камерон краткая история. 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн

• Название: 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн
• Анкор: камерон краткая история.doc
• Дата: 24.04.2017
• Размер: 12.31 Mb.
• Имя файла: камерон краткая история.doc
• Тип: Документы; #4628
• страница: 15 из 44

часть населения, чем где-либо в других странах, было самым про­дуктивным в Европе и специализировалось на дорогостоящей про­дукции, такой как масло, сыр и технические культуры. Нидерлан­ды испытывали недостаток природных ресурсов, таких как уголь и руды, но они ввозили сырье и полуфабрикаты, в частности гру­бую шерстяную ткань из Англии, и вывозили уже готовые това­ры. Судостроение, развитое до высокой степени технического со­вершенства, зависело от поставок корабельного леса из Балтий­ского региона. Однако построенные в Голландии суда пополняли не только голландский рыболовный, торговый и военный флот, но и флот других стран. Схожим образом производство парусины и канатов потребляло импортный лен и пеньку.

Северные Нидерланды, особенно Голландия и Зеландия, в значительной мере выиграли от иммиграции из других частей Ев­ропы. Непосредственно после Голландской революции в северные города двинулось огромное количество фламандцев, брабантцев и валлонцев, большая часть которых были купцами и квалифициро­ванными ремесленниками. Легкость, с которой Амстердам достиг статуса главного транзитного порта Европы, была отчасти резуль­татом прихода туда купцов и финансистов из разгромленного ис­панцами Антверпена, которые принесли и свои торговые ноу-хау, и свои ликвидные капиталы. В последующие годы в Нидерланды продолжался приток финансового и человеческого капитала рели­гиозных беженцев из южных Нидерландов, евреев из Испании и Португалии, а после 1685 г. — гугенотов из Франции. Эти потоки иммигрантов символизировали политику религиозной терпимости в Нидерландах, уникальную для того времени, и, в свою очередь, сами вносили вклад в нее. Хотя кальвинистские фанатики порой пытались навязать новую религиозную ортодоксию, купеческая олигархия успешно поддерживала религиозную и экономическую свободу как для католиков и евреев, так и для протестантов.

Голландцев по-настоящему волновал вопрос о поддержании свободы, особенно свободы морей. Как маленькая морская нация, окруженная гораздо более населенными и могущественными сосе­дями, Нидерланды сопротивлялись попыткам Испании контроли­ровать западную Атлантику и Тихий океан, стремлению Португа­лии контролировать южную Атлантику и Индийский океан и же­ланию Великобритании осуществлять контроль над «Британскими морями» (включая Ла-Манш). Голландский юрист Гуго Греции написал свой знаменитый трактат «О свободном море», ставший одной из основ международного права, как справочный материал Для переговоров, приведших к заключению перемирия с Испанией в 1609 г. В ходе почти непрерывных войн XVII в. Голландия на­стаивала на своем праве как нейтрального государства осущест­влять поставки товаров всем воюющим сторонам, и была готова сама вести войну для защиты этого права. (При этом отдельные голландские купцы не брезговали торговать с врагом, и прави­тельство молчаливо соглашалось с такой практикой.)

191

Приверженность Голландии принципам свободы в сфере тор­говой и промышленной политики была несколько более сомни­тельной. Вообще говоря, самоуправляемые города следовали фритредерской политике. С экспорта и импорта сырья и полуфаб­рикатов, ввозимых для переработки и реэкспорта, не взималось никаких пошлин. Тарифы и налоги на потребительские товары взимались для получения дохода, а не для защиты внутреннего производства. Торговля драгоценными металлами была совершен­но свободной, что являлось полной противоположностью полити­ке других стран. Амстердам со его банком, биржей и положитель­ным платежным балансом быстро стал мировым центром торговли золотом и серебром. По имеющимся оценкам, даже в период гол­ландской войны за независимость Амстердам поглощал от одной четверти до половины ежегодных поступлений серебра из испан­ских колоний.

Свобода промышленной деятельности была также правилом. Хотя ремесленные цехи существовали, они не были такими много­численными и такими сильными, как в других странах. Большин­ство ключевых отраслей промышленности не были затронуты це­ховой системой. Более жесткими были регулирующие меры, пре­пятствующие росту промышленности в прилегающих к городам сельских районах. Главным исключением из правила свободы промышленной деятельности и торговли была контролируемая го­сударством «Рыболовная коллегия», которая регулировала вылов сельди. Корабли только пяти городов могли участвовать в «Боль­шой путине» (в противоположность местному вылову сельди для внутреннего потребления). Коллегия выдавала лицензии кораб­лям для контроля за объемом вылова, а также осуществляла жесткий надзор за качеством для поддержания высокой репута­ции голландской сельди. Эта ограничительная политика имела благоприятные последствия на протяжении всего периода, когда голландцы сохраняли почти полную монополию на европейском рынке, но по мере того как другие страны постепенно освоили голландскую технологию, эта политика начала приводить к за­стою и постепенному упадку торговли сельдью, что явилось симп­томом (и отчасти причиной) упадка голландской экономики в целом.

