать да зубы чесать».

3. Различия в процессе испытания: в русской сказке Мороз сам испытывает девушку. В немецкой сказке Госпожа Метелица делает это опосредованно (печь, яблоня, внешний вид Госпожи Мете­лицы). Но и в той, и в другой сказке детали испытания не важны. Важна сама функция и то, как падчерица, а впоследствии и маче­хина дочка справляются с нею.

4. Различия в функции одаривания (награждения): в русской сказ­ке Мороз молча одаривает падчерицу. Те мучения, через которые она прошла, говорят сами за себя. Госпожа Метелица с немецкой педантичностью объясняет свою щедрость: «...ты мне хорошо и прилежно служила». Воспитательная роль функции дарения под­черкнута, выделена и в какой-то степени оправдывает следую­щий поступок Госпожи Метелицы: мачехина дочь возвращается домой в смоле именно потому, что не хотела и не могла прилеж­но служить. В русской сказке поступок Мороза по отношению к мачехиной дочери мотивирован своеобразно: «...хороших речей не дождал, хватил ее и убил».

Таким образом, сами функции одинаковы, но мотивировки их разные.

5. Различные финалы сказок: финал русской сказки — траги­ческий итог драматического начала: «Растворились ворота, стару­ха выбежала встреть дочь, да вместо ее обняла холодное тело». В немецкой сказке столь яркого трагедийного финала нет.

6. Различия в поэтике: русская сказка динамичнее. Здесь прак­тически отсутствует ретардация.
Запомните: ретардация — увеличение протяженности худо­жественного времени сказки за счет троекратных повторов одной и той же функции или действия.
Но при всем сходстве и различии художественных миров двух сказок неизменной, одинаковой для обеих является главная мысль произведения — «урок молодцу»:не сотвори зла, ибо оно наказуемо. Чем более зла творится, тем трагичнее расплата за него. Общими являются и нравственные ценности, опоэтизированные сказками: доброта, приветливость, трудолюбие, умение всякую работу делать. Но при этом сказки свидетельствуют о том, какому менталите­ту принадлежат, что прежде всего проявляется в характерах геро­ев. Уравновешенность, обстоятельность, мотивировка действий и поступков, которая свойственна героям немецкой сказки, кон­трастируют с непредсказуемостью, буйством чувств и в то же вре­мя некоей покорностью обстоятельствам в русской сказке.

Можно указать и на некоторые показательные детали, напри­мер блины как часть поминального обряда у славян. Но в данном случае детали не играют особой роли. Главным здесь является ха­рактер героев. Это то, что, говоря словами В.М.Жирмунского, «Делает сказку культурным достоянием именно этого народа».

Распространение данного сюжета среди разных народов, его скрепление и популярность объясняются жизненными, реаль­ными корнями сказочного противостояния: мачеха — падчерица.

Поэтика сказки

У каждого вида сказки есть свои художественные особенности, свой поэтический мир. В то же время есть и нечто общее для всех видов, кроме докучной, что их объединяет и делает сказку сказ­кой. Это сюжет и архитектоника произведения.

Характерным признаком сюжета сказки является поступатель­ное развитие действия. Действие в сказке движется только впе­ред, не зная побочных линий и ретроспективы.

Художественное время сказки не выходит за ее пределы, никогда не имеет точного обозначения и тем более реального соответствия чему-либо: «шел он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли...», «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», «ну где мы клад на­шли? — Как где? В поле; еще в то время щука в горохе плавала, а заяц в морду попал».

Художественное пространство сказки также не имеет реальных очертаний. Оно неопределенно, легко преодолимо. Герой не знает никаких сопротивлений среды: «поезжай отсюдова, куда глаза глядят...», «пошла девочка; вот идет-идет и пришла», «— Котинька, котинька! Несет меня лиса за крутые горы, за быстрые воды». Кот услыхал, пришел, избавил кочетка от лисы».

Архитектоника или эстетический план построения сказки так­же имеет общие для всех видов элементы.

