Типичные и синкретичные конструкции с союзом что. культура речи сборник 2016. армавирский государственный педагогический университет институт русской и иностранной филологии кафедра отечественной филологии и журналистики
 Скачать 3.63 Mb.
|
|
ФЕНОМЕН ТЕКСТА: ЯЗЫК, КАТЕГОРИИ, СМЫСЛЫ  Л.В. Александрович г. Армавир, Россия ЭМОЦИОНАЛЬНО-ОЦЕНОЧНАЯ НОМИНАЦИЯ ДЕЙСТВИЯ: СИСТЕМНЫЕ РАЗЛИЧИЯ (на примере синонимической группы с доминантой «плакать») Глаголы как лексико-грамматический класс слов по характеру семантики близки к прилагательным. Как и прилагательные, они обозначают признаки предметов, явлений, живых существ, и поэтому учёные их вместе с прилагательными рассматривают как признаковые слова [Абрамов 2003]. Правда, в отличие от прилагательных глаголы обозначают процессуальные признаки, которые носят характер действия, протяжённого во времени. Но, несмотря на это отличие, по характеру мотивационных основ их семантики они близки к прилагательным, их значение производно и столь же динамично, как и у адъективного класса слов. Они, как правило, обусловлены этимологией слов и заложены в самой корневой семантике. Так, например, в синонимической группе плакать, рыдать, реветь, кричать, выть, вопить, голосить, скулить, хныкать, нюнить, хлюпать лишь доминанта плакать обозначает действие без его характеристики, без указанияна то, как оно совершается (громко ли, тихо, навзрыд и т.д.). Все остальные глаголы посредством своих семантических сопоставительно-сравнительных оттенков так или иначе дают характеристику совершаемому действию. Как свидетельствуют толковые словари, значения этих слов имеют свои оттенки: рыдать – это плакать, судорожно вздрагивая, сотрясаясь всем телом, реветь – плакать громко с переходом на крик, орать – плакать ещё громче, в высшей степени громко, изо всех сил, выть – плакать протяжно, издавая воющие звуки, голосить – плакать с причитаниями, вопить – плакать, издавая вопли от боли, скулить – тихо плакать, издавая жалобные звуки, хныкать – негромко плакать, издавая жалобные звуки, хлюпать – тихо плакать, издавая хлюпающие звуки, нюнить – тихо, жалобно плакать с носовыми звуками. Эти оттеночные значения сформировались у рассматриваемых глаголов исторически. Так, глагол рыдать, как свидетельствуют этимологические словари, образовался еще в индоевропейский период (ср. латинское rudere - реветь, древнеиндийское rudati – плачет, литовское rauda – рыдание) и восходит к звукоподражанию ры (ср.: рыкать, рычать, рыгать и др.) [Шанский 1971: 396]. Своё этимологическое значение он сохранил и в русском языке. К индоевропейской поре по образованию относится и глагол кричать, восходящий к звукоподражательному кри (ср.: кликнуть, скрип). От звукоподражания с помощью суффикса -к- было образовано существительное крик (греч. krike – визжи, др.герм. hrika – скрежетать, лит. krikseti – покрикивать), а от именной основы образовался глагол кричать. В древнерусский период от звукоподражаний образовались глаголы хныкать, хлюпать. Нюнить образовалось в собственно-русский период отнюня, тоже восходящему к звукоподражанию ню-ню. Глагол скулить, по предположению учёных, возник в общеславянский период от слова скула в первоначальном значении щель, отверстие, дыра (сравните чешск. skula – щель, сербскохорват. шкула – дыра) и претерпел смысловое изменение. Но этимологическая связь с именной основой скула сохранилась. Будучи способными замещать друг друга в речи, все эти древние по происхождению глаголы тем не менее сохраняют в современном языке свои семантические оттенки и способны передавать эти оттенки в речи: А как он потом плакал на похоронах! Галя даже не подозревала, что взрослый мужчина может рыдать так безутешно, так громко.