билеты по истории русской литературы 18 век. 1. Повести петровского времени особенности сюжета, связь с традициями рукописных повестей xvii века и фольклором новизна содержания тип героя
 Скачать 389.57 Kb.
|
|
«МЕЛЬНИК, КОЛДУН, ОБМАНЩИК И СВАТ» АБЛЕСИМОВА Очень большой популярностью пользовалась в свое время комическая опера А. А. Аблесимова «Мельник, колдун, обманщик и сват», поставленная на сцене в 1779 г. Успех комической оперы Аблесимова, лишенной какого-либо социального звучания, был вызван ее большими художественными достоинствами. В ней выдержан колорит народной жизни, более привлекательны крестьянские персонажи, в живой речи диалога передающие народный язык, меньше натуралистических резкостей. Вся опера, арии и дуэты построены на знакомых народных мелодиях. Так, жених Филимон поет: «Вот спою какую песню, ходил молодец на Пресню». Белинский назвал эту комическую оперу «прекрасным народным водевилем». Сюжет пьесы чрезвычайно прост. В ней рассказывается история о том, как хитрый мельник Фаддей, выдающий себя за колдуна, помогает устроить брак Филимона и крестьянки Анюты, родители которой хотят выдать ее: отец за крестьянина, а мать за дворянина. Выступая в роли свата, мельник добивается согласия на брак и от отца и от матери, так как Филимон однодворец. Опера привлекала правдивым изображением деревенского быта, запоминающимися характерами, юмором, близостью к народной поэзии. Комедия В.В. Капниста «Ябеда», ее проблематика, особенности обрисовки персонажей. Ябеда» – это комедия-сатира о чиновниках и, в частности, о судебных чиновниках, о неправосудии, не только не искорененном екатерининским законодательством, но еще распространившемся после введения его в действие. Капнист использовал при написании своей комедии материал процесса, который ему самому пришлось вести с помещицей Тарновской, присвоившей незаконно часть имения его брата. Таким образом, непосредственное знакомство Капниста с хищнической практикой русского судебного аппарата легло в основу сюжета комедии, и материалом для сатиры послужила русская действительность. Тема «Ябеды», т. е. произвола бюрократического аппарата, издавна привлекала к себе внимание передовой русской мысли и служила объектом сатиры (Сумароков, Новиков, Фонвизин, Хемницер и др.). Успеху комедии могло способствовать и то, что в комедии можно было усмотреть намеки на обстоятельства судебного дела самого Капниста. Со стороны Капниста это было как бы обращением к передовому общественному мнению, настроенному отрицательно к бюрократическому аппарату. Сюжетом «Ябеды» является типическая история одного судебного процесса. «Ябедник», ловкий жулик, специалист по судебным процессам Праволов хочет отнять без всяких законных оснований имение у честного, прямодушного офицера Прямикова; Праволов действует наверняка: он усердно раздает взятки судьям; председатель гражданской судебной палаты у него в руках, берет у него взятки и собирается даже породниться с ним, выдав за него свою дочь. Прямиков, твердо надеявшийся на свое право, убеждается в том, что с правом против взяток ничего не сделаешь. Суд уже присудил было его имение Праволову, но, к счастью, в дело вмешалось правительство, до сведения которого дошли безобразия гражданской палаты и Праволова. Последний арестован, а члены суда отданы под суд; Прямиков женится на судейской дочери, добродетельной Софии, которую он любит и которая любит его. Тема «Ябеды», разгул произвола и грабежа чиновников, была темой острой, злободневной, нужной во времена Капниста да и значительно позднее, в XIX в., не потерявшей своего интереса. Комедия была написана в 1790-х годах, в пору окончательного укрепления бюрократического и полицейского аппарата, созданного Потемкиным, потом Зубовым и Безбородко и, наконец, особенно расцветшего при Павле I. Бюрократия была издавна врагом независимой общественной мысли; бюрократия осуществляла произвол деспота и повторяла его в меньших масштабах «на местах». Бюрократию, верных правительству людей, купленных тем, что им была предоставлена возможность безнаказанно грабить народ, противопоставило правительство попыткам создать и организовать дворянскую передовую общественность. Путы канцелярий, подьяческих уловок «ябеды» чувствовал на себе даже дворянин, если он сам не хотел или не мог войти сотоварищем в круговую поруку властей, высших или низших, если он не мог быть вельможей и не хотел быть каким-нибудь заседателем-взяткобрателем. На «ябеду», т.