1. Присказка — необязательный эстетический элемент в сказке. Ее цель — подготовить слушателей к восприятию сказки, настро­ить их. Присказка существует в сказке сама по себе: она не связана с содержанием произведения. Одна и та же присказка может быть у двух разных сказок. Наличие присказки зависит от таланта ска­зочника, его характера, артистизма его натуры, обстоятельств, при которых приходилось сказывать сказку. Сказочник — балагур, отличавшийся игровым поведением, актерским талантом, знал наизусть множество присказок и сыпал ими как из рога изоби­лия: «Аи, потешить вас сказочкой? А сказочка чудесная, есть в ней дива дивные, чуда чудные...» («Шабарша»). Надо заметить: чаще всего присказка встречается перед волшебной сказкой и яв­ляется такой же цветистой, яркой, самобытной, как и сама сказ­ка: «Засказывается сказка, разливается по печи кашка, сквозь печь капнуло, в горшок ляпнуло; течи потечи, идет добрый молодец из-за печи на свинье в седле, топором подпоясался, ноги за по­ясом; квашня старуху месит. Я ей сказал: спорынья в старуху! Она как схватит из-за лопаты печь, меня печью хлесть; я побежал через портки, приступок и изорвал» («Сучье рождение»).

2. Зачин — начало сказочного действия, обязательный элемент архитектоники. Он уводит слушателей в сказочный мир, подчер­кивает необычность, неопределенность того мира, где происхо­дит действие сказки: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич...»; «Один царь очень устарел и гла­зами обнищал, а слыхал он, что за девять десятин в десятом цар­стве есть сад с молодильными яблокам, а в нем колодец с живою водою...» («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и жи­вой воде»). Таковы зачины волшебных сказок. В сказках других ви­дов они не столь красочны: «Жил старик со старухою...», «Жил кот с кочетком...» Зачин играет в сказке огромную роль: он опре­деляет место действия и время действия, называет героев сказки. Как указывает В.Я.Пропп, ими бывают лица двух поколений — младшего и старшего. Но все это только кажущаяся информатив­ность зачина: здесь все нереально, неправдоподобно. Это начало некоего игрового мира, вовлекающего слушателя в действие, завораживающего его своей сказочностью, загадочностью, не­определенностью .

3. Основная часть сказки, по наблюдениям А. И. Никифорова, представляет собою трехступенчатое строение сюжета: подготови­тельная цепь действий, центральное действие и развязка. Но дей­ствие не всякой сказки укладывается в эту схему. Иногда сказка со­стоит из двух частей, каждая из которых строится трехступенчато, решая при этом свои содержательные задачи («Царевна-лягушка»).

4. Исход или концовка — так по-разному фольклористы называ­ют заключительную часть сказки. В ней могут быть подведены ито­ги сказочного действия: «Стали жить да быть да животы нажи­вать — на славу всем людям». Но она может быть и намеком на то, что сказочнику нужно заплатить за работу и чем следует запла­тить: «Сказке конец, а мне меду корец».

Общими для всех видов сказок, за исключением докучных, являются некоторые особенности их художественного мира.

1. Постоянные стилистические формулы — фразы, без измене­ния или с незначительными изменениями переходящие из сказ­ки в сказку: «жили-были»; «утро вечера мудренее»; «долго ли, коротко»; «ни в сказке сказать, ни пером описать».

2. Ретардация, формула утроения: трижды кот наказывает пе­туху не откликаться на зов лисы, и трижды он нарушает наказ; три царства: медное, серебряное и золотое; и т.д. Найти объясне­ния многочисленным троекратным повторениям трудно. В этом признается сам В. Я. Пропп: «Ответ на это можно дать только пред­положительный. Все действия в древнем фольклоре представля­ются как весьма интенсивные, не такие, какие совершает обыч­ный человек. Но средства выразить эту интенсивность нет. Един­ственное средство — повторить действие несколько раз».

3. Отсутствие портретных описаний героев, описаний их ха­рактера и точных указаний на возраст: «Хозяйка этого двора, баба-вдова, не больно стара». В сказке все молодые молодцы, удалые удальцы. И редко когда сказочник не поскупится на описание чего-либо: «Правда, что княгиня была красавица, черноброва, да уж некстати спесива; честным людям, бывало, слова не кинет, а уж простым к ней доступу не было...» («Звериное молоко»).

4. Всем сказкам свойственна интонация живого рассказа. Этот эффект достигается использованием различных художественных приемов: введения оборотов, слов, междометий, свойственных разговорной речи; частым использованием диалогов; интенсив­ным употреблением обращений, создающих представление о раз­говоре, происходящем на глазах у слушателей. Иногда использу­ется сразу несколько художественных средств. Здесь и диалог, и в нем же слова из народной речи, и междометия, и обращения, и то, что невозможно перевести на язык поэтики, — иллюзия живого звучания, разнообразие интонаций, голосов, ритмов, звуков — некая сказочная полифония, без которой и сказка не сказка.

Сказки о животных

Сказки о животных считаются самыми древними произведени­ями сказочного эпоса. Относительно происхождения сказок о жи­вотных или животного эпоса существует несколько научных тео­рий. Они не только свидетельствуют о времени и возможных пу­тях возникновения сказки, но и объясняют особенности фанта­стического вымысла в ней.

