камерон краткая история. 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн

• Название: 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн
• Анкор: камерон краткая история.doc
• Дата: 24.04.2017
• Размер: 12.31 Mb.
• Имя файла: камерон краткая история.doc
• Тип: Документы; #4628
• страница: 17 из 44

Рис. 7.2. Последние огораживания в Англии.
210 Тем временем растущая производительность английского сель­ского хозяйства дала возможность прокормить городское населе­ние при устойчиво растущем стандарте питания.

210 Фактически в те­чение примерно столетия с 1660 г. по 1760 г. оно производило «избыточную» продукцию, направлявшуюся на экспорт, прежде чем темпы роста численности населения обогнали темпы роста производительности.

210 Относительно процветающее сельское насе­ление, более специализированное и ориентированное на рынок, чем крестьянство других европейских стран, представляло собой также рынок сбыта для самых различных промышленных продук-211-тов, от сельскохозяйственных орудий до таких потребительских товаров, как ткани, оловянная и керамическая посуда.

211 Коммерциализация сельского хозяйства отражала общий про­цесс коммерциализации всей страны. Уже в конце XVII в. анг­лийская внешняя торговля в расчете на душу населения превыша­ла торговлю всех других стран, кроме Нидерландов, а в Лондоне стала развиваться очень сложная система организации торговли и финансов, в результате чего Лондон стал составлять конкуренцию Амстердаму. Между 1688 и 1801 гг., в то время как относитель­ная доля сельского хозяйства в национальном доходе упала с 40% до 32,5%, а доля горнодобывающей и обрабатывающей промыш­ленности, а также строительства возросла с 21% до 23,6%, относи­тельная доля торговли и транспорта выросла с 12% до 17,5%, т.е. в полтора раза.

211 Уже к XVII в. Лондон начал выступать в качестве «полюса роста» всей английской экономики.

211 Его преимущества носили и географический, и политический характер.

211 Римляне выбрали самое близкое к морю место на Темзе, где можно было навести мост и основать городское поселение. Сеть дорог с центром в Лон­доне, построенная римлянами, в XVI в. и позже продолжала слу­жить английской экономике. Подобным же образом лондонская гавань (pool) была самым верхним местом на Темзе, доступным для морских судов, и город уже в Средние века стал важнейшим портом Англии.

211 Местоположение национальной столицы в Вестминстере, на небольшом расстоянии вверх по реке от собственно Лондона, с которым он впоследствии слился, увеличивало богат­ство и население метрополиса. Рост численности населения был особенно интенсивным в XVI —XVII вв., и к 1700 г. Лондон до­гнал, а, возможно, и превзошел Париж, который прежде был самым крупным городом Европы.

Коммерциализация шла параллельно развитию финансовой ор­ганизации страны. Истоки английской банковской системы неяс­ны, но в первые годы после Реставрации 1660 г. некоторые лон­донские ювелиры стали выступать в качестве банкиров. Они вы­пускали расписки на прием вкладов, которые циркулировали как банкноты, и предоставляли займы кредитоспособным предприни­мателям. Основание Английского банка, имевшего законодатель­ную монополию на акционерное банковское дело, заставило част­ных банкиров прекратить выпуск банкнот, но они продолжали принимать вклады, акцептировать тратты и учитывать векселя. Тем временем провинции за пределами Лондона оставались лише­ны официальных банковских услуг, хотя брокеры, адвокаты и бо­гатые оптовые купцы совершали некоторые элементарные банков­ские операции, такие как учет векселей и перевод денег в Лондон. Английский банк не создавал филиалов, а его банкноты, имевшие крупный номинал, не обращались вне Лондона.

211 Более того, дея­тельность королевского монетного двора была крайне неэффек­тивной; достоинство выпускаемых им золотых монет было слиш-212-ком высоко, чтобы они могли использоваться для выплаты зара­ботной платы или в розничной торговле, а объем чеканки сереб­ряной и медной монеты был очень невелик.

212 Связанная с этим не­хватка разменной монеты заставила частных предпринимателей заполнить образовавшуюся нишу: промышленники, купцы и даже трактирщики выпускали расписки и жетоны, которые обслужива­ли нужды местного денежного обращения.

212 Из этих разнообразных источников и появился институт «местных банков» (country banks) — банков, расположенных вне Лондона, демонстрировав­ших быстрый рост во второй половине XVIII в. К 1810 г. таких банков насчитывалось почти 800.

212 Эйфория, порожденная Славной революцией, привела к созда­нию в 1690-х гг. множества акционерных компаний. Некоторые из которых, подобно Английскому банку, были утверждены королев­ской хартией и получили монопольные права. (В то время зако­нодательство о формах предпринимательских организаций еще только складывалось.) Схожая эйфория охватила страну и после успешного окончания войны за Испанское наследство и достигла апогея в финансовом буме, известном под названием «бума Южных морей» (South Sea Bubble). Это имя связано с деятель­ностью «Компании Южных морей», учрежденной королевской хартией в 1711 г. и имевшей номинальную монополию на торгов­лю с Испанской империей, хотя реальная цель ее создания состо­яла в том, чтобы обеспечивать правительство финансами для про­должения войны. (Схожая спекулятивная мания в то же самое время имела место во Франции. Названная «Миссисипскнм бумом», она была спровоцирована шотландским финансовым авантюристом по имени Джон Лоу, который уговорил герцога Ор­леанского, регента при малолетнем короле Людовике XV, разре­шить ему создать банк, BanqueRoyale, а также компанию для ос­воения французских владений в Северной Америке, названную «Миссисипской компанией».) Пузырь лопнул в 1720 г., когда пар­ламент по настоянию «Компании Южных морей» провел закон, за­прещавший создание акционерных обществ без санкции парламента. Давать такие санкции он, однако, оказался не склонным. В резуль­тате Англия вступила в свою «промышленную революцию» с зако­нодательным барьером на пути использования акционерной (корпо­ративной) формы организации, вследствие чего большинство про­мышленных и других предприятий организовывались в форме това­риществ или обычных частных компаний. Вопрос о том, сдержива­ло это или нет английскую индустриализацию, был объектом ак­тивных дискуссий, но в любом случае этот фактор не являлся ро­ковым препятствием. Указанное законодательное ограничение на создание акционерных компаний было отменено в 1825 г.