е. на бюрократию, на дикий произвол ее, подкупность, самоуправство напал Капнист в своей комедии также с позиций дворянской общественности. Белинский писал, что «Ябеда» принадлежит к исторически важным явлениям русской литературы, как смелое и решительное нападение сатиры на крючкотворство, ябеду и лихоимство, так страшно терзавшие общество прежнего времени» (указ. соч.). Необычайно сильны две центральные сцены ее: пирушка чиновников в III действии и судебное «заседание» в V действии. Вакханалия взяток, невежества, безобразного хамства, полного презрения к закону, упоение своей безнаказанностью, – все это раскрывается в вопиющих чертах, когда чиновники, упившись «дареным» вином, распоясываются и цинично щеголяют своим безобразием. И вот когда пьянство в разгаре, прокурор Хватайко запевает песенку, а все его сотоварищи по узаконенному грабежу подпевают. Эта песенка стала знаменитой; вот ее начало и припев: Бери, большой тут нет науки; Бери, что только можно взять; На что ж привешены нам руки, Как не на то, чтоб брать? (Все повторяют): Брать, брать, брать. В «Ябеде» нет индивидуальных характеров, так как каждый из судейских чиновников похож у Капниста на других в своей социальной практике, в своем отношении к делу, и разница между ними сводится только к тем или иным личным привычкам, не меняющим сути дела. В «Ябеде» нет личных комических характеров, потому что Капнист создал не столько комедию, сколько социальную сатиру, показав на сцене единую групповую картину среды взяточников и законопреступников, мир бюрократии, ябеды в целом. В «Ябеде» больше ужасного и страшного, чем комического. Сцена попойки чиновников в III действии из внешнефарсовой буффонады превращается в гротескно-символическое изображение разгула шайки грабителей и взяточников. А песенка пирующих: Бери, большой тут нет науки; Бери, что только можно взять. На что ж привешены нам руки. Как не на то, чтоб брать? (Все повторяют): Брать, брать, брать. придает сборищу пьяных чиновников характер кощунственного обряда, А. Писарев, прочитавший в 1828 г. в Обществе Любителей российской словесности «Похвальное слово» Капнисту, поставил «Ябеду» даже выше «Недоросля» и сблизил комедию Капниста с комедиями Аристофана. Этим сближением он, несомненно, хотел подчеркнуть политический характер «Ябеды». В своей речи он останавливается на обвинениях, предъявлявшихся Капнисту современниками. Главным обвинением было то, что это не комедия, а «сатира в действии». «Ябеда» не отвечала основному требованию, предъявлявшемуся к классической комедии: в ней не преобладало смешное. Особенно это отмечалось современниками по отношению к смелой сцене попойки. А. Писарев дал такую характеристику этой сцены: «После попойки... шайка лихоимцев является без личины, и самый смех, ими возбуждаемый, наводит какой-то ужас на зрителя. Думаешь присутствовать на пирушке разбойников...» ʼʼЯбедаʼʼ — ʼʼвысокаяʼʼ комедия; написана она, как и полагалось в данном жанре, стихами. При этом от классического образца комедий подобного рода — мольеровских ʼʼМизантропаʼʼ, ʼʼТартюфаʼʼ или княжнинского ʼʼХвастунаʼʼ — ʼʼЯбедаʼʼ существенно отличается тем, что в ней нет ʼʼгерояʼʼ, нет центрального отрицательного характера: ее герой — ʼʼябедаʼʼ, суд, судебные порядки, вся система государственного аппарата Российской империи. ОСОБЕННОСТИ ОБРИСОВКИ ПЕРСОНАЖЕЙ В «Ябеде» нет индивидуальных характеров, так как каждый из судейских чиновников похож у Капниста на других в своей социальной практике, в своем отношении к делу, и разница между ними сводится только к тем или иным личным привычкам, не меняющим сути дела. В «Ябеде» нет личных комических характеров, потому что Капнист создал не столько комедию, сколько социальную сатиру, показав на сцене единую групповую картину среды взяточников и законопреступников, мир бюрократии, ябеды в целом. В «Ябеде» больше ужасного и страшного, чем комического. Сцена попойки чиновников в III действии из внешнефарсовой буффонады превращается в гротескно-символическое изображение разгула шайки грабителей и взяточников. А песенка пирующих: Бери, большой тут нет науки; Бери, что только можно взять. На что ж привешены нам руки. Как не на то, чтоб брать? (Все повторяют): Брать, брать, брать. придает