Анатолий беляков
 Скачать 1.73 Mb.
|
|
- 278 - в форме взносов и пожертвований с верующих, а если он и был беден, то не потому, что не распола- гал собственностью, а потому, что не употреблял ее плодов, так как простое юридическое владение, без взимания интереса, не обогащает того, кто числит- ся владельцем; и, наконец, даже в том случае, если в Exiit действительно утверждается нечто иное, все равно верховный римский понтифик в том, что имеет отношение к вере и вопросам морали, име- ет право пересматривать суждения своих предше- ственников и даже защищать противоположную точку зрения. После этой речи вскочил в запальчивости брат Иероним, епископ Каффский, с бородою, трясу- щейся от яростного гнева, хотя выступление, судя по всему, замышлялось как примирительное. Он начал с рассуждения, которое показалось мне не вполне ясным. «Все, что я намерен выложить свя- тому отцу, вкупе с собою самим, говорящим все это, я не побоюсь хоть сейчас поручить его компе- тенции, поскольку действительно считаю Иоанна наместником Христовым и за это убеждение я по- страдал, томясь в плену у сарацин. Поэтому начну с примера, приводимого одним великим доктором насчет диспута, который завязался однажды среди неких монахов, на предмет: кто был отцом Мельхи- седека. О чем аббат Копес, будучи спрошен, стукнул себя по голове и сказал: „Горе тебе, Копес, за то, что всегда доискиваешься того, что Господь заказывает - 279 - Умберто Эко. Имя розы тебе искать, и не ищешь того, что он приказывает“. Так вот, из этого примера явственно вытекает, что не следует сомневаться в том, что Христос и Пре- святая Дева не имели никакой собственности, ни раздельной, ни совокупной, и это настолько несо- мненно, что даже несомненнее того, что Христос был в одно и то же время и богом, и человеком, хотя для меня и несомненно, что всякий отрицающий первую очевидность станет затем отрицать и вто- рую!» Каффа победоносно огляделся, а Вильгельм воз- вел очи к небу. Подозреваю, что силлогизм Иеро- нима показался ему небезупречным, и я не стал бы спорить с этой оценкой; однако еще более уязви- мым представилось мне кипучее и бестолковое вы- ступление брата Иоанна Дальбены, который сказал, что тот, кто доказывает что-то там насчет бедности Христа, доказывает только то, что и так видно (или и так не видно) самому простому глазу, в то время как при выяснении вопроса о его человечности или божественности возникает такой фактор, как вера, и поэтому два вышеуказанных понятия никак не могут быть уравнены; Иероним, отвечая, проявил больше остроумия, чем его противник. «Я так не думаю, дражайший собрат, – сказал он, – и мне, наоборот, кажется справедливым как раз обратное утверждение, потому что во всех евангелиях отмечается, что Христос был челове- ком и ел, и пил как человек, а в то же время через ПРИЛОЖЕНИЕ - 280 - посредство нагляднейших сотворенных Христом чудес доказывается, что он был в такой же мере и богом, и все это прямо-таки бросается в глаза!» «Колдуны и волшебники тоже творили чуде- са», – веско промолвил Дальбена. «Да, – парировал Иероним, – но при помощи магии. Ты что, собираешься уравнять чудеса Ии- суса с чудесами колдунов?» Собрание возмущен- но зашумело. «И наконец, – продолжал Иероним, уже чувствовавший себя почти победителем, – его милости кардиналу Поджеттскому заблагорассуди- лось объявить еретическим положение о бедности Христовой, а между тем именно на этом и ни на ка- ком ином положении основывается правило тако- го ордена, как францисканский, знаменитого тем, что не существует ни одной страны мира, куда бы не устремлялись его сыны, проповедуя и проливая свою кровь бессчетно, от самого Марокко и до са- мой Индии!» «Блаженная душа святого Петра Испанского, – пробормотал Вильгельм. – Спаси и помилуй нас». «Возлюбленный брат, – завизжал тогда Дальбе- на, делая шаг вперед. – Рассказывай сколько хочешь о крови своих собратьев, но только не забывай, что нисколько не меньшие жертвы понесли и привер- женники других орденов!» «При всем моем уважении к его милости карди- налу, – выкрикнул Иероним, – ни один доминика- нец не лишился жизни от рук неверных, в то время - 281 - Умберто Эко. Имя розы как только в мою бытность девятерым миноритам пришлось принять мученичество!» Пылая лицом, приподнялся с места доминика- нец, епископ Альбореа. «Если на то пошло, лично я могу доказать, что задолго до того, как минориты попали в Татарию, папа Иннокентий направил туда трех доминиканцев!» «Вот как? – хмыкнул Иероним. – Однако я точно знаю, что минориты в Татарии уже восемьдесят лет и возвели там сорок христианских храмов по всей стране, в то время как доминиканцы имеют только пять резиденций у самого побережья, и всех-то их вместе там от силы пятнадцать человек! И этим во- прос решается!» «Нет, никакой вопрос не решается! – заорал в ответ Альбореа. – Потому что эти минориты пло- дят еретиков голодранцев, точно суки, плодящие щенков, и везде суются со своими заслугами, и тычут всем в нос своих мучеников, а сами имеют совсем неплохие церкви, добротные одежды, и по- купают и продают точно так же, как все прочие свя- щеннослужители!» «Нет уж, сударь вы мой, не так, – отвечал, тряся пальцем, Иероним. – Они-то сами ничего не про- дают и ничего не покупают, а прибегают к посред- ничеству прокураторов апостольского престола, и прокураторы выступают владельцами, в то время как минориты – только пользователями!» ПРИЛОЖЕНИЕ - 282 - «О, о, неужели! – осклабился Альбореа. – А сколько добра лично ты купил и спустил безо всякой помощи прокураторов? У меня есть данные о кое-каких