камерон краткая история. 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн

• Название: 5 Моим внукам Лукасу, Марго Лиль, Киле, Грэхему Зэйн
• Анкор: камерон краткая история.doc
• Дата: 24.04.2017
• Размер: 12.31 Mb.
• Имя файла: камерон краткая история.doc
• Тип: Документы; #4628
• страница: 23 из 44

Бельгия

Первым регионом континентальной Европы, полностью при­нявшим британскую модель индустриализации, был регион, став­ший в 1830 г. Королевством Бельгия. В XVIII в. этими террито­риями (за исключением Льежа) владели австрийские Габсбурги. С 1795 г. по 1814 г. они находились в составе Французской рес­публики, а впоследствии империи, а с 1814 г. до 1830 г. они со­ставляли часть королевства Объединенные Нидерланды. Несмот­ря на эти частые и, в краткосрочном периоде, разрушительные политические изменения, Бельгия представляла собой замечатель­ный пример постоянства модели экономического развития.

281

Близость к Великобритании была не последним фактором ее раннего и успешного подражания британской модели индустриа­лизации, но существовали и другие, более фундаментальные при­чины. Прежде всего, регион имел длительную промышленную традицию. Фландрия была важным центром текстильного произ­водства в Средние века, к востоку от долины рек Самбры и Мааса располагался знаменитый центр металлообработки (см. главу 5). Брюгге и Антверпен были первыми городами Северной Европы, воспринявшими итальянские торговые и финансовые тех­нологии в конце Средних веков. Хотя экономика региона значи­тельно пострадала от испанского правления и других бедствий, обрушившихся на нее после восстания в Голландии, она несколь­ко оправилась от них под более мягким правлением Австрии в XVIII в. В сельских районах Фландрии возникло значительное ручное производство льняных тканей, а добыча угля развивалась в бассейне Хайнаут и в долине рек Самбры и Мааса.

Во-вторых, по характеру природных ресурсов Бельгия была схожа с Великобританией. Она имела легкодоступные залежи ка­менного угля и, несмотря на свои небольшие размеры, до 1850 г. добывала наибольшее количество угля среди всех стран континен­тальной Европы. Она также имела залежи железной руды, распо­лагавшиеся недалеко от угольных месторождений, а также руды свинца и цинка. Бельгийский предприниматель Доминик Мос-сельманн играл ведущую роль в создании современной цинковой промышленности, а основанная им фирма SocietedelaVieilleMontagneфактически монополизировала эту отрасль на многие годы.

В-третьих, отчасти ввиду своего расположения, традиций и по­литических связей регион, ставший Бельгией, получил большие вливания не только иностранного капитала, но и иностранных технологий и предпринимательских талантов, а также имел благо­приятные условия доступа на некоторые зарубежные рынки, осо­бенно на французский. Это положение стало складываться еще при Старом режиме и укрепилось в период французского господ­ства. В начале XVIII в. в Вервье из Савойи переселилась семья Биолли, которая начала производство шерстяных тканей. К концу столетия ей принадлежали самые крупные предприятия отрасли. Биолли привлекли других иммигрантов, которые приехали к ним работать, а впоследствии основали свои собственные производст­ва. Среди них был Уильям Кокрил, квалифицированный меха­ник, работавший ранее на шерстяных предприятиях Лидса, кото­рый прибыл в Вервье по дороге в Швецию и в 1799 г. основал мастерскую по производству прядильных машин. Луи Терно, уро­женец Седана, который бежал из Франции в 1792 г. и путешест­вовал по Великобритании, изучая британские технологии, вернул­ся во Францию при Директории и основал несколько шерстяных фабрик как во Франции, так и в аннексированных бельгийских провинциях. В 1807 г. на одной из его фабрик недалеко от Вер-

282

вье, оборудованной прядильными машинами на водной тяге, по­строенными Кокрилом, были заняты 1400 рабочих.

В 1720 г. ирландец О'Келли соорудил первый паровой насос Ньюкомена на континенте — для угольной шахты недалеко от Льежа. Через 10 лет англичанин Джордж Сандерс построил еще один — для свинцового рудника около Вердена. До краха Старо­го режима почти 60 машин Ньюкомена работали в регионе, став­шем затем Бельгией. В 1791 г. братья Перье из Шалота (недалеко от Парижа) установили первый двигатель типа уаттовского, и к 1814 г. построили 18 (а может быть, и больше) из 24 машин этого типа на территории будущей Бельгии. Они работали на текстиль­ных фабриках, металлургических предприятиях, пушечном заводе в Льеже, которым управляли сами братья Перье, а также на угольных шахтах. Однако небольшое число этих машин является свидетельством их достаточно низкой эффективности. Владельцы рудников в основном предпочитали старые машины Ньюкомена, которые продолжали строить еще в 1830-х гг.

Угольные шахты были самыми крупными потребителями паро­вых машин обеих моделей — и Ньюкомена, и Уатта, а также при­влекали большую часть французских предпринимателей и капита­лов. В период французского господства сложились важнейшие связи между бельгийской угольной промышленностью и француз­ской индустрией, которые пережили различные политические трансформации, произошедшие после 1814 г. В 1788 г. австрий­ские Нидерланды экспортировали во Францию 58 тыс. тонн угля, в то время как Великобритания — 185 тыс. тонн. В 1821 г. южные Нидерланды экспортировали 252 тыс. тонн, Великобрита­ния — 27 тыс. тонн, а в 1830 г. Бельгия отправляла во Францию более 500 тыс. тонн угля, в то время как Великобритания — лишь около 50 тыс. тонн. Сеть каналов и других водных путей, связы­вавшая северную Францию с бельгийскими угольными шахтами, стала создаваться еще при Старом режиме, но продолжала совер­шенствоваться и впоследствии, в огромной степени облегчая това-ропоток между двумя странами. Французские предприниматели нашли привлекательными инвестиции в бельгийскую угольную промышленность. В период промышленных бумов 1830-х, 1840-х гг. и даже в 1870-е гг., когда добыча угля сделала огромный рывок вперед, французские капиталы устремлялись на строительство новых рудников в Бельгии.