сборищу пьяных чиновников характер кощунственного обряда, А. Писарев, прочитавший в 1828 г. в Обществе Любителей российской словесности «Похвальное слово» Капнисту, поставил «Ябеду» даже выше «Недоросля» и сблизил комедию Капниста с комедиями Аристофана. Этим сближением он, несомненно, хотел подчеркнуть политический характер «Ябеды». Показывает Капнист, таких «бесстыжих», по сути преступных результатов умелые деляги-стряпчие и судьи добиваются с помощью... законов! Они манипулируют законами как хотят, поворачивают, истолковывают законы в нужном им направлении, подводя таким образом основание для нужного им вывода – приговора. Читателю и зрителю пьесы становится ясно, что законы в руках таких деляг от правосудия становятся опасным оружием. Фигурирующие в пьесе чиновники предстают как резко сатирически очерченные персонажи. Эта сатирическая заостренность проявляется уже в самих их фамилиях. Образные, «говорящие» фамилии, как известно, – одна из характернейших традиций классической русской драмы и – шире – русской литературы в целом. Можно с уверенностью сказать, что у всех сколько-нибудь образованных людей, что называется, на слуху такие фамилии героев русской драмы XIX столетия: Молчалин, Скалозуб, Сквозник-Дмухановский, Ляпкин-Тяпкин, Хлопов, Градобоев, Расплюев и т.п. Но уже в XVIII веке русская драматургия ввела в оборот фамилии Простаковых, Скотинина, Правдина, Стародума. Мастером создания сатирически заостренных фамилий сразу настраивающих читателя и зрителя на определенное восприятие того или иного персонажа, был и Капнист. В «Ябеде» встречаем председателя Гражданской палаты ( судебный орган) по фамилии Кривосудов, прокурора Хватайко, членов этой же палаты Бульбулькина, Атуева, Паролькина. Образы членов палаты сразу же вызывают ассоциации с персонажами Гоголя и по другой линии. Об одном из них в пьесе говорится, что он «до травли русаков охотник страстный; с ним со сворой добрых псов и сшедшую с небес доехать правду можно». Здесь невозможно не вспомнить гоголевского судью ( комедия « Ревизор») Ляпкина-Тяпкина, который брал взятки борзыми щенками. О другом из служителей Фемиды, призванных вершить правосудие, узнаем, что он «не горазд читать, писать и поготовь» И тут нам не может не вспомниться гоголевский же Башмачкин (повесть «Шинель»), который, хоть и был грамотен, но настолько примитивно, что мог лишь переписывать бумаги буквально (то есть буква в букву), а когда понадобилось в порученной ему бумаге поставить некоторые слова в ином падеже, это уже оказалось ему не по силам. Но при том, что члены Гражданской палаты, так сказать, индивидуализированы, каждый из них наделен своими особенностями, драматург подчеркивает в их образах главную черту, обличаемую в пьесе: они все – махровые взяточники. Они все вместе составляют ту «шайку», о которой разоткровенничавшийся повытчик Добров, наставляя истца Пряминова, говорит: Из слов, сударь, могли вы то понять, Что нечем тут начать, как тем, что дать и дать. Мздоимство, взяточничество, стремление использовать служебное положение, свой служебный пост в целях наживы стали впоследствии объектом острейшего обличения в произведениях Гоголя. Это ярчайше показано в комедии «Ревизор». Главными взяточниками, готовыми на что угодно ради наживы, здесь предстают председатель Гражданской палаты Кривосудов и прокурор Хватайко. Повытчик Добров, выполняющий в пьесе функцию своеобразного резонера – амплуа, весьма распространенное в театре XVIII столетия, – так характеризует Кривосудова и выступающую в этих делах вместе с ним его супругу: он «без наличного довода дел не судит / Однако хоть и сам всей пятерней берет, / Но вящую его супруга дань дерет: / Съестное, питьецо – пред нею нет чужаго, / И только что твердит: даянье всяко благо». Чтобы убедить читателей и зрителей в справедливости этих слов резонера, Капнист разворачивает в пьесе целую сцену, в которой Кривосудов вместе с женой принимает присланные им от Праволова подарки. Подарки достает из свертков и демонстрирует Наумыч. Чего здесь только нет: и вина, и съестные деликатесы, и всевозможные отрезы на мужскую и дамскую одежду. У Феклы, жены Кривосудова, от этого всего прямо захватывает дух. Но и сам Кривосудов не выдерживает и восхищенно восклицает: «Ба, ба! Что вижу впрямь! Да это двор гостиной!» При этом из произносимого в этой сцене ясно, что