(Сальников. Экзамен Гали Перфильевой); Она сидела на подоконнике и … рыдала шумно и громко, как плачут несправедливо обиженные дети. (Полевой. Золото); Провожали Аву как любимую сестру, навзрыд плакал весь седьмой класс, а горше всех ревела над гробом Зарецкая Ляля. (Соколов-Микитов. Ава); Ребенок плачет. Он давно уже осип и изнемог от плача, но все еще кричит, и неизвестно, когда он уймется. (Чехов. Спать хочется); Буду плакать, выть от боли, / Гибнуть в поле без следа, / Но тебе по доброй воле / Я не сдамся никогда. (Твардовский. Василий Теркин); Голосили жены убитых, плакали их дети, рыдали родственники.(Беляев.Старая крепость); Он говорил и плакал, вернее, издавал дрожащий, пугливый вой. – Вот скулит, - презрительно сказал солдат. (Горький. В степи); Когда его обижали, то он не плакал, а хныкал. (Салтыков-Щедрин. Пестрые письма); Всю дорогу плакала какая-то женщина. Она шла сзади и тихо скулила. (Казакевич. Весна на Одере); Она заплакала снова. – Ну можешь нюнить дальше, а я пойду, - поднялся Бабаев. (Сергеев-Ценский.Бабаев); Выть по мертвому, или причитать, считалось тогда необходимостью, долгом. Не только тетушки, но все старухи, дворовые и крестьяне … плакали и голосили, приговаривая: «Отец ты наш родимый, на кого ты нас оставил…» (Аксаков. Детские годы Багрова-внука). В приведенных примерах, как видим, с глаголом плакать то и дело сопоставляются глагольные синонимы рыдать, реветь, кричать, выть, голосить, скулить, нюнить, которые придают описываемому действию различные смысловые и экспрессивные оттенки. Эти этимологические оттенки сохраняются и в производных глаголах: заплакать, зареветь, завыть, зарыдать, завопить, заголосить, поплакать, повыть, пореветь, поголосить и т.д. В словообразовательных же группах одного и того же корня оттеночная семантика варьируется в зависимости от характера аффиксов: заплакать, поплакать, выплакать, выплакаться, наплакаться, поплакаться и т.д. Во фразеологических сочетаниях лить слезы, пролить слезы, проливать слезы, заливаться слезами действие также характеризуется по отчетливо выраженному внешнему признаку. Отчётливо различаясь семантическими и экспрессивными оттенками, глаголы с архисемным значением плакать отличаются друг от друга и стилистической окраской, окраской просторечия. Так, глаголы реветь, хныкать в Словаре З.А. Александровой помечены как разговорные, следовательно, их можно рассматривать по отношению к доминанте плакать как семантико-экспрессивно-стилистические синонимы. Глаголы выть, нюнить, хлюпать отмечены как просторечные, соответственно, они по отношению к доминанте плакать и глаголам реветь, хныкать являются семантико-экспрессивно-ортологическими синонимами. Глагол голосить в Словаре З.А. Александровой помечен как устаревший, в Словаре С.И. Ожегова отмечена его связь с народной обрядовой традицией. С учётом этих оттенков его можно рассматривать по отношению к другим глаголам синонимической группы как семантико-экспрессивно-диахронно-стилистический синоним. Включённый в эту группу глагол стенать в Словаре З.А. Александровой помечен как книжный, а в Словаре С.И. Ожегова как устарелый. Поэтому, как и глагол голосить, его можно рассматривать в качестве семантико-экспрессивно-диахронно-стилистического синонима. Глагол скулить в Словаре С.И. Ожегова помечен как разговорный, следовательно, он от доминанты плакать отличается по семантике, экспрессии и стилистически. И лишь один глагол рыдать по отношению к доминанте плакать находится в оппозитивных отношениях всего по двум признакам: по семантике и экспрессии. Многомерные системные различия между синонимами рассматриваемой глагольной группы так или иначе отражаются в языковом сознании общества, личности и проявляются в речи. Судя по Частотному словарю, наиболее употребительным в современной речи является глагол плакать, он помечен цифрой 150, при этом как эмоционально-экспрессивный употребляется преимущественно в драматургических и других