212 Другим крупным последствием Славной революции была, как уже упоминалось, окончательная передача государственных фи­нансов королевства в руки парламента, что существенно снизило издержки государственных заимствований и таким образом осво-213-бодило капитал для частных инвестиций.

213 Хотя система налогооб­ложения была высоко регрессивной (т.е. она возлагала непропорционально тяжелое бремя на слои населения с низким уровнем до­хода), она также способствовала накоплению капитала для инвес­тиций. Вопрос о том, были ли эти накопления в массе своей на­правлены непосредственно в промышленность, спорен, поскольку большая часть крупных промышленных предприятий выросла из малых благодаря реинвестированию прибыли. Однако если и не прямо, то косвенно, путем вложений в инфраструктуру, особенно транспортную, эти средства все же внесли важный вклад в разви­тие индустриализации.

213 Перемещение больших количеств объемных грузов с низкой удельной стоимостью, например зерна, из деревни на городские рынки, леса для строительства, угля и руды из шахт и рудников к металлургическим заводам и доменным печам, требовало деше­вого и надежного транспорта. До начала эры железных дорог реч­ные пути являлись самыми экономичными и эффективными транспортными артериями. Своим ранним процветанием и бы­стрым стартом на пути к созданию современной промышленности Великобритания была во многом обязана своему островному поло­жению, которое не только дало ей бесплатную защиту от разру­шительных континентальных войн, но также и дешевый транс­порт. Длинная береговая линия, великолепные природные бухты и множество судоходных рек сняли потребность в наземном транспорте, которая задерживала рост торговли и промышленнос­ти на континенте.

213 При всех географических преимуществах, в стране росла по­требность в улучшении транспортных коммуникаций. В течение тридцатилетнего периода с 1660 г. по 1689 г. было принято 15 част­ных актов парламента по улучшению судоходности рек и гаваней. С 1690 г. по 1719 г. принято было 59 актов (включая законы о сооружении дорог), а с 1720 г. по 1749 г. — 130 актов. В 1750-е гг. началась эра каналов, в течение которой были построены вод­ные пути для связи судоходных рек друг с другом, а также шахт и рудников со своими рынками. Иногда строительство канала тре­бовало большого искусства, создания акведуков и подземных тон­нелей. Всего за период 1750—1820 гг. к 1000 милям существовав­ших ранее судоходных водных путей было добавлено еще около 3000 миль (преимущественно каналов), расходы на которые оце­нивались в 17 млн фунтов стерлингов (рис. 7.3).

213 Посредством этих каналов и судоходных рек все главные центры производства и потребления были связаны между собой и с главными морскими портами.

213 Предприятия по строительству и эксплуатации каналов создавались как частные, ориентированные на получение прибыли компании, регистрация которых осуществлялась парламентскими актами (это было основное исключение из принципа, связанного с ограничением создания акционерных обществ), которые облагали пошлинами независимых владельцев судов и барж, а иногда имели и собственный баржевой флот, который сдавали в аренду.


214 Рис. 7.З. Внутреннее судоходство в Великобритании.

214 Британская сеть каналов и судоходных рек была чрезвычайно эффективна для своего времени, но все же не вполне удовлетво­ряла спрос на внутренние перевозки. Традиционно содержание дорог было обязанностью приходов, в принудительном порядке использовавших труд местных жителей.

214 Поэтому неудивительно, что состояние дорог, которые поддерживались таким способом,

215 было плачевным.

215 Начиная с 1690-х гг. парламент начал создавать путем частных актов «дорожные тресты» (turnpike trusts), кото­рые должны были строить и содержать хорошие дороги, за передвижение по которым в повозках, верхом или пешком взимались пошлины. Эти тресты не были коммерческими компаниями; они создавались и контролировались попечителями, обычно местными землевладельцами, фермерами, купцами и предпринимателями, которые были заинтересованы не только в уменьшении своих на­логовых обязательств, связанных с поддержанием дорог на при­ходском уровне, но и в улучшении доступа к рынкам. Хотя большинство подобных дорог были относительно короткими, около 30 миль или около того, многие из них были связаны между собой и впоследствии образовали густую сеть. На период 1750 — 1760 гг. пришелся наивысший подъем строительства дорог: с 3400 миль в 1750 г. их сеть выросла до 15000 миль в 1770 г. (рис. 7.4) и достигла наибольшей длины в 22000 миль в 1836 г., когда же­лезные дороги стали заменять и мощеные дороги, и каналы.


Рис. 7.4. Дорожная сеть Англии и Уэльса в 1770 г. 215
Промышленная технология и инновации

216 Историки, подчеркивающие революционную сущность про­мышленных изменений, указывают на быструю механизацию и рост хлопчатобумажной промышленности на протяжении двух последних десятилетий XVIII в. Однако уже столетием раньше в течение всего нескольких лет были сделаны два нововведения, значение которых для последующей индустриализации может счи­таться даже еще более фундаментальным, хотя их важность стала очевидной только спустя много лет. Этими инновациями были процесс выплавки железа с использованием кокса, избавивший черную металлургию от зависимости от древесного угля, и атмо­сферная паровая машина, новый и мощный двигатель, дополнив­ший, а впоследствии заменивший ветряные и водяные мельницы в качестве источника механической энергии.

Предпринимались многочисленные попытки заменить в домен­ных печах древесный уголь на каменный, но обилие примесей в сыром угле обрекало их на неудачу. В 1709 г. Абрахам Дерби, квакер-кузнец из Коалбрукдейла в Шропшире, обработал камен­ный уголь тем же путем, которым другие плавильщики "получали древесный уголь из древесины, — т.е. нагрел уголь в закрытом контейнере, и по удалении примесей, принявших газообразную форму, получил остаток, представляющий собой почти чистый уг­лерод, который он затем использовал как топливо в доменной печи для выплавки чугуна.

Несмотря на технологический прорыв, совершенный Дерби, инновация распространялась медленно: еще в 1750 г. только около 5% британского чугуна производилось с использованием кокса. Однако продолжавшийся рост стоимости древесного угля после 1750 г. наравне с другими инновациями, такими как введе­ние Генри Кортом пудлингования и прокатки в 1783 — 1784 гг., наконец покончил с зависимостью черной металлургии от древес­ного угля. (Процесс Корта предусматривал плавку чугуна в отра­жательной печи без прямого контакта с топливом. Расплавленный металл размешивался для выжигания излишка. углерода, после чего прокатывался для устранения примесей и придания ему же­лаемой формы.) Металлурги достигали значительной экономии на масштабах производства путем объединения всех этих операций на одном предприятии, расположенном обычно поблизости от места добычи угля, в связи с чем и общий выпуск железа, и доля железа, произведенного с помощью каменного угля, в огромной степени выросли. К концу столетия производство железа превыси­ло 200 тыс. тонн (причем практически все оно выплавлялось с ис­пользованием кокса), а Великобритания стала нетто-экспортером железа и железных изделий.

