А. Н. Чанышев ф ил ос о фи я древнего мирам рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов вузов
 Скачать 18.63 Mb.
|
|
Эннеады. Первые десять лет своего пребывания в Риме Плотин преподавал устно. С воцарением Галлиена и сначала бесед с ним Плотин по просьбе императора начал записывать свои философские проповеди. При этом он сперва продумывал текста потом записывал его залпом, не заботясь особенно о правилах правописания и никогда не перечитывал написанное. Этому мешало его слабое зрение. Согласно Порфирию, эти записи можно разделить натри части первые двадцать один опус легковесны (написаны в возрасте 48 — 58 лет, вторые двадцать четыре опуса (в 58 — 63 года) наиболее содержательны, последние девять (влет) говорят об убывающей умственной силе Плотина. В целом же все это составило пятьдесят четыре опуса, их Плотин завещал своему ученику Порфирию, который в момент смерти Плотина находился в Сицилии. Получив завещанные ему драгоценные рукописи, Порфирий не счел возможным сохранить тот хронологический порядок, в котором они писались, распределил их тематически по шести темами озаглавил их, так что в каждой теме оказалось по девять сочинений. Так получилось шесть- девяток — «эннеад». Отсюда и произошло название сочинения Плотина в целом — Девятки, или «Эннеады». Первая девятка содержит эстетические и этические сочинения О животном и о человеке, О добродетелях, О диалектике, О счастье, О том, увеличивается ли счастье стечением времени, О красоте, О первом благе и о других благах, О природе и источниках зла, О разумном исходе из жизни (или О самоубийстве»). Вторая девятка посвящена физическим темами включает в себя трактаты О небе, О движении неба, О том, что делают звезды, О материи, О возможности и действительности, О сущности или о качестве, О смешении всего, О видении, или О том, почему далекое кажется маленьким, Против гностиков». Третья девятка, также имея дело с миром, рассматривает философские аспекты некоторых из его черт О судьбе, Первый трактат о провидении, Второй трактат о провидении, О присущем каждому из нас демоне, О любви, О бесстрастии невоплощенного», О вечности и времени, О природе, о созерцании и об едином, Разные исследования». Четвертая девятка посвящена проблемам души. Сюда входят первый и второй трактаты О сущности души, первый и второй трактаты Проблемы души, О бессмертии души, О нисхождении души в тела, Являются ли все души одним». Пятая девятка говорит о душе, уме и едином, она содержит в себе такие трактаты, как О трех начальных субстанциях, О происхождении и порядке того, что идет вслед за первым, Опознающих субстанциях и потустороннем, Каким образом из первого происходит то, что после первого, и об едином, О том, что вне ума нет умопостигаемого, и о благе, О том, что потустороннее сущему не мыслит, и о том, что есть первое мыслящее и что второе, О том, существует ли идея у каждой вещи, Об умопостигаемой красоте, Об уме, идеях и о сущем». Шестая девятка, самая большая по объему, содержит в себе три трактата О родах сущего, два трактата О том, что сущее повсюду одно и тоже, а также трактаты О числах, О том, как существует множественность идей и о благе, О свободной воле и воле единого, О благе или едином». Итак, у Порфирия учение Плотина приобретает такую последовательность эстетика, этика, натурфилософия, космология, психология, ноология (учение об уме) и генология (учение о едином. Хронологическая последовательность трактатов иная. Так, в первую девятку входят трактаты, которые повремени написания занимают 53, 19, 20, 46, 36,1, 54 (последний, 51 и е места. Самый первый повремени написания трактату Плотина — трактат О красоте». Влияния. Плотин не претендовал на оригинальность. Он думало себе лишь как об истолкователе Платона. Ив самом деле, у Плотина находим заимствования из таких сочинений Платона, как «Алки- виад», Апология, «Кратил», «Горгий», «Гиппий Больший, Законы, «Парменид», «Федр», «Федон», «Филеб», Политик, «Протагор», Государство, Софист, Пир, «Тимей», «Теэтет», е