Еще Я.Гримм (вторая четверть XIX в.) обратил внимание на анимизм как форму вымысла в сказках о животных.
Запомните: анимизм (лат. anima — душа) — это одушевление животных, растений, предметов, наделение их свойствами и ка­чествами, присущими человеку.
Древний человек одушевлял природу, переносил на животных свои свойства, не видел различий между ними и собою. Видимо, это и способствовало появлению животного эпоса.

В сказке, выделившейся из животного эпоса, звери способны думать, говорить, разумно действовать. Сказка «Лиса и тетерев» представляет собой диалог между зверем и птицей. В сказке «Овца, лиса и волк» герои жалуются друг другу на тяжкое житье, пыта­ются обхитрить друг друга, но хитрость удается только лисе. Звери выполняют работу, свойственную человеку, например: строят избы («Лиса, заяц и петух»), устраивают свою жизнь («Кот и лиса»):
Кот пошел к лисице; она привела его в свою нору и стала потчевать разною дичинкою, а сама выспрашивает:

— Что, Котофей Иванович, женат ты али холост?

— Холост, — говорит Кот.

— И я лисица-девица, возьми меня замуж.

Кот согласился и начался у них пир да веселье.
Сказке о животных свойственна и такая форма вымысла, как тотемизм.
Запомните: тотемизм (англ. totem) — обожествление живот­ных, восприятие животного как объекта религиозного почитания.

Тотемизм по-разному трактуется в науке: и как «древнейшая форма религии раннеродового строя, характеризующаяся верой в сверхъестественную связь и кровную близость данной родовой группы с каким-либо тотемом, который считается не божеством, а родичем и другом», и как «идеология раннеродового общества», «целостная система представлений о мире». У человека сложился культ животного, произошло его обожествление. Он долгое время воспринимал животное как родоначальника, которого нельзя было убивать, мясо его употреблять в пищу.

Отголоски древней сакрализации животного нашли отражение в некоторых сказках. Их немного. Считается, что они не сохрани­лись, не дошли до нас. В русском фольклоре примером такой сказ­ки является «Медведь на липовой ноге» (вариант названия — «Мед­ведь»).

По мере накопления познаний и утраты мифологических пред­ставлений о мире человек переставал воспринимать животное как себе подобное и богоносное. Тогда появились другие произведе­ния, где на смену животному-божеству и герою пришло живот­ное-антигерой, над которым человек смеется, которое потеряло свое прежнее могущество и стало выглядеть юмористически.

Большинство сказок о животных, дошедших до нас, — это про­изведения, где произошла утрата прежнего культового значения животного («Вершки и корешки», «Маша и медведь», «Лисичка-сестричка и волк»).

Исследователи делят сказки о животных на комические («Вер­шки и корешки») и моралистические («Кот, петух и лиса» — сказка о верной дружбе, благодаря которой кочеток был избавлен от верной смерти).

Среди сказок о животных есть особая группа так называемых кумулятивных (от лат. cumulatio — собираю, накапливаю) сказок. Кумулятивный принцип их построения — это принцип нанизы­вания одного микросюжета на другой с некоторым расширением одних случаях («Звери в яме») и почти дословным повторением других («Репка», «Колобок», «Теремок», «Ледяная и лубяная избушка»). В.Я.Пропп и Е.А.Костюхин считают кумулятивный принцип архаичным. Это продукт детства человечества. «Нанизы­вание есть не только художественный прием, но и форма мышле­ния вообще...». Об этом свидетельствует и Т.В.Зуева: «По-види­мому, кумулятивные построения были первым этапом усложне­ния элементарных сюжетов, состоявших из одного мотива. Они возникли значительно раньше волшебной сказки и подтверждают глубокую древность животного эпоса».

В сказках о животных звери являются носителями одного при­знака, одной особенности характера: лиса хитра, медведь неук­люж, волк глуп. И при этом они многоплановы. «Животные не представляют в сказках лишь самих себя, за ними угадываются не звериные, а иные, людские отношения. Поэтому из всех сказок сказка о животных — самая условная».

Сказки о животных аллегоричны. Характеры и повадки, отно­шения животных между собою — своего рода моментальный сни­мок, картинка человеческого быта, поведения, образа мыслей. Беседа Волка и Лисы, только что вышедшей замуж, не что иное, как вербальная зарисовка взаимоотношений людей («Кот и лиса»):
— Где ты, кума, пропадала? Мы все норы обыскали, а тебя не видали.

