Нерсесянц В.С. Политические учения Древней Греции. Академия наук СССР и нс т и тут государства ипр а в а
 Скачать 4.88 Mb.
|
|
Во имя коих я тогда сплотил народ? О том всех лучше перед Времени судом Сказать могла б из олимпийцев высшая Мать черная Земля, с которой снял тогда Столбов поставленных ямного долговых, Рабыня прежде, ныне же свободная. Н а родину, в Афины, в богозданный град, Вернул я многих, в рабство проданных, Кто кривдой, кто по праву, от нужды иных Безвыходной бежавших, уже забывших речь Здесь и далее отрывки из элегий Солона цит. по Аристотель. Афинская полития. М .: Соцэкгиз, 1937, с. 19—2 /. Аттическую странников таков удел,— Иных еще, в позорном рабстве бывших здесь И трепетавших перед прихотью господ, Всех я освободил. А этого достиг Закона властью , силу с правом сочетав, И так исполнил всея, как и обещал. Законы я простому с знатным наравне, Д ля каждого прямую правду указав, Т а к написал 32 Реформы и законодательство Солона вызвали среди афинян разнотолки. Его стали досаждать многочисленными вопросами, касающимися содержания и смысла изданных им законов, которые, по словам Аристотеля (Афинская полития, 9, 2), небыли написаны простои ясно. Противники демоса полагали, что Солон нарочно сделал законы неясными, чтобы решение дел зависело от народа, преобладающего в суде. Аристотель отвергает эту версию, считая неясность законов Солона следствием того, что он неумел в общей форме выразить наилучшее Афинская полития, 9, В обстановке разгоравшихся споров вокруг данных им законов Солон-законодатель, не желая стать также и истолкователем своих законов применительно к возникающим конкретным случаями делам, решил покинуть Афины налет. С афинян же была взята торжественная клятва в течение этого срока хранить данные Солоном законы и не изменять их. Солон полагал, что его личное присутствие и вмешательство в процесс применения и толкования новых законов будет в ущерб их стабилизации, утверждению и точному соблюдению. Свои законы Солон установил на сто лет, те. навечно. Несмотря на смуту среди афинян после отъезда Позицию Солона Эрнст Кассирер определяет следующим образом. По Солону, как и по Гесиоду, право занимает свое незыблемое место в божественном устройстве мира. Рано или поздно наказание восстанавливает необходимое равновесие там, где человеческая злая спесь (гибрис) переступила границы правомерного. Но, согласно Солону, божественное наказание это уже не чума или неурожай, как полагал Гесиод, а нечто, имманентное социальному порядку, его расстройство, вызываемое всяким нарушением права (см .: C a s s i r e r E r n s t . Op. cit., S. 13— 14). Солона, введенная им умеренная цензовая демократия просуществовала несколько десятилетий. Начиная с х годов V I в. дон. э. власть в Афинах почти на полвека переходит в руки тирана Писистрата33 и его сыновей. Правда, сам Писистрат, по оценке Аристотеля, правил с умеренностью и скорее в духе гражданского равноправия, чем тиранически» Афинская полития, 16). При его сыновьях правление стало суровыми жестоким. После низвержения тирании Писистратидов Клисфен в 509 г. дон. э. более основательно, чем Солон, в духе демократии реформирует социально-политический строй Афин. В дальнейшем, в период греко-персидских войн, в течение по крайней мере семнадцати лет (Аристотель, Афинская полития, 25), в Афинах у власти оказываются сторонники аристократии. Но уже реформами Эфиальта (462 г. дон. э) были отняты важнейшие функции у ареопага и сделаны новые решающие шаги по пути дальнейшего усиления демократии. Позиции демоса еще более существенно укрепляются при Перикле, который в 450—429 гг. дон. э. был ведущим государственным деятелем и популярным вождем демоса. В условиях Пелопоннесской войны дважды (в 411 и 404 гг. дон. э) в результате олигархических переворотов лишь на несколько месяцев к власти в Афинах приходят противники демократии. Но после временной неуда Писистрат дважды изгонялся из Афин, но снова возвращался к власти. Любопытны обстоятельства его первого возвращения в Афины, проливающие яркий свет на характер общественного сознания афинян того времени. По словам Геродота ( История, I, 6 0 ), сторонники возвращения Писистрата разыграли с афинянами следующий фарс. Некую пригожую и статную женщину по имени Фи я ростом в 4 локтя без трех пальцев нарядили под Афину и на колеснице ввезли в город, предварительно оповестив афинян о том, что сама богиня, покровительница полиса, возвращает Пи систрата из изгнания в свой акрополь. Афиняне поверили в этот розыгрыши приняли Писистрата. В этом спектакле поучительны и наивная вера его зрителей, ив неменьшей степени — изощренность его устроителей, которые в своем безверии зашли слишком