и е письма. Однако круг вопросов у Плотина уже, чему Платона. У Плотина нет вовсе учения об обществе, что так интересовало Платона, вообще какой-либо социологии. Нет итого интереса к математике, какой был, хотя и дилетантский, у Платона. Нет диалога, драмы идей, описания обстоятельств сбытовыми реалиями, в которых происходили философские споры, нет и самих спорщиков. Так что Плотин — не весь Платон. Плотин берету Платона главным образом учение о едином («Парменид»), учение о благе (Государство, учение об антагонизме души и тела («Федр»), учение об эросе (Пир, учение о боге-нусе- демиурге и о космической душе («Тимей»), а также представленное в разных диалогах Платона учение об идеях. Плотин довел до крайности платоновское презрение к телесному чувственному миру, к обыденной жизни, сходясь в этом с христианской религией. Как ни враждовали христианство и неоплатонизм, главное у них было общим — учение о существовании высшего мира, имеющего абсолютный приоритет перед низшим. Неслучайно, что для образованных язычников путь к христианству легче всего проходил через неоплатонизм. Однако на Плотина оказали влияние не только Платон, но и многие греческие и даже римские философы (например, Сенека). В сочинениях Плотина можно найти не только решающее влияние Платона, но и отзвуки сочинений Аристотеля (Первая аналитика, Вторая аналитика, Категории, Топика, Об истолковании, Метафизика, Физика, «Никомахова этика, «Эвдемова этика, Политика, О душе, О происхождении животных, О частях животных, О движении животных. Плотин полемизировал с Демокритом, Эпикуром и с гностиками, с которыми во всем решительно расходился. Он спорит и со стоиками из-за их пантеизма и утверждает, что бог стоиков — природа, названная богом лишь ради приличия. Общая характеристика учения. Главное в неоплатонизме — учение о потусторонности, сверхразумности и даже сверхбытийности первоначала всего сущего и о мистическом экстазе как средстве приближения к этому первоначалу. В лице неоплатонизма античная философия приходит к тому, с чего начала индийская философия в «Упанишадах» сих непознаваемыми разумом атманом и брахманом. Неоплатонизм выходит даже за пределы философии (если под философией понимать разумное мировоззрение. Неоплатонизм сверх- разумен. В нем наблюдается возврат к мифологии, ремифологизация — процесс, обратный демифологизации, которая происходила при генезисе философии. Гегель неслучайно использовал неоплатонизм как иллюстрацию своего закона отрицания отрицания философия сперва отрицала религию (мифологию, а затем в своих якобы самых зрелых формах, отрицая саму себя, постигла внутреннее содержание мифологии и образовала с ней синтез. Это и произошло в неоплатонизме. Так что, по Гегелю, получается, что неоплатонизм не столько философия как антипод мифологии, сколько синтез философии и мифологии. Учение Плотина — последовательный монистический идеализм и даже сверхидеализм. Бог Платона доступен разуму, он ведь и сам мировой разум, ум, нус. Платоновская теология рационалистична. Бог Плотина ускользает от мысли. Это уже мистика. Пафос учения Плотина — в сведении многого к единому ив выведении этого единого за пределы многого как некой высшей силы. Суть учения Плотина также ив том, что он ставит во главу иерархии сущего одно начало, единое как таковое, сверхбытийное и сверхразумное, постижимое только в состоянии экстаза и выразимое только через отрицательные определения. Система Плотина строго иерархична, что хорошо отражало настоящую социальную иерархию Римской империи и еще лучше предвосхищало феодальную иерархию. Вселенная Плотина строится не снизу вверх, а сверху вниз Обоснование идеализма. Плотин обосновывает свое идеалистическое учение через учение о разных типах людей. Обыденный человека таких подавляющее большинство, погружен в своё низменное чувст- венно-практическое существование. Он весь во внешнем и вещном бытии, потерян и самоунижен в нем. Для такого человека вещи важнее