камерон краткая история. 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн

• Название: 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн
• Анкор: камерон краткая история.doc
• Дата: 24.04.2017
• Размер: 12.31 Mb.
• Имя файла: камерон краткая история.doc
• Тип: Документы; #4628
• страница: 13 из 44

Глава 6

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ И ИМПЕРИАЛИЗМ

162 Экономическая политика национальных государств в период второй экспансии Европы имела двойную цель: создание экономи­ческой мощи для укрепления государства и использование силы государства для обеспечения экономического роста и обогащения нации. Говоря словами сэра Джосайи Чайлда, британского купца и политика конца XVII в., «экономическая выгода и государст­венная мощь должны рассматриваться вместе». Однако, прежде всего, государства искали источники доходов, и часто потребность в доходах толкала их к проведению политики, оказывавшей нега­тивное влияние на производительную деятельность.

В преследовании своих целей субъектам, формулировавшим государственную политику, приходилось учитывать также устрем­ления своих подданных и государств-соперников. В эпоху Сре­дневековья городские правительства и другие местные органы уп­равления имели широкие полномочия в сфере экономического контроля и регулирования. Они взимали пошлины с товаров, вво­зимых и вывозимых с соответствующих территорий. Местные гильдии купцов и ремесленные цехи фиксировали уровни заработ­ной платы и цен, а также регулировали условия труда. Политика экономического национализма представляла собой перенос этих функций с местного на общенациональный уровень, посредством которого центральное правительство пыталось унифицировать го­сударство как в экономическом, так и в политическом отношении. Одновременно с попытками объединить своих подданных эко­номически и политически правители стран Европы активно конку­рировали друг с другом в расширении территории и контроля за заокеанскими владениями и торговлей. Это было обусловлено же­ланием сделать свои государства более самообеспеченными на слу­чай войны, но сама попытка расширения территории и торговли за счет других часто приводила к войнам. Таким образом, эконо­мический национализм углублял антагонизм, порожденный рели­гиозными различиями и династической враждой.
Меркантилизм: неправильное употребление термина

162 Адам Смит, шотландский философ эпохи Просвещения и осно­ватель современной экономической науки, характеризовал эконо-163-мическую политику своего времени (и более ранних столетий) под единой рубрикой — система меркантилизма.

163 С его точки зре­ния, эта политика была ошибочной, поскольку она ограничивала «естественную свободу» людей и приводила к тому, что современ­ные экономисты называют неоптимальным распределением ресур­сов. Обличая эту политику как нерациональную и несправедли­вую, он пытался систематизировать свойственные ей меры (отсю­да и термин — «система меркантилизма»), отчасти для того, чтобы подчеркнуть ее абсурдность. Основываясь преимуществен­но на английских примерах, он заявлял, что эта политика была придумана купцами и навязана правителям и государственным де­ятелям, которые не разбирались в экономике. По утверждению Смита, сторонники системы меркантилизма рассуждали следую­щим образом: точно так же, как купцы обогащаются за счет пре­вышения доходов над расходами, народы могут обогатиться за счет того, что будут продавать иностранцам больше товаров, чем покупать у них, получая разницу, или сальдо торгового баланса, в золоте или серебре. Вследствие этого, по Смиту, они поощряли политику, стимулирующую экспорт и ограничивающую импорт (и то, и другое было благоприятно для их собственных частных ин­тересов) для обеспечения «благоприятного торгового баланса» страны в целом.

163 Более ста лет после того, как Смит в 1776 г. опубликовал свое «Исследование о природе и причинах богатства народов», термин «система меркантилизма» имел уничижительный оттенок. Однако в конце XIX в. ряд немецких историков и экономистов, в особен­ности Густав фон Шмоллер, радикально пересмотрели это поня­тие. Для них, националистов и патриотов, живших в период объ­единения Германии под гегемонией Пруссии, «меркантилизм» был, прежде всего, политикой государственного строительства, проводимой мудрыми правителями, образцом которых был Фрид­рих Великий. Говоря словами Шмоллера, меркантилизм «по своей сути — не что иное, как политика государственного стро­ительства, причем не в узком смысле, а в смысле одновременного создания и государства, и национальной экономики»¹.