имениях, которые...» «Если я что-то сделал неправильно, – поспешно перебил Иероним, – это не имеет никакого отно- шения к ордену, а только к моей собственной сла- бости». «Но достопочтенные собратья, – вмешался в их разговор Аббон, – наша проблема не в том, бедны ли минориты, а в том, беден ли был Господь наш Иисус Христос». «И все-таки, – снова послышался голос Иерони- ма, – наша проблема не в том, бедны ли минориты, а в том, беден ли был Господь наш Иисус Христос». «Святой Франциск, защити своих бедных де- тей», – безнадежно проговорил Вильгельм. «Вот этот довод, – продолжал Иероним. – Жи- тели Востока и Греции, лучше нас изучившие творе- ния святых отцов, твердо стоят на том, что Христос был беден. А если уж эти еретики, эти раскольники столь явственно утверждают столь явственную ис- тину, мы что же – хотим перещеголять их в ереси и раскольничестве, отрицая эту истину? Да жители Востока, когда бы услыхали, как некоторые из нас проповедуют против этой истины, – тут же побили бы камнями!» «Что ты несешь, – выкрикнул Альбореа. – По- чему тогда они не побивают доминиканцев, пропо- ведующих против этого?» - 283 - Умберто Эко. Имя розы «Доминиканцев? Да потому, что ни одного до- миниканца в тех краях никто не видел!» Альбореа, полиловев от злобы, заявил, что этот брат Иероним пробыл в Греции от силы пятнад- цать лет, а вот он живет там чуть ли не с детства. Иероним отвечал, что этот доминиканец Альбо- реа, возможно, и заезжал в Грецию, но ради того, чтобы роскошествовать в епископских дворцах, а он, францисканец, пробыл там не пятнадцать, а ровнехонько двадцать два года и проповедовал в Константинополе, перед самим императором. Тогда Альбореа, исчерпавший все доводы, возна- мерился пересечь пространство, отделявшее его от миноритских скамей, выражая громким голосом и в таких словах, которые я не отважусь ныне при- вести, решительное намерение выщипать бороду Каффскому епископу, в мужественности которого он сомневается и которого, следуя логике возмез- дия, желает наказать, употребив эту самую бороду наподобие розги. Другие минориты кинулись к собрату и стеной встали вокруг него; авиньонцы предпочли прийти на помощь доминиканцу, и воспоследовала (Госпо- ди, сжалься над достовернейшими из твоих сыно- вей!) такая свалка, что аббат и кардинал не могли даже докричаться до воюющих. В сумятице битвы минориты и доминиканцы обращались друг к дру- гу с таким недружелюбием, как будто и те, и дру- гие воображали себя христианами, сражающимися ПРИЛОЖЕНИЕ - 284 - против мавров. На местах оставались только двое: с одной стороны стола Вильгельм Баскервильский, с другой – Бернард из Ги. Вильгельм казался удру- ченным, а Бернард радостным, если, конечно, о радости могла свидетельствовать бледная улыбка, наморщившая губы инквизитора. «А что, нет лучших аргументов, – спросил я у учителя в то время, как Альбореа тянулся к бороде епископа Каффского, а прочие его удерживали, – чтобы доказать или опровергнуть бедность Хри- ста?» «Но ведь это бессребреничество с равным успе- хом можно и доказать и опровергнуть, милый мой Адсон, – отвечал Вильгельм, – поскольку совершен- но невозможно установить из текстов евангелий, считал ли Христос своей собственностью, и если считал, то в какой степени, ту тунику, которую но- сил на себе, а износив – вероятно, выбрасывал. К тому же, если угодно, Фома Аквинский рассуждает о собственности решительнее, нежели мы, минори- ты. Мы говорим: ничем не владеем и всем пользу- емся. Он же говорит: считайте, что владеете всем. Но только ради того, что если кому-нибудь пона- добится то, чем вы владеете, вы дадите это ему – и не по вашему благоусмотрению, а по обязанности. Однако вопрос не в том, был ли Христос беден, а в том, должна ли бедной быть церковь. А бедность применительно к церкви не означает – владеть ли ей каким-либо дворцом или нет. Вопрос в другом: - 285 - Умберто Эко. Имя розы вправе ли она диктовать свою волю земным влады- кам?» «Так вот почему, – сказал я, – император так под- держивает рассуждения миноритов о бедности?» «Ну конечно. Минориты участвуют в импера- торской игре против папы. Но для Марсилия и для меня игра, которая ведется, – двойная. И мы хоте- ли бы, чтобы императорская игра способствовала нашей и послужила бы нашей идее человечного правления». «А вы скажете это, когда будете выступать?» «С одной стороны, если бы я сказал это, я ис- полнил бы задание, полученное мною: выразить мнение имперских богословов. С другой стороны, сказавши это, я провалю задание, поскольку смысл его – облегчить проведение второй, авиньонской, встречи. А я не думаю, чтобы Иоанн пожелал, чтоб я явился в Авиньон говорить о подобных вещах». «И что теперь?» «И теперь то, что я во власти двух противона- правленных стремлений, подобно ослу, не знаю- щему, который из двух мешков сена предпочесть. Дело в том, что перемены еще не назрели. Марси- лий уповает на какие-то мгновения метаморфозы... Между тем Людовик ничем не лучше своих предше- ственников, хотя в данный момент он – единствен- ная наша опора в борьбе с такими ничтожествами, как Иоанн. Наверное, мне придется говорить. Если только эта парочка сейчас друг друга не придушит. ПРИЛОЖЕНИЕ - 286 - В любом случае ты, Адсон, давай пиши. Пусть со- хранится хоть какой-то след того, что сейчас про- исходит». «А Михаил?» «Боюсь, он напрасно теряет время. Кардина- лу отлично известно, что папа не заинтересован в примирении. Бернард Ги знает, что его задача – сорвать эту встречу. А Михаил знает, что поедет в Авиньон на любых условиях, так как не может до- пустить, чтобы