идей, материальное важнее идеального. Да и красоту, писал Плотин в трактате О красоте, такой низменный человек знает только водной чувственной и вещной форме. Он любит красивые вещи, но он неспособен любить прекрасное само по себе — это ему недоступно. Для такого человека тело важнее души — ион тешит свое тело, нисколько о душе не заботясь. Вся деятельность души низменного человека обусловлена ее пребыванием в теле, целиком зависит от тела. Но это только потому, что душа такого человека заужена, ведь он сам сделал ее служанкой тела, и не больше того. Но есть и другие люди. Иной, возвышенный, человек поднимается от низшего состояния существования к более высшему его состоянию. Он переносит центр тяжести своего бытия с телесного на душевное. Он развивает в себе способности к сверхчувственному интеллектуальному умосозерцанию, он обращается от внешнего мира в глубины своей души и именно там, во внутреннем мире, он находит истину, покой и безмятежность, которые столь недоступны низменному человеку. Возвышенный человек отворачивается от чувственной красоты, презирает ее и ищет красоту истинную. Прежде всего он способен увидеть то, что не видит низменный человек красоту добродетели, благоразумных действий, добрых нравов, хороших привычек, красоту величия характера, справедливости сердца, мужества, достоинства и вообще справедливости. На этой ступени человеческого бытия душа в своей деятельности все еще пребывает в теле, но она от тела относительно независима. Эту относительную независимость души от тела возвышенного человека Плотин обосновывает старой идеей о предсуществовании души. Некогда душа созерцала и добродетель, и справедливость, и саму красоту в чистом виде как нечто совершенно идеальное, как идею. Оттого она и способна узнать все это в заземленной и частной, конкретной форме существования. Но, согласно Плотину, и эта позиция, на которой может находиться человек, не самая возвышенная. Есть и нечто другое, более высокое. Об этом мы скажем далее. Обоснование структуры мировой системы. Скажем сразу, что мир в представлении Плотина строго иерархичен, он образует ступени нисходящего бытия, начинающегося в сверхбытии. Плотин не отрицал существование чувственного телесного мира. Существование такого мира самоочевидно, он дан нашим чувствам, наше тело — часть этого мира, мы его часть. Другое дело — как к этому миру следует относиться. Мы уже видели, что Плотин относится к этому миру отрицательно и не считает его единственным, исчерпывающим всевозможное бытие и сверхбытие). Даже лучшее в этом мире — его несомненная красота, красота, в частности, природы, которая так волнует многих, порождая в их душах великую радость, лишь слабый и тусклый отблеск истинной, сверхтелесной и сверхприродной красоты. Любить такой отблеск можно, но надо знать, что это не вся красота. К тому же сама по себе природа не является источником красоты. Плотин уверен в том, что источник красоты — в объективном мировом разуме. Ведь красота — это гармония и форма. Нов природе форма разделена пространственно на части — ив этой разделенное так легко утратить единство формы Красота в природе, красота телесной вещи — в единстве ее частей, а это единство, думает Плотин, от разума. Следовательно, разум есть нечто иное, чем природа, высшее по отношению к ней начало. Далее, в природе есть неодушевленное и одушевленное. Откуда же одушевленность Плотин думает, что материальное не может породить душевное. Следовательно, надо допустить иное, чем природа, начало — мировую душу. Итак, мы имеем уже три части мира. Это природа, мировой разум и мировая душа. А нельзя ли отождествить мировую душу и мировой разум Нельзя, потому что душа равно одушевляет и прекрасное, и безобразное, душа равнодушна к красоте. Поскольку прекрасного меньше, чем одушевленного, то разум дальше от природы и выше, чем мировая душа, ведь его проявление в природе более избирательно. Но может ли один мировой разум быть источником красоты, в основе которой, как мы уже