¹ Schmoller G. von. The Mercantile System and Its Historical Signifi­cance. New York; London, 1896. P. 69.

163 Впоследствии ученые предпринимали попытки гармонизиро­вать и рационализировать эти две антагонистические идеи. В ре­зультате в учебниках можно найти такие определения мерканти­лизма, как «теория» или «система» экономической политики, ха­рактерная для раннего этапа развития современной Европы, или «широкий комплекс идей и практических мер, преобладавший в странах Западной Европы и их колониях примерно с 1500 до 1800 г.»2.

² Whittaker E. Schools and Streams of Economic Thought. Chicago,

163 С учетом этих широко распространенных ошибочных

164 концепций и чрезмерных упрощений не будет лишним подчерк­нуть тот факт, что в основе экономической политики едва ли ле­жала какая-либо «система», помимо стремления вечно испытывав­ших недостаток финансовых средств правительств максимизиро­вать свои доходы, а теоретические основания экономической по­литики были крайне туманны, если вообще существовали. В любом случае, какой-либо консенсус по вопросам теории или по­литики отсутствовал.

Разумеется, существовали некоторые общие темы или элемен­ты экономической политики, что было связано со схожестью по­требностей правителей и правящих классов, а также обстоя­тельств, в которых они находились. Об этом будет сказано далее в данной главе. Но по меньшей мере так же велики были и раз­личия, особенно те из них, которые были обусловлены различия­ми в составе правящих классов. Здесь мы кратко затронем этот вопрос, к которому еще вернемся в дальнейшем.

Несмотря на общие черты, каждая страна имела свою собст­венную экономическую политику, отличную от политики других стран. На нее накладывали отпечаток особенности местных и на­циональных традиций, географических условий и, что более важно, характера самого государства. Защитники экономического национализма заявляли, что целью политики было достижение интересов государства. Но что такое государство? Его характер варьировал от абсолютной монархии Людовика XIV и большинст­ва других континентальных держав до бюргерских республик Голландии, Швейцарии и Ганзейских городов. Ни в одной из этих стран население в целом или хотя бы его большинство не участво­вало в процессе управления. Поскольку национализм ранних на­циональных государств имел классовую, а не массовую основу, ключ к национальным различиям в экономической политике сле­дует искать в различиях состава и интересов правящих классов.

Во Франции и других абсолютистских монархиях воля сувере­на была законом. Хотя немногие из абсолютных монархов разби­рались в экономических вопросах и отдавали себе отчет в их важ­ности, они привыкли, что их приказам подчиняются. Повседнев­ные административные дела велись министрами и нижестоящими чиновниками, чьи познания в области экономики едва ли превос­ходили познания их сюзеренов, ценности и взгляды которых они проводили в жизнь. Детальные правила регулирования, разрабо­танные для управления промышленностью и торговлей, увеличи­вали издержки и затрудняли ведение бизнеса, а значит, провоци­ровали уклонение от государственных предписаний. По принци­пиально важным вопросам абсолютные монархи часто приносили в жертву своему невежеству и безразличию не только экономичес­кое благосостояние своих подданных, но и экономический базис своей собственной власти. Так произошло в Испании, где, несмот­ря на наличие огромной колониальной империи, правительство постоянно тратило больше, чем получало доходов, ограничивало

164

165 деятельность купцов и постепенно утратило свою экономическую ^Де военную мощь. Даже Франция при Людовике XIV, будучи самым населенным и сильным государством в Европе, с трудом поавлялась с финансированием завоевательных войн и королев­ского двора. Когда Людовик XIV умер, Франция находилась на грани банкротства.

Объединенные Провинции, управлявшиеся купцами и в инте­ресах купцов, которые контролировали и главные города, прово­дили более компетентную политику. Живя преимущественно тор­говлей, они не могли себе позволить проводить протекционист­скую политику, которой придерживались их более крупные сосе­ди. Они установили у себя режим свободной торговли, приветст­вуя в своих портах и на своих рынках купцов всех национальнос­тей. С другой стороны, в Голландской империи монополия гол­ландских купцов была абсолютной.