Кривосудов прекрасно понимает – за эти подарки он должен совершить ради Праволова очередное служебное преступление. Не лучшую характеристику Добров дает и прокурору Хватайко: О! прокурор, Чтоб в рифму мне сказать, существеннейший вор. Вот прямо в точности всевидящее око: Где плохо что лежит, там метит он далеко. Не цапнет лишь того, чего не досягнет. За праведный донос, за ложный он берет, За пропуск дел, за голос, предложенья, За нерешение решимого сомненья, За поздний в суд приход, за пропущенный срок, И даже он дерет с колодников оброк. И хотя перечисленные здесь «подвиги» прокурора не демонстрируются в каком-либо действенно-игровом эпизоде пьесы, описанная нами выше сцена приема подарков Кривосудовым и его женой да и вся атмосфера пьесы, побуждают нас целиком с доверием отнестись к этой риторике резонера Доброва. Что же касается всей остальной «камарильи» – членов палаты, заседателей и т.п. персонажей, то они в пьесе Капниста «одним мирром мазаны» с Председателем палаты и Прокурором, подобно тому, как в «Ревизоре» Гоголя предстают «вылепленными из того же теста» городничий Сквозник-Дмухановский и подчиненные ему чиновники. По ходу действия многие из них успевают высказаться в таком духе, что все, что идет в руки, надо брать, хватать, а то, что взято – то свято и т.п. Но у большинства из них в пьесе нет развернутых индивидуальных характеристик. Для передачи их нравственной, вернее безнравственной, сущности, их отношения к служебным делам автор прибегает к иному средству. Он дает им в пьесе своеобразную коллективную характеристику, своего рода «групповой портрет», причем использует для его оформления не только вербальнодейственные, но и вокальные средства. В сцене торжественного обеда, который дает Кривосудов для всей братии, заседатели и члены палаты, хорошо подвыпив, веселятся от души. Драматург мастерски использует эту сцену для своей главной задачи – разоблачения человечишек, пролезших на должности служителей Фемиды и использующих это свое положение для грязных, преступных дел. Абсолютно логичным выглядит в этой сцене, что, развеселившись, чиновники начинают петь. А поют они о самом главном, что есть у них в жизни, о чем они постоянно думают, что составляет суть их психологии, душевных движений и поступков – о том, как хорошо жить на свете, если берешь взятки и хватаешь все, что плохо лежит и что можешь присвоить Чтобы придать этой сцене большую смысловую, сатирическую остроту, Капнист делает запевалой хора пьяных чиновников прокурора Хватайко. Хватайко (поет). Бери, большой тут нет науки, Бери, что только можно взять На что ж привешены нам руки, Как не на то, чтоб брать? Все (повторяют) Брать, брать, брать. Хватайко Ведь без указа нам не стать Пословицы ломать, Котора говорит: что взято То свято! Все (повторяют) Свято. Таким образом, групповой портрет чиновников предстает перед нами исполненным самого определенного смысла. Ни малейших сомнений относительно аморальной сущности и преступной перевернутости представлений о профессиональном долге служителя Фемиды у изображенных в пьесе чиновников читатель и зритель испытывать не могут. НЕМНОГО ИНТЕРЕСНОГО: Одной из наиболее приметных особенностей драматургической стилистики «Ябеды» является построение некоторых этапов ее действия в форме заседания. Капнист мастерски использует эту драматургическую форму для своих сатирико-обличительных целей. В V действии «Ябеды» перед нами – заседание Гражданской палаты. Представленное в этом акте не могло не вызывать у современников Капниста одновременно и смеха, и возмущения. Перед зрителями разворачивалась картина судебного разбирательства, которое вершат отпетые пройдохи и мошенники в мантиях. Драматург фактически показывал, каким громадным злом для общества может быть подобная судейская компания, готовая ради собственной наживы и выгоды пойти на попрание любых принципов и положений, закрыть глаза на одни факты и выпятить, если нужно, другие. Несомненно, именно сцена судебного заседания является сильнейшей по своей обличительной наполненности, поскольку в ней действуют не 1-2 сговаривающихся или вершащих злонамеренные акции персонажей (такое мы видим в других эпизодах пьесы), а целый связанный круговой порукой коллектив, который к концу этого заседания читатель и зритель могут уже вполне обоснованно воспринимать как изображенную перед ними своего рода судейскую банду. Трагедия Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский», мотив вольности в трагедии. краткое - https://briefly.ru/kniazhnin/vadim_novgorodskii/ В «Вадиме» Княжнин использовал мотивы трагедий Вольтера «Брут» и «Смерть Цезаря» и корнелевского «Цинны»*. В основу трагедии положено сообщение Никоновской летописи (под 863 годом), что новгородцы были недовольны обидами от Рурика и его родственников и что «того же лета уби Рурик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев, советников его». ВАДИМ —герой трагедии Я.