билеты по истории русской литературы 18 век. 1. Повести петровского времени особенности сюжета, связь с традициями рукописных повестей xvii века и фольклором новизна содержания тип героя
 Скачать 389.57 Kb.
|
|
Германия (Пруссия, Саксония). Карамзин восхищается Германией, как страной современной философии. Олицетворяет её Кант (Кёнигсберг, ныне Калининград). Автор восхищается так же бытовой культурой Германии и её средневековой историей. Считает, что в Германии очень хорошие университеты «Минусы» : не принимает излишнюю военизацию государственного быта, особенно в Пруссии, и не приемлет чувство национальной замкнутости немцев. В Дрездене Путешественника привлекла большая библиотека, в картинной галерее он описывал произведения и давал биографии художников. Швейцария. Наиболее светлое изображение страны, идеализированное видение, земля «свободы и благополучия». Автор восхищается свободой, которая царит там, начиная от природы и заканчивая государственным бытом, республиканским устройством. Швейцария олицетворялась с образом Жана Жака Руссо. Франция. Для Карамзина – страна богатейшей истории и культуры. Революции, в свою очередь, предмет интереса и опасности, пишет, что это трагедия. Карамзин убеждён, что только те изменения прочны, которые достигаются посредством медленного, постепенного просвещения, успехами разума и воспитания. Осуждая якобинскую диктатуру, он считает революцию нарушением установившегося порядка и утверждает, что «всякое гражданское общество, веками утверждённое, есть святыня для добрых граждан; в самом несовершеннейшем надобно удивляться чудесной гармонии, благоустройству, порядку». В Париже молодой Путешественник побывал, кажется, везде — театры, бульвары, Академии, кофейни, литературные салоны и частные дома. Он подробно описывает улицы, дома, людей. Автора интересует история Железной Маски, развлечения простолюдинов, устройство госпиталей или специальных школ. Его поразило, что глухие и немые ученики одной школы и слепые другой умеют читать, писать и судить не только о грамматике, географии или математике, но в состоянии размышлять и об отвлечённых материях. Особый выпуклый шрифт позволял слепым ученикам читать те же книги, что и их зрячим сверстникам. Англия. Карамзин воспринимает её сквозь призму английского сентиментализма. Англия – земля естественности. Воплощение страны – Лоуренс Стерн и В. Шекспир. Автор рассказывает о чопорном самодовольстве английских буржуа, которые считают бедность пороком, всячески скрывая её, и надменное отношение англичан к другим народам. Иронично относится к заседанию английского парламента. Его восхищает повсеместный порядок. Что посетил: суды, тюрьмы, больницу для умалишённых (Бедлам), госпиталь в Гринвиче для престарелых моряков, собрания квакеров или других христианских сект, собор Святого Павла, Виндзорский парк, Биржа и Королевское общество. Путешественник останавливается на описании типажей и нравов, особенно подробно останавливаясь на обычаях лондонских воров, имеющих свои клубы и таверны. В английской семейной жизни автора привлекает благонравие англичанок, для которых выход в свет или на концерт — это целое событие. Русское же высшее общество стремится вечно быть в гостях или принимать гостей. Автор писем возлагает ответственность за нравы жён и дочерей на мужчин. Он подробно описывает необычный вид увеселения для лондонцев всех сословий — «Воксал». Образ Петра 1 являлся сквозным персонажем в письмах и с точки зрения Карамзина сыграл главную роль, обеспечил вхождение России в Европейское культурное пространство. Четыре европейские страны, посещенные Карамзиным и описанные в «Письмах русского путешественника», предлагали мыслителю-социологу два типа государственного устройства: монархический (Германия, Франция) и республиканский (Швейцария, Англия), причем в одном случае Карамзин, проведший в Париже три месяца, стал свидетелем, наблюдателем и очевидцем самого процесса революционного перехода от монархии к республике, который в Англии осуществился в историческом прошлом, а Германии предстоял в историческом будущем. Таким образом, и писатель Карамзин, и путешественник-повествователь «Писем...» оказались в Западной Европе на