Хлопчатобумажная промышленность развивалась в Генте и его округе, в результате чего Гент превратился в бельгийский Ман­честер. В городе, который ранее уже был главным рынком для сельского льняного производства Фландрии, в 1770-х гг. было ос­новано несколько ситценабивных фабрик, которые, однако, не ис­пользовали механические двигатели. В начале XIX в. местный предприниматель Льевен Бовен, до этого не связанный с текс­тильным производством, с огромным риском для себя поехал в Англию как промышленный шпион (в то время Франция и Вели-

283
кобритания находились в состоянии войны). Он смог вывезти контрабандой несколько мюль-машин, паровой двигатель и завер­бовать квалифицированных английских рабочих для обслужива­ния машин и изготовления других по их образцу. В 1801 г. он ус­тановил машины в опустевшем монастыре в Генте. Так началось современное бельгийское хлопчатобумажное производство. Бовен вскоре столкнулся с местной конкуренцией, но отрасль начала бы­стро расти, особенно после введения Наполеоном Континенталь­ной системы. К 1810 г. в отрасли работало 10 тыс. человек, пре­имущественно женщин и детей. Превратности войны и даже в большей степени последовавшего за ней мира вызвали значитель­ные колебания производства, которые привели к банкротству мно­гих предпринимателей, включая Бовена, но сама отрасль выжила и продолжала развиваться. Механические ткацкие станки появи­лись в 1830-х гг., а к концу десятилетия введение механического прядения льна в Генте предрешило судьбу сельского льняного производства.

Традиционная черная металлургия, работавшая на древесном угле, долгое время существовала в долине Самбры и Мааса и в Арденнах на востоке страны. Она сыграла значительную роль в обслуживании революционных и наполеоновских войн, но ее ба­зисом оставались традиционные технологии. В 1821 г. Поль Гуа-Шапель ввел на своих металлургических предприятиях недалеко от Шарлеруа процесс пудлингования и проката. В 1824 г. он начал строительство коксовой доменной печи, которая наконец вошла в действие в 1827 г. — это была первая коммерчески эф­фективная домна на континенте. Вскоре многие последовали его примеру, включая Джона Кокрила, чьим партнером был не кто иной, как голландское правительство короля Виллема I.

В 1807 г. Уильям Кокрил перевел свои заводы по производст­ву оборудования для текстильной промышленности из Вервье в Льеж и принял в число компаньонов двух своих сыновей, Джейм­са и Джона. Уильям Кокрил отошел от дел в 1813 г., а в 1822 г. Джон выкупил долю брата. Тем временем около 1815 г. фирма, наряду с текстильным оборудованием, начала производить паро­вые двигатели. Для этих целей было нанято большое число ква­лифицированных английских рабочих, некоторые из которых позже завели собственное дело или работали на других бельгий­ских фирмах. Кокрилы объявили о своем намерении построить коксовую доменную печь еще в 1820 г., а в 1823 г. Джон получил на эти цели субсидию от голландского правительства. Он также нанял в качестве консультанта Дэвида Машета, известного шот­ландского механика. Однако финансовые и технические труднос­ти продолжали преследовать предприятие. В 1825 г. правительст­во выкупило половину его акций за 1 млн флоринов, однако даже это вливание государственных средств было недостаточным, и до 1829 г., когда печь наконец была построена, правительство вло­жило дополнительно 1325 тыс. флоринов.

284

Накануне бельгийской революции 1830 г. (которая, по иронии судьбы, лишила голландское правительство его инвестиций) фирма Кокрилов была, безусловно, крупнейшим промышленным предприятием Нидерландов и, возможно, самым большим в кон­тинентальной Европе. На нем было занято почти 2000 рабочих, а вложенный в него капитал превышал 3 млн флоринов (около 1,5 млн долларов) — огромную по тем временам сумму. Со свои­ми угольными шахтами и железными рудниками, доменными пе­чами, прокатными станами и механическими мастерскими это была также одна из первых вертикально интегрированных метал­лургических компаний. В этом качестве она служила моделью для других фирм, работающих в растущей отрасли.

Хотя бельгийская революция повлекла за собой минимум раз­рушений и человеческих жертв, тем не менее, она привела к эко­номической депрессии из-за неопределенности относительно ха­рактера нового государства и его будущего. Однако депрессия оказалась короткой, и уже в середине десятилетия наблюдался стремительный промышленный взлет. Помимо международных экономических условий, которые были также благоприятны, на характер и масштабы этого бума в Бельгии повлияли еще два осо­бых фактора: 1) решение правительства построить полномасштаб­ную сеть железных дорог за счет казны (см. главу 8), что стало особенно ценным подарком для угольной промышленности, метал­лургии и машиностроения, и 2) значительные институциональные инновации в области банковского дела и финансов.

В 1822 г. король Биллем I объявил о создании акционерного банка SocieteGeneratepourfavoriser ['IndustriedesNationaledesPays-Bos(известный после 1830 г. как SocieteGeneratedeBel-gique) со штаб-квартирой в Брюсселе. Он передал банку государ­ственную собственность на сумму 20 млн флоринов и вложил зна­чительную часть своего собственного состояния в его акции. Банк имел широкие возможности для деятельности, но его работа в первое десятилетие существования была в лучшем случае неблес­тящей. Однако после революции при новом управляющем, назна­ченном новым правительством, он способствовал инвестиционному буму, не имевшему прецедентов на европейском континенте. Между 1835 г. и 1838 г. он создал 31 новое «анонимное общест­во» с совокупным капиталом, превышавшим 100 млн франков. Среди них были металлургические предприятия, угольные компа­нии и машиностроительный завод «Феникс» в Генте, Антверпен­ская пароходная компания, текстильная фабрика, сахарорафинад­ные заводы и предприятия стекольной промышленности. Во всех этих предприятиях банк выступал в кооперации с парижским фи­нансистом Джеймсом Ротшильдом, наиболее влиятельным банки­ром того времени, что способствовало доступу Бельгии к француз­скому рынку капиталов.

В 1835 г. конкурирующая группа финансистов получила раз­решение на создание еще одного акционерного банка — Banque

285

deBelgique. Созданный во всех важнейших аспектах по образу и подобию SocieteGenerate(хотя и значительно уступая ему по раз­мерам), новый банк не терял времени: менее чем за 4 года он уч­редил 24 финансовых и промышленных предприятия с общим ка­питалом в 54 млн франков. В это число входили угольные шахты, металлургические предприятия, машиностроительные заводы Сен-Леонар в Льеже, текстильные фабрики, сахарорафинадные заво­ды и, что особенно важно, компания, которая стала крупнейшим з мире производителем цветных металлов — SocietedeleVielleMontagne, выкупленная банком у ее основателя — Моссельмана. Как и SocieteGenerate, BanquedeBelgiqueимел связи с Фран­цией через частный парижский банк HottingueretCie. Утвержда­лось, что более 90% капитала BanquedeBelgiqueбыло француз­ским.