Наиболее ярким примером отхода Голландии от ее основопо­лагающего правила экономической свободы была политика в отно­шении колоний. Как констатировал в 1663 г. английский посол в Нидерландах, «это политика открытых морей в Британских морях и закрытых морей у берегов Африки и в Ост-Индии». В отличие от Испании и Португалии, в которых торговля с замор­скими владениями была королевской монополией, Генеральные Штаты Нидерландов передали не только контроль над торговлей, но и полномочия по отправлению функций самого правительства частным акционерным компаниям — Ост-Индской компании, за­нимавшейся торговлей в Индийском океане и Индонезии, и Вест-

192

Индской, осуществлявшей торговлю на западном побережье Аф­рики, а также в Северной и Южной Америке. Созданные перво­начально как чисто коммерческие предприятия, эти компании скоро поняли, что для успеха в этом качестве при острой конку­ренции со стороны испанцев, португальцев, англичан и францу­зов, не говоря уже о намерениях и желаниях народов, с которыми они хотели торговать, им необходимо установить территориаль­ный контроль. В той мере, в которой им это удавалось, они ста­новились «государством в государстве». Это означало установле­ние монополии торговли, исключавшей проникновение в колонии как других голландских купцов, так и зарубежных конкурентов.
«Парламентский кольбертизм» в Великобритании

Экономическая политика в Англии (а после объединения Шот­ландии и Англии в 1797 г., в Великобритании) отличалась как от политики Нидерландов, так и от политики абсолютных монархий континента. Более того, в то время как сущность экономической политики в других европейских странах оставалась более или менее постоянной с начала XVI в. до конца XVIII в., политика Англии и Великобритании претерпела постепенную эволюцию, со­ответствующую эволюции структуры и полномочий правительства. Генрих VIII (1509 — 1547 гг.) был в такой же степени абсолютным монархом в Англии, как любой из его «коллег» в других странах. Однако в то время, как королевский абсолютизм в большинстве континентальных стран на протяжении XVI —XVII вв. укреплял­ся, для Англии была характерна обратная тенденция, что привело к установлению конституционной монархии под парламентским контролем после 1688 г.

Другое отличие Англии от континента подчеркивает природу и последствия экономической политики. В таких странах, как Испа­ния и Франция, потребности казны сделали невозможным прове­дение последовательной и продуманной политики экономического развития. В Англии фискальные запросы короны привели к по­стоянным конфликтам с парламентом, который в конечном итоге одержал верх. В отличие от представительных ассамблей конти­нента, английский парламент никогда не утрачивал своей прерога­тивы утверждения новых налогов. Хотя экономические и финан­совые вопросы были не единственными и даже не самыми важны­ми причинами гражданской войны, попытка Карла I в 1630-х гг. отстранить парламент от управления страной и собирать налоги без парламентского одобрения явилась основным фактором, при­ведшим к вспышке вооруженного восстания. Сходным образом, после реставрации династии Стюартов в 1660 г. расточительность Карла II и Якова II и их финансовая софистика (например, при­нятое в 1672 г. решение о реориентации всех средств, предназна-

7-52,6

чавшихся на выплату королевских долгов, на продолжение непо­пулярной войны с Голландией) обострили религиозные и консти­туционные вопросы. После утверждения Вильгельма III и Марии в 1689 г. в качестве конституционных монархов парламент полу­чил в свои руки прямой контроль над финансами и в 1693 г. фор­мально отделил государственный долг от личных долгов монарха. Так называемая «Славная революция» 1688 — 1689 гг. стала поворотным пунктом не только в политической и конституцион­ной истории, но и в истории экономической. Только в области го­сударственных финансов в 1690-е гг., помимо создания института консолидированного государственного долга, был основан Анг­лийский банк, осуществлена перечеканка монеты, возник органи­зованный рынок как государственных, так и частных ценных бумаг. Новая финансовая система не сразу добилась успеха; пер­вые годы ее существования сопровождались серией кризисов, наи­более известный из которых последовал за знаменитым «бумом Южных морей» (South Sea Bubble) в 1720 г. Однако в середине XVIII в., когда Великобритания вела ряд европейских и колони­альных войн с Францией, ее правительство могло занимать деньги под намного меньшие проценты, чем противник. Более того, лег­кость, дешевизна и стабильность кредита для финансирования го­сударственных расходов благоприятно повлияли на рынок част­ных капиталов, делая финансовые средства доступными для ин­вестиций в сельское хозяйство, торговлю и промышленность.