орден потерял последнюю связь с папой. И рискнет жизнью». Пока мы беседовали – не знаю, правда, как нам удавалось расслышать друг друга, – диспут достиг кульминации. Вмешались лучники, повинуясь при- казу Бернарда Ги, и выстроились посредине залы, препятствуя двум шеренгам прийти в решающее соприкосновение. Но нападающие и обороняю- щиеся, находясь по разные стороны крепостной стены, осыпали друг друга попреками и ругатель- ствами, которые я смогу привести лишь выбороч- но и без всякой надежды установить в отдельных случаях авторство, ибо необходимо учитывать, что все эти выступления произносились не по очере- ди – как протекала бы подобная дискуссия у меня на родине, – а по южному обыкновению: таким об- разом, что каждое высказывание накатывалось на предыдущее, как волны бушующего моря. «В Евангелии сказано, что Христос имел коше- лек!» - 287 - Умберто Эко. Имя розы «Уймись ты со своим кошельком, который вы малюете даже на распятиях! Ты что думаешь – по какой причине Господь Бог, будучи в Иерусалиме, каждый вечер возвращался в Вифанию?» «Если Господь Бог предпочитал ночевать в Ви- фании, это его дело! Ты что, будешь указывать, где Ему ночевать?» «Нет, я не буду указывать, старый козел! Но имей в виду: Господь Бог возвращался в Вифанию потому, что у Него не было денег заплатить за го- стиницу в Иерусалиме!» «Сам ты козел, Бонаграция! А чем, по-твоему, питался Господь Бог в Иерусалиме?» «Ты что, считаешь, что если лошадь берет от хо- зяина корм, чтоб не умереть с голоду, – этот корм ее имущество?» «Ага! Ты сравнил Христа с лошадью!» «Нет, это ты сравнил Христа с продажными прелатами, которые кишат у вас при дворе, как в навозной куче!» «Вот как? А сколько раз папская курия впуты- валась в судебные процессы, чтобы вызволять ваше собственное добро?» «Церковное добро, а не наше собственное! Мы им только пользуемся!» «Пользуетесь, чтобы объедаться, чтобы обстав- лять ваши роскошные храмы золотыми статуями! Ах, лицемеры, вместилища беззаконий, гробы по- вапленные, клоаки разврата! Вам прекрасно извест- ПРИЛОЖЕНИЕ - 288 - но, что милосердие, а вовсе не бедность – главный принцип праведной жизни!» «Это сказал ваш прожора Фома Аквинский!» «Ты, кощун! Думай что мелешь! Тот, кого ты назвал прожорой, – канонизованный святой, почи- таемый римской церковью!» «Фу ты, ну ты! Канонизованный святой! Да, Ио- анн его канонизовал, чтоб насолить францискан- цам! Ваш папа не имеет права назначать святых, потому что сам он еретик! И вообще ересиарх!» «Эту песенку мы не впервые слышим! Поете под дудку баварского чучела, повторяете то же, что он тявкал в Саксенгаузене с подсказки вашего Убертина!» «Выбирай выражения, ты, свинья, отродье Ва- вилонской курвы и всех прочих шлюх! Всем извест- но, что в тот год Убертин был не при императоре, а как раз в вашем Авиньоне, на службе у кардинала Орсини, и папа даже посылал его с поручением в Арагон!» «Знаем, знаем, как он терся со своим обетом бедности у стола кардинала! Точно так же как те- перь околачивается в самом богатом аббатстве на полуострове! Убертин, а если тебя там не было, скажи, кто подсунул Людовику твои писания?» «Что я, виноват, если Людовик использовал мои писания? Конечно, твои он не использует, посколь- ку ты неграмотный!» - 289 - Умберто Эко. Имя розы «Кто, я неграмотный? А ваш Франциск был гра- мотный, что разговаривал только с курицами?» «Святотатство!» «Это ты святотатствовал, полубратский пота- скун!» «Никогда я не был потаскуном, и ты это зна- ешь!» «А кем ты был со своими полубратьями, когда залезал в кровать Клары Монтефалькской?» «Разрази и убей тебя Господь! Я в те времена был инквизитором, а Клара уже и тогда вся благоу- хала святостью!» «Клара-то благоухала, да ты не к тем запахам принюхивался, когда читал утреню монашенкам!» «Говори, говори, гнев Господень все равно тебя постигнет, как постигнет и твоего хозяина, при- гревшего двух отъявленных еретиков – остгота Экгарта и английского чернокнижника, которого вы зовете Бранусертоном!» «Достопочтенные братья, достопочтенные бра- тья!» – взывали кардинал Бертран и аббат. ПРИЛОЖЕНИЕ - 290 - Александр Солженицын «АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ» В начале зимы 1945 года в жизни Александра Иса- евича Солженицына произошло важное событие – он стал стукачом. В «Архипелаге» он уверяет, что сам он не такой – просто опер в процессе вербовки переиграл его с помощью хитрых психологических приемчиков – апеллировал к высоким чувствам, на- жимал на слабые места. Вот, как это происходило. В этой главе мне не хватает материала. Что-то неохотно рассказывают мне лагерники, как их вер- бовали. Расскажу ж о себе. Лишь поздним лагерным опытом, наторевший, я оглянулся и понял, как мелко, как ничтожно я на- чинал свой срок. В офицерской шкуре привыкнув к незаслуженно-высокому положению среди окру- жающих, я и в лагере все лез на какие-то должно- сти, и тотчас же падал с них. И очень держался за эту шкуру – гимнастерку, галифе, шинель, уж так старался не менять ее на защитную лагерную чер- недь! В новых условиях я делал ошибку новобран- ца: я выделялся на местности. И снайперский глаз первого же кума, новоиеру- салимского, сразу меня заметил. А на Калужской - 291 - Александр Солженицын. Архипелаг Гулаг заставе, как только я из маляров выбился в помощ- ники нормировщика, опять я вытащил эту форму – ах, как хочется быть мужественным и красивым! К тому ж я жил в комнате уродов, там генералы и не так одевались. Забыл я и думать, как и зачем писал в Новом Ие- русалиме автобиографию. Полулежа на своей кро- вати как-то