1. общие закономерности историколитературного процесса 1й половины 19 В. Проблема периодизации
 Скачать 0.72 Mb.
|
|
47.ЖАНРОВО-КОМПОЗИЦИОННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ПОЭМЫ ГОГОЛЯ «МЕРТВЫЕ ДУШИ». СПЕЦИФИКА АВТОРСКОГО «ПРИСУТСТВИЯ» В ПРОИЗВЕДЕНИИ. Замысел произведения был чрезвычайно сложен. Он не укладывался в рамки общепринятых в литературе того времени жанров и требовал переосмысления взглядов на жизнь, на Русь, на людей. Необходимо было найти и новые способы художественного воплощения идеи. Привычные рамки жанров для воплощения авторской мысли были тесны, потому Н.В. Гоголь искал новые формы для завязки сюжета и его развития. В начале работы над произведением в письмах Н.В. Гоголя часто встречается слово «роман». В 1836 году Гоголь пишет: «...вещь, над которой я сижу и тружусь теперь, и которую долго обдумывал, и которую долго еще буду обдумывать, не похожа ни на повесть, ни на роман, длинная, длинная...» И все же впоследствии замысел своего нового произведения Н.В. Гоголь решил воплотить в жанре поэмы. Современники писателя недоуменно восприняли его решение, так как в литературе XIX века, большим успехом пользовались поэма, написанная в стихотворной форме. Основное внимание в ней сосредотачивалось на сильной и гордой личности, которую в условиях современного общества ожидала трагическая участь. В "Мертвых душах" присутствуют черты и плутовского романа, и лирической поэмы, и социально-психологического романа, и повести, и сатирического произведения. По первому впечатлению, "Мертвые души" – скорее роман. Об этом говорит система ярко и подробно обрисованных характеров. Но Лев Толстой, ознакомившись с произведением, говорил: «Возьмите “Мертвые души” Гоголя. Что это? Ни роман, ни повесть. Нечто совершенно оригинальное». В основе поэмы повествование о русской жизни, в центре внимания – личность России, охваченная со всех сторон. Чичиков, герой "Мертвых душ", ничем не выдающееся лицо, и именно такой человек, по мысли Гоголя, был героем своего времени, приобретатель, сумевший опошлить все, даже саму идею зла. Разъезды Чичикова по Руси оказались наиболее удобной формой для оформления художественного материала. Эта форма оригинальна и интересна главным образом потому, что в произведении путешествует не только Чичиков, похождения которого являются связующим элементом сюжета. Вместе со своим героем разъезжает по России автор. Он встречается с представителями различных социальных слоев и, соединяя их в одно целое, создает богатую галерею портретов-характеров. Зарисовки дорожных пейзажей, путевые сценки, различные исторические, географические и другие сведения помогают Гоголю представить на суд читателя полную картину русской жизни тех лет. Проводя Чичикова по русским дорогам, автор показывает читателю огромный диапазон русской жизни во всех ее проявлениях: помещиков, чиновников, крестьян, усадьбы, трактиры, природу и многое другое. Исследуя частное, Гоголь делает выводы о целом, рисует страшную картину нравов современной ему России и, что особенно важно, исследует душу народа. 48.ПРОРОЧЕСКИЙ СМЫСЛ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТВОРЧЕСТВА В ПОНИМАНИИ ГОГОЛЯ. «ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ДРУЗЬЯМИ». ПОЛЕМИКА С БЕЛИНСКИМ. Выбранные места из переписки с друзьями — публицистический сборник Николая Васильевича Гоголя. «Выбранные места из переписки с друзьями», вышедшие в свет в начале 1847 года, открывали читательской публике другого, по сути, незнакомого ей Гоголя. О замысле «Выбранных мест» в ещё неопределенной форме Гоголь сообщал в письме к А. О. Смирновой, выражая намерение закончить задуманный труд до отъезда в Иерусалим: «Это будет небольшое произведение и не шумное по названию, в отношении к нынешнему свету, но нужное для многих и которое доставит мне в избытке деньги, потребные для пути». Однако болезнь и связанное с ней угнетенное состояние духа не дали Гоголю возможности сразу приняться за работу. В основе «Выбранных мест…» лежат письма Гоголя реальным лицам, своим друзьям (в общей сложности книга состоит из 31 письма). Все адресаты обозначены в тексте инициалами, большинство которых легко расшифровывается. Например: «Н. М. Я-ву» — Языкову; «А. О. С-ой» — Смирновой-Россет; «В. А. Ж-му» — Жуковскому и т. д.). Посылая 30 июля (н. ст.) 1846 года Плетневу в Петербург первую тетрадь рукописи, Гоголь требует: «Все свои дела в сторону, и займись печатаньем этой книги под названием: „Выбранные места из переписки с друзьями“. Она нужна, слишком нужна всем — вот что покаместь могу сказать; все прочее объяснит тебе сама книга…» Гоголь настолько уверен в успехе, что советует Плетневу запасать бумагу для второго издания, которое, по его