К 1840 г., если не ранее, Бельгия со всей очевидностью стала самой высокоразвитой промышленной страной на европейском континенте, а по объему промышленного производства на душу населения она почти догнала Великобританию. Хотя, как и в дру­гих странах ранней индустриализации, темпы промышленного роста в Бельгии со временем снизились и стали отставать от тем­пов роста новых индустриализирующихся стран, к 1914 г. она ос­тавалась наиболее высокоразвитой промышленной страной на кон­тиненте по объему выпуска продукции на душу населения, усту­пая в Европе только Великобритании. В течение всего столетия основой ее процветания продолжали оставаться отрасли, которые инициировали ее рост: угольная промышленность, черная и цвет­ная металлургия, машиностроение и — хотя и в меньшей степени, чем в Великобритании, — текстиль. В химической промышлен­ности введение процесса Сольвея по производству соды дало тол­чок к развитию этой прежде медленно растущей отрасли, а бель­гийские машиностроительные фирмы превзошли конкурентов в сооружении за границей (как и у себя дома) узкоколейных желез­ных дорог и, после 1880 г., электрических трамвайных и приго­родных линий. Также на протяжении всего столетия бельгийская промышленность в значительной степени зависела от состояния международных экономических связей: в конце века экспорт со­ставлял 50%, или даже более, ее валового национального продук­та. Наиболее важными для Бельгии были торговые связи с Фран­цией. Так что если сделать контрфактическое (но не слишком не­вероятное) предположение, что Бельгия в течение всего XIX в. могла бы оставаться в составе Франции, то в результате мы бы потеряли важнейшие статистические данные по региональной эко­номике, однако статистика для Франции в целом засвидетельство­вала бы значительно более впечатляющий экономический рост. Как бы там ни было, в 1844 г. (который отнюдь не был каким-то исключительным годом) 30% совокупного выпуска бельгийского чугуна было экспортировано во Францию. В течение всего столе­тия Франция ввозила более 30% необходимого ей угля, причем

286
более половины этого количества поступало из Бельгии, преиму­щественно с шахт, принадлежавших французским компаниям.

Франция

Из всех стран ранней индустриализации Франция представля­ла собой наиболее «аномальный» случай. Этот факт породил в XIX в. и позднее обширную литературу, которая пыталась объяс­нить предполагаемую «отсталость» или «запаздывание в разви­тии» французской экономики. Однако недавно новые эмпиричес­кие исследования и теоретические обобщения показали, что предыдущие споры основывались на неверных посылках. Дейст­вительно, хотя модель индустриализации во Франции действи­тельно отличалась от модели, реализованной в Великобритании или других странах ранней индустриализации, конечный ее ре­зультат был не менее эффектен, а с точки зрения благосостояния населения, возможно, оказался даже более впечатляющим. Более того, если обратиться к рассмотрению моделей развития стран более поздней индустриализации, то можно заключить, что фран­цузская модель была более «типичной», чем британская.

В поисках решения этого парадокса необходимо обратиться к базовым детерминантам экономического роста. Наиболее яркой чертой французской экономики XIX в. были низкие темпы при­роста численности населения (см. главу 8). Если рассчитать соот­ветствующие показатели экономического роста (ВНП, промыш­ленный выпуск и т.д.) на душу населения, то оказывается, что французская экономика развивалась весьма успешно. Во-вторых, важен вопрос о ресурсах. Британская, бельгийская, а впоследст­вии американская и немецкая модели индустриализации в значи­тельной мере основывались на изобилии запасов каменного угля. Франция, хотя и не была полностью лишена месторождений ка­менного угля, имела гораздо меньшие его запасы; кроме того, ха­рактер самих залежей делал их эксплуатацию более дорогостоя­щей. Эти обстоятельства оказали большое влияние на другие ис­пользующие уголь отрасли, такие как черная металлургия, кото­рые мы рассмотрим позже. В области технологии Франция ни в коей мере не была отстающей страной. Французским ученым, изо­бретателям и новаторам принадлежало лидерство в нескольких от­раслях, включая гидроэнергетику (строительство турбин и произ­водство электроэнергии), выплавку стали (открытая домна) и алюминия, автомобилестроение, а в XX в. — самолетостроение. Институциональный аспект развития значительно более сложен для оценки. Как отмечалось в главе 8, революция и наполеонов­ский режим создали базовый институциональный контекст эконо­мического развития в большей части Европы, но на протяжении

287

XIX столетия произошли многие другие важные перемены, анализ которых удобнее отложить до следующих глав.

В настоящее время установлено, что к современному типу эко­номического роста Франция перешла в XVIII в. За столетие в целом темпы роста как валового выпуска, так и выпуска на душу населения были приблизительно одинаковы во Франции и в Вели­кобритании (причем во Франции, возможно, они были даже не­сколько выше), хотя Франция начала его (и закончила) при более низком уровне выпуска на душу населения. Однако в конце

XVIII в., когда в Великобритании началась «промышленная рево­люция» (в хлопчатобумажной промышленности), Франция пере­живала мучительные политические перемены, связанные с рево­люцией. Здесь лежат основы принципиального различия, которым отмечено развитие двух экономик по протяжении почти всего

XIX в. Четверть столетия, с 1790 по 1815 г., за исключением пе­риода короткого Амьенского перемирия (1802 — 1803 гг.), Фран­ция почти непрерывно вела войну, которую впоследствии стали именовать первой «современной» войной, потребовавшей массовой мобилизации человеческих ресурсов. Благодаря высокому спросу военного времени выпуск продукции увеличился, но его рост на­блюдался преимущественно в уже сложившихся отраслях и прак­тически не сопровождался техническим прогрессом. В хлопчато­бумажной промышленности было внедрено некоторое количество прядильных машин и паровых двигателей, но важнейшие метал­лургические и химические производства пребывали в состоянии технологического застоя. Великобритания также вступила в войну в 1793 г., но ее человеческие ресурсы были вовлечены в нее в го­раздо меньшей степени, поскольку она предоставила ведение большей части военных действий на суше (за исключением Пире­нейского полуострова) своим континентальным союзникам. Благо­даря контролю над морскими коммуникациями (при том, что Франция была отрезана от своих заокеанских рынков) Велико­британия в огромной степени увеличила свой экспорт, что способ­ствовало технологической модернизации ее основных отраслей.