Б.Княжнина «Вадим Новгородский» (1788-1789). Легендарным прообразом этого персонажа явился упоминаемый в одной летописи Вадим Храбрый, возглавивший мятеж новгородцев (1786 г.) против призванного княжить Рюрика и последним убитый вместе с «иными многими советниками его». Таинственная личность Вадима Храброго, о котором ничего более неизвестно, занимала внимание историографов XVIII»Шв. (В.Н.Татищев, М.В.Ломоносов) и по-разному оценивалась в зависимости от позиции в т.н. «варяжском вопросе». Первым художественным воплощением этого образа явилось «историческое представление» Екатерины II «Из жизни Рурика» (1786). В пьесе, сочиненной «матушкой», В. Был представлен как юный честолюбец, безразличный к нуждам народа, участник династической интриги, использующий свое коренное происхождение в борьбе за власть с иноземным, но законным правителем Рюриком, ибо ему (а не В.) Гостомысл завещал княжить в Новгороде. В финале пьесы потерпевший поражение В. преклоняет колени перед Рюриком, и тот его великодушно прощает. Иным предстает В. в трагедии Княжнина. Он — не юноша, а муж, умудренный жизнью, доказавший свое геройство на поле брани. Предыстория действия: в отсутствие В. и войска «вельможи» затеяли в Новгороде смуту, на подавление которой был призван Рюрик. Одолев мятежников, он стал княжить — скорее в силу обстоятельств, нежели по собственной воле. В. и Рюрик у Княжнина образуют неожиданную для русской классицистической трагедии пару героев-противников. Традиционное противоборство тирана, узурпировавшего власть, и просвещенного претендента (принца, полководца), который действует исходя из интересов народа и в согласии с ним (например, Клавдий и Гамлет в трагедии А.П.Сумарокова), здесь уступает место конфликту правителей, одинаково достойных, способных на самопожертвование. Рюрик отнюдь не тиран. Его «самодержавие», обуздавшее «вельмож-гордецов», не посягнуло на гражданские права. «Единой правды чтя священнейший устав, я отнял ли хотя черту от ваших прав?» — говорит Рюрик, обращаясь к народу. С другой стороны, свободолюбивый В. оказывается косвенным защитником тиранства, ибо свобода, которую он желает спасти, на руку вельможам и позволяет «народу зло творить и в мнимой вольности свое тиранство скрыть». В. — человек убеждений. Он ополчается на саму идею княжеской власти, которая развращает самых добродетельных и достойных: «Что в том, что Рурик сей героем быть родился? Какой герой в венце с пути не совратился?» Благородный Рюрик пытается всеми силами погасить конфликт с В., готов уступить ему княжество и, наконец, соглашается на восстановление республики. Однако, в согласии с духом просвещенного XVIII», такое действие нуждается в санкции народа. Народ же, претерпевший уже от вольности, отдает голос в пользу Рюрика и княжеского правления. Произнеся гневный монолог, обращенный к новгородцам («Ты хочешь рабствовать, под скипетром попран? Нет боле у меня отечества…»), В. закалывается. Трагедия Княжнина в лице В. открыла нового героя . Традиционный герой трагедии (Гамлет Сумарокова, Росслав Княжнина) исполнял «общественный договор» и следовал «мнению народному». Тиран же пренебрегал этим мнением, оттого всегда был одинок. У Княжнина в одиночестве оказывается В. Это первый положительный герой русской сцены, бросивший открытый вызов «гражданству». Рожденный веком Просвещения, В. Княжнина полон иллюзий в отношении народа. Он еще не знает «суда черни», который ведом пушкинскому Борису Годунову, персонажу, созданному другой эпохой. В сознании В. не укладывается, что народ способен ошибаться, и потому так потрясен, так раздавлен он выбором народным в пользу рабства, пускай и просвещенного. Мотив индивидуалистического бунта делает В. предтечей героев романтизма, противопоставивших себя свету и черни. |