сказали, лежит единство частей Оказывается, нет. Сам по себе разум не содержит в себе единства он может быть и хаотической совокупностью содержащихся в нем идей. Ведьмы сами хорошо знаем, как трудно свести знания к единству, преодолеть простое многознание, систематизировать его. Разве Гераклит не видел мудрость именно в том, чтобы найти единое, и не презирал многознание Поэтому Плотин выдвигает в качестве начала еще и единое. Итаку нас четыре начала природа, мировая душа, мировой разум и единое. Плотин не довольствуется такой их рядоположенностью. Он обращает эту рядоположенность в единую систему, горизонталь в вертикаль, и пытается доказать, что единое превыше всего, затем в иерархии бытия идет по нисходящей линии мировой разум, затем мировая душа, затем природа и, наконец, материя — конечный продукт и антипод единого, которое мы отныне будем писать с большой буквы — Единое. Единое. Все мировоззрение Плотина пронизано пафосом единства, и этот пафос доходит до обожествления Единого. Единое — это бог. Придание большого значения единству в мире вполне можно понять. Единство, конечно, — важнейшая сторона мироздания и всего, что в нем. Без единства невозможны ни красота, ни жизнь, ни общество. Каждое человеческое общество потому и общество, что в нем есть какое-то единство и взаимное сочувствие. Даже куча камней едина поэтому она и куча. Един и любой биологический организм. И любовь есть единство. Да, можно немало сказать в пользу единого, в пользу единства. Но весь вопрос в том, как это единство понимать. Существует ли единство во многом Или же оно вне многого, а то и над ним Является ли единое единым во всем или же это единое — единое вне всего? Плотин идет по второму пути. Он выносит единое за пределы многого, возвышает его над многими делает его первичным по отношению ко многому. Единое для многого недоступно, многое неспособно никак повлиять на единое, заставить его считаться с собой. А само многое якобы к самоорганизация неспособнЪ. Итак, исторгнутое Плотинам из многого единое становится у него Единым. Но, будучи вынесенным за скобки (внутри которых остался весь интеллектуальный, душевый и телесный мир, Единое Плотина оказывается в сущности ничем. И оно непознаваемо. Ив самом деле разве можно познать несуществующее? Впрочем, Плотина нисколько не смущает то, что его Единое ничто. Он видит в этом высшее достоинство Единого. В этом его глубочайшая единственность. Единое единственно в том, что оно есть ничто. Плотин, правда, сам не называет Единое ничем. Нов сущности это так. Согласно Плотину, единое, будучи вечным началом всего существующего, само по себе не существует. Во всяком случае, о нем нельзя сказать, что оно существует. Сказать, что Единое существует — значит его ограничить, поставить в рамки, определить — а всякое определение и есть ограничение. Единое же нельзя заузить. Оно беспредельно. Это что-то напоминает апейрон Анаксимандра. Но Анаксимандр думал, что он знает, что такое апейрон. Плотин же знает, что знать что такое Единое, невозможно. Да и как он это может знать, если оно, оказывается, непознаваемо? Плотин взял диалектику единого и многого у Платона. Нов диалоге Платона «Парменид», где содержится тонкая диалектика (настолько тонкая, что она переходит в сверхумную софистику) единого и многого, выразителем которой оказывается там не Сократ, как обычно у Платона, а Парменид, единое берется в паре со многим. Единое постигается там через многое, а многое — через единое. Это, как сказал бы Гегель, рефлективные, те. отражающие друг друга, понятия. Плотин же превратил горизонталь единое — многое в вертикаль. Единое не познается через многое, потому что единое выше, а многое ниже, а высшее не постигается через низшее, низшее не может быть ключом к пониманию высшего. В высшем всегда есть то, что низшему недоступно, на то оно и высшее. Единое, далее, есть абсолютное единство ив том смысле, что не содержит в себе многого, оно, естественно, не содержит в себе и различия, и противоположности, и противоречия. Если у Гераклита была и борьба противоположностей, и их единство, и даже тайная гармония Фи.