убеждению, последует незамедлительно: «…книга эта разойдется более, чем все мои прежние сочинения, потому что это до сих пор моя единственная дельная книга». Весьма ощутимый удар нанесла книге цензура: пять писем-статей были исключены вовсе, в других сделаны купюры и исправлены отдельные места. Встревоженный и огорченный Гоголь жалуется графине Анне Михайловне Виельгорской: «В этой книге все было мною рассчитано и письма размещены в строгой последовательности, чтобы дать возможность читателю быть постепенно введену в то, что теперь для него дико и непонятно. Связь разорвана. Книга вышла какой-то оглодыш». Как проповедь, книга Гоголя ориентирована прежде всего на апостольские послания, в первую очередь любимого им святого апостола Павла, который «всех наставляет и выводит на прямую дорогу». Далее эта традиция идет через послания святых отцов (Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Нисского), хорошо знакомые Гоголю. Белинский «О русской повести и повестях Гоголя («Арабески» и «Миргород»),1835» Отличительный характер повестей г. Гоголя составляют — простота вымысла, народность, совершенная истина жизни, оригинальность и комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния. Причина всех этих качеств заключается в одном источнике: г. Гоголь — поэт, поэт жизни действительной. Когда «Выбранные места из переписки с друзьями» сделались достоянием публики, они почти ни в ком, кроме интимных друзей Гоголя, не вызвали сочувствия. Особенно возмущены были люди либерального склада, недавние поклонники Гоголя. Они увидели в этой книге измену его прежним убеждениям, ложь и подлость. Всего энергичнее такое отношение выразилось в письме Белинского к Гоголю. Сам фанатик по темпераменту, больной и измученный жизненной борьбой Белинский сказал уже стоявшему одной ногой в могиле Гоголю много злого и несправедливого. В этом столкновении двух современников сказалось все русское общество, с различными полюсами его тогдашнего мировоззрения. Белинский написал Гоголю, что прежде «любил его со всею страстью», видя в нем надежду, честь, славу русской земли, «одного из великих вождей её на пути сознания, развития, прогресса». Теперь от этой страсти осталось «презрение и ненависть», такая же страстная... «Выбранные места» он назвал «хитрой, но чересчур нецеремонной проделкой для достижения небесным путем чисто земной цели». Он с негодованием остановился на выражении: «ах, ты невымытое рыло!»... Не вникая в истинный смысл этой грубости, он назвал Гоголя проповедником кнута, апостолом невежества, поборником обскурантизма и мракобесия. «Не истиной христианского учения, – говорит Белинский, – а болезненной боязнью смерти, чёрта и ада веет из вашей книги». Критик саркастически высмеял стиль книги и не погнушался сослаться на слухи о том, что книга Гоголя была написана для того, чтобы попасть в наставники цесаревича. «Авторская исповедь» Гоголя. В ответ на эту жестокую и незаслуженную «критику» и на другие подобные Гоголь написал свою «Авторскую исповедь». Глубокою горестью, тоской проникнуто это ясное по мысли, спокойное по изложению сочинение. Гоголь умирал, непонятый современниками и потерявший надежду, что они его поймут, что ему простят промахи и поблагодарят за то страстное желание принести пользу родине, которое руководило им в жизни и которое он перенес в свои сочинения. В трогательной «Авторской исповеди» он просит у грядущих поколений справедливости и милости. 49. КОЛЬЦОВ – КЛАССИК ПЕСЕННОГО ТВОРЧЕСТВА В 30-е годы, когда интерес к народным и книжным песням все больше и больше возрастает, к песенному творчеству обращаются разные поэты. Однако стихотворения и песни на народные темы А. В. Кольцова представляют наиболее яркое явление в общем процессе развития русской лирики. Кольцов как поэт прежде всего прошел школу творческой практики у поэтов-песенников первого поколения. Возможно, что даже само желание писать песни возникло у него под их влиянием. Кольцов стремился в своем творчестве изобразить реальную жизнь народа, его труд, быт и поэзию, поэтому оно было гораздо шире по тематике и реалистичнее. Песням Кольцова, что особенно важно, была свойственна и новая внутренняя настроенность, глубоко отличавшаяся от традиционного сентиментального "уныния" современных русских песен. В них зазвучали бодрые оптимистические призывы к преодолению любых жизненных невзгод. Произведения Кольцова, выражающие народный социальный оптимизм, были очень близки к самим народным песням, в которых даже в мотивах "грусти-тоски" никогда не чувствовалась безысходность жизненного горя. Все новое, что внес в поэзию Кольцов, впервые глубоко был оценено В. Г. Белинским. В своей статье о Кольцове он писал: "Кольцов знал и любил крестьянский