Англия лежала где-то ближе к центру спектра. Земельная аристократия имела тесные контакты с богатыми купеческими фа­милиями, а также с адвокатами и служащими, связанными с тор­говлей, а крупные купцы на протяжении долгого времени играли видную роль в правительстве и в политике. После революции 1688 — 1689 гг. их представители в парламенте получили решаю­щую власть в государстве. Выработанные ими законы и норматив­ные акты, касавшиеся экономики, отражая баланс политических сил, благоприятствовали земельным и сельскохозяйственным ин­тересам страны и в то же время стимулировали развитие нацио­нальной промышленности, мореходства и торговли.
Общие элементы

165 В Средние века большинство феодалов, особенно суверенов, имели «военные сундуки» (war chests), что дословно означало следующее: большие металлические сундуки, в которых они соби­рали монеты и слитки драгоценных металлов для финансирования как ожидаемых, так и непредвиденных войн. К XVI в. методы уп­равления финансами несколько усложнились, но озабоченность накоплением больших запасов золота и серебра сохранялась. Эта озабоченность лежала в основе грубой формы экономической по­литики, известной как «буллионизм»¹, которая предусматривала накопление в стране как можно большего количества золота и се­ребра и законодательный запрет их экспорта под угрозой смерт­ной казни для нарушителей. Неудачные попытки Испании удер­жать в стране сокровища, притекавшие из Нового Света, были

¹ От английского bullion — «слиток драгоценных металлов». — Прим. науч. ред.

165

наиболее выразительным примером такой политики, но схожее за­конодательство имели большинство государств.

Ввиду того, что лишь немногие европейские страны имели рудники, где добывалось золото и серебро (а те рудники, которые имелись на континенте — преимущественно в Центральной Евро­пе, — были заброшены в результате наплыва золота и серебра из испанских колоний в середине XVI в.), главной целью исследова­ний и колонизации было установление контроля над заморскими территориями, на которых такие рудники имелись. Примером для подражания была опять же Испания. Однако колонии Франции, Англии и Голландии давали мало золота и серебра, так что для этих стран единственным способом накопления запасов драгоцен­ных металлов (помимо завоеваний и пиратства, к которым они также прибегали) была торговля.

Именно в связи с этим, как указывал Адам Смит, купцы ока­зались способны влиять на принятие государственных решений, и именно они изобрели теорию благоприятного торгового баланса. Согласно этой теории, в идеале страна должна только продавать товары за границу и ничего не покупать у иностранцев. Однако на практике этот идеал был недостижим, в связи с чем возникает вопрос: что следует экспортировать, а что импортировать? Из-за частых неурожаев и периодических случаев голода правительства стремились к накоплению больших запасов зерна и других про­дуктов питания и обычно запрещали их экспорт. В то же время они стимулировали промышленное производство — не только для того, чтобы иметь товары для продажи за границу, но также и для повышения степени самоообеспечения страны за счет расши­рения ассортимента внутреннего производства.

Для стимулирования национального производства импорт за­рубежных товаров был запрещен либо обложен высокими протек­ционистскими пошлинами, которые являлись и источником госу­дарственных доходов. Внутреннее производство стимулировалось также предоставлением монопольных прав и субсидий. Если сырье было недоступно внутри страны, его импорт освобождался от ввозных пошлин, вопреки общей политике ограничения импор­та. Законы, регулирующие потребление, были ориентированы на сокращение потребления иностранных товаров и поощрение по­требления товаров местного производства.