юсофия лрсвиею мира 673 но при этому него не было единства без противоположностей, то Плотин идет дальше и доходит до абсурда его единое — это не единство противоположностей, а единство без противоположностей. Нет в едином и субъектно-объектного отношения, и саморефлек- сии, и самопознания. Единое, правда, себя знает, но оно знает себя без познания, потому что познание есть переход от незнания к знанию, что предполагает в качестве исходного состояния состояние незнания, те. несовершенства, неполноты, ущербности, недостатка — а все это чуждо Единому, потому что оно совершенно целостно, самодовлеюше, едино. В одном из своих трактатов Плотин говорит, в частности, что его Единое не ведает нив чем недостатка, довлеет самому себе, нив чем не нуждается (Plotini. Opera. Oxonii, 1987. P. Единое ник чему и не стремится. Ведь всякое стремление также предполагает исходную ущербность, которая должна быть восполнена достижением цели. Ничего не желая и ник чему не стремясь, Единое Плотина, надо полагать, абсолютно счастливо, если под счастьем понимать вечный покой. Ив самом деле, в Едином нет времени. Оно вневременно. Это нетронутая временем вечность. Однако тезис Плотина о непознаваемости Единого, о его непостижимости и несказанности, имеет трещину — ведь Плотин только и делает, что на протяжении всех своих пятидесяти четырех трактатов говорит о Едином. Да и сказать, что оно не существует и непознаваемо, что оно выше всякого ума и интеллекта — не значит ли сказать о Едином главное, существенное Разве сущность Единогаие в том, что оно не существует Разве, далее, сущность Единого нб в том, что оно непознаваемо? Но Единое Плотина характеризуется не только отрицательно. В нем есть и нечто положительное. Плотин сравнивает Единое с Солнцем как источником света и тепла. И оказывается, что Единое есть Благо и Свет. Это, конечно, противоречие Плотина самому себе — и последующие неоплатоники будут искать выхода из этого противоречия и над плотиновым Единым надстраивать другое Единое — как бы уже абсолютно тайный чердак, черный ящик, из которого уже не исходит никакого света и никакого блага. Учение о том, что первоначало всего сущего, хотя само и несущее, все же свети благо, окрашивает мировоззрение Плотина в радостные тона. Благо не может породить не-благо, свет не может породить тьму. Поэтому и природа у Плотина есть все же при всем своем несовершенстве благо. Плотин резко критикует религиозных гностиков зато, что они представляли чувственный мир как порождение злого начала. Эманация. Будучи самодовлеющим, бездеятельными, в сущности, пассивным, Единое тем не менее порождает все то, что существует помимо Единого. Это, конечно, парадокс. Плотин понимает это порождение своеобразно. Единое не превращается в иное, чем оно само, как, например, у Гераклита огонь превращается, угасая, в воздух, воздух — вводу, вода — в землю, которая, воспламеняясь, становится огнем. Такую же картину мы видим и у стоиков. У атомистов миры возникают как комбинации атомов — вечных и неизменных материальных частиц. У Аристотеля вещество существует вечно. Вечны и формы, которые оформляют вещество, придают ему структуру. Ближе всего к Плотину, конечно, Платон. Его идеи отражаются в вещах, нов вещи не превращаются. Плотин же развил эту мысль дальше и придал ей крайний вид. Говоря о генезисе мира из Единого, Плотин отвергает идею творения мира богом из ничего. Ведь здесь опять-таки бог есть некий деятель, который к чему-то стремится, чего-то хочет, который как-то даже ограничен своим творением, которое ведь может и восстать против своего творца. Плотин понимает творение мира Единым как абсолютно немотивированный объективный процесс. Принято называть этот процесс латинским словом эманация (от етапаге — течь, литься. Но Плотин на своем родном древнегреческом языке говорит pei — течь, вытекать, но эта метафора несовершенна, так