художественных текстах. Общая же употребительность других глаголов значительно ниже: рыдать – 5, вопить – 6, голосить – 3, скулить – 3, хлюпать – 1, нюнить и хныкать совсем не зарегистрированы. Что касается глаголов реветь, кричать, выть, то в Частотном словаре их употребление в прямом и переносном значениях не разграничивается, поэтому трудно судить об их употребительности в инвариантном синонимическом значении. Но общая их употребительность такова: реветь – 25, выть – 26, кричать – 260, преимущественно в драматургических и других художественных текстах. В творчестве А.С. Пушкина также наиболее употребительным является глагол плакать: в разных жанрах и разных сочетаниях он употребляется 127 раз. Глагол же рыдать употреблен всего 25 раз. Как правило, он имеет усилительный семантико-экспрессивный оттенок, иногда следует в тексте в целях усиления за глаголом плакать: Ах, няня, няня, я тоскую, Мне тошно, милая моя; Я плакать, я рыдать готова (Евгений Онегин). Стилистически ограниченный глагол реветь в переносном значении «плакать» А.С. Пушкиным не употреблен ни разу, хотя в основных значениях «издавать громкий протяжный крик» (о животных), «производить громкие звуки» употреблен 13 раз. Глагол выть употреблен 28 раз, из них 4 раза в значении «громко, протяжно плакать»: Бабы громко выли, мужики изредка утирали слезы кулаком (Дубровский). Глагол ограниченного употребления вопить использован А.С. Пушкиным всего три раза: День прошел, царица вóпит…А дитя волну торопит (Сказка о царе Салтане). Глагол кричать употреблен в творчестве А.С. Пушкина 85 раз, из них всего 2 раза в значении «громко плакать». Стилистические ограниченные глаголы хныкать, скулить и просторечные нюнить, хлюпать в творчестве А.С. Пушкина не зарегистрированы. Таким образом, даже у непроизводных глаголов синонимической группы отчётливо проявляются многомерные сопоставительно-сравнительные различия, в том числе и семантические. У производных же глаголов сопоставительно-сравнительные отношения проявляются, естественно, с большей очевидностью. Весьма отчётливо они проявляются у производных глаголов, мотивированных именными основами субстантивного или адъективного характера. Примечания 1. Абрамов В. П. Семантические поля русского языка. М. : Краснодар: АПСН РФ : КубГУ, 2003. 337 с. 2. Денисов Ю. В. Синонимия и семантическая структура слова. М., 2010. 3. Шумилова А. А. Синонимия как ментально-языковая категория. Кемерово, 2004.  Л.В. Александрович, В. Бетина г. Армавир, Россия СЕМАНТИКО-СТИЛИСТИЧЕСКАЯ НАГРУЗКА ПЕЙЗАЖНОЙ ЛЕКСИКИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ (на материале повести В. Катаева «Белеет парус одинокий») Огромную роль в речевой ткани художественного произведения играет пейзаж. Роль пейзажа в литературе велика не только потому, что он служит фоном для определённого действия, но и несёт очень важную смысловую нагрузку. В художественном произведении, в зависимости от намерений автора, пейзажное описание может обозначать место действия, создавать определённую атмосферу или раскрывать характер героя. Пейзаж обеспечивает целостное восприятие художественной действительности и участвует в организации композиции произведения, и поэтому привлекает к себе пристальное внимание как литературоведов, так и лингвистов-исследователей. Литературоведческое представление художественного пейзажа (пейзажное описание) находим в трудах З.А. Агаевой, Б.Е. Галанова А.А. Журавлёвой, Ю.Б. Курасовской, Е.И. Себиной, Б.А. Успенского, М.Н. Эпштейнаи других. С лингвистической точки зрения пейзаж подвергался анализу в трудах языковедов В.А. Кухаренко, О.В. Четвериковой, А.М. Вознесенской, Г.И. Лушниковой, В.