Наличие большого торгового флота рассматривалось в качест­ве важного преимущества, поскольку он позволял (по крайней мере в теории) получать от иностранцев деньги за предоставление им услуг морских перевозок, а также стимулировал экспорт, обеспе­чивая возможности дешевой транспортировки товаров. Более того, поскольку главным отличием купеческого судна от военного ко­рабля было количество пушек, то большой торговый флот можно было в случае войны превратить в военный. Большинство стран имело «законы о мореплавании», цель которых заключалась в со­кращении объема перевозок импортных и экспортных грузов ино-

166

странными судами, а также в обеспечении других условий, благо­приятных для развития торгового мореплавания. Кроме того, пра­вительства стимулировали развитие рыболовства как отрасли, обеспечивающей подготовку моряков, предъявляющей спрос на продукцию судостроения, а также способствующей самообеспече­нию нации продуктами питания и расширению экспортного потен­циала. Примером тому был расширявшийся сельдяной промысел голландцев. В основе аргументов о расширении торгового судо­ходства лежало представление о том, что объем международной торговли является неизменным. В соответствии с данными Коль­бера, первого министра Людовика XIV, всю европейскую торгов­лю обслуживали 20 тыс. судов, более трех четвертей которых принадлежали голландцам. Кольбер считал, что Франция может увеличить свою долю только путем уменьшения доли голландцев, и эту цель он был готов достичь путем войны.

Теоретики всех наций подчеркивали роль колониальных вла­дений как важного элемента национального богатства и мощи. Даже если колонии не имели золотых или серебряных рудников, они могли поставлять товары, не производящиеся в метрополии, которые можно было использовать внутри страны или продавать за границу: например, специи из Ост-Индии, сахар и ром из Бра­зилии и Вест-Индии, табак из Вирджинии.

Таковы были некоторые идеи, касающиеся экономической по­литики, которые были характерны для XVI —XVII вв. Обычно они не формулировались в столь простой и ясной форме, им редко следовали на практике, и уж тем более они не являлись какой-то «теорией» или «системой», которая направляла действия правителей. В реальной практике законодательство и другие меры правительства в экономической сфере представляли собой серию решений, обычно не имевших разумного экономического объясне­ния и часто приводивших к непредвиденным результатам, как будет показано в следующем разделе главы.
Испания и испанская Америка

В XVI в. Испания была объектом зависти для коронованных особ Европы. В результате серии династических браков предста­вителей династии Габсбургов король Карл I (1516 — 1556 гг.) унаследовал не только Испанское королевство (на самом деле это были два королевства — Арагон и Кастилия), но и владения Габсбургов в Центральной Европе, Нидерланды и Франш-Конте. Кроме того, королевство Арагон владело Сардинией, Сицилией и всей Италией к югу от Рима, а Кастилия — вновь открытыми и еще не до конца покоренными землями в Америке. В 1519 г. Карл I Испанский стал императором Священной Римской импе­рии под именем Карла V.

167

Казалось, что эта империя не только грандиозна по своим мас­штабам, но и покоится на твердом экономическом базисе. Хотя по уровню развития сельского хозяйства Испания не претендовала на статус европейского лидера, она унаследовала созданную морис-ками систему садоводства в Валенсии и Андалузии, а шерсть ее мериносовых овец была известна по всей Европе. Она также имела ряд процветающих отраслей промышленности, особенно текстильное и железоделательное производства. Испанские Ни­дерланды были известны своим сельским хозяйством, наиболее развитым в Европе, а также некоторыми наиболее передовыми от­раслями промышленности. Владения Габсбургов в Центральной Европе обладали, помимо сельскохозяйственных ресурсов, важ­ными полезными ископаемыми, включая железо, медь, олово и серебро. Что наиболее важно, с 1530-х гг. в Испанию в больших количествах начали поступать золото и серебро из Нового Света, поставки которых постоянно росли, достигнув своего пика в пос­ледние десятилетия века, после чего их поток стал постепенно убывать в XVII в.

Несмотря на столь благоприятные условия, испанская эконо­мика оказалась неспособна к развитию. Фактически, начиная при­мерно с середины столетия, она стагнировала, за что испанцам пришлось заплатить снижением уровня жизни, участившимися пе­риодами голода и эпидемий, и в конечном итоге сокращением на­селения в XVII в. Хотя для объяснения «упадка Испании» приво­дилось множество различных аргументов, главная ответственность лежит на непомерных амбициях ее монархов и на близорукости их экономической политики.