как здесь все же нельзя отделаться от мысли, что истекающее убывает и что этот процесс происходит во времени. У Плотина же Единое, творя мир, ничего не утрачивает, оно остается неизбывно целостными этот процесс происходит вне времени, от вечности. Поэтому более адекватным нам кажется другое выражение Плотина, другая его метафора Единое, будучи светом, светит вокруг себя, оно сияет. Свет не может не светить. Таки Единое не может не производить вокруг себя освещенность, которая, как и всякий свет, убывает по мере удаления от своего источника. Свет светит необходимо. И Единое также производит все иное, чем оно, необходимо. У Плотина мы находим идею необходимости. Эта необходимость состоит в том, что высшее порождает низшее, а низшее должно быть порождено высшим. Правда, Плотина можно понять итак есть необходимость в том, чтобы низшее было порождено высшим, нонет необходимости в том, чтобы высшее породило низшее. Таким образом. Единое порождает низшее без всякой необходимости, низшее же порождено Единым необходимо. Но это словесная эквилибристика, которая в сущности ничего не меняет. Ум. Первым, что с необходимостью происходит от Единого, есть Ум (Нус). В отличие от небытийного (или сверхбытийного) Единого Ум бытиен. Он существует. Так что творение Единым Ума может быть понято как творение Небытием Бытия. Но так у Плотина прямо не говорится. В своей концепции Ума Плотин соединяет соответствующие представления Платона и Аристотеля. Уму Плотина и аристотелевский бог как само себя мыслящее мышление (Ум мыслит сам себя) и платоновский демиург, который, однако, не имеет перед собой идей как нечто ему заданное в качестве образцов, а содержит их в себе как свое внутреннее достояние. (Говорят, что Порфирий сперва думал по-пла- тоновски, но Плотин переубедил его) Кроме того, у Платона ум-де миург восхотел создать аналогичный себе космос. Плотиновский же Ум ничего восхотеть не может. У него нет платоновской черты олицетворения. Ум не только бытиен, но и множествен в том смысле, что в нем существует многое как идеально многое, как множество идей. Но это множество также и едино. Точнее говоря, Ум имеет две стороны ту, которая обращена к Единому, и ту, которая отвращена от Единого. Как обращенное к Единому Ум един. Как отвращенное от Единого Ум множествен. В целом же Ум есть саморефлексия систематизированной благодаря Единому) совокупности идей. Если в Едином нет деления на познающее и познаваемое, то Ум познает самого себя. В этом его органическое единство. Как и Единое, Ум существует вне времени. И процесс познания Умом самого себя как системы идей — вневременной процесс. Ум, мысля свое содержание — идеи, одновременно и творит их. Ум мыслит сам себя, начиная с наиболее общих идей, с категорий тес таких идей, которые не поддаются дальнейшему обобщению. Это уже знакомые нам по Платону категории бытие, движение и покой, тождество и различие (иное. От них происходят в процессе мышления Умом самого себя все остальные идеи. Таков, коротко, ум — первое иное, которое происходит от Единого. Остается добавить, что у Плотина Ум парадоксален в том отношении, что он содержит в себе не только идеи общего, но и индивидуального. У Платона этого не было. Плотин же думает, что абстрактное не должно быть беднее конкретного, а потому в Уме должны быть идеи и индивидуальных вещей, например не только идея льва как такового, но и идея каждого льва. Это, конечно, нелепо. При этом идеальный лев должен быть не хуже реального (для нас, а не для Плотина) льва. Идеальный лев имеет зубы и когти, хотя в мире идей ему нечего есть и рвать когтями. Имеется в Уме и идеальная материя (у Платона материя, те. овеществленное пространство, своей идеи не имеет. Плотин использует здесь старое учение пифагорейцев и платоников о пределе и беспредельном, о единице и двоице. У Плотина единица как единое ушло наверх (или, если угодно, в центра двоица осталась в одиночестве. Она пребывает ниже покинувшего его единого, ставшего Единым, в Уме. |