перекрестке исторических эпох. При актуальности публицистико-философского аспекта повествования для всего текста «Писем...» центр его тяжести лежит на парижских письмах. АВТОР В ПРОИЗВЕДЕНИИ Несмотря на то, что в «Письмах...» очерковый, эмоциональный и публицистический пласты повествования не соединены жесткой причинно-следственной связью, все же несомненной представляется их способность в своей совокупности моделировать процесс познания и духовного роста. Каково соотношение автора-создателя текста и образа его субъекта-повествователя, является ли автор, создатель текста, написанного от первого лица, его героем-повествователем? Ответ на этот вопрос будет отрицательным, карамзинский герой – индивидуализированный образ. Эта индивидуальность вплотную приближена к авторской, хотя и не до конца совпадает с эмпирически-реальным лицом Карамзина. Как это давно установлено, «Письма русского путешественника», несмотря на все стремление автора внушить читателям убеждение, что он публикует свои подлинные дорожные письма друзьям, отнюдь не являются действительными посланиями Карамзина своим московским друзьям Плещеевым, А. А. Петрову и И. И. Дмитриеву. Однако стремление читателя и исследователей видеть в лице героя «Писем...» если не образ, то отблеск личности Карамзина не совсем безосновательно. У автора и героя одно и то же имя, европейский маршрут героя опирается на реалии карамзинского фактического маршрута, с той только разницей, что в отличие от своего героя, один раз посетившего Париж, Карамзин, по всей видимости, побывал в революционном городе дважды, и первый раз — в самый разгар начала революционных событий. «Главное же различие между двумя путешественниками заключается в их духовной зрелости: хотя по возрасту они ровесники, но по страницам книги путешествует милый, любознательный, но довольно легкомысленный молодой человек, с живыми, но неглубокими интересами. Сам же Карамзин в эту пору был уже много передумавшим и перечитавшим человеком, проявлявшим важнейшую черту духовной зрелости — самостоятельность интересов и суждений». И этот духовно зрелый Карамзин периодически выглядывает из-под неплотно прилегающей к его лицу маски литературного героя. Герой-путешественник — это отвлеченный от реального эмпирического человека его собственный художественный образ. Если Радищев хотел через своего героя показать всем читателям своей книги уже пройденный автором путь самопознания и освобождения, то Карамзин создал свой собственный художественный образ и провел своего индивидуализированного героя по собственному европейскому маршруту с целью познать и создать самого себя. Аналогией зеркала, способствующего самопознанию и самоотождествлению, становится уже не жизнь, а текст — образ жизни, воспринятой автором и отчужденной от его личности в слове, текст, обретающий самостоятельное существование как любой другой отдельный от человека объект. Двойная аналогия — жизнь-зеркало, в котором душа рассматривает и познает саму себя, и текст — зеркало души, хранящее ее верный облик, уподобляет друг другу свои крайние позиции. Жизнь как зеркало и текст как зеркало становятся взаимозаменяемыми реальностями. Это заставляет его современников и потомков увидеть в литературном образе писателя несомненный портрет живого, реального человека. Главным результатом этого открытия принципиально нового типа связи между жизнью и литературным текстом стало то, что литературный образ перекрыл облик реального человека. Практически ни одна повесть из числа созданных им в период работы над книгой, не обойдется отныне без персонифицированного субъекта повествования — автора, от первого лица которого русскому читателю, убежденному в том, что это лицо самого Карамзина, будут поведаны истории бедной Лизы, Натальи, боярской дочери, таинственного незнакомца с острова Борнгольм. КАРАМЗИН О ФРАНЦУЗКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1789 «Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция отверстый гроб для добродетели и - самого злодейства.»; «Когда люди уверятся, что для собственного их щастия добродетель необходима, тогда настанет век златой, и во всяком правлении человек насладится мирным благополучием жизни. Всякия