После достаточно глубокой послевоенной депрессии, которая охватила всю континентальную Западную Европу и затронула даже Великобританию, французская экономика начала расти даже более высокими темпами, чем в XVIII в. В целом за XIX в. ВНП Франции увеличивался в среднем на 1,5 — 2% в год, хотя эти цифры нельзя признать абсолютно точными, особенно для первой половины XIX в. В период с 1871 г. по 1914 г., для кото­рого статистические данные более обильны и надежны, среднего­довые темпы роста ВНП Франции составляли приблизительно 1,6%, в то время как в Великобритании — 2,1%, а в Германии — 2,8%. Эти цифры показывают, что германская экономика росла почти вдвое быстрее, чем французская, а британская — на треть быстрее. Однако они могут давать искаженную картину функцио­нирования экономики, поскольку темпы экономического роста в

288

расчете на душу населения составляют 1,4% для Франции против 1,7% в Германии и лишь 1,2% в Великобритании. Другими слова­ми, медленный демографический рост во Франции в значительной мере объясняет замедленный рост экономики в целом. Более того, даже темпы роста на душу населения могут ввести в заблуждение, поскольку Германия, имевшая в середине XIX в. достаточно от­сталую экономику, начала рост с гораздо более низкого уровня доходов на душу населения. Наконец, в результате поражения во франко-прусской войне две наиболее динамичные в экономичес­ком отношении французские провинции, Эльзас и Лотарингия, стали в 1871 г. частью новой Германской империи.

Промышленное производство, становой хребет современного экономического роста во Франции и в большинстве других инду­стриализирующихся стран, росло даже более высокими темпами, чем валовой продукт. Темпы роста промышленного производства, по различным оценкам, составляли от 2 до 2,8%. Эти различия связаны не только с использованием альтернативных методов рас­чета (и альтернативных показателей), но также с тем, какое имен­но количество отраслей включается в рассмотрение. В течение всей первой половины XIX в. — и даже позже, в период Второй империи — ремесленное и надомное производство составляли более трех четвертей всего «промышленного» производства. Вы­пуск в этом секторе рос гораздо медленнее, чем выпуск фабрич­ных производств и других новых отраслей, а в некоторых случаях он в абсолютном выражении даже сокращался. Следовательно, исключение сектора ремесленного и надомного производства из расчета индексов роста промышленного производства обеспечива­ет получение более высоких показателей. Тем не менее, важность этого сектора не следует недооценивать, поскольку он во многом определял отличительные черты развития французской промыш­ленности.

Хотя общее функционирование экономики было вполне удов­летворительным, темпы ее роста претерпевали изменения (если не говорить о кратковременных колебаниях, которым были подвер­жены все растущие экономики). Между 1820 и 1848 гг. экономика росла умеренными и даже быстрыми темпами, временные колеба­ния которых были незначительными. Добыча каменного угля, со­ставлявшая в 1816 — 1820 гг. в среднем менее 1 млн тонн, возрос­ла до 5 млн тонн в 1847 г., а потребление угля росло даже еще более быстрыми темпами. Черная металлургия освоила процесс пудлингования и начала переход к коксовой плавке. К середине века более ста коксовых печей производили больше чугуна, чем 350 печей, работавших на древесном угле. Были заложены основы важнейших машиностроительных производств; к середине века стоимостной объем экспорта машин и оборудования превысил сто­имость их импорта более чем в 3 раза. Множество новых машин было внедрено в текстильной промышленности, особенно в отрас­лях по производству шерстяных и хлопчатобумажных тканей, ко-

10 — 5216

289

торые были крупнейшими потребителями паровых машин и друго­го механического оборудования, а также использовали наиболь­шее количество наемной рабочей силы и производили наибольший объем добавленной стоимости. Потребление хлопка-сырца вырос­ло за период 1815 — 1845 гг. в пять раз, а импорт сырой шерсти (дополнявший внутреннее ее производство) увеличился в шесть раз с 1830 г. Если в 1812 г. в стране был только один завод по производству свекловичного сахара, то в 1827 г. их было уже более ста. Химическое, стекольное, фарфоровое и бумажное про­изводства, которые также быстро росли, оставались непревзойден­ными по разнообразию и качеству своей продукции. В этот пери­од во Франции появилось и было быстро освоено множество новых отраслей, включая газовое освещение, изготовление спи­чек, фотографию, гальванотехнику, а также производство вулка­низированной резины. Развитие транспорта и коммуникаций, включая расширение сети каналов, паровое судоходство, первые железные дороги и внедрение электрического телеграфа, способст­вовало росту как внутренней, так и внешней торговли. Внешне­торговый оборот в текущих ценах возрастал с 1815 г. по 1847 г. в среднем на 4,5% ежегодно, а учитывая, что большую часть этого периода цены падали, его рост в реальном выражении был еще больше. Более того, Франция в этот период имела значительное активное сальдо торгового баланса, что обеспечивало ей ресурсы для осуществления крупных иностранных инвестиций.

Политический и экономический кризисы 1848—1851 гг. внесли сбой в ритм экономического развития страны. Кризисное состоя­ние как государственных, так и частных финансов парализовало строительство железных дорог и осуществление других инфра­структурных проектов. Добыча угля сократилась на целых 20%. Производство железа снижалось менее резко, однако в 1850 г. оно составляло менее 70% от показателя 1847 г. Импорт товаров упал в 1848 г. на 50% и достиг докризисного уровня только в 1851 г.; экспорт несколько снизился в 1848 г., но в следующем году вер­нулся к прежнему уровню.

После государственного переворота 1851 г. и провозглашения через год Второй империи темпы экономического роста во Фран­ции вновь возросли. Они немного замедлились после некоторого спада в 1857 г., но экономические реформы 1860-х гг., особенно соглашения о свободной торговле (см. главу 11) и либеральные законы о создании акционерных обществ 1863 г. и 1867 г. прида­ли экономическому росту новый импульс. Война 1870—1871 гг. принесла с собой экономическую и военную катастрофу, но темпы послевоенного возрождения французской экономики изумили весь мир. Она меньше пострадала от депрессии 1873 г., чем экономики других индустриализирующихся стран, и гораздо быстрее оправи­лась от кризиса. После этого начался новый период подъема, ко­торый длился до конца 1881 г. В течение этого периода сеть же­лезных дорог выросла с примерно 3 тыс. км до более 27 тыс. км,

290

а телеграфная сеть — с 2 тыс. до 88 тыс. км. Строительство же­лезных дорог придало мощный импульс развитию остальных от­раслей экономики, как непосредственно, так по косвенным кана­лам. В черной металлургии в 1850-х гг. завершился переход ^ коксовой плавке, а в 1860 —1870-х гг. были освоены бессемеров­ский и мартеновский процессы для производства дешевой стали. В угольной промышленности и черной металлургии был зафикси­рован четырехкратный рост производства; добыча угля достигла 20 млн тонн, а производство стали — 2 млн тонн. Внешняя тор­говля, стимулируемая постоянным улучшением транспорта и ком­муникаций, каждый год росла более чем на 5%, и Франция, оста­ваясь второй торговой державой мира, даже несколько увеличил^ свою долю в мировом товарообороте — с 10% до 11%. В целом з^ период с 1851 г. по 1881 г. темпы роста французской экономики были рекордными за все столетие, составляя в среднем от 2% до 4% в год.