216 Энергия пара была впервые использована в горнодобывающей промышленности.

216 По мере роста спроса на уголь и металлы ин­тенсифицировались попытки их добычи из более глубоких шахт.

217 Были разработаны различные устройства для откачки воды из шахт, однако затопление последних оставалось главной пробле­мой и главным препятствием для дальнейшего роста добычи. В 1698 г. военный инженер Томас Сэвери получил патент на паро­вой насос, который он метко окрестил «Друг шахтеров». Не­сколько таких насосов были установлены на протяжении первого десятилетия XVIII в., преимущественно на корнуольских оловян­ных рудниках, однако это устройство имело несколько практичес­ких дефектов, главным среди которых была взрывоопасность. Томас Ньюкомен, занимавшийся торговлей металлическими изде­лиями и знакомый с проблемами горнодобывающей промышлен­ности, методом проб и ошибок добился устранения этих дефектов и в 1712 г. построил свой первый паровой насос для угольной шахты в Стаффордшире.

В машине Ньюкомена пар из котла подавался в цилиндр с поршнем, который был соединен посредством движущейся Т-об­разной перекладины с насосом. После того, как пар заставлял поршень подниматься до вершины цилиндра, впрыскивание хо­лодной воды внутрь цилиндра вызывало конденсацию пара и воз­никновение вакуума. Под действием атмосферного давления пор­шень возвращался в исходное положение (отсюда и название — «атмосферная машина»). Машина Ньюкомена была очень боль­шой (она занимала отдельное здание), громоздкой и дорогой, но при этом эффективной. К концу столетия несколько сотен таких машин было установлено в Великобритании, а несколько — и на континенте. Они использовались преимущественно на угольных шахтах, где топливо было дешево, а также в других горнодобыва­ющих отраслях. Они также применялись для подъема воды с целью приведения в движение водяных колес (там, где естествен­ные условия не позволяли их сооружать), а также для снабжения водой населения.

Главным недостатком машины Ньюкомена был большой рас­ход топлива на единицу полезной работы. В 1760-х гг. Джеймса Уатта, мастера по изготовлению математических инструментов (лабораторного техника) в университете Глазго, попросили почи­нить небольшую работающую модель машины Ньюкомена, ис­пользовавшуюся в качестве наглядного пособия в курсе естествен­ной философии. Заинтересовавшись проблемой, Уатт начал экспе­риментировать с машиной и в 1769 г. получил патент на устрой­ство охлаждения пара (condenser), которое устраняло необходи­мость в попеременном нагревании и охлаждении цилиндра. Ряд технических трудностей, включая сложность получения достаточ­но гладкого цилиндра для предотвращения утечки пара, еще не­сколько лет создавали проблемы для практического применения машины. Тем временем Уатт вступил в партнерство с Мэттью Бо-ултоном, удачливым предпринимателем, занимавшимся производ­ством оборудования в районе Бирмингема, который обеспечил Уатгу время и возможности для дальнейших экспериментов.

217 В

218 1774 г. Джон Уилкинсон, хозяин расположенного по соседству металлообрабатывающего производства, запатентовал новый свер­лильный станок для изготовления стволов пушек, который также подходил для изготовления паровых цилиндров. В следующем году Уатт получил продление своего патента на 25 лет, и фирма Боултона и Уатта начала коммерческое производство паровых машин. Одним из первых покупателей стал Джон Уилкинсон, ко­торый использовал машину для подачи воздуха в доменную печь.

Большинство двигателей Боултона и Уатта использовались для приведения в движение насосов в шахтах и рудниках, особен­но в оловянных рудниках Корнуолла, где уголь был дорог и эко­номия на топливе по сравнению с машиной Ньюкомена была зна­чительной. Но Уатт сделал и ряд других усовершенствований, среди которых были регулятор скорости машины и устройство для преобразования возвратно-поступательного движения поршня во вращательное. Последнее усовершенствование сделало возмож­ным применение парового двигателя в новых сферах, таких, как размол зерна и прядение хлопка. Первая прядильная машина, приводимая в движение паровым двигателем, начала работу в 1785 г., что в огромной степени ускорило процесс технологичес­ких изменений.

Текстильная промышленность уже завоевала господствующие позиции в «доиндустриальный» период истории британской про­мышленности, опираясь на раздаточную систему. Наиболее важ­ными были производства шерстяных и камвольных тканей, хотя в Шотландии и Ирландии, в отличие от Англии и Уэльса, произ­водство льняных тканей было более распространено. (В Англии тела покойников по закону должны были погребаться в шерстя­ных саванах, в то время как в Шотландии этот привилегирован­ный статус был сохранен за льном.) В шелковой промышленнос­ти, появившейся в начале XVIII в., работали фабрики и оборудо­вание, использующие энергию воды (в подражание итальянцам), но спрос на шелк сдерживался его высокой ценой и конкуренцией континентальных производителей.

Производство хлопчатобумажных тканей, как и шелковых, было относительно новой отраслью промышленности в Велико­британии. Начатое в Ланкашире в XVII в. — возможно, эмигран­тами с континента — в начале XVIII в. оно получило импульс к развитию благодаря уже упоминавшемуся нами в предыдущей главе Ситцевому закону. Сначала это производство опиралось на методы ручного труда, применявшиеся в шерстяной и льняной промышленности, а ввиду непрочности пряжи ткани (получившие название бумазеи) делались на льняной основе. Так как хлопчато­бумажное производство было новой отраслью, оно в меньшей сте­пени, чем другие отрасли, регулировалось законодательством, це­ховыми правилами и традиционной практикой, которые препятст­вовали технологическим изменениям.