Н. Рябовой и других. В произведениях В. Катаева пейзаж обладает значительной семантической и функциональной нагрузкой. Это не просто обрамление сценической коробки, нечто, находящееся на заднем плане произведения. Это фон, наполненный имплицитными смыслами, аккомпанемент основному действию, отражающий настроения и чувства, душевные переживания героев, эмоциональный настрой того или иного события или действия. Анализируя языковые средства создания эмоционального настроения, Л.В. Чернова справедливо отмечает: «…сознание, мышление и язык тесно взаимосвязаны с психологической стороной личности, в языке имеются эмотивные знаки, с помощью которых вербализуются, т.е. отражаются и выражаются, эмоциональные отношения человека к миру» [Чернова, 2015: 87]. В зависимости от тема-рематической организации языковых средств характеристики пейзажа, способы развёртывания текстовой информации могут быть представлены по-разному: а) пейзажное описание, дающее качественную характеристику происходящему, в рематических элементах предложений которого сообщается о качествах, признаках и свойствах объектов. Данные пейзажи обычно наполнены атрибутивными словами: прилагательными, причастиями, словосочетаниями с качественно-оценочной семантикой, качественными наречиями; Часов около пяти утра на скотном дворе экономии раздался звук трубы. Звук этот, раздирающе-пронзительный и как бы расщепленный на множество музыкальных волокон, протянулся сквозь абрикосовый сад, вылетел в пустую степь, к морю, и долго и печально отдавался в обрывах раскатами постепенно утихающего эха. Это был первый сигнал к отправлению дилижанса. Все было кончено. Наступил горький час прощанья [Катаев, 2005: 3]. б) пейзажное описание, конкретизирующее то или иное действие, основанное на постепенном добавлении всё новых описываемых деталей (нанизывание рем в предложении), при котором возможна как преемственность между предложениями (так называемое цепное соединение предложений текста), так и отношения свободного варьирования между ними (обозначение объекта описания является единой темой большинства предложений, а развёртывание текста происходит путём параллельного сцепления предложения с ремами-названиями новых объектов); Петя залюбовался морем. Сколько бы ни смотреть на море - оно никогда не надоест. Оно всегда разное, новое, невиданное. Оно меняется на глазах каждый час. То оно тихое, светло-голубое, в нескольких местах покрытое почти белыми дорожками штиля. То оно ярко-синее, пламенное, сверкающее. То оно играет барашками. То под свежим ветром становится вдруг темно-индиговым, шерстяным, точно его гладят против ворса. То налетает буря, и оно грозно преображается. Штормовой ветер гонит крупную зыбь. По грифельному небу летают с криками чайки. Взбаламученные волны волокут и швыряют вдоль берега глянцевитое тело дохлого дельфина. Резкая зелень горизонта стоит зубчатой стеной над бурыми облаками шторма. Малахитовые доски прибоя, размашисто исписанные беглыми зигзагами пены, с пушечным громом разбиваются о берег. Эхо звенит бронзой в оглушенном воздухе. Тонкий туман брызг висит кисеей во всю громадную высоту потрясенных обрывов. Но главное очарование моря заключалось в какой-то тайне, которую оно всегда хранило в своих пространствах. Разве не тайной было его фосфорическое свечение, когда в безлунную июльскую ночь рука, опущенная в черную теплую воду, вдруг озарялась, вся осыпанная голубыми искрами? Или движущиеся огни невидимых судов и бледные медлительные вспышки неведомого маяка? Или число песчинок, недоступное человеческому уму? [Катаев, 2005: 6]. в) пейзажное описание, которое представляет собой ряд смысловых блоков, объединенных одной общей темой-настроением. В целом ряды блоков, как элементы мозаики, складываясь, образуют единый смысловой орнамент. Например, печаль расставания, пустынная жаркая местность вокруг, удивительно точное изображение дилижанса – вся эта красота и интенсивность красок зримы и ощущаются кожей. Так, например, степь