— Пусти, дурак! Что заигрываешь? Я прежде была лисица-девица, а теперь замужняя жена.
Сказки о животных интересны своей художественной структу­рой: простой, незатейливый, понятный язык, наличие диалогов, коротких, но выразительных песенок. Е.А.Костюхин указывает: когда-то песенки имели магическое значение, затем стали орна­ментальным украшением, интересным детской аудитории. К это­му следует добавить: сочетание прозы стиха в сказке благотворно воздействует на восприятие маленького ребенка, так как лишает текст монотонности, однообразия. Сказкам о животных свойственна игра словом, звуком, рифмою: «— Кот-коток, серенький лобок! О чем, ходя, плачешь, на трех ногах скачешь?»

Животное как герой встречается в разных видах сказок. Какие же из них следует относить к разряду сказок о животных? Е.А. Ко­стюхин указывает на два видообразующих признака:

1) первостепенным объектом повествования в такой сказке яв­ляется животное, растение, предмет, т. е. весь органический и не­органический мир, наделенный человеческими признаками;

2) принадлежность сказки к тому или иному виду во многом зависит от установки исполнителя, от того, какая проблема в сказ­ке окажется на первом месте. Если бедный человек, действующий в среде животных, противопоставлен богатому, то сказка с таким сюжетом является бытовой.

Волшебные сказки

Одни из самых ярких сказок в мировом фольклоре, самые рас­пространенные и широко известные, волшебные сказки до сих пор не имеют устоявшегося определения. Каждый исследователь этого вида сказок вводит свои признаки для их вычленения из сказочного массива.

В.П.Аникин основным признаком волшебной сказки называ­ет наличие чудесного действия. «Волшебная сказка изобилует чуде­сами. Здесь и страшные чудовища: Баба Яга, Кощей, Огненный змей; и чудесные предметы: ковер-самолет, шапка-невидимка, сапоги-скороходы; чудесные события: воскрешение из мертвых, обращение человека в зверя, птицу, в какой-нибудь предмет, пу­тешествие в иное далекое царство. Чудесный вымысел лежит в основе этого вида сказки...».

В.Я.Пропп ищет закономерности для выделения волшебной сказки в ее поэтике и считает, что «волшебные сказки характери­зуются единообразием своей композиции. Именно это и служит их отличительным признаком».

Природа вымысла в волшебных сказках, по мнению В.П.Ани­кина, связана с магическими понятиями и представлениями древ­него человека. Магической силой в сказках наделены различные предметы («Сейчас он перстень взял, с руки на руку передел. Яви­лись два молодца. «Что, — говорят, — вам угодно?)»; вещи («Вот потом он приносит бочонок, который всякие кушанья дает»); магией могут обладать слова («Избушка-избушка, стань ко мне передом, к лесу задом»); действия («Ударился оземь»).

Сказочный вымысел, основанный на магии, всегда по-своему связан с действительностью. Примером тому загадочная сказка о мудрой деве. Царь приказал девушке явиться к нему «не пешком, не на лошади, не голой, не одетой, не с гостинцем, не без пода­рочка». Девушка приехала на зайце, держа в руках перепелку, ко­торую царь взял, но в руках не удержал. Вместо одежды дева на­бросила на себя сеть. Девушка набрасывает на себя сеть не только потому, что хочет, по царскому повелению, быть «не голой, не одетой». Сеть — это предмет охранительной магии в свадебном ряде. Ею подпоясываются, идя под венец, ее прикалывают к платью невесты. Но прежде всего сеть — орудие труда человека, ванное крепко и надолго. Так же прочно, как вяжется ее основа, должна быть связана жизнь жениха и невесты. Девушка, недаром ведь она была мудрой, знала, что царь оценит ее сообрази­тельность и предложит стать его женой, поэтому, набрасывая сеть, она заранее заботится о том, чтобы долго вместе с царем «жить-поживать и добра наживать».

Волшебство в сказках, как заметил сказочник и собиратель уральского фольклора П. П. Бажов, связано с народными наблю­дениями над окружающим миром. В «Малахитовой шкатулке» П. Ба­жова есть обработанная им уральская сказка о земляной кошке под названием «Кошачьи уши». Она является примером того, как отсутствие знаний о конкретном реальном явлении делает его в восприятии человека сказочным, необычным, не всякому до­ступным. Героиня этой сказки Дуняха, делающая доброе дело для людей, бежит в потемках по болоту и видит, «вдруг два синеньких огня вспыхнуло... Подбежала — точно, два огня горят, а между ними горка маленькая, вроде кошачьей головы...