218 Целенаправленные попытки создания трудосберегающих машин для прядения и тканья пред-

219 принимались _{еще в} J730 гг. Первые прядильные машины не были удачными, но в 1733 г. ланкаширский механик Джон Кей изобрел самолетный челнок, который позволял одному ткачу делать рабо­ту двоих, тем самым увеличив спрос на пряжу. В 1760 г. Обще­ство поощрения искусств и промышленности создало стимул для изобретателей, предложив награду за разработку эффективной прядильной машины. В течение нескольких лет были изобретены ряд приспособлений для механического прядения. Первым из них была механическая прялка «Дженни» Джеймса Харгривса, со­зданная им в 1764 г. и запатентованная в 1770 г. «Дженни» была относительно простой машиной; фактически она представляла собой модернизированное прядильное колесо с рядом из несколь­ких веретен вместо одного. Она не требовала механической энер­гии и могла работать непосредственно в доме прядильщика, одна­ко позволяла одному человеку делать работу нескольких.

Прядильная ватер-машина, запатентованная в 1769 г. Ричар­дом Аркрайтом, имела более важное значение. Это изобретение, возможно, не принадлежит самому Аркрайту, который прежде был парикмахером и производителем париков, и его патент был впоследствии аннулирован, но из всех ранних новаторов в текс­тильной промышленности он был наиболее удачливым бизнесме­ном. Ввиду того, что ватер-машина приводилась в движение силой воды и была громоздкой и дорогой, ее использование непосредст­венно предполагало переход к фабричной системе производства по модели шелковой промышленности. Однако фабрики стро­ились чаще всего рядом с рекой в сельской местности, поэтому внедрение ватер-машины не привело к концентрации рабочих в городах. Более того, поскольку машины приводились в движение силой воды, на первых фабриках было занято сравнительно мало мужчин, которые выполняли в основном квалифицированную ра­боту и служили в качестве надсмотрщиков, в то время как основ­ную рабочую силу составляли женщины и дети, труд которых был более дешевым. Кроме того, их подчинение было обеспечить гораздо легче.

Самым важным из изобретений в прядении была мюль-машина Сэмюэля Кромптона, названная так из-за совмещения в ней эле­ментов «Дженни» и ватер-машины¹. Усовершенствованная в 1774 — 1779 гг., но так и не запатентованная, мюль-машина могла прясть более тонкую и прочную пряжу, чем какая-либо другая машина или ручная прялка. После того, как около 1790 г. она была адаптирована для использования паровой энергии, мюль-ма­шина заняла господствующие позиции в изготовлении хлопчатобу­мажной пряжи. Как и ватер-машина, она позволяла в больших

Буквальный смысл англоязычного названия — «машина-мул» unule); в русском языке утвердился вариант «мюль-машина», в котором упомянутая игра слов пропадает. — Прим. науч. ред.

219

масштабах использовать труд женщин и детей, но, в отличие от ватер-машины, она способствовала размещению крупных фабрик в городах, где имелись в наличии дешевый уголь и большое число по­тенциальных рабочих. Манчестер, в котором в 1782 г. было только две хлопчатобумажные фабрики, через 20 лет имел уже 52 фабрики.

Новые прядильные машины изменили соотношение спроса на пряжу с ее предложением и привели к более настойчивым попыт­кам решения проблем механического ткачества. В 1785 г. Эдмунд Картрайт, священник, не имевший подготовки и опыта работы ни в области механики, ни в текстильной промышленности, сумел ре­шить основную техническую проблему и получил патент на изо­бретение механического ткацкого станка. Прогресс механического ткачества тормозился многими практическими трудностями, и только в 1820 г., когда инженерная фирма «Шарп и Роберте» в Манчестере построила улучшенный ткацкий станок, механическое ткачество стало в массовом порядке замещать ручное.

Технические инновации сопровождались быстрым ростом спроса на хлопок. Так как Великобритания сама не выращивала хлопчатник, объемы импорта хлопка-сырца служат хорошими ин­дикаторами скорости развития отрасли. С менее 500 тонн в начале века импорт достиг примерно 2500 тонн в 1770 г., после чего бла­годаря ключевым инновациям его объемы увеличились до более 25000 тонн в 1800 г. Первоначально главными поставщиками хлопка были Индия и Левант, но увеличение сбора хлопка в этих регионах не было достаточным для удовлетворения растущего спроса. Выращивание хлопка началось на британских Карибских островах и на американском Юге, однако высокие издержки руч­ного отделения семян от короткого волокна американского хлопка даже при использовании рабского труда сдерживали рост произ­водства хлопка до 1793 г., когда Эли Уитни, житель Новой Анг­лии, посетивший американский Юг, не изобрел механический «джин» — хлопкоочистительную машину. Эта машина (с некото­рыми улучшениями) настолько хорошо отвечала предъявляемым требованиям, что южные штаты США вскоре стали основным по­ставщиком сырья для отрасли, которая заняла ведущие позиции в британской промышленности. В 1860 г. Великобритания импорти­ровала более 500 тыс. тонн хлопка-сырца.

Инновации в прядении и ткачестве, наряду с машиной Уитни, были самыми важными, но далеко не единственными нововведе­ниями, которые повлияли на развитие хлопчатобумажной про­мышленности. Огромное число небольших усовершенствований имело место на всех стадиях производства, начиная с подготовки волокна для прядения и кончая отбеливанием, окраской и набив­кой. Благодаря падению издержек производства и росту его объ­емов значительная и непрерывно растущая доля выпуска шла на экспорт. К 1803 г. стоимость хлопчатобумажного экспорта превзо­шла стоимость экспорта шерстяных тканей; половина всей про-

220

кции _ХЛОПЧато6умажной промышленности — как пряжи, так и тканей - шла на внешние рынки.

Резкое падение цены хлопчатобумажных изделий повлияло на спрос на шерстяную и льняную ткань и послужило стимулом для технических инноваций в соответствующих отраслях. Однако, в отличие от хлопчатобумажной промышленности, развитие этих от­раслей сдерживалось традицией и регулированием, а физические характеристики их сырья затрудняли процесс механизации. Инно­вации в этих отраслях по-настоящему начались лишь после 1800 г., а их трансформация завершилась только во второй поло­вине XIX в.

Технические изменения в текстильной промышленности и чер­ной металлургии, а также изобретение парового двигателя зало­жили краеугольный камень так называемой промышленной рево­люции в Великобритании, но промышленное развитие не ограни­чивалось этими отраслями. Не все инновации требовали примене­ния механической энергии. В то самое время, когда Джеймс Уатт совершенствовал паровой двигатель, его земляк Адам Смит опи­сывал в трактате «Богатство народов» значительный рост произ­водительности в изготовлении булавок, достигаемый благодаря разделению труда и специализации. В некотором отношении була­вочная фабрика Смита может рассматриваться в качестве символа многих отраслей, вовлеченных в производство потребительских товаров, от таких простых, как кастрюли и сковороды, до таких сложных, как настенные и карманные часы.