изображена точно и досконально, а не плоско, обедненно и бесчувственно: Дорога огибала ферму. Дилижанс, гремя подвязанным ведром, проехал мимо фруктового сада, мимо беседки, мимо скотного и птичьего дворов. Наконец он поравнялся с гарманом, то есть с той ровной, хорошо убитой площадкой, на которой молотят и веют хлеб. В Средней России такая площадка называется ток, а в Бессарабии - гарман. За дорожным валом, густо поросшим седой от пыли дерезой со множеством продолговатых капелек желтовато-алых ягод, сразу же начинался соломенный мир гармана. Скирды старой и новой соломы, большие и высокие, как дома, образовали целый город. Здесь были настоящие улицы, переулки и тупики. Кое-где под слоистыми, почти черными стенами очень старой соломы, пробиваясь из плотной, как бы чугунной земли, горели изумрудные фитильки пшеничных ростков изумительной чистоты и яркости. Из трубы парового двигателя валил густой опаловый дым. Слышался воющий гул невидимой молотилки. Маленькие бабы с вилами ходили на верхушке новой скирды по колено в пшенице. Тени хлеба, переносимого на вилах, летали по туче половы, пробитой косыми, движущимися балками солнечного света. Мелькнули мешки, весы, гири. Потом проплыл высокий холм только что намолоченного зерна, покрытого брезентом. И дилижанс выехал в открытую степь. Одним словом, все было сначала так же, как и в прошлые годы. Открытое вокруг на десятки верст пустынное жнивье. Одинокий курган. Слюдяной блеск лиловых иммортелей. Присевший возле своей норки суслик. Кусок веревки, похожей на раздавленную гадюку…. [Катаев, 2005: 9]. Пейзаж у В. Катаева – это не рисунок воображаемой сцены. Это абсолютно живая картина, легко расчленяющаяся на мельчайшие компоненты, детали, полутона. Это цветная, ясная и даже многомерная картинка, и наше внимание фокусируется поочерёдно на разных элементах той или иной сцены Нам понятен ракурс, мы ощущаем каждое движение и переживаем настроение действующих лиц. Например, как печальна сцена прощания с дачей: Заспанная кухарка в клетчатой домотканой юбке и холщовой сорочке, вышитой черными и красными крестиками, с железным гребешком в неприбранных волосах выколачивала из самовара о порог вчерашние уголья. Петя постоял перед кухаркой, глядя, как прыгают бусы на её старой, морщинистой шее. – Уезжаете? – спросила она равнодушно. – Уезжаем, – ответил мальчик дрогнувшим голосом. – В час добрый. Она отошла к водовозной бочке, завернула руку в подол клетчатой панёвы и отбила чоб. Толстая струя ударила дугой в землю. По земле покатились круглые сверкающие капли, заворачиваясь в серый порошок пыли. Кухарка подставила самовар под струю. Самовар заныл, наполняясь свежей, тяжелой водой. Нет, положительно ни в ком не было сочувствия! На крокетной площадке, на лужайке, в беседке – всюду та же неприязненная тишина, то же безлюдье [Катаев, 2005: 5]. Описываемое пространство открыто и динамично, его сегменты подвижны, зримы и резко очерчены. В результате создаётся целостный образ, читатель как бы «вживается» в пространство, сопереживает главному герою, процесс чувственного отображения природы строится на взаимодействии пейзажа и человека как гармоничного целого, описанного прекрасным художественным языком В. Катаева. Примечания Березовая Л. Г., Берлякова Н. П. История русской культуры. М., 2002. Джанджугазова Е. А. Пространство русского пейзажа // Современные проблемы сервиса и туризма. Вып. 1. Т. 8. С. 201. Катаев В. Белеет парус одинокий. М. : Эксмо, 2005. Левина В. Н. Дифференциация пейзажной лексики в современном русском языке / Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. Вып. 12 (116). 2012. Лихачев Д. С. Заметки о русском. М., 1984. Чернова Л. В. Поливалентные местоименные слова как маркеры аффективного плана высказывания // Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактики в контексте межкультурной коммуникации : сборник статей III международной научно-практической конференции. Армавир, 2015. С. 85-87. М.