Карл V считал своей миссией объединение христианской Евро­пы (рис. 6.1). В связи с этим он воевал с турками в Средиземно­морье и в Венгрии, боролся с восстаниями протестантских князей в Германии, враждовал с французскими королями из династии Валуа, которые предъявляли территориальные претензии в Ита­лии и Нидерландах и чувствовали угрозу со стороны окружавших их габсбургских владений. Оказавшись неспособным вести успеш­ную борьбу на всех этих фронтах, Карл отрекся от испанского престола в 1556 г., будучи уже уставшим и морально разбитым человеком. Он надеялся передать все свои владения сыну Филиппу, но после смерти Карла в 1558 г. его брат Фердинанд установил свой контроль над габсбургскими землями в Центральной Европе и полу­чил титул императора Священной Римской империи. Филипп II Ис­панский (1556—1598 гг.) продолжил большинство военных пред­приятий своего отца и даже добавил Англию к списку врагов Ис­пании, что привело к катастрофическим последствиям, когда по­сланная им на покорение Англии Непобедимая армада была наго­лову разбита в 1588 г. Не проходило и года, чтобы испанские войска не вели военные действия в какой-нибудь части Европы, не говоря уже о завоевании Америки и управлении ею. Кроме того, испанские монархи демонстрировали склонность к монумен­тальной архитектуре и расточительным придворным церемониям.

168



169 Рис. 6.1. Империя Карла V.

169 Для финансирования своих войн и расходов двора Карл Vи Филипп II полагались, в первую очередь, на налоги. Несмотря на свою сравнительную бедность, испанцы в XVI в. несли самое тя­желое налоговое бремя в Европе. Более того, распределение нало­гов было крайне неравномерным. Уже в конце XV в. 97% испан­ских земель принадлежали 2 — 3% семей и церкви, причем нера­венство в распределении земельной собственности продолжало на­растать в течение XVI в. Крупные землевладельцы, из которых почти все имели «благородное» происхождение (гранды, титуле, идальго и кабальеро), не говоря уже о самой королевской семье, были освобождены от уплаты прямых налогов, тяжесть которых падала преимущественно на тех, кто был в наименьшей степени способен их платить — ремесленников, торговцев и особенно крестьян.

Корона приобрела неожиданный источник доходов с открыти­ем золота и серебра в Америке. До 1530 г. их поступления едва

169

ли были значительны, но затем они стали устойчиво расти с при­мерно 1 млн дукатов в год в 1540-х гг. до более 8 млн в 1590 г. (эти цифры относятся только к легальному импорту, подлежавше­му налогообложению; нелегальный мог составлять примерно столько же). Как уже отмечалось, доля правительства составляла около 40% легального импорта. Но даже при этом в последние годы правления Филиппа доходы из этого источника составляли не более 20 — 25% совокупных доходов казны.

Усугублял положение тот факт, что доходы правительства редко были достаточными для финансирования его огромных рас­ходов. Это заставляло монархов прибегать к третьему источнику финансирования — займам. (Они имели и другие источники, такие как продажа дворянских титулов богатым купцам, но при этом постоянные источники дохода приносились в жертву едино­временным поступлениям.) Займы не были новинкой для испан­ских или других монархов. Например, Фердинанд и Изабелла де­лали займы для финансирования своей успешной войны с Грана­дой. Согласно популярной легенде, Изабелла заложила свои дра­гоценности, чтобы профинансировать путешествие Колумба. Но при Карле V и Филиппе II дефицитное финансирование расходов стало регулярной практикой. Карл еще в начале своего правления занял большие суммы у Фуггеров и других немецких и итальян­ских банкиров, чтобы купить голоса электоров для своего избра­ния императором. Проценты по этим и другим его долгам посто­янно росли. Кредиторы, в круг которых вошли не только немец­кие и итальянские, но и фламандские и испанские банкиры, и даже некоторые состоятельные купцы и дворяне, получали кон­тракты, по которым в качестве обеспечения займов выступали те или иные налоговые статьи или доли в очередном грузе серебра из Америки. Уже в 1544 г. две трети регулярных ежегодных до­ходов направлялись на уплату долгов, а в 1552 г. правительство приостановило выплату процентов по всем долгам. В 1557 г. дол­говое бремя стало настолько тяжелым, что правительство отказа­лось от значительной части своих долгов, — событие, которое часто называют «национальным банкротством». Но правительст­ва, в отличие от фирм частного сектора, не ликвидируются, когда терпят банкротство. Напротив, их краткосрочные долги преобра­зуются в долгосрочные обязательства, сумма основного долга и накопленных процентных обязательств сокращается, и цикл начи­нается сначала, но всегда при более жестких условиях предостав­ления займов. Восемь раз (в 1557, 1575, 1596, 1607, 1627, 1647, 1653 и 1680 гг.) испанские Габсбурги объявляли королевское бан­кротство. Каждое из них заканчивалось финансовой паникой, банкротствами и ликвидацией многих банкирских домов и других инвесторов, а также нарушением обычных коммерческих и финан­совых связей.

