Типичные и синкретичные конструкции с союзом что. культура речи сборник 2016. армавирский государственный педагогический университет институт русской и иностранной филологии кафедра отечественной филологии и журналистики

• Название: армавирский государственный педагогический университет институт русской и иностранной филологии кафедра отечественной филологии и журналистики
• Анкор: Типичные и синкретичные конструкции с союзом что
• Дата: 15.05.2022
• Размер: 3.63 Mb.
• Имя файла: культура речи сборник 2016.docx
• Тип: Документы; #531065
• страница: 6 из 30

Т.Г. Танасова

г. Армавир, Россия
ЗАПОВЕДНОСТЬ РУССКОГО СЛОВА
В словаре Даля слово заповедник происходит от «заповедовать – наказывать к непременному всегдашнему исполнению; завещать какую-то обязанность; обязывать к чему-то заклятием». В 17-томном Словаре русского литературного языка заповедник – специально выделенное место, представляющее хозяйственную, научную или культурную ценность и находящееся под особым надзором, с целью сохранить в нем редких пород животных, растений, минералов и т.п. Заповедный – находящийся под запретом, неприкосновенный.

Суть заповедности литературного языка заключается не только в том, чтобы удержать, сделать неприкосновенным всё его богатство, но и сохранить возможность сравнивать функционирующие разновидности языка с образцовыми формами, зафиксированными словарями.

Очевидно, что заповедность означает прекращение вмешательства в литературный язык, однако не того вмешательства, которое вносит живую струю, яркие выразительные элементы живой народной речи, словотворчества великих писателей. Несомненно, без совершенствования литературного языка, без изменений в нормах возможна деградация литературного языка. Надо отметить, что право на вмешательство в литературный язык могут иметь только великие писатели, не допускающие вульгарности.

В последние десятилетия (к счастью, сейчас уже меньше – услышали, наконец, взывающие голоса филологов) происходят процессы, разрушающие заповедность литературного языка, и от этого литературный язык не становится лучше, он засоряется избыточными смыслами. Так, языковая инфляция приводит к тому, что многие слова и выражения утрачивают своё былое значение, в основном его коннотативную часть, и рядом успешно конкурирует другое слово, часто заимствованное из другого языка. Использование англицизмов вместо исконных слов выглядит как «порча русского языка», но, без сомнения, усиливает его экспрессивность. Иностранное слово привлекает внимание носителей языка, оно оказывается маркированным в том или ином отношении, осложнено положительными или крайне редко отрицательными оценками или ассоциациями.

Молодые люди оказываются самыми восприимчивыми к заимствованиям. В их социолекте иностранные слова являются нормой, более того, часто молодёжь, зная значение иностранного слова, затрудняется подобрать к нему имеющийся русский синоним. Неоправданное введение в речь иноязычных элементов засоряет её речь, а использование их без учёта семантики приводит к неточности.

Чрезмерная увлечённость американской массовой культурой и её рекламность вытесняют такие красивые русские слова, как любовь, до свидания, согласие, выбор и др. Их заменили консенсус, альтернатива. Копируя западные выражения, носители русского языка теперь говорят заниматься любовью, вместо привет! пока! употребляют как междометное я тебя люблю, а такое слово, как любля явно звучит неприлично, хотя его можно и увидеть на страницах книг и журналов. Естественно, не улучшает русский литературный язык никем не контролируемый поток иноязычных слов, делающих русскую речь порой малопонятной. Нужен контроль. Идеи очищения русского литературного языка от ненужных заимствований, употребление иностранных слов в строгом соответствии с их значением, разумного предпочтения нерусским книжным словам их общеупотребительных эквивалентов сохраняют свою актуальность и в наши дни.

Надо отметить, что, по всей вероятности, право вмешательства в литературный язык имеют лишь писатели, чей авторитет непререкаем. Мало таких сейчас. Большинство (Захар Прилепин, Олег Павлов, Сергей Шаргунов, Эдуард Лимонов, А. Кабаков, М. Веллер и др.) и нецензурные слова вплетают, как ромашки, в венок художественного текста. Для многих читателей проводником норм литературного языка как эталонного образования являются именно эти писатели. Они в большинстве своем считают допустимым «украшение» речи просторечием и бранной лексикой для достижения большей доходчивости, экспрессии.

К сожалению, приходится констатировать, что происшедшие в России социально-экономические изменения сопровождаются заметным снижением речевой культуры российского общества, проявляющимся в использовании вульгаризмов как реакции на приглаженность официального языка советской эпохи, раскованность и раскрепощение общения ведут к вседозволенности словоупотребления – вплоть до жаргонизмов и матерщины. Этой болезни оказались подвержены даже современные писатели. Очевидно, это связано с желанием найти своего читателя. Русские слова с яркой экспрессией, морально осудительной коннотацией спекулянт, убийца, но представляющие советскую языковую картину мира, заменяют, навязывая, нейтральными пока ещё для нашего слуха словами бизнесмен, киллер. Этот процесс можно назвать социальным табуированием. А нужно ли это? Не потому ли столько обмана из-за непонимания заимствованных слов в лексике работников банка:
дефолт, инфляция.

Удивляет и свободное использование таких слов, как старики, старухи бизнес-средой, государственными структурами, общественными деятелями, нашими СМИ. И того хуже эти слова заменяемые «возрастом дожития» в документах Пенсионного фонда. Именуемые так десятки миллионов людей, перешагнувших определённый возрастной рубеж, вычеркиваются из активной жизни, явно оскорблёнными. Эти «старозаветные» словечки, напоминающие о времени дожития, должны быть исключены, быть заклятием у молодых, готовящих своё собственное благополучное будущее, подавая пример своим детям и внукам.

Появившееся в социальных сетях летом 2012 года выражение Давай, до свидания! образованными людьми, интеллигенцией было воспринято как оратическое средство. Народ смеялся, чувствуя себя выше этого беспомощного выражения, а потом, как ни странно, начали уже, по меньшей мере, подражать, а по большей – убеждённо употреблять. К чему? Почему?

Как видим, заповедность литературного языка активно разрушается, живые языковые процессы после насильственного вмешательства утрачивают свои границы, хотя стабильность языка создаёт наличие заповедника – литературного языка.