Депрессия, которая началась в 1882 г., длилась гораздо доль­ше и, по всей видимости, обошлась Франции дороже, чем какой-либо другой кризисный период XIX в. Поначалу она напоминала многие другие незначительные спады, начавшись с финансово^ паники, но затем возникло множество дополнительных факторов, которые усугубили и продлили спад: катастрофические болезни ц нашествия вредителей, приведшие к снижению производства вина, и шелка на протяжении почти двух десятилетий; огромные потерн иностранных инвестиций вследствие суверенных дефолтов по дол­говым обязательствам и банкротства железных дорог; повсемест­ное возвращение к государственному протекционизму и, в част­ности, новые французские тарифы; наконец, ожесточенная торго­вая война с Италией в 1887 — 1898 гг. В целом объем внешней торговли сократился и оставался фактически на одном уровне в течение более 15 лет, а потеря иностранных рынков, в свою оче­редь, обусловила стагнацию национальной промышленности. На­копление капитала упало до минимального уровня за всю вторую половину XIX в.

Оживление началось только в самом конце XIX в. после нача­ла разработки новых месторождений лотарингского железно-руд­ного района и развития новых отраслей промышленности — таких, как электрическая, алюминиевая, никелевая и автомобиле­строительная. Франция вновь пережила период высоких темпов роста, сравнимых с темпами роста в период 1815—1848 гг., а быть может, и 1851 — 1881 гг. Labelleepoque, как французы на­звали годы, непосредственно предшествующие Первой мировой войне, были, таким образом, периодом материального благополу­чия и культурного расцвета. Хотя точные сравнения провести не-^ возможно, но вполне вероятно, что уровень жизни среднего фран­цуза в 1913 г. был, возможно, выше (и в любом случае не ниже) уровня жизни среднего жителя любой другой из европейских стран.

10»

291
Нам осталось проанализировать такие ключевые моменты французской модели роста, как низкий уровень урбанизации, мас­штабы и структура предприятий и источники промышленной мощи. Все они тесно связаны как между собой, так и с двумя дру­гими, уже отмеченными, чертами — низкими темпами роста чис­ленности населения и относительной редкостью залежей каменно­го угля.

Среди крупнейших промышленных держав Франция имела самый низкий уровень урбанизации. Главной причиной этого был медленный рост численности населения страны, но доля сельско­хозяйственной рабочей силы, а также структура и размещение промышленных предприятий также сыграли свою роль. Среди ве­дущих индустриальных стран Франция имела самую большую долю рабочей силы, занятой в сельском хозяйстве — около 40% в 1913 г. Этот факт часто рассматривают в качестве главного свиде­тельства «отставания» французской экономики, однако коррект­ная интерпретация этого явления не так проста. Для объяснения относительно высокой доли сельского населения предлагалось учитывать множество факторов — включая в том числе низкие темпы роста численности населения и урбанизации! — но гораздо реже принимается во внимание тот факт, что в начале XIX в. Франция была единственной промышленной страной в Европе, которая сама обеспечивала себя продовольствием и имела даже его излишек для экспорта.

Что касается масштабов и структуры промышленных предпри­ятий, то для Франции были характерны малые размеры компа­ний. Согласно цензу 1906 г., 71% всех промышленных предпри­ятий вообще не имели наемных рабочих. Работники этих предпри­ятий — собственники и члены их семей — составляли 27% всей занятой в промышленности рабочей силы. С другой стороны, 574 крупнейших компании имели по 500 и больше рабочих каждая; занятые на них составляли около 10% всей промышленной рабо­чей силы и 18,5% совокупного числа занятых в промышленности наемных рабочих. Показательно, что эти компании были сосредо­точены в горнодобывающей промышленности, металлургии и текс­тильной промышленности, то есть именно в тех отраслях, где и в других промышленных странах превалировали крупные капитало­емкие предприятия, но во Франции их было больше. Между двумя этими полюсами находилось большое число малых и сред­них фирм, на которых было занято подавляющее большинство на­емных рабочих. Самые маленькие из этих предприятий с числом наемных рабочих менее 10 чел. функционировали в традицион­ных отраслях ремесленного производства, таких как переработка продуктов питания, производство одежды и деревообработка, в то время как предприятия с численностью рабочих свыше 100 чел. функционировали в современных отраслях промышленности — химической, стекольной, бумажной, резиновой, а также в текс­тильной, горнодобывающей и металлургической. Необходимо от-

292

метить еще две характерные черты, связанные с небольшими раз­мерами французских предприятий: высокая добавленная стои­мость (производство предметов роскоши) и географическая рас­пыленность. В отличие от Великобритании и Германии, имевших несколько крупных центров тяжелой промышленности, во Фран­ции предприятия были широко разбросаны по небольшим городам и даже деревням. Отчасти такая распыленность определялась рас­положением доступных источников энергии.



Рис. 9.2. Добыча угля на душу населения в 1820—1913 гг.

Источники: Бельгия — L'Annuaire Statistique de la Belgique, 1871, 1914; Франция — L'Annuaire Statistique de la France, 1965; Германия — Hoffman W.G. Das Wachstum der deutschen Wirtschaft seit der mitte des 19. Jahrhunderts. New York, 1965; Великобритания — Mitchell B.R., Deane P. Abstract of British Historical Statistics. Cambridge, 1962.