Один из ранних историков описал английскую экономическую политику в период между Славной революцией и Американской революцией как «парламентский кольбертизм». Как и «мерканти­лизм», термин «парламентский кольбертизм» неточен и вводит в заблуждение. Он неточен, поскольку игнорирует важную роль парламента в определении экономической политики в период до 1688 г. Он вводит в заблуждение, предполагая, что парламент когда-либо стремился достичь той ж« степени вмешательства в экономику, что и Кольбер. Тем не менее, он обращает внимание на то, что в Англии выработка экономической политики не явля­лась прерогативой абсолютного монарха и его фаворитов, а отве­чала различным и часто конфликтующим интересам тех групп (высшей аристократии, джентри, богатых купцов, специалистов, придворных и др.), которые были представлены в парламенте.

В коротком обзоре невозможно рассмотреть те мириады путей, по которым парламент влиял или пытался влиять на экономику, например законы, согласно которым покойников следовало хоро­нить в шерстяных саванах (во благо шерстяной промышленности; что может лучше стимулировать спрос на продукцию, чем закапы­вание ее в землю?), или законы, которые стимулировали рыбный промысел путем установления для английских протестантов боль­шего количества «рыбных дней» (т.е. дней, когда было запрещено употреблять в пищу мясо), чем для католиков. Вместо этого мы рассмотрим несколько характерных примеров законодательства,

194

включая один из законов, который считают наиболее успешным в достижении своих целей, и другие, которые не оказали влияния на экономику (или же их влияние было негативным).

На Статут о подмастерьях (Statute of Artificers) 1563 г. часто указывают как на классический пример меркантилистского зако­нодательства, тщательно продуманный и содержащий долгосроч­ный план развития экономики в целом. На самом деле он не имел с этим ничего общего. Это была реакция на существовавшую тогда ситуацию, «попытка компромисса между устремлениями со­ветников королевы и многочисленными поправками Палаты общин»¹. (Именно в этом смысле его можно считать типичным примером меркантилистского законодательства.) В центре внима­ния был главным образом вопрос социальной стабильности. Глав­ные положения Статута требовали, чтобы все трудоспособные люди были заняты производительным трудом, прежде всего в сельском хозяйстве, затем в текстильной промышленности и неко­торых других ремеслах и производствах, развитию которых при­давалось государственное значение. Он установил семилетний пе­риод ученичества для всех профессий, включая фермерство, и оп­ределил те социальные группы, из которых должны были наби­раться ученики. Вместе с последующими законами, регулирующи­ми уровень заработной платы, и законодательством о бедных этот закон, если бы его выполнение действительно было обеспечено, мог бы почти полностью остановить профессиональную и социаль­ную мобильность и, следовательно, экономическое развитие. Од­нако «эффективное проведение в жизнь» было ключом почти ко всему английскому (и не только английскому) экономическому за­конодательству. В случае со Статутом о подмастерьях и большин­ством подобных английских законов обеспечение их выполнения было возложено на мировых судей, королевских служащих, не получавших жалованья и имевших в рассматриваемых делах свой собственный интерес. За исключением редких случаев, когда эти интересы совпадали с интересами правительства, осуществление положений закона на практике было в лучшем случае слабым, а, как правило, отсутствовало вовсе.

Быть может, менее типичным, но в большей степени раскрыва­ющим сущность целей и последствий политики экономического на­ционализма является пресловутый случай с «Проектом Кокейна» (Cokayne Project). В Средние века главным предметом английско­го экспорта была сырая шерсть. В течение XV —XVI вв. экспорт грубой, невыделанной ткани, который являлся монополией компа­нии MerchantAdventurers, превысил вывоз сырой шерсти. Глав­ным рынком сбыта этой ткани были Нидерланды, где она обраба­тывалась, окрашивалась и реэкспортировалась в различные страны

¹ Coleman B.C. The Economy of England. 1450-1750. Oxford, 1977. "• lol.