Подняла Дуняха камешек с земли. Серой он пахнет. Тут она вспомнила про земляную кошку...». Живущая под землей кошка с огненными ушами — это метафора такого естественного явления, как сернистый газ. Но, не зная природы этого явления, люди на­делили его волшебными свойствами.

В волшебной сказке выделяется несколько типов героев: поло­жительные и отрицательные (герой и антигерой). Сказка всегда проводит резкую грань между ними: мачеха и падчерица, ведьма и белая уточка. В их противостоянии — смысл сказки. Кроме того, выделяются «высокий» и «низкий» герои. Первый — Иван-царе­вич, родовитый и красивый. Второй — Иван (Емеля) — дурак, крестьянский сын, замарашка, на печи сидит, мух ловит, в золе ковыряется. «Платьишко на нем худое, волосы дыбом», он наив­ный, бесхитростный, непрактичный, пассивный. Образ дурака намеренно снижен, чему способствует частое обращение к опи­санию его внешности. Подчеркнуто отсутствие у него элементар­ных представлений об этикете: он не умеет вести себя за столом, часто сморкается.

Иван-царевич ищет деятельности. Иван-дурак бежит от нее. Первый сам ввязывается в конфликт (сжигает кожу лягушки, за­глядывает в чулан), второй инициативы не проявляет и в дей­ствие всегда вовлекается кем-то: на могилу отца ночью его посы­лают старшие братья («Сивка-Бурка»), за водой — невестки («По щучьему велению»).

Но в развитии сюжета выясняется, что Иван-царевич — двуплановый герой.

В одной и той же сказке он может быть и несдержанным нару­шителем запрета, и героем, ставшим на путь исправления тех бед, которые сам же и сотворил. В процессе преодоления испытании, трудностей он действительно становится «высоким» героем, но теперь уже не по своему царственному положению, а по своим душевным помыслам и добрым делам.

Сказочный путь «низкого» героя связан с волшебными сила­ми. Они действуют вместо него и последовательно ведут его к жизненным благам. Развитие сюжета в сказке с «низким» героем от него почти не зависит, а финал свидетельствует о том, что он умнее и удачливее других героев сказки. Иногда сказка заканчи­вается восклицанием: «А дурак-то оказался умным!» В финале сказки Иван обычно становится царским зятем: «Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван—царский зять; оправился, очистил­ся, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать» («Сивка-Бурка»).

Одним из первых логику развития сюжета сказки с «низким» героем объяснил Е.Мелетинский. Он видит в этом образе соци­ально-бытовую основу и считает, что Иван-дурак выражает ти­пичные черты своего класса — крестьянства: пассивность и отста­лость в соединении с неизбывной мечтой о счастье, доброте, спра­ведливости и лучшей жизни.

Значительно позже, нежели в сказке, этот тип будет описан И. А. Буниным в повести «Деревня» как тип, в котором воплоти­лись «роковые недостатки русских людей, общенациональные противоречия»: «...сидит на лавке в темной холодной избе и ждет, когда попадет какая-то "настоящая" работа, — сидит, ждет и то­мится. Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность — вечная надежда, что придет какая-то ля­гушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает».

Не отрицая полностью теорию национальной принадлежности образа дурака, А. Синявский уточняет: дурак является героем ска­зок разных народов, поэтому «мы не имеем права превращать ска­зочного дурака исключительно в национального героя». А. Синяв­ский видит назначение этого образа в другом. Дурак как апофеоз незнания, неумения представляет иную философию: «от челове­ческого ума, учености, стараний, воли ничего не зависит. Все это вторично и не самое главное в жизни».

Существование различных точек зрения на природу дурака — свидетельство глубины содержания волшебной сказки, его неоднозначности, неразгаданности и возможности вариантного прочтения. Сказка — это игра смысла, упражнение для ума, которое никогда не будет исчерпанным.

Сказка — оптимистическое по своему характеру произведение, в котором добро всегда побеждает зло. Она переполнена мечтой о лучшем будущем своих героев, которое в сказке связано с изме­нением социального статуса (бедняк становится богачом, кресть­янский сын — царским зятем). Почему именно царским зятем? Царственность в сказке, по мнению Т.В.Зуевой, есть идеал лич­ного благополучия человека. В этой концепции благополучия не было претензий на то, что выходец из народа станет царем.