293 Как указывалось ранее и как показано на рисунке 9.2, из стран ранней индустриализации Франция была хуже всех обеспе­чена углем. В начале XX в. добыча угля на душу населения во Франции составляла только ¹/3 от аналогичного показателя в Бельгии и Германии и 1/7 — в Великобритании, даже несмотря на то, что во Франции разведанные запасы угля разрабатывались более интенсивно, чем в других странах. В начале XIX в. наибо­лее важные месторождения, за единственным исключением, были расположены в холмистой центральной и южной частях страны,

294 труднодоступных и далеко отстоящих от рынков, особенно в пе­риод, предшествовавший сооружению железных дорог. Тем не менее, именно на основе этих ресурсов Франция начала внедрение коксовой плавки в черной металлургии. С 1840-х гг. начали раз­рабатываться огромные угольные бассейны на севере, представ­лявшие собой продолжение бассейнов Бельгии и Германии, про­дукция которых послужила базой роста современной сталелитей­ной промышленности. Однако, если говорить о столетии в целом, потребности Франции в угле на одну треть обеспечивались импор­том, но даже с учетом импортных поставок по потреблению угля на душу населения Франция значительно уступала своим соседям (рис. 9.3).



Рис. 9.3. Потребление угля на душу населения в 1820-1913 гг. Источники: Бельгия - L'Annuaire Statistique cle la Belgique, 1871 1914; Франция - L'Annuaire Statistique de la France, 1965; Германия -' Hoffman W.G. Das Wachstum der deutschen Wirtschaft seit der mitte des 19. Jahrhunderts. New York, 1965; Великобритания - Mitchell В R Deane P. Abstract of British Historical Statistics. Cambridge, 1962.

Ввиду редкости и дороговизны угля Франция в гораздо боль­шей степени, чем ее богатые углем соседи, опиралась на исполь­зование силы воды. Выше уже говорилось, что благодаря совер­шенствованию технологии, включая использование гидротурбин, сила воды даже в Великобритании продолжала конкурировать с

294

силой пара, по крайней мере, до середины столетия. В континен­тальной Европе, особенно во Франции и в других бедных углем странах, сила воды сохраняла свою экономическую роль гораздо дольше. Во Франции в начале 1860-х гг. сила падающей воды да­вала почти в два раза больше энергии, чем паровые двигатели, а совокупная мощность водяных двигателей продолжала расти до 1930-х гг. (не считая использования энергии воды для производ­ства электроэнергии, которое получало все большее значение, на­чиная с 1890-х гг.). Однако специфика воды как источника энер­гии налагает ограничения на его использование. Наиболее подхо­дящие для этой цели реки были удалены от мест концентрации населения. Количество пользователей энергии воды было ограни­чено одним или несколькими предприятиями, а их размеры были также лимитированными. Таким образом, использование силы воды, будучи важным фактором французской индустриализации, способствовало возникновению специфической ее модели, предпо­лагающей небольшой размер предприятий, их географическую распыленность и низкий уровень урбанизации. Как мы увидим дальше, эти черты были характерны и для других бедных углем стран.
Германия

Германия была последней из стран ранней индустриализации. В действительности ее даже можно интерпретировать как страну поздней индустриализации. Бедная и отсталая, политически раз­дробленная страна имела в первой половине XIX в. по преимуще­ству аграрную экономику. Небольшие промышленные центры су­ществовали в долине Рейна, в Саксонии, Силезии и в Берлине, но они относились большей частью к ремесленному или протоинду-стриальному типу. Неразвитость транспортных коммуникаций сдерживала экономическое развитие, а существование многочис­ленных мелких государств с их самостоятельными денежными системами, различной торговой политикой и другими препятствия­ми для торгового обмена еще более тормозило прогресс.

Напротив, накануне Первой мировой войны объединенная Гер­манская империя была одной из наиболее мощных индустриаль­ных держав Европы. Она была лидером по уровню развития чер­ной металлургии, электроэнергетики и станкостроения, а также химической промышленности. Уступая по добыче угля только Ве­ликобритании, она была ведущим производителем стекла, опти­ческих инструментов, цветных металлов, текстиля и ряда других промышленных товаров. Она располагала одной из самых густых сетей железных дорог и имела высокую степень урбанизации. Как же произошла столь замечательная трансформация?

295
С небольшой степенью упрощения можно сказать, что эконо­мическая история Германии XIX в. делится на три достаточно от­четливо выраженных периода почти одинаковой продолжитель­ности. Первый, длившийся с начала века до создания Таможенно­го союза в 1833 г., характеризовался постепенным восприятием экономических перемен, произошедших в Великобритании, Фран­ции и Бельгии, и созданием законодательных и интеллектуальных условий, необходимых для перехода к современной индустриаль­ной экономике. В течение второго периода, периода сознательных имитаций и заимствований, который длился примерно до 1870 г., были сформированы материальные предпосылки для развития со­временной промышленности, транспорта и финансов. На следую­щем этапе Германия быстро достигла промышленного превосход­ства в континентальной Западной Европе, которое она продолжа­ет удерживать и сейчас. На протяжении каждого из этих перио­дов важную роль играли международные факторы. Вначале внеш­нее влияние, как и сами перемены, отражалось преимущественно на юридической и интеллектуальной сферах жизни общества и было связано с процессами, порожденными Французской револю­цией и переустройством Европы Наполеоном. Активный приток иностранных капиталов, технологий и предпринимательства, до­стигнувший пика в 1850-х гг., служил отличительной чертой вто­рого периода. Последний период был отмечен экспансией герман­ской промышленности на иностранные рынки.

На территориях рейнского левобережья, политически и эконо­мически присоединенных к Франции при Наполеоне, были внед­рены французские юридические и экономические институты, большинство из которых сохранились и после 1815 г. При Напо­леоне французское влияние было очень сильно и в Рейнском Союзе, охватывавшем большую часть центральной Германии. Даже Пруссия приняла в модифицированном виде многие фран­цузские юридические и экономические институты. Эдикт 1807 г. отменил крепостное право, разрешил дворянам заниматься «бур­жуазными профессиями [торговлей и промышленностью] без ума­ления их статуса» и уничтожал юридическое различие между дво­рянской и недворянской собственностью, тем самым обеспечив «свободную торговлю» землей. Последующие эдикты упразднили цеховую систему и ликвидировали другие ограничения на торго­вую и промышленную деятельность, повысили юридический ста­тус евреев, реформировали налоговую систему и рационализиро­вали центральное управление. Другие реформы дали Германии первую в мире современную систему образования (см. главу 8).

Одна из важнейших экономических реформ, инициированная прусскими чиновниками, привела к созданию Таможенного союза. Его основы были заложены в 1818 г. провозглашением единого тарифа для всей Пруссии, преимущественно в интересах повыше­ния эффективности управления и увеличения фискальных дохо­дов. Ряд мелких государств, некоторые из которых были полнос-

296

тью окружены прусской территорией, присоединились к прусской таможенной системе, а в 1833 г. был подписан договор с более крупными государствами южной Германии, за исключением Ав­стрии, который и привел к созданию Таможенного союза. Этот союз обеспечил достижение двух важных целей: во-первых, он устранил все внутренние таможенные барьеры, создав германский «общий рынок»; во-вторых, он установил общий внешний тариф, высота которого была определена Пруссией. В основном Тамо­женный союз проводил «либеральную» торговую политику (т.е. политику низких тарифов), в основе которой, однако, лежали не экономические принципы, а стремление прусского правительства не допустить протекционистскую Австрию к участию в Союзе.