Еще одной показательной отраслью было керамическое произ­водство. Появление в Англии тонкого китайского фарфора приве­ло к моде на фарфор среди богатых людей, в домах которых он стал заменять золотую и серебряную посуду; кроме того, фарфор стал образцом для изготовления более простой посуды. Одновре­менно растущая популярность чая и кофе, а также повышение до­ходов среднего класса привели к тому, что его представители стали предпочитать фарфоровую посуду английского производст­ва деревянной и оловянной посуде. Как и в металлургии, расту­щая цена древесного угля заставила предприятия, занятые произ­водством посуды, концентрироваться в регионах, хорошо обеспе­ченных каменным углем. Стаффордшир стал главным центром та­кого производства, где сотни мелких мастерских работали на внутренний рынок. По большей части они основывались на экс­тенсивном разделении труда как основном методе увеличения про­изводства, хотя некоторые из наиболее прогрессивных производи­телей, таких как Джосайя Веджвуд, начали использовать паровые двигатели для размола и смешивания сырья.

Химическая промышленность также быстро развивалась и рас­ширяла ассортимент выпускаемой продукции. Некоторые дости­жения явились результатом прогресса химической науки, что было связано прежде всего с исследованиями французского хими­ка Антуана Лавуазье (1743 — 1794 гг.) и его учеников. Но даже в

221
большей степени промышленное развитие было обязано опытам и экспериментам производителей мыла, бумаги, стекла, красок и текстиля, которые пытались преодолеть дефицит сырья. Возмож­но, в XVIII в. химики не в меньшей степени учились у промыш­ленников, чем последние — у самих химиков. (То же самое во многом верно и применительно к другим наукам.) Примером может служить серная кислота, химическое вещество, имеющее широчайшее применение в промышленности. Хотя она была из­вестна еще алхимикам, ее производство было дорогим и опасным. В 1746 г. Джон Ройбак, промышленник, изучавший химию, изо­брел экономичный производственный процесс с использованием свинцовых камер и в партнерстве с другим предпринимателем, Сэмюэлем Гарбеттом, начал ее производство в коммерческих мас­штабах. Помимо прочего, она использовалась для отбеливания тканей в текстильной промышленности, вытеснив ранее использо­вавшиеся для этой цели кислое молоко, мочу и другие вещества природного происхождения. Она, в свою очередь, была заменена хлором и его производными, которые были открыты французским химиком Клодом Бертолле в 1790 г. и впервые использованы шот­ландскими фирмами. Однако к тому времени серная кислота нашла множество других промышленных применений.

Еще одной группой химикатов, широко использовавшихся в промышленных процессах, были щелочи, особенно каустическая сода и поташ. В XVIII в. они производились путем сжигания рас­тительного сырья, прежде всего водорослей, но ввиду ограничен­ных возможностей роста предложения этого сырья предпринима­тели искали новые методы производства щелочей. Такой метод был открыт другим французом, Николя Лебланом, который в 1791 г. изобрел процесс производства щелочи из хлорида натрия, т.е. простой поваренной соли. Как и открытие Бертолле, процесс Леблана впервые получил коммерческое применение в Великобри­тании. Эта «искусственная сода», как она стала называться, ши­роко применялась в промышленном производстве мыла, стекла, бумаги, красок, посуды и т.д., а в качестве побочного продукта ее изготовления получалась соляная кислота.

Угольная промышленность, чей рост был стимулирован не­хваткой леса в качестве топлива, и развитие которой, в свою оче­редь, способствовало изобретению парового двигателя, оставалась по большей части высокотрудоемкой отраслью, хотя также требо­вала и больших капиталовложений. Ее побочные продукты также оказались полезными. Угольная смола, побочный продукт коксо­вания, заменила натуральную смолу и деготь при изготовлении морских снастей, когда наполеоновские войны прервали торговые отношения с Балтийским регионом, а угольный газ использовался для освещения улиц Лондона уже в 1812 г.

Развитие угольной промышленности также стимулировало по­явление в Великобритании первых железных дорог. По мере про­ходки шахт уголь доставлялся из забоев в главный ствол шахты

222

на санях, которые тянули женщины и дети, часто являвшиеся чле­нами семей шахтеров. В 1760-х гг. в некоторых забоях под землей стали использоваться пони, которые вскоре стали тянуть колесные тележки по металлическим пластинам, а впоследствии по желез­ным рельсам. Даже ранее, еще в XVII в., тележки и рельсы ис­пользовались на поверхности земли вблизи шахт для облегчения откатки угля; в движение их приводили лошади. В крупных угле­добывающих районах в устье реки Тайн вблизи Ньюкасла и в южном Уэльсе на склонах рек и морских берегов к причалам про­кладывались рельсы от шахт, по которым тележки с углем скаты­вались под собственной тяжестью. Назад они возвращались лошадь­ми, а в начале XIX в. — стационарными паровыми двигателями, ко­торые втаскивали пустые тележки наверх на канатах. Ко времени появления первого эффективно действующего локомотива Великоб­ритания уже имела несколько сотен миль железных дорог.

Появление парового локомотива явилось результатом сложного эволюционного процесса. Главным предшественником, конечно, был паровой двигатель, улучшенный Джеймсом Уаттом, однако эти двигатели были слишком тяжелыми и неуклюжими, и не разви­вали достаточную мощность на единицу веса, чтобы служить в ка­честве локомотивов. Более того, сам Уатт был противником разви­тия локомотивов в силу их потенциальной опасности и не поощрял своих помощников к их разработке. До тех пор, пока его патент на устройство для охлаждения пара был в силе (до 1800 г.), развитие в этой области было остановлено. Кроме совершенствования самого двигателя, устройство и конструкция локомотива требовали созда­ния точных и мощных машинных приспособлений. Джон Уилкин-сон, чья сверлильная машина позволила Уатту построить его двига­тель, был одним из многих талантливых инженеров и конструкто­ров. К числу других относился Джон Смитон (1724 — 1792 гг.), ро­доначальник профессии гражданского инженера, чьи инновации позволили водяным мельницам и атмосферным паровым машинам достичь максимума производительности. Генри Маудсли (1771 — 1831 гг.), еще один представитель этой когорты инноваторов, около 1797 г. усовершенствовал токарный станок, который сделал возможным производство точных металлических деталей.