вечером, почитывал я учебник физики, Зиновьев что-то жарил и рассказывал, Орачевский и Прохоров лежали, выставив сапоги на перильца кровати, – и вошел старший надзиратель Сенин (это очевидно была не настоящая его фамилия, а псевдоним для лагеря.) Он как будто не заметил ни этой плитки, ни этих выставленных сапог – сел на чью-то кровать и принял участие в общем разгово- ре. Лицом и манерами мне он не нравился, этот Се- нин, слишком играл мягкими глазами, но уж какой был окультуренный! какой воспитанный! уж как отличался он среди наших надзирателей – хамов, недотеп и неграмотных. Сенин был не много, не мало – студент! – студент 4-го курса, вот только не помню какого факультета. Он, видно, очень сты- дился эмвэдистской формы, боялся, чтобы сокурс- ники не увидели его в голубых погонах в городе, и потому, приезжая на дежурство, надевал форму на вахте, а уезжая – снимал. (Вот современный герой для романистов! Вообразить по царским време- нам, чтобы прогрессивный студент подрабатывал ПРИЛОЖЕНИЕ - 292 - в тюрьме надзирателем!) Впрочем, культурный- культурный, а послать старика побегушками или назначить работяге трое суток карцера ему ничего не стоило. Но у нас в комнате он любил вести интеллигент- ный разговор: показать, что понимает наши тонкие души, и чтоб мы оценили тонкость его души. Так и сейчас – он свежо рассказал нам что-то о городской жизни, что-то о новом фильме и вдруг незаметно для всех, сделал мне явное движение – выйти в ко- ридор. Я вышел, недоумевая. Через сколько-то вежли- вых фраз, чтоб не было заметно, Сенин тоже под- нялся и нагнал меня. И велел тотчас же идти в ка- бинет оперуполномоченного – туда вела глухая лестница, где никого нельзя было встретить. Там и сидел сыч. Я его еще и в глаза не видел. Я пошел с замира- нием сердца. Я – чего боюсь? Я боюсь, чего каждый лагерник боится: чтоб не стали мне мотать второ- го срока. Еще года не прошло от моего следствия, еще болит во мне все от одного вида следователя за письменным столом. Вдруг опять переворох преж- него дела: еще какие-нибудь странички из дневни- ка, еще какие-нибудь письма... Тук-тук-тук. – Войдите. Открываю дверь. Маленькая, уютно обставлен- ная комната, как будто она не в ГУЛаге совсем. На- - 293 - Александр Солженицын. Архипелаг Гулаг шлось место и для маленького дивана (может быть, сюда он таскает наших женщин) и для «Филлипса» на этажерке. В нем светится цветной глазочек и не- громко льется мягкая какая-то, очень приятная ме- лодия. Я от такой чистоты звука и от такой музыки совсем отвык, я размягчаюсь с первой минуты: где- то идет жизнь! Боже мой, мы уже привыкли счи- тать нашу жизнь – за жизнь, а она где-то там идет, где-то там... – Садитесь. На столе – лампа под успокаивающим абажу- ром. За столом в кресле – опер, как и Сенин – такой же интеллигентный, чернявый, малопроницаемого вида. Мой стул – тоже полумягкий. Как все прият- но, если он не начнет меня ни в чем обвинять, не начнет опять вытаскивать старые погремушки. Но нет, его голос совсем не враждебен. Он спра- шивает вообще о жизни, о самочувствии, как я привыкаю к лагерю, удобно ли мне в комнате при- дурков. Нет, так не вступают в следствие. (Да где я слышал эту мелодию прелестную?..) А теперь вполне естественный вопрос, да из лю- бознательности даже: – Ну, и как после всего происшедшего с вами, всего пережитого, – остаетесь вы советским чело- веком? Или нет? А? Что ответишь? Вы, потомки, вам этого не понять: что вот сейчас ответишь? Я слышу, я слы- шу, нормальные свободные люди, вы кричите мне ПРИЛОЖЕНИЕ - 294 - из 1990 года: «Да пошли его на ...! (Или, может, потомки уже не будут так выражаться? Я думаю, в России – будут!) Посадили, зарезали – и еще ему советский человек!» В самом деле, после всех тюрем, всех встреч, ког- да на меня хлынула информация со всего света – ну, какой же я могу остаться советский? Где, когда вы- стаивало что-нибудь советское против полноты информации? И если б я столько был уже перевоспитан тюрь- мой, сколько образован ею, я конечно, должен был бы сразу отрезать: «Нет! И шли бы вы на ...! На- доело мне на вас мозги тратить! Дайте отдохнуть после работы!» Но ведь мы же выросли в послушании, ребята! Ведь если «кто против?.. кто воздержался?..» – рука никак не поднимается, никак. Даже осужден- ному, как это можно выговорить языком: я – не со- ветский...? – В постановлении ОСО сказано, что – антисо- ветский, – осторожно уклоняюсь я. – ОСО-о, – отмахивается он безо всякого по- чтения. – Но сами-то вы что чувствуете? Вы – оста- етесь советским? Или переменились, озлобились? Негромко, так чисто льется эта мелодия, и не пристает к ней наш тягучий, липкий, ничтожный разговор. Боже, как чиста, и как прекрасна может быть человеческая жизнь, но из-за эгоизма вла- - 295 - Александр Солженицын. Архипелаг Гулаг ствующих нам никогда не дают ее достичь. Мо- нюшко? – не Монюшко, Дворжак? – не Дворжак... Отвязался бы ты, пес, дал бы хоть послушать. – Почему я мог бы озлобиться? – удивляюсь я. (Почему в самом деле? За десяток писем – восемь лет, даже не за каждое письмо по году. «Озлобить- ся» никак нельзя, это уже пахнет новым следстви- ем.) – Так значит – советский? – строго, но и с поо- щрением допытывается опер. Только не отвечать резко. Только не открывать себя сегодняшнего. Вот скажи сейчас, что – анти- советский, и заведет лагерное дело, будет паять второй срок, свободно. – В душе, внутренне – как вы сами себя считае- те? Страшно-то как: – зима, вьюги да ехать в Запо- лярье. А тут я устроен, спать сухо, тепло, и белье даже. В Москве ко мне жена приходит