Неумелое управление финансами было не единственным фак­тором государственной политики, оказывавшим негативное влия-

170

ние на экономику, хотя многие случаи государственного вмеша-ельства были обусловлены фискальными потребностями. В поедыдушей главе нами упоминалось королевское покровительст­во Месте, гильдии овцеводов. Это покровительство достигло выс­шей точки в 1501 г., когда вышел указ, согласно которому для выпаса овец навсегда закреплялись все земли, где он когда-либо производился, независимо от желания владельцев этих земель. Таким образом, правительство принесло в жертву интересы земле­дельцев — и в конечном итоге потребителей — ради роста нало­говых поступлений от привилегированных овцеводов.

Сходный характер носило создание в 1494 г. Фердинандом и Изабеллой купеческой гильдии Consuladoв Бургосе и предостав­ление ей монополии на экспорт сырой шерсти. Бургос, хотя и был процветающим рыночным городом, находился более чем в ста милях от ближайшего порта. Шерсть со всей Испании, предназна­чавшаяся на экспорт, сначала привозилась в Бургос, а затем на мулах доставлялась в Бильбао для отправки в Северную Европу. Таким образом, купцы Бургоса приобрели коллективную монопо­лию на самый ценный экспортный товар Испании за счет как местных производителей, так и северных потребителей. ConsuladoБургоса послужило моделью для CasadeContratacidn, учрежден­ной в Севилье менее чем через десять лет для контроля над тор­говлей с Америкой. На протяжении всего периода своего правле­ния Фердинанд и Изабелла способствовали расширению власти гильдий (т.е. фактически монополий) в целях повышения налого­вых поступлений. Их наследники, не менее стесненные в средст­вах, ничего не сделали, чтобы сократить этот контроль.

Отсутствие какой-либо систематической долгосрочной эконо­мической политики ярко иллюстрируется историей двух наиболее важных отраслей испанской экономики — выращивания хлебных злаков и производства тканей. Выращивание зерна, хотя и тормо­зившееся привилегиями, предоставленными Месте, процветало в течение первой трети XVI в. благодаря росту численности населе­ния и некоторому повышению цен после первой волны притока американского серебра. Когда рост цен ускорился, правительство в 1539 г. в ответ на жалобы потребителей установило «потолок» цен на хлеб. Поскольку издержки земледельческого производства продолжали расти вследствие инфляции, это привело к переори­ентации пахотных земель на другие цели использования и лишь усилило дефицит зерна. Чтобы бороться с ним, правительство разрешило беспошлинный ввоз иностранного зерна (при том, что раньше зерновой импорт был запрещен или облагался высокими пошлинами). Но это еще больше подорвало стимулы к производ­ству зерна. Обработка многих земель была прекращена, и Испа­ния стала регулярным импортером зерна.