Ричарду Тревизику (1771 — 1833 гг.), горному инженеру из Корнуолла, принадлежит честь создания в 1801 г. первого локо­мотива. Он использовал двигатель высокого давления (в отличие от двигателя Уагга) и спроектировал свой локомотив для пере­движения по обычным дорогам. Хотя технически локомотив был работоспособен, он не был экономичен, поскольку дороги не могли вынести его веса. В 1804 г. Тревизик построил другой ло­комотив для работы на короткой железной дороге в южном Уэль­се. И вновь, хотя локомотив был способен передвигаться, легкие железные рельсы не могли выдержать его тяжести.

223 После не­скольких дальнейших попыток Тревизик посвятил себя строитель-224-ству насосов для корнуольских рудников, добившись в этой сфере бизнеса значительного успеха.

Хотя многие другие инженеры, такие как Джон Бленкиншоп, также внесли свой вклад в совершенствование локомотива, наи­большая удача выпала на долю инженера-самоучки Джорджа Сте-фенсона (1781 — 1848 гг). Работая механиком в ньюкаслском горно­добывающем районе, он построил в 1813 г. стационарный паровой двигатель для подъема пустых тележек от грузовых причалов обратно к шахте на канатах. В 1822 г. он убедил создателей проектируемой железной дороги Стоктон — Дарлингтон использовать паровые ло­комотивы, а не лошадей, и на ее открытии в 1825 г. он лично вел паровоз своей собственной конструкции. Дорога Ливерпуль—Ман­честер, которую считают первой в мире постоянно действующей гру­зовой железной дорогой, начала работу в 1830 г. Все ее паровозы были спроектированы и построены Стефенсоном, чья «Ракета» за год до этого выиграла знаменитые соревнования в Рейнхилле.
Региональные различия

224 В этом кратком обзоре зарождения современной промышлен­ности названия «Великобритания» и «Англия» употребляются более или менее взаимозаменяемо. Большинство ранних описаний так называемой промышленной революции сосредотачивались на одной только Англии. Однако важно осознавать, что существова­ли большие региональные отличия в темпах и характере инду­стриализации внутри Англии, а также существенные различия в характере экономических изменений в отдельных частях Соеди­ненного Королевства Великобритании и Ирландии.

В Англии различия в темпах изменений обусловливались на­личием месторождений каменного угля, расположенных преиму­щественно на северо-востоке (особенно в долине реки Тайн) и в центральных графствах, хотя Ланкашир также имел значительные запасы угля (см. рис. 7.5). Ланкашир стал почти синонимом хлопчатобумажной промышленности, но на его территории также получили значительное развитие стекольное и химическое произ­водства, в то время как предприятия хлопчатобумажной промыш­ленности имелись также на востоке центральной Англии (Дерби­шир и Ноттингемшир). Металлургия и изготовление металличес­ких изделий были сосредоточены на западе центральной Англии (Бирмингем и «Черная страна» — Шропшир), в южном Йорк­шире (особенно в Шеффилде) и на северо-востоке (особенно в Ньюкасле, который был также центром химической промышлен­ности). Шерстяная промышленность была сконцентрирована в Уэст-Ридинге, Йоркшире (особенно в Бредфорде и Лидсе), пере­местившись туда из более старых доиндустриальных центров вос­точной Англии и запада страны. Стаффордшир почти монополи-

224
зировал керамическую промышленность и имел также крупные металлургические предприятия. Корнуолл оставался главным по­ставщиком меди и олова, но развитие обрабатывающей промыш­ленности там было слабым. За исключением процветающего Лон­дона с его развитым производством товаров широкого потребле­ния (особенно пива), юг Англии оставался преимущественно аг­рарным. Это не означало его бедности: он обладал плодородными почвами и передовой организацией сельского хозяйства, на его территории были расположены быстро растущие городские цент­ры. Огромный спрос на продукты питания обеспечивал фермерам и землевладельцам юга хороший доход на вложение их труда и капитала. В свою очередь, преимущественно скотоводческие край­ний север и северо-запад отставали от других регионов по уровню доходов и богатства.


Рис. 7.5. Английская промышленность в 1800 г. 225
226 Уэльс, завоеванный англичанами в Средние века, всегда вос­принимался как своего рода бедный родственник. В конце XVIII в. значительные угольные месторождения южного Уэльса создали базу для значительного развития металлургии; к 1800 г. там производилось около четверти совокупного выпуска британ­ского железа. Однако это производство было ориентировано на экспорт и не сопровождалось активным развитием сопутствующих отраслей. Остров Англси имел крупные залежи медной руды, од­нако выплавка меди производилась преимущественно в южном Уэльсе, в районе Суонси. Северо-восточная часть Уэльса, приле­гающая к Чеширу и Ланкаширу, получала определенные выгоды от развития промышленности в упомянутых регионах, однако большая часть их территории, гористая и неплодородная, остава­лась скотоводческой и бедной. Дорога к славе и успеху для амби­циозных валлийцев лежала через Англию или Шотландию. Одним из них был Роберт Оуэн, который нажил состояние в хлопчатобумажной промышленности Манчестера и Нью-Ланарка, прежде чем посвятить остаток своей долгой жизни филантропи­ческой и гуманитарной деятельности.

Шотландия, в отличие от Уэльса, сохраняла свою независи­мость от Англии вплоть до добровольного объединения в 1707 г. Однако в середине XVIII в. Шотландия была бедной и отсталой страной. Большинство ее немногочисленного населения все еще занималось полунатуральным сельским хозяйством, а на значи­тельных пространствах Шотландского Нагорья сохранялась не­тронутой клановая система социальной и экономической организа­ции. Менее чем через столетие Шотландия стояла рядом с Анг­лией на передовых позициях среди наиболее развитых в инду­стриальном отношении стран мира. Население Шотландии состав­ляло менее одной седьмой части населения Великобритании, одна­ко Шотландия производила более одной пятой общего выпуска хлопчатобумажных тканей и более четверти британского чугуна. «Саггоп Company», основанная в 1759 г., была первой в мире крупной металлургической компанией, использующей коксовое топливо. Среди шотландцев также было много ведущих изобрета­телей и предпринимателей в химической промышленности и ма­шиностроении. Короче говоря, трансформация Шотландии из от­сталой страны с полунатуральной экономикой в ведущую страну с индустриальной экономикой была даже еще более впечатляющей, чем параллельная ей индустриализация в Англии.