А. Амрахова г. Махачкала, Республика Дагестан, Россия СПОСОБЫ И СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ КАТЕГОРИИ СОЧУВСТВИЯ КАК СПЕЦИАЛЬНОЙ КАТЕГОРИИ БЫТОВОГО ДИСКУРСА В РУССКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ Неотъемлемой частью бытового дискурса (а именно социально-ритуального и экспрессивного его составляющих) является выражение сочувствия. Способы и средства реализации категории сочувствия тесно связаны со структурными и системными характеристиками языка, с языковой, ментальной и концептуальной картинами мира носителей языка, и могут быть обусловлены различными факторами. Однако есть в жизни человека такие действия, которые возможно совершить только с помощью речи, иначе говоря, речь является единственным инструментом для их исполнения. Это, так называемые перформативы. Таковыми действиями являются и языковые средства выражения сочувствия – Соболезную! Сочувствую! В каких же языковых формах в речевом этикете может выражаться идея речи, равной действию? Понятно, что первый уровень представления такой идеи реализуется в высказывании на основе соответствующего глагола речи-действия в форме 1-го лица, настоящего времени, изъявительного наклонения, действительного залога типа: Сочувствую! Сожалею! Однако в этой же ситуации общения можно сказать: Очень жаль! А здесь уже нет грамматической формы лица, времени, наклонения, но сказанное всё равно есть действие выражения сочувствия. Отметим, что для речевой культуры лезгинского языка также характерно выражение сочувствия без указания грамматических характеристик: Гьайиф! (жаль), Гьайиф хьи (жаль). В этой функции в русском языке могут быть употреблены краткие прилагательные: Виноват!; Огорчен! и др. И в русском и в лезгинском языках эту роль способны исполнять и распространители «ядра» высказывания, берущие на себя функцию речи-действия: Крепитесь! Мы с вами! Дай Бог вам здоровья!. Де хьана! (ну хватит), Ма гила вучда! (ну что поделать), Кьисмет я ман! (такова судьба), Куь чанар сагърай (да будете вы здоровы). Интересно ведут себя стереотипы с глаголом хочу: Я хочу выразить вам сочувствие!; и т.п. Наиболее распространены в любом языке следующие способы выражения категории сочувствия: - речевые клише – Позвольте выразить вам глубокое сожаление; Примите наши соболезнования;Куь чанар сагъ хьуй! (дай бог вам здоровья), - перформативы – Сожалею! Сочувствую! Соболезную! (следует отметить, что перформативные глаголы в лезгинском языке в данной функции не употребляются); - лексические элементы – Очень жаль; Не огорчайтесь! Крепитесь! Держитесь! Мы с вами!, Гьайиф хьи (очень жаль), Хажалатар мийир (не переживайте) и др. Средства выражения сочувствия неодинаковы в разных видах дискурса. Тем не менее, можно найти ряд общих моментов. Формулы соболезнования, как правило, стилистически приподняты, эмоционально окрашены: Разрешите (позвольте) выразить (Вам) свои (мои) глубокие (искренние) соболезнования. Приношу (Вам) мои (примите мои, прошу принять мои) глубокие (искренние) соболезнования. Разделяю (понимаю) вашу печаль (ваше горе, несчастье), Хизандиз, вири багърийриз башсагълугъвал гузва (выражаем соболезнование всем близким). Перечисленные зачины (приглашение, поздравление, соболезнование, выражение сочувствия) как правило, характеризуют деловой дискурс, однако употребление их более широко и может относиться и к бытовому дискурсу. Сочувствие определяется как «1) отзывчивое, участливое отношение к переживаниям, несчастью других; 2) одобрительное, благожелательное отношение» [Бессарабова, 2002: 18]. Прямое сочувствие делится на следующие виды: первый вид – 1. Вербальное сочувствие, то есть сочувствие, выраженное словами: – Мне стыдно… Я не знаю, что со мной делается, а они поднимают меня насмех. То, что я сейчас вышла из-за стола, неприлично, но я не могу… не могу… (Закрывает лицо руками.) – Дорогая моя, прошу вас, умоляю, не волнуйтесь. Уверяю вас, они шутят, они от доброго сердца. Дорогая моя, моя хорошая, они все добрые, сердечные люди и любят меня и вас. Идите сюда к окну, нас здесь не видно им… (Оглядывается) [А.