Если Таможенный союз заложил базис германской экономики, то железные дороги сделали ее реальностью. Соперничество между различными германскими государствами, которое способст­вовало созданию большого числа немецких университетов, обеспе­чивавших высокий уровень образования, подстегнуло также и строительство железных дорог. В результате железнодорожная сеть в Германии росла быстрее, чем, например, во Франции, ко­торая, хотя и имела единое правительство, была раздираема спо­рами по вопросу о развитии частного или государственного пред­принимательства в этом секторе экономики. Сооружение желез­ных дорог также потребовало от государств достичь согласия от­носительно маршрутов, тарифов на перевозки и других техничес­ких вопросов, что привело к более тесному сотрудничеству между ними.

Как бы ни были важны железные дороги для объединения страны и стимулирования роста внутренней и внешней торговли, косвенное воздействие их развития на другие отрасли было не менее важным. До 1840-х гг. в Германии добывалось меньше угля, чем во Франции и даже в Бельгии. До 1860-х гг. она также выплавляла меньше железа, чем Франция. Впоследствии прогресс в обеих отраслях был очень быстрым. Этот прогресс во многом, хотя и не во всем, определялся расширением сети железных дорог, благодаря непосредственному спросу железных дорог на продукцию этих отраслей, а также существенному снижению транспортных издержек.

Ключом к быстрой индустриализации Германии было интен­сивное расширение угледобычи, в свою очередь ставшее возмож­ным в результате освоения угольных месторождений Рура. (Река Рур и ее долина, от которой получил название самый крупный в мире угледобывающий и промышленный район, проходят в дейст­вительности по южной его границе. Большая часть территории рурского промышленного района лежит к северу от нее.) Перед самым началом Первой мировой войны в Руре добывалось около двух третей всего германского угля. Однако до 1850 г. угледобы­ча в этом регионе уступала добыче в Силезии, Сааре, Саксонии и даже в районе Аахена. Коммерческая добыча угля собственно в

297

Рурской долине началась еще в 1780-х гг. под непосредственным руководством прусской горной администрации. Шахты были не­большими, техника — простой, а выпуск — незначительным. В конце 1830-х гг. на севере Рурской долины были открыты глубоко залегающие пласты угля. Их эксплуатация, хотя и крайне при­быльная, требовала больших капиталовложений, более сложной техники (использования паровых насосов и т.д.) и большей сво­боды предпринимательства. Все это было обеспечено на практике, хотя и не без бюрократических проволочек, преимущественно за­рубежными фирмами (французскими, бельгийскими, британски­ми). Примерно с 1850 г. добыча угля в Руре начала стремительно расти, а вместе с ней и выпуск железа, стали, химикатов и других продуктов, производство которых основано на использовании угля (рис. 9.4).



Рис. 9.4. Рурский промышленный район.

Источник: The Times Atlas of World History, 1978, 1984.

Немецкая металлургическая промышленность еще в 1840-х гг. находилась на примитивном уровне. Первая пудлинговая печь на­чала выпуск продукции в 1824 г., но она была построена на иностранные капиталы. В 1840-х гг. еще использовались печи средне­векового образца. Коксовая плавка впервые стала использоваться в Силезии, но расцвет западно-германской промышленности почти полностью ассоциируется с развитием Рурского бассейна, которое

298

началось значительно позднее, после 1850 г. К 1855 г. здесь было около 24 коксовых печей, и примерно такое же их число было в Силезии. На эти и другие, разбросанные по стране коксовые печи, приходилось почти 50% совокупного выпуска немецкого чу­гуна, хотя по численности они все еще уступали древесноуголь-ным печам в соотношении 1 к 5.

Производство бессемеровской стали началось в 1863 г., а вско­ре после этого был освоен и мартеновский процесс. Но только после внедрения в 1881 г. процесса Томаса —Гилкриста, позволив­шего использовать фосфорсодержащую железную руду Лотарин­гии, германское сталелитейное производство стало развиваться ус­коренными темпами. В целом за период 1870-1913 гг. темпы роста продукции сталелитейной промышленности превышали 6% в год, но наиболее быстрый рост начался после 1880 г. В 1895 г. Германия по производству стали превзошла Великобританию, а к 1914 г. ее превосходство над Великобританией стало более чем двукратным. Германская промышленность была крупной не толь­ко по валовым показателям, но также по показателям выпуска на одну хозяйственную единицу. В начале XX в. средний выпуск германской компании был почти в два раза выше, чем британ­ской. Германские компании быстро усвоили стратегию вертикаль­ной интеграции, приобретая свои собственные угольные и желез­ные рудники, развивая коксовое производство, сооружая плавиль­ные печи, литейные и прокатные станы, ремонтные мастерские и так далее.

Двухлетие 1870—1871 гг., столь драматическое в политичес­кой истории из-за франко-прусской войны, падения Второй импе­рии во Франции и создания Второй империи в Германии, с точки зрения экономической истории было гораздо менее драматичным. Экономическое объединение уже было достигнуто, и в 1869 г. на­чался новый циклический подъем объемов инвестиций, торговли и промышленного производства. Но успешный исход войны, вклю­чая получение невиданной доселе контрибуции в размере 5 мил­лиардов франков, и провозглашение империи привели к подлин­ной эйфории. Только в 1871 г. возникло 207 новых акционерных компаний (чему, без сомнения, способствовал новый закон о сво­бодном создании акционерных обществ, принятый Северогерман­ским союзом в 1869 г.), а в 1872 г. появилось еще 479 компаний. Тем временем германские инвесторы, при поддержке банков, на­чали выкупать у иностранцев пакеты акций немецких компаний и даже осуществлять собственные капиталовложения за рубежом. Конец подобной сверхактивности положил финансовый кризис в июне 1873 г., за которым последовала жестокая депрессия. Тем не менее, по окончании депрессии рост возобновился, и его темпы оказались даже еще более быстрыми. В период 1883—1913 гг. чистый внутренний продукт возрастал в среднем на 3% ежегодно, а в расчете на душу населения — почти на 2% в год.