же насильственныя потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот. Предадим, друзья мои, предадим себя во власть Провидению: Оно конечно имеет Свой план; в Его руке сердца Государей - и довольно.»; «Легкие умы думают, что все легко; мудрые знают опасность всякой перемены, и живут тихо. Французская Монархия производила великих Государей, великих Министров, великих людей в разных родах; под ея мирною сению возрастали науки и художества; жизнь общественная украшалась цветами приятностей; бедный находил себе хлеб, богатый наслаждался своим избытком.... Но дерзкие подняли секиру на священное дерево, говоря: мы лучше сделаем.» К весне 1790 г. столица и вся страна уже пережили первый всплеск революционной бури. В период наступившего затишья происходило интенсивное преобразование всех сторон общественных и частных отношений, но будничная жизнь текла по привычному руслу, принимая (или отторгая), приспосабливая реформационные новшества и приспосабливаясь к ним. Однако в тексте сохранена свежесть восприятия, изложение строится так, будто это зарисовки бытовых сцен, диалогов, сиюминутных размышлений, и Русский путешественник ничего не ведает о последующем развитии событий и судьбах описанных или упомянутых им людей. Так, о знаменитом астрономе Байи (у Карамзина он назван Бальи), ставшем одним из лидеров жирондистов и казненном осенью 1793 г., сказано только: «Жаль, что он вдался в революцию и мирную тишину кабинета ученого променял, может быть, на эшафот»15. Он, автор, знает, что произойдет с Байи тремя годами позднее, но его герой, Путешественник, этого знать не может, он может только размышлять и предполагать. Хотя «предвидение», очевидно, основано на историческом опыте автора, под которым следует понимать не просто знание фактов, но определенный подход к восприятию событий, подход, продиктованный романтическим мировоззрением. Внимание Путешественника сосредоточено на ритмах жизни города: облике улиц, поведению людей в театрах, кофейнях, общественных садах, их манере общаться между собой, развлекаться, добывать средства существования и т.д. Карамзин о революции: http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/14789/KARAMZIN.HTM Чудесная статья о всём произведении в целом: file:///C:/Users/Пользователь/AppData/Local/Packages/Microsoft.MicrosoftEdge_8wekyb3d8bbwe/TempState/Downloads/o-tom-chto-uvidel-v-parizhe-letom-1790-goda-russkiy-puteshestvennik-karamzina.pdf Экзаменационный билет № 6 1. Филологические работы М.В. Ломоносова: «Письмо о правилах российского стихотворства», «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке». «Разговор с Анакреоном» - поэтический манифест Ломоносова. 2. Жанр сентиментальной повести в творчестве Н.М. Карамзина. Особенности проблематики повести «Бедная Лиза», подход Карамзина к изображению внутреннего мира личности, образ автора. Чувствительное начало в повести «Наталья, боярская дочь», особенности обрисовки героев. «ПИСЬМО О ПРАВИЛАХ РОССИЙСКОГО СТИХОТВОРСТВА» В 1739 году Ломоносов публикует трактат Письмо о правилах российского стихотворства, в котором говорит о развитии реформы стихосложения. Он предлагает к существущим двум двухсложным размерам, ямбу и хорею, добавить также три трехсложных размера - дактиль (ударение в стопе падает на первый слог), анапест (на второй слог) и амфибрахий (на третий слог). Также в этом трактате Ломоносов говорит о допущении в стихосложении различных рифм, в т.ч. перекрестных и опоясывающих, в то время как Тредиаковский писал только о мужских (ударение на первом слоге с конца) и женских (на втором). Ломоносов на равных основаниях допускает стихи хореические, ямбические, трехсложные дактилические и анапестические, а также стихи, в которых смешаны строфы хореические с дактилическими или ямбические с анапестическими. Каждый из этих шести метров (хорей, ямб, дактиль, анапест, хорей+дактиль, ямб+анапест) имеет пять разновидностей по стопности, от шести до двух. у Ломоносова ещё нет амфибрахия; его ввел Сумароков. Провозгласив эстетическое равноправие всех размеров, Ломоносов все же отдает предпочтение ямбу. По его мнению, он усиливает благородство и возвышеннность содержания и потому более всего подходит для