далеко и уже сами фабриковали богов. С подобным взглядом на богов как на изобретение хитрых политиков мы еще встретимся при изложении взглядов софистов (в частности, Крития — одного из тридцати тиранов чи афинский демос успешно восстанавливает свою власть. В своем обзоре политических преобразований в афинском полисе Аристотель (Афинская полития, 41, 2) замечает, что именно с реформ Солона началась демократия». П И ФА ГОРИ ПИФАГОРЕЙЦЫ Пифагор (ок. 580—500 г. дон. э) был, по словам Ге родота (История, IV, 95), величайшим эллинским мудрецом. Его родина — ионийский остров Самос. Его отец, Мнесарх, был зажиточным торговцем. Пифагор много путешествовал, побывал в Египте. Когда на Самосе к власти пришел тиран Поликрат, Пифагор навсегда покинул родной остров и переселился в Великую Грецию (Южную Италию. Здесь он избрал местом своей жизни и деятельности Кротон — полис с аристократическими порядками. Свои взгляды Пифагор излагал лишь избранному, специально отобранному и особо организованному кругу слушателей. Сначала в Кротоне, а потоми во многих других полисах Южной Италии и остальной Греции возникли пифагорейские гетерии — аристократические по своему духу тайные религиозно-политические союзы. В центре интереса членов этих гетерий, наряду с проблемами научными, философскими, религиозными и этическими, стояли также вопросы политические. Пифагорейство было тайным учением, первоначально доступным лишь членам данной гетерии. В гетерии после соответствующей проверки и испытаний допускались как мужчины, таки женщины. Пифагорейцы вели суровый образ жизни, отличаясь крайней воздержанностью во всем — в пище, одежде, поступках, речах, чувствах. В отношениях между пифагорейцами царил дух строгой дисциплины, преданности союзу и его членам, взаимопомощи, дружбы и любви. Авторитет Пифагора считался абсолютными непререкаемым. Он считался автором всех основных положений пифагорейства как учения, движения и организации. Свои воззрения Пифагор, видимо, излагал устно. Этой устной традиции, по всей вероятности обязательной для всех приобщившихся к тайному учению, придерживались вначале все пифагорейцы. Прекрасно также (по их мнению говорит Ямвлих о нравах пифагорейцев приписывать все Пифагору и называть его изобретателем (всего, себе жене присваивать славы ни одного из своих открытий, разве только что-нибудь весьма незначительное. И действительно, (среди них) весьма мало таких, собственные сочинения которых пользуются известностью 34. Первым пифагорейцем, опубликовавшим свое сочинение (О природе, был Филолай Кротонский (V I—V вв. дон. эВ конце V I в. дон. э. пифагорейские союзы в полисах Южной Италии были разгромлены сторонниками демократии. Некоторым италийским пифагорейцам, в их числе были Филолай, удалось бежать в другие греческие полисы, где к этому времени уже возникла довольно разветвленная сеть пифагорейских союзов. Среди бежавших были также Лизис и Архипп; они, по словам Порфирия, а также те, которые случайно (в то время) находились на чужбине, спасли немногие остатки философии Пифагора) — неясные и малопонятные 35. А то, что ходит под именем Пифагора, сообщает Диоген Лаэртский (V III, 7 ),— принадлежит пифагорейцу Лизису из Тарента, бежавшему в Фивы и бывшему учителем Эпаминонда». Пифагор, кажется, первым употребил понятие философии (любви к мудрости) в его отличии от самой мудрости (софии) и назвал себя философом, а не мудрецом, поскольку мудрым может быть лишь бог, ноне человек. Определяющую роль во всем мировоззрении пифагорейцев в целом играло их учение о числах. Число, по их представлениям это начало и сущность мира. Аристотель (Метафизика, в, 25—30) об этом пишет «... так называемые пифагорейцы, занявшись математикой, первые развили ее и, овладев ею, стали считать ее начала началами всего существующего. Атак как среди этих начал числа от природы суть первое, а в числах пифагорейцы усматривали (таким казалось) много сходного стем, что существует и возникает больше, чем в огне, земле и воде (например, такое-то свойство чисел есть справедливость, а такое-то — душа и ум, другое — удача, и, можно Маков ель с кий А . Досократики. Казань, ч. 3, сам же. с. 43. сказать, в каждом из остальных случаев — точно также так как, далее, они видели, что свойства и соотношения, присущие гармонии, выразимы в числах так как, следовательно, им казалось, что все остальное по своей природе явно уподобляемо числами что числа — первое по всей природе, то они предположили, что элементы чисел суть элементы всего существующее и что все небо есть гармония и число». В учении пифагорейцев встречаются зачатки диалектики противоположностей. Считая противоположности началами всего сущего, они выделяли десять таких