П. Чехов, Три сестры, 1987: 220]. Гостья, молодая девушка - адресант в данной ситуации, сокрушается по поводу своей чувствительности, вызывая тем самым у хозяина (адресата), молодого человека, влюблённого в неё, бурю чувств и симпатии к себе, которые он выражает прямым вербальным сочувствием. – Де хьана, Ц1ийи свас. Хажалатар мийир. Кьисмет хьайит1а, жечни! Селва, Селвана, я руш, я свас. Хьанач хьи - Гьамид папан патав мукьва хьана, зурзазвай къуьнер кьуна, ам къужахламишна. Селвана гъуьлуьн хурув игис хьана ( - Ну хватит, молодая невеста. Не огорчайся. Если судьба то будут. Селвана, ну все – Гамид подошел к жене и обнял её) [А. Агаев. Расколотое солнце, 1993: 126]. Здесь муж выражает утешение и сочувствие молодой жене, переживающей по поводу отсутствия у неё детей. Бералиди инал руша лагьай гафар вири урус чIалал доктордиз ахъайна. – Бейниван руш, дугъриданни жерягь къариди сурун..4)УвДл гъанва. Хер чукIун гьеле анихъ акъвазрай, ам гьикьван дериндиз дугурнаватIа килиг гьа! Аяяяй! (Берали перевел слова девушки доктору. – Бедняжка, эта знахарка чуть её до могилы не довела. Посмотри как глубоко разрослась рана. Аяяяй!) [К. Меджидов, Доктор с белой прядью, 1960: 145]. Доктор, увидев состояние девушки и услышав о народных «методах» лечения приходит в ужас и выражает сочувствие состоянию девушки. Гьабибани аялдин далудилай кап аладарзава. Садикьавай аксивал ийиз жезвач, ам вичизни хабар авачиз, Гьабибан гъилиз муьтIуьгъ яз, мадни адав игис жезвай. Икьван гагьда, текдиз амайла, гайи кьван азаб эхай рикI вучиз ятIани бирдан буш хьана. Адахъ кьагьурдиз дурум гудай са жизви такьатни амукьнач: вири къуватдалди шел хъиткьинна, адан шелдин кIеви ванцив мичIи, лал кьенвай кIам ац1ана. – Шемир, шемир, – тикрарзава Гьабиба, туртур хьиз зур зазвай аял вичин хурудив кIевиз агудиз. (Габиб гладит ребенка по спине и тот уже не может сдержать плача… - Не плачь, не плачь – повторяет Габиб, обнимая дрожащего ребенка) [М. Ведих, Зима, 1994: 18]. Сочувствуя замёрзшему и испуганному ребёнку, который заблудился в лесу, Габиб утешает его. 2. Рассмотрим второй вид прямого сочувствия - совет. Совет - это «наставление, указание, как поступить» [Ожегов, 2003: 644]. М а ш а. (Сердито, но так, чтобы не слышал муж.) Опять, черт подери, скучать целый вечер у директора! Т у з е н б а х. Я бы не пошел на вашем месте. Очень просто [А.П. Чехов, Три сестры, 1987: 216]. В ситуации, когда не она решает, как провести вечер, самая младшая из трёх сестёр не может удержаться, чтобы не выплеснуть своё огорчение. Гость, находящийся в этот момент в доме, барон, поручик, реагирует по-военному кратко - советом. Когда Ольга Ивановна в другой раз вышла в гостиную, Коростелев уже не спал, а сидел и курил. - У него дифтерит носовой полости, - сказал он вполголоса. - Уже и сердце неважно работает. В сущности, плохи дела. - А вы пошлите за Шреком, - сказала Ольга Ивановна [А.