Ситуация в текстильной отрасли была во многом схожей. В начале XVI в. Испания вывозила как готовые ткани, так и сырую шерсть. Расширение внутреннего спроса и особенно спрос со сто-

171

роны американских колоний повысили как издержки, так и цены. Предложение не успевало за растущим спросом. В 1548 г. был разрешен беспошлинный импорт иностранных тканей, а в 1552 г. был запрещен экспорт испанских тканей (за исключением экспор­та в колонии). Непосредственным результатом этих мер была жестокая депрессия в текстильной промышленности. Запрет на экспорт был отменен в 1555 г., но к этому времени потеря ино­странных рынков и инфляционный рост издержек лишили Испа­нию конкурентных преимуществ. Испания оставалась нетто-им-портером тканей вплоть до XIX в.

Можно предположить, что, если бы Карл V проводил по-на­стоящему просвещенную экономическую политику, он мог бы обеспечить длительное процветание своей обширной империи, со­здав в ней зону свободной торговли или нечто вроде таможенного союза. Однако нет свидетельств того, что такие мысли когда-либо приходили ему на ум. Прежде всего, каждый регион или королев­ство в рамках империи придерживались своих собственных тради­ций и привилегий и, вероятно, стали бы сопротивляться таким новшествам. Более важно то, что монарх был слишком зависим от таможенных поступлений, чтобы отменить внутренние тарифы и пошлины в торговле между различными частями империи. Даже после заключения союза кастильской и арагонской корон гражда­не каждого королевства рассматривались другим как иностранцы. Каждое из этих королевств имело собственные таможенные барье­ры и даже свою собственную денежную систему. Другие владения Габсбургов находились не в лучшем положении. Купцы и пред­приниматели из Нидерландов были обязаны существенным про­никновением на испанские рынки скорее более высокой конкурен­тоспособности, чем каким-либо особым привилегиям.

Даже своей религиозной политикой испанские монархи умуд­рялись подрывать благосостояние подданных и ослаблять эконо­мический базис собственной власти. В начале своего правления Фердинанд и Изабелла получили разрешение от папы учредить Священную канцелярию (отделение знаменитой инквизиции), над которой они осуществляли прямой королевский контроль. Перво­начально целью испанской инквизиции была борьба с converses — евреями, которые фактически или лишь номинально обратились в католицизм, хотя официально к лицам, исповедующим иудаизм, отношение тогда было достаточно толерантным. Многие иудеи и обращенные евреи принадлежали к числу самых богатых и обра­зованных подданных короны; среди них было много купцов, фи­нансистов, врачей, квалифицированных ремесленников и других преуспевающих людей. Некоторые богатые обращенные евреи по­роднились с дворянскими фамилиями; даже среди предков короля Фердинанда были евреи. Атмосфера страха, созданная действия­ми инквизиции, побудила многих иудеев и обращенных евреев по­кинуть страну, что лишало ее не только всего их богатства, но и их талантов. В 1492 г., вскоре после успешного завоевания Грана-

172

лы католические короли объявили, что евреи должны либо обра­титься в католицизм, либо покинуть страну. Оценки количества уехавших колеблются от 120 тыс. до 150 тыс. человек, но разру­шительное действие на экономику, если оценивать его в пропор­циональном отношении, было даже еще большим, чем доля эми­грантов в совокупном населении.

Монархи проводили схожую политику и в отношении другого религиозного меньшинства, мусульман-мавров. После завоевания королевства Гранада католические короли объявили политику ре­лигиозной терпимости по отношению к мусульманам (в противо­положность почти одновременному гонению на евреев), но не про­шло и 10 лет, как мавры также стали подвергаться преследовани­ям. В 1502 г. было объявлено, что мусульмане должны или перей­ти в христианство, или покинуть страну. Так как большинство му­сульман были бедными сельскохозяйственными работниками, они не имели средств для эмиграции и номинально стали христианами (эа категория населения получила название морисков). Более ста лет они оставались в стране, правительство которой едва их тер­пело, и многие оставались верными своей первой религии. Они играли значительную роль в сельском хозяйстве, особенно в пло­дородных районах Валенсии и Андалузии. В 1609 г. испанское правительство, стремясь отвлечь внимание от военных поражений, издало распоряжение об изгнании морисков. Депортированы были не все, однако большинство из них уехало; тем самым правительство лишилось еще одного крайне необходимого экономического ресур­са.