начал, попарно сгруппированных, а именно предел и беспредельное, нечетное и четное, единое и множество, правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое, свети тьма, квадратное и продолговатое, хорошее и дурное. Из соединения и согласования противоположностей и состоит гармония в устройстве мира и космоса. Эта гармония имеет числовую природу и исчислима. Можно заметить излагал пифагорейские воззрения Филолай,— что природа и сила числа действует не только в демонических и божественных вещах, но также повсюду во всех человеческих делах и отношениях, во всех технических искусствах ив музыке. Лжи вовсе не принимает в себя природа числа и гармония. Ибо ложь враждебна и противна природе его, истина же родственна числу и неразрывно связана с ним с самого начала Согласно пифагорейским этическим воззрениям, справедливость выражена в числе четыре, поскольку четыре — это первый квадрат, те. первое число, умноженное на самого себя, а сущность справедливости состоит в воздаянии равным за равное. По поводу подобных суждений пифагорейцев Аристотель писал Итак, Пифагор первый начал говорить о добродетели, но неправильно. Дело в том, что, возводя добродетели к числам, он создавал ненадлежащее учение о добродетелях. Ведь справедливость не есть число, помноженное само на себя Оставив в стороне пифагорейскую цифровую мистику и их идентификацию этических и других отношений с Маков ель с кий А . Досократики, ч. 3, с. 36. 37 Там же, с. X V I . 88 Там же, стем или иным числом, следует отметить, что их определение справедливости как воздаяния равным за равное представляло собой определенную философскую абстракцию древнего принципа талиона (око за око, зуб за зуб. Известное отличие пифагорейского определения состоит, помимо абстрактного характера формулировки, в том, что здесь речь идет об избирательном и казусном понимании равенства, о равенстве как надлежащем соответствии в рассматриваемом случае, а не о равенстве как одинаковой (одной и той же) мере по отношению к неодинаковым явлениями отношениям. Следовательно, пифагорейцы под равенством имеют ввиду изменчивую меру для каждого соответствующего случая, а не единую меру и общий масштаб для различных случаев. Конечно, категория меры и соразмерности (а ведь именно числовую соразмерность пифагорейцы называли гармонией, относя сюда и справедливость) весьма существенна для становления понятия равенства как абстрактно равной меры и, следовательно, для понимания права как равной меры нормирования неравных отношений. В этом плане прогресс пифагорейских воззрений по сравнению со взглядами семи мудрецов состоял в том, что они непросто говорили о справедливости как надлежащей мерено в этом контексте выявили и выделили момент равенства, столь существенный для всей последующей эволюции этических и правовых представлений Глубина и новизна пифагорейского взгляда состояла в том, что под понятием надлежащая мера они усмотрели известную пропорцию (числовую по своей природе, те. некое приравнивание, словом равенство. В этом пункте их увлечение математикой, где приравнивание как Можно сказать писал П. Г. Редкин,— что пифагорейцы были первые философы, заговорившие о равенстве между гражданами как требуемом правдою и справедливостью, ибо она-то и уравнивает их между собою, воздавая каждому равное за равное другими словами, пифагорейцы первые заговорили о том, что правда и справедливость есть равенство. Таким образом, у пифагорейцев равенство впервые получает юридическое значение. Однако же это значение является у них еще как весьма одностороннее, неполное, вообще ограниченное, а именно только как воздаяние равного за равное ( Редки н П. Г. Указ. соч. СПб., 1889, т. 2, с. 101). метод играет ключевую роль при решении всех задач, заметно помогло углублению их анализа этических вопросов, правда, до известного предела, за которым начиналась магия цифр. Согласно пифагорейской этике, люди в своих многообразных взаимных отношениях должны придерживаться соответствующего вида справедливости. Причем смысл справедливости как равного воздаяния за равное варьируется в зависимости от характера тех конкретных отношений, в которых оказываются люди. С этим связаны вариации и самой надлежащей меры, надлежащего способа обращения. Надлежащее обращение — учили пифагорейцы разнообразно и имеет много видов. Один способ обращения с людьми уместен в одних случаях ив отношении одних людей, другой — при иных обстоятельствах. Многое здесь зависит от различия возраста, достоинства, родственной близости, заслуги других различий, существующих между людьми. Подобный «казусный» подход к выбору надлежащей меры в общении сочетался в пифагорейской этике с попыткой некоторой группировки и