П. Чехов, Попрыгунья, 1987: 190]. Жена, не любящая мужа и не представляющая драматизма ситуации, когда больному мужу уже ничто не может помочь, холодно, отстранённо, по инерции - ведь она хорошо воспитана - даёт совет о дальнейших действиях для оказания помощи. - Чи чIехи духтурдиз къалура, ччан руш, гье-гьей... ам гзаф регьимлу инсан я. Адаз вавай затIни кIандач, гьич садазни вуна вучзаватIани чир жедач. Виридаз вун нек гваз атана, къаб хутахиз аквада. Маса хиялни ийимир! Халудин чIалаз килиг! Гье гьей... Цуьк хьтин ччан икI ажизмир! (Нашему доктору покажись, дочка.. он очень добрый. Он ничего от тебя не хочет и никто не узнает о том, что ты делаешь… Не думай ни о чём плохом! Послушайся дядю! Не губи свою похожую на цветок душу!) [К. Меджидов, Доктор с белой прядью, 1960: 45]. Выражая сочувствие вербально, сочувствуя её боли и чувству стыдливости, старик уговаривает горянку показать рану доктору. Жув няналди ина акъваз, зун кьилди тамир, – ажузвилелди минетзава. – МичIи хьайила, ахлад. Зи бубадизни вах Селминазаз зун хутахиз ша лагь. Хьуйни!? (Ты не уходи до вечера, – жалостливо просит он, потом попроси моего отца и сестру забрать меня. Хорошо?!) [М. Ведих, Зима, 1994: 67]. 3. Третий вид прямого сочувствия - помощь, выраженная вербально. Помощь вообще определяется как «содействие кому-нибудь в чем-нибудь, участие в чем-нибудь, приносящее облегчение» [Oжегов, 2003: 635]. Помощь, выраженная вербально - это словесное участие и содействие. ( - Мучительно хочу чаю, - пожаловалась Рассудина. - Душа горит. - Здесь можно напиться, - сказал Лаптев. - Пойдемте в буфет [А.П. Чехов, Три года, 2010: 45]. Помощь, выраженная вербально, здесь проявляется в приглашении богатого купца, адресованном к своей бывшей любовнице, при их случайной встрече в театре после спектакля. - Гьей, залум дуьнья!.. Ви буба дяведин цIуз фидайла, зи анжах къанни вад йис тир.. Чагъунда авай жегьил тир... Амма кьве аял гвай... Кьве аял зи къужахда вугана, етим Мансура вичи вич цIуз вигьена... «Вири квай цIук, зи кIаниди, зунни хьуй.. Виридаз чпин чанар багьа я... Зазни зи чан ужуз туш... Вучда кьван, Ватанди эверзава!..» И гафар лагьана, аялриз теменар гана, етим Мансур цIуз гьахьна... Заз адакай хьайи гумни ахкунач... - Назани вансес акъуд тийиз шехьна. - Ацукь, диде... - Пейкера диде кьуна, инал ярхнавай тарцин тандив гъана. Дидени руш ацукьна, абуру ат1а, яргъаз алатнавай I943йисан къайи, кьецIил гатфар рикIел хкана. (О несправедливый мир! Когда твой отец уходил на войну мне было всего двадцать пять лет. Оставив мне двоих детей твой отец бросился в пламя войны… - Пусть я сгорю в огне в котором горят все, любимая, сказал он мне. Родина зовет….Назани начала беззвучно плакать. – Садись мама.. – Пейкер усадила мать у ствола упавшего дерева и они начали вспоминать голодную весну 1943 года) [К. Меджидов, Красавицы родной земли, 1975: 47]. Здесь сочувствие и сопереживание выражается действием – дочь усаживает мать, чтобы она успокоилась, и совместными воспоминаниями – что тоже является действием. 4. Четвёртый, и последний вид прямого сочувствия - это сочувствие, выраженное жестами, то есть такое, при котором адресат не использует слов, а жестами дает понять адресанту, что хочет проявить отзывчивость или участливое отношение к его делам. - Ну, у меня нет денег, чтобы бросать буфетчику. Я не купчишка. Он предложил ей руку, она отказалась, проговорив длинную, утомительную фразу, которую он слышал от нее уже много раз, именно, что она не причисляет себя к слабому полу и не нуждается в услугах господ мужчин [А.П. Чехов, Три года, 2010: 45]. В ситуации случайной встречи в театре бывших любовников высказывание адресанта - женщины, к которой питал когда-то чувство адресат - средних лет богатый купец, не могло не повлечь ответной реакции действительной помощи с его стороны, несмотря на сарказм обращенного в его адрес сравнения. Руш Исмудина яна ярх хьайила, дидеди зверна вич-вичелай фенвай ру шан кьилихъ ацукьна чIарар чухваз, йикь-шуван ийиз башламишна (Когда дочь упала после удара Исамудина, мать подбежала к дочери, присела рядом с ней и начала рвать на себе волосы) [А. Искендеров, Самур, 1976: 123]. Таким образом, употребление тех или иных средств реализации категории сочувствия зависит от ряда факторов, как экстралингвистических (половозрастных, социальных, общеситуативных), так и внутриязыковых. |