на свида- ния, носит передачи... Куда ехать! зачем ехать, если можно остаться?.. Ну, что позорного – сказать «со- ветский»? Система – социалистическая. – Я-то себя... д-да... советский... – Ах, советский! Ну вот это другой разговор, – радуется опер. – Теперь мы можем с вами разго- варивать как два советских человека. Значит, мы с вами имеем одну идеологию, у нас общие цели – (только комнаты разные), – и мы с вами должны действовать заодно. Вы поможете нам, мы – вам... ПРИЛОЖЕНИЕ - 296 - Я чувствую, что я уже пополз... Тут еще музыка эта... А он набрасывает и набрасывает аккуратные петельки: я должен помочь им быть в курсе дела. Я могу стать случайным свидетелем некоторых раз- говоров. Я должен буду о них сообщить... Вот этого я никогда не сделаю. Это холодно я знаю внутри: советский, не советский, но чтоб о политическом разговоре я вам сообщил – не до- ждетесь! Однако – осторожность, осторожность, надо как-то мягенько заметать следы. – Это я... не сумею, – отвечаю почти с сожале- нием. – Почему же? – суровеет мой коллега по идео- логии. – Да потому что... это не в моем характере... (Как бы тебе помягче сказать, сволочь?) Потому что... я не прислушиваюсь... не запоминаю... Он замечает, что что-то у меня с музыкой – и вы- щелкивает ее. Тишина. Гаснет теплый цветной гла- зок доброго мира. В кабинете – сыч и я. Шутки в сторону. Хоть бы знали они правила шахмат: три раза повторение ходов и фиксируется ничья. Но нет! На все ленивые, на это они не ленивые: сто раз он однообразно шахует меня с одной и той же клет- ки, сто раз я прячусь за ту же самую пешку и опять высовываюсь из-за нее. Вкуса у него нет, времени – сколько угодно. Я сам подставил себя под вечный шах, объявившись советским человеком. Конечно, - 297 - Александр Солженицын. Архипелаг Гулаг каждый из ста раз есть какой-то оттенок: другое слово, другая интонация. И проходит час, и проходит еще час. В нашей ка- мере уже спят, а ему куда торопиться, это ж его ра- бота и есть. Как отвязаться. Какие они вязкие! Уж он намекнул и об этапе, и об общих работах, уже он выражал подозрение, что я заклятый враг, и пере- ходил опять к надежде, что я – заклятый друг. Уступить – не могу. И на этап мне не хочется ехать зимой. С тоской я думаю: чем это все кончит- ся? Вдруг он поворачивает разговор к блатным. Он слышал от надзирателя Сенина, что я редко выска- зываюсь о блатных, что у меня были с ними стол- кновения. Я оживляюсь: это – перемена ходов. Да, я их ненавижу. (Но я знаю, что вы их любите!) И чтоб меня окончательно растрогать, он рису- ет такую картину: в Москве у меня жена. Без мужа она вынуждена ходить по улицам одна, иногда и ночью. На улицах часто раздевают. Вот эти самые блатные, которые бегут из лагерей. (Нет, которых вы амнистируете!) Так неужели я откажусь сооб- щить оперуполномоченному о готовящихся побе- гах блатных, если мне станет это известно? Что ж, блатные – враги, враги безжалостные, и против них, пожалуй, все меры хороши... Там уж хороши, не хороши, а главное – сейчас выход хоро- ший. Это как будто и – Можно. Это – можно. ПРИЛОЖЕНИЕ - 298 - Ты сказал! Ты сказал, а бесу только и нужно одно словечко! И уже чистый лист порхает передо мной на стол: «Обязательство. Я, имя рек, даю обязательство сообщать оперу- полномоченному лагучастка о... готовящихся по- бегах заключенных...» – Но мы говорили только о блатных! – А кто же бегает кроме блатных?.. Да как я в официальной бумаге напишу «блатных»? Это же жаргон. Понятно и так. – Но так меняется весь смысл! – Нет, я-таки вижу: вы – не наш человек, и с вами надо разговаривать совсем иначе. И – не здесь. О, какие страшные слова – «не здесь», когда вьюга за окном, когда ты придурок и живешь в сим- патичной комнате уродов! Где же это «не здесь?» В Лефортово? И как это – «совсем иначе»? Да в конце концов ни одного побега в лагере при мне не было, такая ж вероятность, как падение метеори- та. А если и будут побеги – какой дурак будет перед тем о них разговаривать? А значит, я не узнаю. А значит, мне нечего будет и докладывать. В конце концов это совсем неплохой выход... Только... – Неужели нельзя обойтись без этой бумажки? – Таков порядок. - 299 - Александр Солженицын. Архипелаг Гулаг Я вздыхаю. Я успокаиваю себя оговорочками и ставлю подпись о продаже души. О продаже души для спасения тела. Окончено? Можно идти? О, нет. Еще будет «о неразглашении». Но еще раньше, на этой же бумажке: – Вам предстоит выбрать псевдоним. Псевдоним?.. Ах, кличку! Да-да-да, ведь осведо- мители должны иметь кличку! Боже мой, как я бы- стро скатился! Он-таки меня переиграл. Фигуры сдвинуты, мат признан. И вся фантазия покидает мою опустевшую голо- ву. Я всегда могу находить фамилии для десятка ге- роев. Сейчас я не могу придумать никакой клички. Он милосердно подсказывает мне: – Ну, например, Ветров. И я вывожу в конце обязательства – ВЕТРОВ. Эти шесть букв выкаляются в моей памяти позор- ными трещинами. Ведь я же хотел умереть с людьми! Я же готов был умереть с людьми! Как получилось, что я остал- ся жить во псах?.. А уполномоченный прячет мое обязательство в сейф – это его выработка за вечернюю смену, и любезно поясняет мне: сюда, в кабинет, приходить не надо, это навлечет подозрение. А надзиратель Сенин – доверенное лицо, и все сообщения (доно- сы!) передавать незаметно через него. Так ловят птичек. Начиная с коготка. ПРИЛОЖЕНИЕ - 300 - Василий Шукшин СРЕЗАЛ К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Кон- стантин Иванович. С женой и дочерью. Попрове- довать, отдохнуть. Деревня Новая – небольшая деревня, а Кон- стантин