сочения од. В то же время хорей более пригоден для изображения чувств, “скорых и тихих действий”. Опираясь на античные эстетики, Ломоносов высказывает проницательные соображения о русском стихе: история показала, что ямб тяготеет к выражению мыслей, хорей-чувств; ямб тяготеет к книжности, хорей-к народности, фольклорности. Разумеется, об этих тяготениях можно говорить лишь в самых общих чертах; каждый индивидуальный случай следует рассматривать особо. Но все-таки самым важным среди всех открытий Ломоносова оказалось утверждение четырехстопного ямба. «ПРЕДИСЛОВИЕ О ПОЛЬЗЕ КНИГ ЦЕРКОВНЫХ…» В 1757 году он готовит к печати трактат Предисловие о пользе книг церковных в российском языке, где пишет о том, какие именно слова должны использоваться в каком жанре. По сути, знаменитая теория делится на три части: учение о типах речений, учение о штилях и учение о жанрах. Ломоносов приводит соотношение всех этих факторов в литературе. Согласно его теории, в русском языке существовали следующие типы речений: церковно-славянские слова, общеупотребительные слова и разговорные слова - вместе они должны были сформировать литературный язык, т.е. язык богов. Отдельно Ломоносов выделял речения, которым в языке не место - это устаревшие слова, т.е. непонятные церковные выражения, и подлые слова (ругательства). Штилей (т.е. стилей) Ломоносов выделяет три: высокий (создается церковно-славянскими и общеупотребительными словами), средний (только общеупотребительные) и низкий (разговорные слова). - К первому относятся слова, которые являются общими и для славянского и для русского языка, например: слова, рука, ныне, почитаю. - Ко второму принадлежат такие славянские слова, которые хотя и редко употребляются, особенно в разговорной речи, но понятны грамотному человеку, например: отверзаю,господень, насаждённый, взываю. «Неупотребительные и весьма обветшалые отсюда выключаются, напр., обаваю (очаровываю), рясны (ожерелье), овогда (иногда), свене (кроме)». - К третьему относятся слова, которых нет в церковнославянских книгах, например: говорю, ручей,который, пока, лишь, т.е. слова чисто русские. От различного сочетания слов этих трех групп рождаются три «штиля» - «высокий», «средний» (Ломоносов называл его «посредственным») и «низкий». Ломоносов связал теорию стилей с теорией жанров. К середине 18 века система жанров русской поэзии уже сформировалась. Ломоносов участвовал в этом процессе наряду с другими поэтами. Но он совершил важный шаг, закрепив в "Предисловие о пользе книг церковных в российском языке"" современную ему норму: он указал, какой стиль приличествует какому жанру. Героической поэме и оде подобает высокий стиль. Трагедии, стихотворные дружеские письма (послания), сатиры, залоги (идилии), элегии надлежит писать стилем средним. Комедии, эпиграммы, песни - область применения низкого стиля «Высокий штиль» составляется из слов первой и второй групп. Это стиль торжественный, величественный, важный. Им должно писать героические поэмы, оды, а в прозе - ораторские речи «о важных материях». «Средний штиль» должен состоять преимущественно из русских слов, т, е. слов первого и третьего рода, к которым можно присоединить слова славянские, т. е. второго рода, но делать не надо с большой осторожностью, «чтобы слог не казался надутым». Этим стилем нужно писать трагедии, стихотворные дружеские письма, элегии, сатиры, а в прозе - исторические, сочинения. «Низкий штиль» состоит ис ключительно из русских слов, которых нет в славянском языке. Им надо писать комедии, эпиграммы, песни, а в прозе - письма, «описания обыкновенных дел». Для самого себя Ломоносов жанр и штиль выбрал сразу: главные его произведения - это торжественные оды, прославляющие русских императриц (Елизавету и Екатерину) и монархию вообще. Разумеется, оды его написаны высоким, величественным языком, т.