быт так, как он есть на самом деле, не украшая и не поэтизируя его». Народ в песнях Кольцова изображался во всей полноте его жизни - не только в труде и повседневности, но и в моменты сосредоточенного раздумья над своей жизнью. Кольцов в своих песнях всегда подчеркивал характер героя, его жизненную силу, веру в будущее: ("Дума сокола"). В песнях о народной бедности, жизненной бесприютности, сиротстве ("Сирота", "Раздумье селянина", "В непогоду ветер", "Светит солнышко", "Доля бедняка") изображалась горькая доля бедняка с помощью заимствованных из народной поэзии образов беды, горя, злой судьбы. Но изображение "злой доли" крестьянина у Кольцова сочеталось с мотивами смелого и упорного ее преодоления. Вдумчивое проникновение Кольцова в народную жизнь позволило ему увидеть в ней главное, выделить наиболее существенное. Наряду с этими темами в творчестве Кольцова большое место занимали и песни на семейно-бытовые и любовные темы. Песни Кольцова в 60-е годы пользовались любовью революционно-демократической молодежи. В пореформенную эпоху они были широко распространены и среди низовой интеллигенции. Все темы кольцовских песен, проникшие в народный песенный репертуар, были очень близки по содержанию народным лирическим песням. Кольцов с большой поэтической силой выразил глубокое раздумье народа о тяжести жизни ("Сяду я за стол"), желание преодолеть все жизненные препятствия ("Оседлаю коня") и горькое сознание силы "злой судьбы" ("Соловьем залетным"). Любовные песни Кольцова, положенные на музыку разным композиторами, стали достоянием самых широких социальных слоев. Часть их стала общеизвестными, например: "Разлука" ("На заре туманной юности"), "Не шуми ты, рожь", "Ты не пой, соловей", "Молодая жница", "Пленившись розой, соловей" и другие. Достаточно свидетельств и о популярности песен Кольцова "Перстенечек золотой", "Так и рвется душа", "В поле ветер веет", "Не скажу никому", "Я любила его" и "Что он ходит за мной". 50. РУССКАЯ КЛАССИКА «ЗОЛОТОГО ВЕКА» В ФИЛОСОФСКО-ЭСТЕТИЧЕСКИХ ИНТЕРПРЕТАЦИЯХ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА 19 век называют «Золотым веком» русской поэзии и веком русской литературы в мировом масштабе. Не стоит забывать, что литературный скачок, осуществившийся в 19 веке, был подготовлен всем ходом литературного процесса 17-18 веков. 19 век – это время формирования русского литературного языка, который оформился во многом благодаря А.С. Пушкину. В. Соловьев. Особое место в критическом наследии Соловьева занимают его статьи о Пушкине: "Судьба Пушкина"(1897), "Значение поэзии в стихотворениях Пушкина"(1899), "Особое чествование Пушкина"(1899). По некоторым свидетельствам, критик даже собирался написать отдельную книгу о своем любимом поэте, куда должны были войти в том числе названные статьи. Скандальная "Судьба Пушкина" вызвала резкое осуждение современников и полемические отклики критиков - Б. Никольского, В.В. Розанова, А.Ф. Кони и др. Активный интерес к ней проявляют и современные исследователи: ей посвящены статьи А. Кулагина1, К.В. Фараджева2, И. Кубанова3, Миночкиной Л.И. 4 и др. Как отмечает З.Г. Минц, конец XIX века характеризуется возникновением двух тенденций в пушкиноведении: 1) к целостному философскому осмыслению Пушкина и 2) к созданию научной текстологии Пушкина.1 Философский этюд Соловьева "Судьба Пушкина", появившийся в эпоху господствовавшего в пушкиноведении позитивизма, соответствовал первой из этих тенденций и, вслед за Мережковским, открыл горизонты философского осмысления судьбы и творчества поэта. Центральная проблема статьи- не столько литературная, сколько чисто философская - вопрос о роли "судьбы" и "разума" в жизни человека. Для выражения своего взгляда на этот вопрос наиболее ярким примером для Соловьева представляется судьба Пушкина. Современный философ И. Кубанов, сближая "Судьбу Пушкина" с "Жизненной драмой Платона", приходит к выводу, что "статьи Соловьева- это не литературная критика и не историко- философское исследование, ... это й две стратегии, две перспективы, два взгляда на собственно концептуальную проблематику философии Соловьева - на темы Всеединства, Богочеловечества, Софийности. Это попытка внутреннего остранения, попытка спроецировать философскую тематику внутрь образа- носителя ... Персонажи Пушкин и Платон не являются простой дискурсивной оппозицией. С их помощью управляются иные, более глубокие структуры", Статья Соловьева основана на четком противопоставлении судьбы и Провидения. Мифологема судьбы возникла еще в древнегреческой мифологии как представление о слепой, неразумной, бессмысленной силе, которая управляет жизнью человека. Идея судьбы абсолютизирует несвободу человека, полное подчинение его необходимости. Христианство