195
Европы. В 1614 г. сэр Уильям Кокейн, купец, старшина лондон­ского Сити и доверенное лицо (или кредитор) короля Якова I, уго­ворил короля отменить монополию MerchantAdventurers, запре­тить вывоз неокрашенной ткани и передать монополию на вывоз го­товых тканей новой компании, в которой Кокейн был, конечно, главным участником. Суть проекта заключалась в том, что процесс изготовления готовых тканей был наиболее доходным этапом текс­тильного производства; его развитие в Англии могло бы увеличить занятость и доходы, увеличить фискальные поступления от вывоз­ных пошлин и нанести удар по голландцам. Однако голландцы предприняли ответные меры, запретив импорт готовой окрашенной ткани из Англии. Более того, окраска и выделка ткани требовали наличия высококвалифицированных рабочих, которых в Англии было мало. Экспорт ткани сократился, безработица в шерстяной промышленности увеличилась, началась депрессия. В 1617 г. пра­вительство восстановило монополию MerchantAdventurers, но кризис продолжался, усиленный новой вспышкой войн на конти­ненте. В 1624 г. под давлением Палаты общин правительство разре­шило свободную торговлю тканями.

Наиболее знаменательными и эффективными из всех мер «парламентского кольбертизма» были законы о мореплавании (Navigation Acts). Даже Адам Смит восхищался ими, но лишь как инструментами повышения обороноспособности государства (с экономической точки зрения, по его мнению, они способствовали уменьшению национального дохода). Законы о мореплавании, главной целью которых было отдать внешнеторговые потоки стра­ны в руки ее собственного купеческого флота, не были уникаль­ными для Англии или — в самой Англии — для XVII в. Почти все страны имели такие законы. Первый из них был принят в Англии в 1381 г. и после этого часто возобновлялся. Однако по­добные законы не были эффективны по двум причинам: они не имели адекватного механизма приведения в действие и, что более важно, торговый флот, которому они должны были покровитель­ствовать, не имел достаточных возможностей и конкурентных пре­имуществ для обслуживания всей внешней торговли страны. Од­нако в 1651 г. Долгий парламент принял закон, который должен был не только защитить английский торговый флот, но и лишить голландцев их монополии на мореходство и рыболовство в анг­лийских водах. Голландцев это задело в такой степени, что они объявили в следующем году войну Великобритании. Хотя Закон о мореплавании был не единственной причиной войны, его отмена была одним из условий, на которых безуспешно настаивали гол­ландцы в ходе переговоров об окончании войны. В 1660 г., после реставрации Стюартов, парламент возобновил действие закона и ужесточил его формулировки. Дополняемый время от времени и впоследствии, Закон о мореплавании не призван был обеспечивать защиту интересов английского торгового флота, но также стал краеугольным камнем английской колониальной системы.

196

В соответствии с положениями закона все товары, импортируе­мые в Великобританию, должны были перевозиться британскими кораблями либо кораблями стран-производителей товаров. (Под британскими кораблями понимались суда, владельцы, капитан и три четверти команды которых были британскими подданными. Закон пытался защитить и национальное судостроение, требуя, чтобы корабли также были построены в Великобритании. Однако это требование оказалось трудновыполнимым, и многие годы гол­ландские кораблестроители обеспечивали значительную часть бри­танского коммерческого флота.) Более того, даже британские ко­рабли должны были привозить товары прямо из стран-производи­телей, а не из портов третьих стран. Тем самым закон пытался ос­лабить позиции Амстердама как ключевого транзитного порта, а также подорвать голландскую транзитную торговлю. Каботажная торговля (из одного британского порта в другой) была полностью зарезервирована для британских кораблей, как и ввоз рыбы. Тор­говля с британскими колониями (в Северной Америке, Вест-Индии и Индии) также должна была производиться исключитель­но британскими кораблями. (Корабли колоний рассматривались как британские, если они отвечали указанным выше требовани­ям.) Кроме того, все зарубежные промышленные товары, направ­ляемые в колонии (например, металлические изделия из Герма­нии), должны были сначала выгружаться в Великобритании. Фактически тем самым контроль над колониальными рынками был отдан британским купцам и производителям. Подобным же образом главные продукты колониального экспорта, такие как табак, сахар, хлопчатник, красители, а впоследствии и многие другие товары, должны были транспортироваться через Велико­британию, а не прямо в иностранные порты.