Исследователи, говоря о фантастическом в волшебной сказке, указывая на ее прочную связь с мифом, находя в ней отголоски древних, теперь уже непонятных без специальных и глубоких ком­ментариев корней человеческого мироустройства, тем не менее подчеркивают в ней те проблемы, которые всегда могут быть со­временными и актуальными для человека. Это проблемы нравствен­ного звучания, такие, как «Что есть красота?» («Царевна-лягуш­ка»), «Делает ли богатство человека счастливым?» («Волшебное кольцо»), «Какова цена торжества зла над добром?» («Морозко») и др. И если изучение художественной структуры сказки более интересно исследователям-специалистам, то изучение нравствен­ных проблем как проблем содержания сказки может быть инте­ресно любому читателю, желающему видеть в ней не только раз­влечение, но и «урок молодцу», без извлечения которого эстети­ческая природа сказки не будет реализованной.

Рассмотрим содержание сказки о Финисте-Ясном соколе. Со­гласно доказательствам В.Я.Проппа, она одна из древнейших в мировом фольклоре и относится к типу сказок о поисках исчез­нувшего чудесного супруга. В.Я.Пропп изучает художественные образы и детали в их историческом отношении и соотношении внутри самой сказки. Попробуем взглянуть на сказку не с точки зрения поэтики, а с точки зрения тех содержательных нравствен­ных проблем, которые заключены в ней.

Обратимся к той части сказки, где девушка теряет и вновь на­ходит Финиста.

В.Я.Пропп считает, что в исчезновении Финиста виноваты старшие сестры. Позавидовав счастью младшей, они «поднялись на хитрости», натыкали острых ножей да иголок на окне красной девицы. Израненный Финист, не попавший к возлюбленной, уле­тает. Думается, что виноваты не только старшие сестры и их злая воля, но и сама девушка. Она, легко, без испытаний, получившая перышко, а с ним и молодца, не оценила свое счастье, проспала его. В сказке немногословно говорится о страданиях Финиста: «...бился, бился, не мог попасть в горницу, только крылышки себе обрезал». Улетая, Финист и по законам сказочного действия (исчезновение героя), и по нравственным законам преподносит урок девушке. Она не только должна найти Финиста, но и осо­знать свою роль в его исчезновении, понять, насколько он ей нужен, как крепко она любит его.

Уходя на поиски, девушка должна износить три пары желез­ных башмаков, съесть три железные просвиры и стереть три же­лезных посоха. У В.Я.Проппа железные башмаки, просвиры и посох — отражение «некоторых черт древнего похоронного обря­да». Но в этом можно увидеть метафору. Девушка не хоронит ни Финиста, ни свою любовь к нему. Но возвращение любви, преж­него счастья — длительное, нелегкое и непростое дело. Счастье надо заслужить, и железные предметы — это указание на дли­тельность пути к нему.

Девушка находит Финиста женатым. У В.Я.Проппа женитьба Финиста на дочери просвирни — это отголосок того, что «при родовом строе как юноши, так и девушки должны были иметь два брака», а «мотив трех купленных ночей, когда к спящему юноше является его жена и возвращает его к себе», «не поддаются исто­рическому, историко-этнографическому или историко-социальному объяснению». Попробуем объяснить этот микросюжет с нрав­ственной точки зрения. Женитьба Финиста на дочери просвир­ни — это преамбула к заключительному выяснению того, кто же по-настоящему любит его. Обмен мужа на «забаву» (золотые без­делушки) и есть цена настоящей любви к Финисту. Мотив трех ночей, не объясненный исторически, может быть объяснен с нрав­ственной позиции. В преддверии финала девушка и Финист поме­нялись местами. Теперь он «крепко спит, ничего не чует», а она долго плачет-причитает над ним, испытывая не физическую, как он, но не менее тяжкую душевную боль от невозможности разбу­дить его. И это еще один урок, еще одна проверка ее чувств.

Анализ нравственной проблематики сказки показывает, что она как жанр не только отражает и сохраняет в истории черты време­ни своего создания (двоебрачие при родовом строе, отголоски обряда инициации и т.д.). Сказка является жанром, хранящим вечные ценности, такие, как добро, любовь, красота, предан­ность, и в этом ее непреходящий смысл.

Поэтика волшебной сказки полно исследована В.Я.Проппом. Ее основные особенности связаны с композицией, где показа­тельными для этого вида сказок являются такие функции, как функция временной отлучки героя, запрет, нарушение запрета, ис­пытание. Они взаимосвязаны и играют большую роль в развитии действия сказки.