противопоставило мифологеме судьбы осмысленное и целесообразное действие "Провидения", но не вытеснило и языческого представления о судьбе в сознании народа. Оба эти представления живут и сосуществуют. Соловьева интересует в этом вопросе, прежде всего, проблема свободы человека. Существование судьбы как некой сверхчеловеческой силы, которая управляет жизнью человека, не вызывает у философа сомнения. Задача Соловьева - выяснить два вопроса: во-первых, какова степень необходимости, неизбежности судьбы? Зависит ли, и в какой степени зависит, жизнь человека от него самого, от его воли и разума? Во-вторых, каков характер, какова сущность той силы, которую мы называем судьбой? Равнодушная ли это природа, злая ли сатаническая сила, или это добрая сила - Провиденье Божье? Решению этих вопросов посвящена вся логика рассуждений Соловьева. Обращение к фактам пушкинской биографии и творчества приводит Ф критика к выводу, что, во-первых, судьба, приведшая Пушкина к трагической гибели, действовала через него самого, через его слабости и страсти, он сам во многом провоцировал враждебное отношение к себе светского общества. Во-вторых, эта судьба, убившая Пушкина рукою Геккерна, была доброю силою, ибо она спасла его от смертного греха - убийства человека. Смерть физическая спасла его от духовной гибели. Соловьев вполне осознает дерзость и смелость своего заявления и настойчиво уверяет, что такой строгий суд его исходит из любви к поэту. "Менее всего желал бы я, чтобы этот мой взгляд был понят в смысле прописной морали, обвиняющей поэта за его нравственную распущенность и готовой утверждать, что он погиб в наказание за свои грехи против "добродетели" (276). Опасения критика оправдались: так она и была воспринята современниками. Суть соловьевской моральной концепции проста: Пушкин - гений, а гений обязывает, "гениальный человек обязан, по крайней мере, к сохранению известной, хотя бы наименьшей, минимальной степени нравственного достоинства" (276). Такое требование исходит из представления Соловьева о природе и сущности гения. Полемизируя с Ницше, философ оспаривает положение "Гению все позволено". Резкую критику Соловьева вызывают попытки некоторых философов связать имя Пушкина с ницшеанскими идеями, представить поэта носителем языческого культа красоты, безразличной к нравственным категориям. По Соловьеву, гений - человек, более других обладающий способностью проникать в истинную сущность вещей, обладатель сверхчеловеческой проницательности. Предваряя теорию сублимации, философ высказывает идею о том, что корни гениальности человека - в сильной чувственности. Бурную молодость поэта и раннее его творчество Соловьев приводит как доказательство этого. Страсти были необходимой основой творческого гения Пушкина, но именно они и привели его к трагедии. Анализ: Мережковский. «Лермонтов, поэт сверхчеловечества». Мрачными были выводы Мережковского относительно современной критики. За некоторым исключением, критика была «силой противонаучной и противохудожественной», сводившейся к публицистике. Здесь он имел в виду революционно-демократическую критику. Вслед за В. Соловьевым он назвал Лермонтова поэтом «сверхчеловечества». Искусно подбирая мотивы и отдельные выражения («матерь божия», «пустыня внемлет богу», «крест несу я без роптанья»), Мережковский называл Лермонтова еще и пророком наступающего сейчас некоего «религиозного народничества». Поскольку русскому народу религиозность сродни, то Лермонтов более народен, чем Пушкин. Пушкин в жизни весь на людях, но в творчестве один, а Лермонтов, наоборот, в жизни один, а в творчестве идет к людям. Мережковский дает понять, что не от «благословенного» Пушкина, а от «проклятого» Лермонтова мы получили «образок святой» - завет матери, завет родины. От народа к нам идет Пушкин, от нас к народу идет Лермонтов; пусть он не дошел, но он все-таки шел к нему... Сочинение "М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества" - еще одно стремление приблизиться к Лермонтову. Мережковский прямо-таки одолеваем желанием познания Лермонтова, словно пытливый естествоиспытатель, жаждущий познания какого-то природного явления. Он как бы дерзает "лететь" рядом с Лермонтовым. Это чувство рождает у Мережковского глубокие проникновения в таинственный мир психологически непостижимого. И все-таки в какой-то момент он резко отстает от полета гения. Мережковский убедительно показал несостоятельность соловьевского суда над Лермонтовым с позиций "положительного" христианского "всеединства". Но рассмотрение Мережковским Лермонтова - не только как богоборца, но как поэта сверхчеловечества, как человека, "состязающегося с Богом" представляется, на наш взгляд, кажущимся приближением к Лермонтову. |