Действие законов о мореплавании было не так просто обеспе­чить. Многие состояния купцов Новой Англии выросли на дохо­дах от нелегальной торговли. Хотя законы были ориентированы на подрыв позиций голландцев в той же мере, как и на принесе­ние выгоды англичанам, голландцы сохраняли свое морское и торговое превосходство вплоть до XVIII в. Но даже и тогда, когда их торговля стала переживать упадок, он был скорее отно­сительным, чем абсолютным и явился преимущественно результа­том других причин (особенно военных), а не английской конку­ренции. Тем не менее, законы о мореплавании, вероятно, способ­ствовали росту английского мореходства и морской торговли, как и было предусмотрено их разработчиками (хотя, как указывал Адам Смит, это было достигнуто за счет британских потребите­лей). Однако они не смогли бы этого сделать — как раньше не смогли другие подобные законы, — если бы английские купцы не были уже вовлечены в агрессивное завоевание иностранных рын­ков, что дало им стимулы и возможности воспользоваться предо­ставленными привилегиями.

197



198 Рис. 6.3. Колониальные владения в Северной Америке, 1763 г.

198 Законы о мореплавании имели еще один, непредвиденный, эф­фект: потерю большей части - причем экономически наиболее прогрессивной и процветающей части — «старой» Британской hmj перии (рис. 6.3). Хотя они не были ни единственной, ни самой важной причиной Американской революции, эти законы выража­ли суть «старой колониальной системы» и для большинства аме­риканцев они символизировали издержки, реальные или кажу­щиеся, колониальной зависимости. С момента своего основания в начале XVII в. североамериканские колонии Англии значительно выросли. Достаточно указать на данные о росте численности ко­лонистов: в 1630 г. их было всего несколько тысяч, к началу

198

XVII в. их число превзошло четверть миллиона, а к началу рево­люции достигло около 2 млн человек. Однако необходимо прини­мать во внимание и обратную сторону этого роста — вытеснение и вымирание большинства индейских племен и порабощение тысяч африканцев.

Даже более впечатляющим, чем рост численности населения, был рост доходов и богатства. После лишений и бедствий первых лет колонизации стали развиваться_экономическая специализация и торговля между колониями, а также торговля с метрополией и нелегальная торговля с Испанской империей и другими странами Европы. Вирджиния и регион Чесапикского залива специализиро­вались на табаке, Южная Каролина — на рисе и индиго, средне-атлантические колонии — на производстве продовольствия, часть которого они продавали южным колониям и Новой Англии. Новая Англия имела более диверсифицированную экономику, важнейшими отраслями которой была торговля, в том числе мор­ская. Хотя Законы о мореплавании распространялись на колони­альную торговлю, обеспечение их действия не было особенно эф­фективным вплоть до окончания Семилетней войны (1763 г.). Даже тогда они не стали особенно обременительными и служили главным образом дополнительным поводом для протестов со сто­роны приверженцев идеи политической независимости.

Достаточно будет рассмотреть еще один образец британского законодательства. В конце XVII в. Ост-Индская компания начала импорт недорогой, легкой и яркой ситцевой ткани из Индии, ко­торая быстро приобрела популярность. Шерстяная промышлен­ность в 1701 г. добилась от парламента принятия первого Ситце­вого закона (Calico act), запрещавшего импорт набивной хлопча­тобумажной ткани. Благодаря этому стала быстро развиваться новая отрасль — набивка импортной хлопчатобумажной ткани. Представители шерстяной промышленности опять встревожились, и в 1721 г. парламент принял второй Ситцевый закон, который запрещал продажу и употребление набивных хлопчатобумажных изделий. Это, в свою очередь, стимулировало местное хлопчатобу­мажное производство, основанное на привозном хлопке-сырце, ко­торое впоследствии стало колыбелью так называемой промышлен­ной революции. К концу столетия производство хлопчатобумаж­ных тканей вытеснило шерстяную промышленность с позиции ве­дущей отрасли британской обрабатывающей промышленности.

Суммируя вышесказанное, можно констатировать, что рост власти парламента в Великобритании за счет снижения полномо­чий монархов принес с собой упорядочение государственных фи­нансов, более рациональную систему налогов, чем где бы то ни было в Европе, и сокращение масштабов государственной бюро­кратии. Идеалом, как и на континенте, по-прежнему оставалась «регулируемая» экономика, но средства регулирования были со­вершенно иными. Парламентский контроль был наиболее эффек­тивен в регулировании экономических связей с внешним миром

199
(чему благоприятствовало островное положение страны), и в дан­ной сфере парламент следовал политике жесткого экономического национализма. Что касается внутриэкономических проблем, то, хотя парламент и хотел контролировать национальную экономи­ку, по большей части он оказался на это неспособен. В результате британские предприниматели пользовались свободой и возможнос­тями, которые фактически являлись уникальными в мировой практике того времени.