типизации многообразных случаев и ситуаций человеческих общений и взаимоотношений, те. стремлением найти определенную меру для группы однообразных случаев, а также некий принцип (начало) надлежащей меры применительно ко всем сферам общения людей. Это надлежащее полагали пифагорейцы до некоторой степени поддается изучению и расчету и может быть предметом (особого) искусства, вообще же и прямо оно ничего подобного не допускает тенет о нем общей науки, и оно может познаваться лишь до некоторой степени. Следуют же за ними как бы (всегда) сопутствуют природе надлежащего то, что называется красотою, и также соответствие и гармония и все прочее, однородное с этим. Во всем начало принадлежит к самому ценному одинаково в науке, опыте и рождении, и равным образом также в доме, государстве, войске и во всех подобных соединениях. Природу же начала во всех упомянутых (вещах) трудно усмотреть и познать 41. 40 Маков ель с кий Л . Досократики, ч. 3, с. 92. 41 Там же Из приведенных положений хорошо видно, что пифагорейцы в своих этических занятиях, включавших также и политико-правовую тематику, вплотную столкнулись с трудностями общей формулировки принципа (начала) справедливости вообще, который был бы верен и значим применительно ко всем сферам человеческих отношений, а не только к тем или иным сферами случаям. В поисках такого всеобщего принципа справедливости они, конкретизируя абстрактную характеристику справедливости как воздаяния равного за равное (добром — за добро, злом — за зло, сосредоточили внимание на смысле и природе надлежащей меры. Признавая трудность определения надлежащей меры вообще ив частных случаях, пифагорейцы вместе стем выделили определенные критерии этой меры эстетико-математического плана (красота, соответствие, гармония) и указали на ценностно-иерархиче ский момент в установлении надлежащей меры. Мера и надлежащее, согласно пифагорейцам это не среднеарифметическое, не самое распространенное и типичное, а наиболее ценное. Иначе говоря, мера, имея ценностную природу, в качестве масштаба и мерила исходит из наиболее ценного в иерархии ценностей и соответствующим образом ориентирует поведение людей, регулирует и оценивает их отношения. Подход пифагорейцев к определению основания (принципа) надлежащей меры очень осторожен. Ибо учили они если начало взято неправильно, то это весьма важно и мы рискуем (верностью) почти целой (науки) и всего (что в ней. И действительно, говоря прямо, если сделана ошибка в истинности начала, то из того, что следует за ним, ничто уже не будет правильным. Судя по сохранившимся положениям из работы перипатетика (представителя аристотелизма) Ари стоксена Пифагорейские мнения, пифагорейцы при определении надлежащего решающую роль в конечном счете отводили такому этико-эстетическому началу, как истинная любовь к прекрасному. Причем для пифагорейцев, как, впрочем, и для античных представлений в целом, характерно синкретическое понимание прекрасного как одновременно и эстетически красивейшего и этически 42 Маков ель с кий А . Досократики, ч. 3, с. 92. лучшего. Пифагорейцы, правда, привносили в этот эти ко-эстетический симбиоз еще и нечто специфически свое — математическое (научно-мистическое) представление о прекрасном как цифровой по своей природе гармонии. В математически выверенной истинной любви к прекрасному — вот уж кто любил проверить гармонию цифрами — пифагорейцы видели ключ к построению всей жизни людей (индивидуальной, семейной, общественной иго сударственной) на истинных началах. Пифагор, именовавший себя философом, стоит, таким образом, у истоков того широко распространившегося после него представления, что жизнь людей (частная и публичная) должна быть реформирована и приведена в соответствие с выводами философского разума. В лице пифагорейцев философия выдвинула ту свою претензию натрону которой, как мы сейчас знаем из долгой истории этой идеи, оказалось в дальнейшем много умных приверженцев и сильных противников. Пифагор и пифагорейцы считали, что истинная любовь к прекрасному заключается в образе жизни ив науках. Ибо любовь и (особенно) духовная любовь служат началом прекрасных нравов и (прекрасного) образа жизни. Точно также и из теоретических и опытных наук прекрасными и поистине благообразными являются те, которые (проникнуты) любовью к прекрасному, а то, что большинство называет любовью к прекрасному, как, например, то, что бывает в необходимых и полезных для жизни (вещах, является как бы добычей для истинной любви к прекрасному. Эта истинная любовь к прекрасному настойчиво культивировалась в пифагорейских союзах в процессе воспитания, а также постоянных занятий математикой и музыкой, призванных оберегать гармонию души. |