е. высоким штилем. «РАЗГОВОР С АНАКРЕОНОМ» - ПОЭТИЧЕСКИЙ МАНИФЕСТ Стихотворный диалог «Разговор с Анакреоном», созданный в последний период творчества Ломоносова, между 1756 и 1761 г., является эстетическим манифестом в строгом смысле слова, поскольку все стихотворение специально посвящено эстетической проблематике. «Разговор с Анакреоном» — это в высшей степени оригинальное произведение, которому Ломоносов придал форму поэтического диспута: он перевел четыре программных стихотворения античного поэта и каждый перевод сопроводил своим стихотворным ответом-репликой. Уже сам выбор в собеседники Анакреона — своеобразного символа легкой, интимной лирики, певца радостей жизни, любви и вина — свидетельствует о том, что литературная позиция Ломоносова, при всей своей полемической противопоставленности легкой поэзии, включает в себя диалогический элемент, предполагающий наличие собеседника и активное воспринимающее сознание, что также является результатом влияния ораторских жанров на раннюю русскую литературу. В первой паре стихотворений речь идет о темах поэтического творчества: высокой героике и лирике частной человеческой жизни, а также о поэтической индивидуальности и природе таланта, которой сам поэт не в силах воспротивиться. Лирический сюжет обоих стихотворений раскрывает невозможность для поэта противоречить складу своего дарования в обратном соотношении: если Анакреон хотел бы воспеть героев, но не может преодолеть своей индивидуальности, то Ломоносов так же неспособен замкнуться в сфере интимной частной лирики. Анакреон Я гусли со струнами Вчера переменил И славными делами Алкида возносил; Да гусли поневоле Любовь мне петь велят, О вас, герои, боле, Прощайте, не хотят. Ломоносов Я бегать стал перстами По тоненьким струнам И сладкими словами Последовать стопам. Мне струны поневоле Звучат геройский шум. Не возмущайте боле, Любовны мысли, ум (269—270). Вторая пара стихотворений посвящена проблеме соответствия поэтической концепции творчества и ее реализации в жизни поэта. Жить как пишешь и писать как живешь — это для Ломоносова высший критерий поэтического достоинства, и жизнь гедониста Анакреона, строго соответствующая гедонистическим интонациям его поэзии, заставляет его русского оппонента признать греческого поэта «великим философом». Однако в финале ломоносовского ответа не случайно возникает образ стоика Сенеки — хоть «Он правила сложил // Не в силу человеку», тем не менее, его суровое самоограничение явно противопоставлено житейской легкости Анакреона. Третья пара стихотворений поднимает проблему жизненной позиции поэта. И здесь Ломоносов решает ее в диалогическом ключе: жизни Анакреона, замкнувшегося в кругу частных бытовых удовольствий, и его смерти — по легенде, Анакреон умер, подавившись виноградной косточкой, — противопоставлен образ суровой героической римской древности — образ республиканца Катона, который смысл жизни видел в служении Римской республике и кончил самоубийством, не желая пережить эту республику: Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок. Катон старался ввесть в республику порядок, <...> Ты жизнь употреблял как временну утеху, Он жизнь пренебрегал к республики успеху; Зерном твой отнял дух приятный виноград, Ножом он сам себе был смертный сопостат (272). Последняя пара стихотворений рисует образ Музы, аллегорическое воплощение поэтического вдохновения. Черты Музы Анакреона индивидуальны, конкретны и неотличимы от земного облика его возлюбленной. Муза Ломоносова эпична и монументальна: в облике величественной богини Ломоносов стремится создать аллегорический образ России: Анакреон Мастер, в живопистве первой, Первой в Родской стороне, Мастер, научен Минервой, Напиши любезну мне. Напиши ей кудри чорны, Без искусных рук уборны, С благовонием духов, Буде способ есть таков. Ломоносов О мастер в живопистве первой, Ты первой в нашей стороне Достоин быть рожден Минервой, Изобрази Россию мне. Изобрази ей возраст зрелой И вид в довольствии веселой, Отрады ясность по челу И вознесенную главу (272—273). Таким образом, через весь диалог, составленный из зеркальных пар стихотворений, проведена четко выраженная оппозиция: искусству камерному, индивидуальному, тяготеющему к материальному быту и бытовым радостям, противопоставлено искусство общественное и гражданственное, тяготеющее к высоким идеальным сферам жизни мысли и духа. Эта общая идея «Разговора с Анакреоном» реализована Ломоносовым на всех уровнях поэтики не только как художественный образ и поэтическая проблема, но и как содержательная художественная форма. |