Этому виду сказок присущи постоянные герои: Баба Яга, Кощей Бессмертный, волшебный конь. Образ Бабы Яги меняется в зависимости от тех функций, которые возложены на нее: яга-дарительница («Василиса Прекрасная»), яга-похитительница («Баба Яга»), яга-воительница («Яга и Заморышек»). Но какие бы формы ни принимал этот образ, из сказки в сказку переходят постоян­ные словесные характеристики этого персонажа. Баба Яга — костя­ная нога ездит в ступе, «пестом погоняет, помелом след заметает». Появившись и обнюхав все вокруг, кричит: «Фу-фу! Русским ду­хом пахнет! Кто здесь?» Чаще всего она живет в избушке. В глуби­не леса «...стояла избушка бабы-яги: забор вокруг избы из чело­вечьих костей, на заборах торчат черепа людские с глазами; вме­сто дверей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами...» («Василиса Прекрас­ная»). Герои, появляющиеся перед избушкой, часто каменеют от ужаса и мысленно расстаются с жизнью. Одна из самых важных функций Бабы Яги — испытать пришедших к ней. Но иногда Баба Яга благосклонна к герою и без испытаний одаривает его или позволяет обмануть ее.

По мнению В.Я.Проппа, этот устрашающий образ в сказке связан с царством мертвых и восходит к древнему, кровавому и психологически трудному обряду инициации. Баба Яга в сказке как бы персонифицировала тот ужас истязаний во время обряда, который приходилось испытывать людям.

В настоящее время, когда представление об инициации лишь изредка тревожит нашу память, Баба Яга — это метафора ужаса, злых и черных дел; этот же смысл вкладывается сейчас и в образ Кощея Бессмертного.

Эстетическая значимость волшебной сказки заключена в ее лексической системе. Она завораживает слушателей зримостью описаний: на фоне красного восходящего из-за синя моря солнца «плывет Василиса-царевна в серебряной лодочке, золотым вес­лом попихается»; энергией действия: «Стрелец-молодец крикнул своему богатырскому коню, конь прибежал; тотчас снимает стрелец палатку с золотой маковкою, садится на богатырского коня, берет с собою сонную Василису-царевну и пускается в путь-доро­гу, словно стрела из лука»; игрою слов: «...отняли лоханку от быка да налили молока, потом дали калача, в ту ж лоханку помоча...»; бережным и необычным выбором слов: «...ворота хотели захлоп­нуться — она подлила им под пяточки маслица, и они ее пропу­стили; березка хотела ей глаза выстегать — она ее ленточкой пере­вязала, и та ее пропустила».

Сказка как жанр не знает описаний, не изображает состояние героя, казалось бы, не обращает внимания на его чувства. Ей важна динамика: «пришло время — заболел старик и помер»; «Ко­щей поскакал, догнал Ивана-царевича, порубил его в мелкие куски и поклал в смоленую бочку». Но по тому, как действует герои, часто можно понять, что творится в его душе. Когда стрелец-молодец стремительно собирается в путь, «захватив сонную Василису-царевну», его напор, его энергия свидетельствуют о том, как ждет стрелец царской милости, как хочет отличиться, как хочет увериться в том, что не зря нарушил запрет коня и поднял перо жар-птицы («Жар-птица и Василиса-царевна»).

Таким образом, волшебная сказка — это не только магические предметы и действия, это прежде всего магия слова.

Бытовые и авантюрные сказки

Эти виды сказок не имеют четкого терминологического опре­деления. Одни фольклористы называют их бытовыми и отделяют от других видов сказок (Э.В.Померанцева, В.И.Чичеров), дру­гие таких различий не делают и, соединяя бытовые и авантюрные сказки в одну группу, именуют их по-разному: бытовыми, новел­листическими, реалистическими (В.П.Аникин, В.Я.Пропп).

В читательской практике их удобнее различать. У них разные предметы изображения, хотя сходная тематика: и бытовые, и аван­тюрные сказки обращаются к реалиям человеческой жизни, ситу­ациям и положениям реального мира.

Героями бытовых сказок являются баре, чиновники, церков­нослужители, судьи, наделенные всяческими пороками: глупо­стью, жадностью, безответственностью и т.д. Им противопостав­лены умные, хитрые, сметливые, находчивые крестьяне, солда­ты, выходцы из низов. Герои бытовых сказок — это герои-антаго­нисты. Победителем здесь, как правило, бывает тот, кто стоит на низкой ступени социальной лестницы. Бытовые сказки, по сути, являются социальной сатирой на неправедное судопроизводство, взяточничество и крючкотворство чиновников, глупость и неприспо­собленность к жизни бар и помещиков, фальшь церковнослужите­лей. Отличие их от других видов сказок определено В. Я. Проппом. Он указывает на отсутствие в сказках волшебных помощников и волшебных предметов, а также на иную природу сверхъестествен­ного: «оно втянуто в орбиту обычной, будничной жизни и всегда окрашено комически».