Испанская политика в отношении американских колоний была такой же близорукой и Контрпродуктивной, как и внутренняя по­литика. Как только стали осознаваться сущность и масштабы от­крытий в Новом Свете, правительство стало проводить политику монополии и строгого контроля. В 1501 г. иностранцам (включая каталонцев и арагонцев) было запрещено селиться или торговать в колониях. В 1503 г. в Севилье была создана CasadeContra-tacion, получившая монополию на колониальную торговлю. Как уже говорилось, все торговые суда должны были плыть с воору­женным конвоем. Этот конвой был очень дорогим и неэффектив­ным, хотя и выполнял свою главную задачу — охрану перевозок драгоценных металлов. Первый захват флота, перевозившего дра­гоценные металлы, случился лишь в 1628 г. Это сделали голланд­цы; англичанам удалось сделать то же самое в 1656 и 1657 гг., и каждый раз это провоцировало в Испании сокрушительный фи­нансовый кризис.

Политика монополий и ограничений оказалась настолько не­эффективной, что правительству скоро пришлось отступить. В 1524 г. оно разрешило иностранным купцам торговать с Амери­кой, но не селиться там. Это привело к такому обогащению ита­льянских и немецких купцов, что в 1538 г. правительство отказа­лось от этой политики и восстановило монополию кастильцев. Од­нако многие из кастильских фирм, которые участвовали в торгов-

173

ле через CasadeContratacidn, являлись на самом деле только ширмой для иностранных, особенно генуэзских, финансистов. С 1529 г. по 1573 г. кораблям из десяти других городов Кастилии также разрешили торговать с Америкой, однако они должны были регистрировать свой груз в Севилье и выгружать обратный груз там же. Из-за высоких издержек это разрешение имело незначи­тельные последствия. Напротив, политика монополий и ограниче­ний приводила к попыткам обойти правительственные установле­ния и к контрабанде, как со стороны испанских судовладельцев, так и со стороны судовладельцев из других стран. В 1680 г. в ре­зультате заиления реки Гвадалквивир, сделавшего невозможным подход морских судов к Севилье, монополия на американскую торговлю перешла к Кадису. Однако к этому времени объемы по­ставок драгоценных металлов были уже очень ограниченными: славные дни отошли в прошлое.

Политика внутри империи была не более просвещенной. Тор­говля между колониями не поощрялась, хотя и имела место, осо­бенно между Мексикой и Перу. Культивирование винограда и оливок было официально запрещено с целью поддержки произво­дителей и экспортеров в самой Испании. Хотя развитие некото­рых отраслей промышленности было разрешено — например, производство шелка в Новой Испании (Мексика), — главное на­правление политики заключалось в сохранении колониальных рынков для промышленных товаров метрополии. Однако в связи с тем, что сама испанская промышленность находилась в состоя­нии более или менее непрерывного упадка, реальным результатом этих мер стало стимулирование спроса на продукцию европейских конкурентов Испании.

Абсурдность испанской колониальной экономической политики подчеркивается ее отношением к единственному тихоокеанскому владению Испании, Филиппинским островам. Хотя они и находи­лись в пределах португальской части мира после его раздела Папой римским, Филиппины стали испанским владением благода­ря плаванию Магеллана. Филиппинцы и другие жители Азии осу­ществляли торговлю между собой и с соседними азиатскими стра­нами, включая Китай. Однако единственный разрешенный испан­скими властями канал торговли с Европой был не прямой, а про­ходил через Мексику и саму Испанию. Каждый год только один (если не считать кораблей-контрабандистов) корабль, знаменитый Манильский галеон, выходил из Акапулько, нагруженный пре­имущественно серебром из Перу и Мексики, предназначавшимся для Китая и других азиатских стран. Плавание занимало два года. Корабль зимовал в Маниле, где он загружался специями, китайским шелком, фарфором и другими предметами роскоши с Востока. Товары, не распроданные на мексиканских и перуанских рынках, отвозились по суше в Веракрус, где они погружались на корабли для отправки в Испанию. Неудивительно, что только очень немногие товары могли быть объектами подобной торговли ввиду ее высоких издержек.

174