299
300 Наиболее динамичным сектором германской промышленности было производство средств производства и промежуточных про­дуктов промышленного назначения. Ситуация с производством угля, железа и стали уже была рассмотрена выше. Но еще боль­шее значение, как явствует из Таблицы 9.1, имели две относитель­но новые отрасли — химическая промышленность и электроэнер­гетика. Таблица также показывает, что темпы роста в отраслях, занятых производством потребительских товаров (например, в текстильной, швейной, кожевенной и пищевой промышленности), были значительно ниже средних. Преобладание в промышленном производстве Германии инвестиционных товаров и промежуточ­ных продуктов над потребительскими товарами составляло замет­ный контраст с положением вещей во Франции, что помогает объ­яснить различия в их моделях развития.
300 Таблица 9.1

Темпы роста выпуска и производительности труда в Германии,

1870-1913 гг.



Источники: Milward A.S., Saul S.B. The Development of the Econo­mies of Continental Europe, 1850-1914. Cambridge, MA, 1977. P. 26; Hoffmann W.G. Das Wachstum der deutschen Wirtschaft seit der Mitte des 19. Jahrhunderts. Berlin, 1965.

300 До 1860 г. химическая промышленность Германии находилась в зачаточном состоянии, но быстрый рост других отраслей создал спрос на промышленные химикаты, особенно на щелочи и серную кислоту. Знакомство с литературой по сельскохозяйственной

300
301 химии, в развитии которой немцы также были пионерами, обусло­вило спрос на искусственные удобрения. Не обремененные уста­ревшими заводами и оборудованием, производители химикатов могли использовать новейшие технологии в быстро меняющемся производстве. Наиболее показательный пример связан с появлени­ем органической химии. Как указывалось выше (см. главу 8), первый синтетический краситель был открыт случайно англий­ским химиком Перкином, но сам Перкин учился у А.В.Хофманна, немецкого химика, приглашенного во вновь созданный Королев­ский химический колледж в 1845 г. по предложению принца Аль­берта. В 1864 г. Хофманн вернулся в Германию в качестве почет­ного профессора и эксперта в набиравшей силу промышленности синтетических красителей. В течение нескольких лет отрасль, притягивавшая к себе человеческий и научный потенциал немец­ких университетов, вышла на передовые позиции в Европе и во всем мире. Немецкая химическая промышленность также впервые в мире обзавелась собственным научным персоналом и исследова­тельскими лабораториями. В результате в Германии возникли многие новые производства; в частности, она вышла на лидирую­щие позиции в изготовлении лекарственных препаратов.

Электротехническая промышленность росла даже еще более быстрыми темпами, чем химическая. Эта основанная на достиже­ниях науки отрасль, как и химическая промышленность, в попол­нении своего персонала и разработке новых идей опиралась на университетскую систему. Что касается спроса, то крайне быстрое протекание процесса урбанизации в Германии, который происхо­дил параллельно с развитием промышленности, дало ему мощный импульс: немецкой электроэнергетике не пришлось сражаться с сильной газоосветительной отраслью, как это случилось в Вели­кобритании. Городское освещение и транспорт были двумя наибо­лее важными потребителями электричества, но инженеры и пред­приниматели вскоре разработали другие направления его исполь­зования. К началу XX в. электрические моторы начали конкури­ровать с паровыми двигателями (и вытеснять их) в качестве веду­щих источников механической энергии.

Характерной особенностью химической промышленности и электроэнергетики, так же как угольной и металлургической от­раслей, был крупный размер предприятий. Численность наемных рабочих в большинстве фирм этих отраслей насчитывала несколь­ко тысяч; самое большое количество рабочих было занято в электротехнической компании Сименса и Шукерта, где накануне Первой мировой войны работало более 80 тыс. человек. Отчасти значительный размер предприятий был продиктован стремлением к получению технической экономии на масштабах производства. Например, глубокие шахты требовали дорогих насосов, подъемни­ков и другого оборудования, и было более экономично эксплуати­ровать машины с большей интенсивностью для распределения из­держек их использования на больший объем продукции. Однако

301

не все случаи возникновения крупных предприятий могут быть объяснены таким образом. В некоторых случаях стоимостная эко­номия на масштабе производства, обеспечившая дополнительный доход или ренту предпринимателям без сокращения совокупных издержек общества, дает лучшее объяснение появлению крупных предприятий. В качестве еще одного фактора нередко рассматри­вается наличие тесных связей немецкой банковской системы с производственными предприятиями. Более подробно этот вопрос обсуждается в главе 12.

Другой характерной особенностью немецкой промышленной структуры является преобладание картелей. Картель — это согла­шение или договор между номинально независимыми предпри­ятиями о фиксации цен, ограничении выпуска, разделе рынков и проведении в жизнь других монополистических, ориентированных на подавление конкуренции мероприятий. Такие контракты или соглашения противоречили принятому в обычном праве Великоб­ритании и Соединенных Штатах запрету на деятельность объеди­нений, ограничивающих торговлю, а также американскому анти­трестовскому закону Шермана, однако в Германии такие объеди­нения были совершенно законны, причем правовые нормы гаран­тировали выполнение подписанных их членами соглашений. Ко­личество подобных объединений быстро выросло с 4 в 1875 г. до более 100 в 1890 г. и почти 1000 в 1914 г. Элементарная экономи­ческая теория утверждает, что создание картелей приводит к со­кращению выпуска с целью увеличения прибыли, но это утверж­дение противоречит факту быстрого роста промышленного произ­водства в Германии даже в тех отраслях (или особенно в тех от­раслях), которые подверглись картелированию. Объяснение этому парадоксу можно найти в сочетании картелей с протекционистски­ми тарифами, утвержденными после перехода Бисмарка к протек­ционизму в 1879 г. Благодаря высоким тарифам картели могли поддерживать искусственно завышенные цены на внутреннем рынке (а также налагать ограничения на объем внутренних поста­вок и опираться на другие механизмы раздела рынков) при одно­временном неограниченном увеличении экспорта на зарубежные рынки даже по ценам ниже себестоимости, если высокие цены на внутренних рынках могли компенсировать номинальные потери на экспорте. Выгодность такого рода деятельности была также связа­на с тем, что железные дороги, принадлежавшие государству или регулируемые государством, устанавливали более низкие тарифы на транспортировку грузов за границу, чем внутри страны.

В результате использования этих механизмов немецкий экс­порт на мировой рынок быстро увеличивался — настолько бы­стро, что даже Великобритания с ее принципом свободной торгов­ли была вынуждена принять ответные меры, как будет показано в главе 11.