Исследователи считают бытовые сказки сказками позднего происхождения, так как они лишены мифологической основы, в них запечатлено мировоззрение достаточно цивилизованного че­ловека, который уже, например, не слепо верит в черта, а под­смеивается и над ним, и над верой в него.

Природа вымысла в бытовых сказках основана на алогизме дей­ствительного. «Бытовая сказка — это необыкновенные, неслыхан­ные истории, истории о совершенно невозможном». Алогизм появляется даже в названии сказок: «Сказка о том, как поп теленка родил», «Барин-кузнец». Нонсенс, отсутствие здравого смысла – это строительный материал сюжета бытовых сказок. Мужик убил собаку барина. «И барин подал в суд», и стал от судей требо­вать наказание мужику: «А я вот что хочу сделать. Как он убил мою собаку, дак лишить его человеческого званья и голоса, и пусть он станет собакой, охраняет мое именье и живет у меня при дворе. Ну, конечно, суд на этом решил» («Барин и собака»).

По природе вымысла и поэтике бытовые сказки близки к аван­тюрным (авантюрно-новеллистическим). Но авантюрные сказки, являясь сатирическими по сути, не достигают социальных обоб­щений. Здесь высмеиваются не общественные, а общечеловече­ские пороки.

Это сказки о строптивых и болтливых женах, неурядливых и ленивых хозяйках, о супружеской измене, дремучей человеческой глупости, беспредельной наивности и простоте. Эти сказки близки к новелле — краткому занимательному рассказу, сюжет которого взят из реальной жизни, но в то же время отличаются от нее несоответствием между реальной ситуацией и способом ее разре­шения: мужик ищет утонувшую строптивую жену, идя вверх по течению реки, — она и мертвая, по его представлению, все напе­рекор делает.

Поэтика бытовых и авантюрных сказок имеет все признаки ко­мического. В сказках утрированно изображается главная черта пер­сонажа: барин платит за овцу невероятную цену, потому что, по словам мужика, она волков ест («Барин и мужик»); баба глупа настолько, что охотно верит в то, что «рыба в полях живет, а в водах зверь поселился» («Жена-доказчица»). В сказке намеренно создаются нереальные ситуации с твердой установкой на веру в то, что они действительно были: цыган, сказавшись мастером косить траву, выпросил у попа за покос еду, питье, деньги, ни­чего не сделал и стал требовать прибавки, а не получив ее, крик­нул: «Встань, трава, по-старому!» Поп, оставшись в дураках, себя же и обвинил: «Надо было дать прибавку!» («Поп и цыган»). Этим видам сказок свойственны игра слов, загадывание загадок («Сол­датская загадка»). Иногда в сказках можно обнаружить элементы волшебства: шкура козла навек прирастает к надевшему ее попу, вздумавшему напугать мужика; неверная жена превращает меша­ющего ей мужа в черного кобеля и т.д.

Бытовые и авантюрные сказки лаконичны, здесь почти нет троекратных повторений, сюжет динамичен и занимателен.

Докучные сказки

Докучные сказки — это сказки с бесконечно повторяющимся содержанием.

Название сказок введено В. И.Далем, образовано от слова «до­кучать» — надоедать. Они могут быть прозаическими («Про белого бычка», «На колу мочало») и поэтическими:
Жили-были два солдата —

Вот и сказочка начата.

Жили-были два павлина —

Вот и сказки половина.

Жили-были два гуся —

Вот сказка вся.
Исследователи не проявляют особого интереса к докучным сказкам. Их роль в сказочном эпосе не столько эстетическая, сколь­ко психологическая. С их помощью сказочник то разжигал инте­рес к слушанию сказок, то, наоборот, останавливал тех, кто был готов слушать их бесконечно.

Докучная сказка, как и другие виды сказок, имеет свою вто­рую жизнь в литературе (Л.Квитко «Сказка», М.Яснов «Чучело-Мяучело»).
Задания

1. Приведите примеры каждого вида сказок. Дайте обоснование выбору.

2. Подумайте над тем, что же является основой художественного вы­мысла в каждой из выбранных сказок.

3. Выпишите определение жанра и типы сказок, отмеченные В.И.Да­лем (Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. — Т. 4. — М., 1991. — С. 190). Соотнесите типы сказок, выделенные А.Н.Афанасьевым и В.Далем. Постарайтесь аргументировать замеченную разницу. Приве­дите примеры сказочных текстов по классификации В.Даля.