Иванович еще на такси прикатил, и они еще всем семейством долго вытаскивали чемоданы из багажника... Сразу вся деревня узнала: к Агафье приехал сын с семьей, средний, Костя, богатый, ученый. К вечеру узнали подробности: он сам – канди- дат, жена – тоже кандидат, дочь – школьница. Ага- фье привезли электрический самовар, цветастый халат и деревянные ложки. Вечером же у Глеба Капустина на крыльце со- брались мужики. Ждали Глеба. Про Глеба надо ска- зать, чтобы понять, почему у него на крыльце со- брались мужики и чего они ждали. Глеб Капустин – толстогубый, белобрысый му- жик сорока лет, начитанный и ехидный. Как-то так получилось, что из деревни Новой, хоть она неболь- шая, много вышло знатных людей: один полковник, два летчика, врач, корреспондент... И вот теперь - 301 - Василий Шукшин. Срезал Журавлев – кандидат. И как-то так повелось, что, когда знатные приезжали в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ – слушали какие-нибудь дивные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересо- вался, – тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя. Многие этим были недовольны, но многие, мужики особенно, просто ждали, ког- да Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж – вместе – к гостю. Прямо как на спектакль ходили. В прошлом году Глеб срезал полковника – с блеском, красиво. Заговорили о войне 1812 года... Выяснилось, пол- ковник не знает, кто велел поджечь Москву. То есть он знал, что какой-то граф, но фамилию перепутал, сказал – Распутин. Глеб Капустин коршуном взмыл над полковником... И срезал. Переволновались все тогда, полковник ругался... Бегали к учительнице домой – узнавать фамилию графа-поджигателя. Глеб Капустин сидел красный в ожидании решаю- щей минуты и только повторял: «Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Фи- лях, верно?». Глеб остался победителем; полков- ник бил себя кулаком по голове и недоумевал. Он очень расстроился. Долго потом говорили в дерев- не про Глеба, вспоминали, как он только повторял: «Спокойствие, спокойствие товарищ полковник, мы же не в Филях». Удивлялись на Глеба. Старики интересовались – почему он так говорил. ПРИЛОЖЕНИЕ - 302 - Глеб посмеивался. И как-то мстительно щурил свои настырные глаза. Все матери знатных людей в деревне не любили Глеба. Опасались. И вот теперь приехал кандидат Журавлев... Глеб пришел с работы (он работал на пилораме), умылся, переоделся... Ужинать не стал. Вышел к му- жикам на крыльцо. Закурили... Малость поговорили о том, о сем – нарочно не о Журавлеве. Потом Глеб раза два по- смотрел в сторону избы бабки Агафьи Журавле- вой. Спросил: – Гости к бабке приехали? – Кандидаты! – Кандидаты? – удивился Глеб. – О-о!.. Голой ру- кой не возьмешь. Мужики посмеялись: мол, кто не возьмет, а кто может и взять. И посматривали с нетерпением на Глеба. – Ну, пошли попроведаем кандидатов, – скром- но сказал Глеб. И пошли. Глеб шел несколько впереди остальных, шел спокойно, руки в карманах, щурился на избу бабки Агафьи, где теперь находились два кандидата. Получалось вообще-то, что мужики ведут Глеба. Так ведут опытного кулачного бойца, когда стано- вится известно, что на враждебной улице объявил- ся некий новый ухарь. - 303 - Василий Шукшин. Срезал Дорогой говорили мало. – В какой области кандидаты? – спросил Глеб. – По какой специальности? А черт его знает... Мне бабенка сказала – кандидаты. И он и жена... – Есть кандидаты технических наук, есть обще- образовательные, эти в основном трепалогией за- нимаются. – Костя вообще-то в математике рубил хоро- шо, – вспомнил кто-то, кто учился с Костей в шко- ле. – Пятерочник был. Глеб Капустин был родом из соседней деревни и здешних знатных людей знал мало. – Посмотрим, посмотрим, – неопределенно по- обещал Глеб. – Кандидатов сейчас как нерезаных собак, – На такси приехал... – Ну, марку-то надо поддержать!.. – посмеялся Глеб. Кандидат Константин Иванович встретил го- стей радостно, захлопотал насчет стола... Гости скромно подождали, пока бабка Агафья накрыла стол, поговорили с кандидатом, повспо- минали, как в детстве они вместе... – Эх, детство, детство! – сказал кандидат. – Ну, садитесь за стол, друзья. Все сели за стол. И Глеб Капустин сел. Он пока помалкивал. Но – видно было – подбирался к прыж- ку. Он улыбался, поддакнул тоже насчет детства, а сам все взглядывал на кандидата – примеривался. ПРИЛОЖЕНИЕ - 304 - За столом разговор пошел дружнее, стали уж вроде и забывать про Глеба Капустина... И тут он попер на кандидата. – В какой области выявляете себя? – спросил он. – Где работаю, что ли? – не понял кандидат. – Да. – На филфаке. – Философия? – Не совсем... Ну, можно и так сказать. – Необходимая вещь. – Глебу нужно было, чтоб была – философия. Он оживился. – Ну, и как насчет первичности? – Какой первичности? – опять не понял канди- дат. И внимательно посмотрел на Глеба, И все по- смотрели на Глеба. – Первичности духа и материи. – Глеб бросил перчатку. Глеб как бы стал в небрежную позу и ждал, когда перчатку поднимут. Кандидат поднял перчатку. – Как всегда, – сказал он с улыбкой. – Материя первична... – А дух? – А дух – потом. А что? – Это входит в минимум? – Глеб тоже улыбал- ся. – Вы извините, мы тут... далеко от обществен- ных центров, поговорить хочется, но не особенно- то разбежишься – не с кем. Как сейчас философия определяет понятие невесомости? – Как всегда определяла. Почему – сейчас? - 305 - Василий Шукшин. Срезал – Но явление-то открыто недавно. – Глеб улыб- нулся прямо в глаза кандидату. – Поэтому я и спра- шиваю. Натурфилософия, допустим, определит это так, стратегическая философия – совершенно иначе... – Да нет такой философии – стратегической! – заволновался кандидат. – Вы о чем вообще-то? – Да, но есть диалектика природы, – спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. – А природу определяет философия. В качестве одного из эле- ментов природы недавно обнаружена невесомость. Поэтому я и спрашиваю: растерянности не наблю- дается среди философов? Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один... И почувствовал неловкость. Позвал жену: – Валя, иди, у нас тут... какой-то странный раз- говор! Валя подошла к столу, но кандидат Константин Иванович все же чувствовал неловкость, потому что мужики смотрели на него и ждали, как он от- ветит на вопрос. – Давайте установим, – серьезно заговорил кан- дидат, – о чем мы говорим. – Хорошо. Второй вопрос: как вы лично отно- ситесь к проблеме шаманизма в отдельных районах Севера? Кандидаты засмеялись. Глеб Капустин тоже улыбнулся. И терпеливо ждал, когда кандидаты от- смеются. ПРИЛОЖЕНИЕ - 306 - – Нет, можно, конечно, сделать вид, что такой проблемы нету. Я с удовольствием тоже посмеюсь вместе с вами... – Глеб опять великодушно улыбнул- ся. Особо улыбнулся жене кандидата, тоже кандида- ту, кандидатке, так сказать. – Но от этого проблема как таковая не перестанет существовать. Верно? – Вы серьезно все это? – спросила Валя. – С вашего позволения, – Глеб Капустин при- встал и сдержанно поклонился кандидатке. И по- краснел. – Вопрос, конечно, не глобальный, но, с точки зрения нашего брата, было бы интересно узнать. – Да какой вопрос-то? – воскликнул кандидат. – Твое отношение к проблеме шаманизма. – Валя опять невольно засмеялась. Но спохватилась и сказала Глебу: – Извините, пожалуйста. – Ничего, – сказал Глеб. – Я понимаю, что, мо- жет, не по специальности задал вопрос... – Да нет такой проблемы! – опять сплеча руба- нул кандидат. Зря он так. Не надо бы так. Теперь засмеялся Глеб. И сказал: – Ну, на нет и суда нет! Мужики посмотрели на кандидата. – Баба с возу – коню легче, – еще сказал Глеб. – Проблемы нету, а эти...Глеб что-то показал руками замысловатое, – танцуют, звенят бубенчиками... Да? Но при желании... – Глеб повторил: – При же- ла-ни-и их как бы нету. Верно? Потому что, если... - 307 - Василий Шукшин. Срезал Хорошо! Еще один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума? Кандидат молча смотрел на Глеба. Глеб продолжал: – Вот высказано учеными предположение, что Луна лежит на искусственной орбите, допускается, что внутри живут разумные существа... – Ну? – спросил кандидат. – И что? – Где ваши расчеты естественных траекторий? Куда вообще вся космическая наука может быть приложена? Мужики внимательно слушали Глеба. – Допуская мысль, что человечество все чаще будет посещать нашу, так сказать, соседку по кос- мосу, можно допустить также, что в один прекрас- ный момент разумные существа не выдержат и вы- лезут к нам навстречу. Готовы мы, чтобы понять друг друга? – Вы кого спрашиваете? – Вас, мыслителей... – А вы готовы? – Мы не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам это интересно, могу поделиться, в каком направлении мы, провинциалы, думаем. Допустим, на поверхность Луны вылезло разумное существо... Что прикажете делать? Лаять по-собачьи? Петухом петь? Мужики засмеялись. Пошевелились. И опять внимательно уставились на Глеба. ПРИЛОЖЕНИЕ - 308 - – Но нам, тем не менее, надо понять друг друга. Верно? Как? – Глеб помолчал вопросительно. По- смотрел на всех. – Я предлагаю: начертить на песке схему нашей солнечной системы и показать ему, что я с Земли, мол. Что, несмотря на то что я в ска- фандре, у меня тоже есть голова и я тоже разумное существо. В подтверждение этого можно показать ему на схеме, откуда он: показать на Луну, потом на него. Логично? Мы, таким образом, выяснили, что мы соседи. Но не больше того! Дальше требуется объяснить, по каким законам я развивался, прежде чем стал такой, какой есть на данном этапе... – Так, так. – Кандидат пошевелился и значитель- но посмотрел на жену. – Это очень интересно: по каким законам? Это он тоже зря, потому что его значительный взгляд был перехвачен; Глеб взмыл ввысь... И отту- да, с высокой выси, ударил по кандидату. И всякий раз в разговорах со знатными людьми деревни на- ступал вот такой момент – когда Глеб взмывал квер- ху. Он, наверно, ждал такого момента, радовался ему, потому что дальше все случалось само собой. – Приглашаете жену посмеяться? – спросил Глеб. Спросил спокойно, но внутри у него, наверно, все вздрагивало. – Хорошее дело... Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать? А? Как думаете? Говорят, кандидатам это тоже не мешает... – Послушайте!.. - 309 - Василий Шукшин. Срезал – Да мы уж послушали! Имели, так сказать, удо- вольствие. Поэтому позвольте вам заметить, госпо- дин кандидат, что кандидатство – это ведь не ко- стюм, который купил – и раз и навсегда. Но даже костюм и то надо иногда чистить. А кандидатство, если уж мы договорились, что это не костюм, тем более надо... поддерживать. – Глеб говорил негром- ко, но напористо и без передышки – его несло. На кандидата было неловко смотреть: он явно расте- рялся, смотрел то на жену, то на Глеба, то на му- жиков... Мужики старались не смотреть на него. – Нас, конечно, можно тут удивить: подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов... Но вы забываете, что поток информации сейчас распространяется везде равномерно. Я хочу ска- зать, что здесь можно удивить наоборот. Так тоже бывает. Можно понадеяться, что тут кандидатов в глаза не видели, а их тут