О причинах столь значительной трансформации шотландской экономики велись оживленные дебаты. Единственным сколько-ни­будь значимым природным ресурсом Шотландии был уголь, зале­гающий узкой полосой между заливами Ферт-оф-Форт и Ферт-оф-Клайд (перемежающейся залежами железной руды). В этом регионе была сконцентрирована большая часть шотландского го­родского населения и почти вся ее современная промышленность.

226 Включение Шотландии в состав Великобритании в 1707 г. дало ей

227 доступ не только на английские рынки, но и на рынки британских колоний в Северной Америке и в других регионах мира, что, не­сомненно, способствовало ускорению темпов экономического раз­вития. Местная система образования, от приходских школ до че­тырех старейших университетов (в Англии университетов было только два), обусловила необыкновенно высокий для того време­ни уровень грамотности населения. В свою очередь, рано сложив­шаяся шотландская банковская система, полностью отличная от английской и свободная от правительственной регламентации, обеспечила шотландским предпринимателям сравнительно легкий доступ к кредиту и капиталу. Наконец, нельзя упускать из виду тот факт, что Шотландия со времени договора об объединении до 1885 г. не имела собственной политической администрации, кроме местного самоуправления. Хотя эта ситуация порицалась теми, кто считал, что шотландское правительство могло бы предпринять более решительные и эффективные меры для стимулирования экономического роста, возможно, что отсутствие центрального уп­равления в Шотландии было благом для страны.

Ирландия, по печальному контрасту с Шотландией, не доби­лась практически никаких успехов в сфере индустриализации. Англичане относились к Ирландии, даже в большей мере чем к Уэльсу, как к завоеванной провинции. Здесь нет возможности об­суждать вопрос о том, являлся ли этот фактор одной из основных или даже ключевой причиной провала ирландской индустриализа­ции. Факты свидетельствуют о том, что ирландское население, как и население Великобритании, более чем удвоилось за период с середины XVIII в. до 1840 г., однако в Ирландии этот процесс не сопровождался ростом урбанизации и индустриализацией. В результате катастрофических неурожаев картофеля в середине 1840-х гг. Ирландия менее чем за 10 лет потеряла четверть своего населения из-за голода и эмиграции.
Социальные аспекты ранней индустриализации

227 В Таблице 7.1 приведены приблизительные данные о числен­ности населения Великобритании, а также Англии и Уэльса за от­дельные годы периода 1700—1850 гг. Цифры указывают на бы­стрый рост численности населения на ранних стадиях индустриа­лизации. Более детальная хронологическая разбивка показывает, что численность населения начала расти в 1740-х гг. (после перио­да практически нулевого роста в первой половине столетия); темпы роста увеличились в 1780-х гг. и достигли максимума во втором десятилетии XIX в., а затем стали медленно падать вплоть до 1850 г. Великобритания в полной мере участвовала, а, возмож­но, и лидировала, в третьей логистической кривой роста числен­ности населения Европы.

227

228 Таблица 7.1

Население Англии и Уэльса, а также Великобритании, 1700—1850 гг. (млн чел.).



Источник: Mitchell B.R., Deane P. Abstract of British Historical Sta­tistics. Cambridge, 1962.
228 В пользу того, что рост численности населения не был обу­словлен исключительно процессом индустриализации, свидетель­ствует тот факт, что этот рост был общеевропейским феноменом, который наблюдался не только в Великобритании, но и в прочих странах, переживающих период индустриализации. С другой сто­роны, было бы неправильно говорить о полном отсутствии связи между ростом промышленности и численности населения. Разли­чие судеб Великобритании и Ирландии показывает, что индустри­ализация была по крайней мере одной из предпосылок устойчиво­го роста численности населения.

Механизм роста, наблюдавшегося в XVIII в., понятен не пол­ностью; во многом это связано с недостатком детализированной информации. Возможно, что уровень рождаемости несколько вырос благодаря ранним бракам, поскольку рост надомного и фабричного производства позволял молодежи обзаводиться собст­венным хозяйством, не дожидаясь получения по наследству фермы или окончания срока ученичества. Однако более вероятно, что уровень смертности упал из-за действия ряда взаимосвязан­ных факторов: введения практики прививок против оспы в начале столетия и вакцинации с 1798 г., накопления медицинских знаний и создания новых больниц и, что наиболее важно, роста уровня жизни, который явился и результатом, и причиной экономическо­го роста. Прогресс сельского хозяйства принес не только рост производства продовольственных продуктов, но и увеличение их разнообразия, что привело к улучшению питания населения. Воз­росшая добыча угля сделала дома теплее, а производство мыла, удвоившееся во второй половине столетия, указывало на осозна­ние важности личной гигиены. Вкупе со значительно выросшим выпуском дешевой хлопчатобумажной ткани оно внесло вклад в повышение стандартов чистоты.

Иммиграция и эмиграция также оказывали влияние на сово­купную численность населения. В течение всего XVIII в. и в на­чале XIX в. широкие экономические возможности в Англии и Шотландии служили стимулами для ирландцев (мужчин и жен­щин) к поселению в этих регионах как на временной, так и на

228

постоянной основе; этот процесс начался еще до массового прито­ка переселенцев в результате Великого картофельного голода. Кроме того, с континента приезжали политические и религиозные беженцы. В свою очередь, в XVIII в. более миллиона англичан, валлийцев и шотландцев покинули родину ради того, чтобы попы­тать счастья за морем, преимущественно в британских колониях. В основном люди уезжали на поиски лучшей доли, но некото­рые — неплатежеспособные должники и преступники — насильст­венно депортировались в Америку, а позже в Австралию. В целом Великобритания, по-видимому, потеряла в результате международ­ной миграции в XVIII в. больше населения, чем приобрела.

Однако еще более важной для экономического роста была внут­ренняя миграция, которая в огромной степени изменила географи­ческое распределение населения. Большая часть этой миграции происходила на относительно короткие расстояния (из деревни в растущие промышленные районы), но, вместе с возросшими темпа­ми естественного прироста численности населения, это привело к двум важным изменениям в пространственном распределении насе­ления: во-первых, к сдвигу в плотности населения с юго-востока на северо-запад и, во-вторых, к возрастанию урбанизации.