видели – кандидатов, и профессоров, и полковников. И сохранили о них приятные воспоминания, потому что это, как пра- вило, люди очень простые. Так что мой вам совет, товарищ кандидат: почаще спускайтесь на землю. Ей-богу, в этом есть разумное начало. Да и не так рискованно: падать будет не так больно. – Это называется – «покатил бочку», – сказал кандидат, – Ты что, с цепи сорвался? В чем, соб- ственно... – Не знаю, не знаю, – торопливо перебил его Глеб, – не знаю, как это называется – я в заключении ПРИЛОЖЕНИЕ - 310 - не был и с цепи не срывался. Зачем? Тут, – оглядел Глеб мужиков, – тоже никто не сидел – не поймут, А вот и жена ваша сделала удивленные глаза... А там дочка услышит. Услышит и «покатит бочку» в Москве на кого-нибудь. Так что этот жаргон мо- жет... плохо кончиться, товарищ кандидат. Не все средства хороши, уверяю вас, не все. Вы же, когда сдавали кандидатский минимум, вы же не «кати- ли бочку» на профессора. Верно? – Глеб встал. – И «одеяло на себя не тянули». И «по фене не бо- тали». Потому что профессоров надо уважать – от них судьба зависит, а от нас судьба не зависит, с нами можно «по фене ботать». Так? Напрасно. Мы тут тоже немножко... «микитим». И газеты тоже читаем, и книги, случается, почитываем... И теле- визор даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг ни от КВН, ни от «Кабачка 13 стульев». Спросите, почему? Потому что там – та же самонадеянность. Ничего, мол, все съедят. И едят, конечно, ничего не сделаешь. Толь- ко не надо делать вид, что все там гении. Кое-кто понимает... Скромней надо. – Типичный демагог-кляузник, – сказал канди- дат, обращаясь к жене. – Весь набор тут... – Не попали. За всю свою жизнь ни одной ано- нимки или кляузы ни на кого не написал. – Глеб по- смотрел на мужиков: мужики знали, что это прав- да. – Не то, товарищ кандидат. Хотите, объясню, в чем моя особенность? - 311 - Василий Шукшин. Срезал – Хочу, объясните. – Люблю по носу щелкнуть – не задирайся выше ватерлинии! Скромней, дорогие товарищи... – Да в чем же вы увидели нашу нескромность? – не вытерпела Валя. – В чем она выразилась-то? – А вот когда одни останетесь, подумайте хоро- шенько. Подумайте – и поймете. – Глеб даже как-то с сожалением посмотрел на кандидатов. – Можно ведь сто раз повторить слово «мед», но от этого во рту не станет сладко. Для этого не надо кандидат- ский минимум сдавать, чтобы понять это. Верно? Можно сотни раз писать во всех статьях слово «на- род», но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собранней. Подготовленной, что ли. А то легко можно в дураках очутиться. До свиданья. Приятно провести отпуск... среди народа. – Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он всегда один уходил от знатных людей. Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидатов, говорили: – Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то так знает? – Срезал. – Откуда что берется! И мужики изумленно качали головами. – Дошлый, собака, Причесал бедного Констан- тина Иваныча... А? – Как миленького причесал! А эта-то, Валя-то, даже рта не открыла, ПРИЛОЖЕНИЕ - 312 - – А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать... А тот ему на одно слово – пять. – Чего тут... Дошлый, собака! В голосе мужиков слышалась даже как бы жа- лость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял, Восхи- щал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще. Завтра Глеб Капустин, придя на работу, между прочим (играть будет), спросит мужиков: – Ну, как там кандидат-то? И усмехнется. – Срезал ты его, – скажут Глебу. – Ничего, – великодушно заметит Глеб. – Это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя... - 313 - Михаил Жванецкий. Стиль спора Михаил Жванецкий СТИЛЬ СПОРА Хватит спорить о вариантах зернопогрузчика. Долой диспуты вокруг технических вопросов. Мы овладеваем более высоким стилем спора. Спор без фактов. Спор на темпераменте. Спор, пе- реходящий от голословного утверждения на лич- ность партнера. Что может говорить хромой об искусстве Гер- берта фон Караяна? Если ему сразу заявить, что он хромой, он признает себя побежденным. О чем может спорить человек, который не по- менял паспорт? Какие взгляды на архитектуру мо- жет высказать мужчина без прописки? Пойманный с поличным, он сознается и признает себя побеж- денным. И вообще, разве нас может интересовать мне- ние человека лысого, с таким носом? Пусть сначала исправит нос, отрастит волосы, а потом и выска- жется. Поведение в споре должно быть простым: не слушать собеседника, а разглядывать его или на- певать, глядя в глаза. В самый острый момент по- просить документ, сверить прописку, попросить ПРИЛОЖЕНИЕ - 314 - характеристику с места работы, легко перейти на «ты», сказать: «А вот это не твоего собачьего ума дело», и ваш партнер смягчится, как ошпаренный. В наше время, когда уничтожают вредных на- секомых, стерилизуя самцов, мы должны поднять уровень спора до абстрактной высоты. Давайте рассуждать о крахе и подъеме Голливуда, не видя ни одного фильма. Давайте сталкивать философов, не читая их работ. Давайте спорить о вкусе устриц и кокосовых орехов с теми, кто их ел, до хрипоты, до драки, воспринимая вкус еды на слух, цвет на зуб, вонь на глаз, представляя себе фильм по названию, живопись по фамилии, страну по «Клубу кинопу- тешествий», остроту мнений по хрестоматии. Выводя продукцию на уровень мировых стан- дартов, которых никто не видел, мы до предела ра- зовьем все семь чувств плюс интуицию, которая с успехом заменяет информацию. С чем и приходит- ся себя поздравить. Прошу к столу – вскипело! |