В начале XVIII в. большинство населения Англии проживало к югу от реки Трент, причем основная масса его приходилась на 12 графств в юго-восточной части страны. Уэльс и Шотландия имели гораздо меньшую плотность населения, чем Англия. К на­чалу XIX в. наиболее плотно населенным регионом за границами лондонского столичного округа был Ланкашир, за ним следовали Уэст-Ридинг в Йоркшире и 4 графства, на территориях которых были расположены угольные месторождения запада центральной Англии. Полоса шотландских равнин между Ферт-оф-Форт и Ферт-оф-Клайд и район угольных месторождений в долине реки Тайн также пережили прирост численности населения. Такое рас­пределение жителей отражало роль угля в индустриализирующей­ся экономике.

В 1700 г. Лондон с населением в полмиллиона человек был крупнейшим городом Великобритании, а возможно, и всей Евро­пы. Ни один другой британский город не имел населения свыше 30 тыс. человек. Ко времени первой переписи населения в 1801 г. Лондон имел более 1 млн жителей, а в Ливерпуле, Манчестере, Бристоле, Глазго и Эдинбурге численность населения превышала 70 тыс. человек и продолжала быстро расти. Перепись 1851 г. официально зафиксировала, что более половины населения стра­ны является городским, а к 1901 г. доля горожан превысила три четверти.

Рост городов не был безусловным благом. Они состояли из ог­ромного количества ветхих доходных домов и длинных рядов жалких лачуг, в которых семьи рабочих теснились по четверо и даже более человек в одной комнате. Санитарные условия обычно были плачевными, и отходы всех видов просто выбрасывались на

229

улицу. Дренажная система, где она была, обычно состояла из от­крытых канав посередине улицы, но чаще дождевая и сливная вода, а также нечистоты переполняли сточные ямы, которые изда­вали омерзительное зловоние и служили питательной средой для холеры и других эпидемических заболеваний. Улицы были пре­имущественно узкие, кривые, неосвещенные и немощеные.

Отчасти эти ужасные условия жизни были связаны с крайне быстрым ростом численности населения, несовершенствами адми­нистративного аппарата, недостатком опыта у местных властей и, соответственно, отсутствием городского планирования. Например, Манчестер вырос из «простой деревни», каковой он был в начале XVIII в., в город с населением в 25 тыс. жителей в 1700 г. и более 300 тыс. жителей в 1850 г.; однако статус города он полу­чил лишь в 1838 г. Быстрый рост городов оказывается даже еще более удивительным феноменом ввиду того, что он произошел ис­ключительно за счет миграции населения из сельской местности. Из-за ужасных санитарных условий уровень смертности в городах превышал уровень рождаемости (детская смертность была особен­но высока), и темпы естественного прироста были фактически от­рицательными. То, что люди были вынуждены жить в таких ус­ловиях, является свидетельством значительного экономического давления, заставлявшего их перебираться в города. Хотя числен­ность сельскохозяйственных рабочих продолжала расти примерно до 1850 г., рост численности сельского населения превышал воз­можности получения занятости в традиционных отраслях сель­ской экономики, включая как надомную промышленность, так и чисто сельскохозяйственный труд.

В одном из ранних учебников утверждалось, что рабочие «шли на фабрики, привлеченные призраком высокой заработной платы». Такое заявление больше говорит о предубеждениях авто­ра, чем об экономических условиях того времени. В том, что фаб­ричные рабочие получали более высокую зарплату, чем сельско­хозяйственные рабочие или рабочие надомной промышленности, не может быть сомнения. Это было справедливо не только для взрослых мужчин, но также и для женщин и детей. Многие опи­сания так называемой промышленной революции в Великобрита­нии подчеркивают занятость женщин и детей на фабриках, как будто это было чем-то новым. Ничто не может быть дальше от ис­тины. Занятость женщин и детей как в сельском хозяйстве, так и в надомном производстве была очень старой практикой, которую фабричная система просто использовала.

Фабричная форма организации производства возникла прежде всего в текстильной промышленности и постепенно распространя­лась на другие отрасли. Фабрики могли платить более высокую заработную плату благодаря более высокой производительности труда, обусловленной как технологическим прогрессом, так и большей капиталовооруженностью труда. Благодаря этому фабри­ки постепенно привлекали все больше рабочих, и в динамике ре-

230

альной заработной платы преобладала повышательная тенденция. Эта тенденция, возможно, была прервана в период наполеонов­ских войн с 1795 г. по 1815 г., когда потребности государствен­ных финансов породили инфляцию, в результате которой многие люди, живущие на заработную плату, пострадали от падения ре­альных доходов. Рост реальной заработной платы большинства категорий рабочих возобновился с 1812-1813 гг., хотя периоди­ческие депрессии того времени наносили удар по их положению, провоцируя рост безработицы.

Более ста лет ведется научный спор вокруг вопроса о динами­ке уровня жизни британских рабочих с конца XVIII в. до середи­ны XIX в. (Никто не спорит с тем, что уровень жизни после 1850 г. повышался.) Консенсус так и не был достигнут, и вряд ли он когда-нибудь будет достигнут. Имеющиеся данные не позволя­ют получить однозначного заключения; что еще более важно, трудно подобрать адекватные веса для оценки совокупного ре­зультата действия противоположных тенденций в динамике уров­ня жизни различных групп населения. Некоторые группы, такие как фабричные рабочие и квалифицированные ремесленники, не­сомненно, улучшили свое положение. Другие, например, ручные ткачи, были полностью сметены процессом технологических изме­нений и перешли к другим профессиональным занятиям.

В целом представляется вероятным, что в течение столетия с 1750 г. по 1850 г. происходило постепенное повышение уровня жизни рабочего класса, хотя некоторые его группы, возможно, пережили снижение уровня жизни в период наполеоновских войн. Спор усложняется необходимостью учета относительных измене­ний в распределении доходов и богатства. Большая часть рабо­чих, включая даже самых низкооплачиваемых, несколько улуч­шила свое положение, но уровень жизни людей, чьи доходы имели форму ренты, процентов и прибыли, вырос в еще большей степени. Другими словами, неравенство в распределении доходов и богатства, которое уже было значительным в доиндустриальной экономике, на ранних стадиях индустриализации увеличилось еще больше.