био. Assassins Creed Братство. Assassins Creed. Братство И. Иванов, перевод, 2016
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
– Ты про Флоренцию? – Дурень! Я про постель! – Заткнись. – Ты уверен, что кандалы ненастоящие? – Пока рано, Барто. Имей терпение. И закрой рот! – Я и так терплю из последних сил… О чем болтают эти лягушатники? – Потом расскажу. Эцио убедился: знание французского у Бартоломео исчерпывалось несколькими фразами, почти целиком состоящими из ругательств. Это даже хорошо, что он сейчас не понимал слов, бросаемых французскими солдатами. – Chien d’Italien[121]. – Prosterne-toi devant tes supérieurs[122]. – Regarde-le, comme il a honte de ce qu’il est devenu![123] Вскоре смешки и оскорбительные фразы остались позади. «Пленный» и «сопровождающие» остановились у подножия широкой лестницы, что вела в жилище генерала. Валуа стоял наверху, в окружении старших офицеров. Рядом с ним стояла пленная Пантасилея. Ее руки были связаны за спиной. На ноги ей надели кандалы, позволявшие передвигаться мелкими шажками. При виде жены Бартоломео не удержался и сердито зарычал. Эцио пнул его ногой. Валуа махнул рукой: – Не надо излишней жестокости, лейтенант. Однако должен поблагодарить вас за проявленное рвение. Октавиан повернулся к Бартоломео: – Мой дорогой генерал, кажется, вы наконец-то поняли ваше истинное положение. – Довольно болтовни! – заорал Бартоломео. – Освободи мою жену и сними с меня кандалы. – Спокойнее, дорогой д’Альвиано, – сказал Валуа. – Столько требований я слышу от человека, чье имя никому ничего не говорит. Эцио уже собирался подать сигнал, когда Бартоломео запальчиво крикнул: – Мое имя говорит само за себя. А вот твое – явная подделка! Генеральская свита замерла. Французские солдаты, слышавшие слова Бартоломео, – тоже. – Да как ты смеешь! – забыв про французскую учтивость, закричал взбешенный Валуа. – Думаешь, командование армией принесет тебе положение и сделает благородным? Настоящее благородство духа свойственно тем, кто честно сражается, находясь рядом со своими солдатами. А когда ты вместо честного сражения похищаешь женщину и ставишь условия – это называется другим словом. Сказать каким? – Дикарями были, дикарями и остаетесь. Ничему вас жизнь не учит, – прошипел генерал. Он выхватил пистолет, взвел курок и приставил дуло к голове Пантасилеи. Эцио понимал: надо действовать быстро. Он тоже выхватил пистолет и выстрелил в воздух. Бартоломео, изнывавший в ожидании сигнала, крепко сжал кулаки и сбросил кандалы. Началось столпотворение. Переодетые кондотьеры под командованием Эцио бросились на ошеломленных французских солдат. Бартоломео выхватил у «караульного» свою верную Бьянку и бросился к лестнице. Однако Валуа оказался проворнее. Вцепившись в Пантасилею, он потащил ее внутрь и захлопнул дверь. – Эцио! – взмолился Бартоломео. – Ты должен спасти мою жену. Только ты можешь это сделать. Его логово – настоящая крепость. Ассасин кивнул и ободряюще улыбнулся старому другу. Потом внимательно оглядел здание. Оно было невелико, но французские военные архитекторы строили сообразно новейшим достижениям фортификации, стремясь сделать его неприступным. О том, чтобы взломать дверь, не было и речи. Оставалось единственное: проникнуть внутрь с крыши. Тамошние караульные явно не ожидали нападения. Возможно, на крыше отыщутся слабые места этой маленькой крепости. Эцио взбежал по ступеням. Внизу кипел бой, поэтому никто не обратил на него внимания. Он смотрел, выбирая наиболее удобное место для подъема по стене. А к нему уже спешило не менее дюжины французов. Их мечи сверкали на раннем утреннем солнце. К счастью, у них на пути оказался Бартоломео со своей верной Бьянкой. Возможно, стены жилища де Валуа действительно были неприступными, но они не были гладкими. Там хватало выступов и впадин, что позволило Эцио в считаные секунды залезть по ним на самый верх. Крыша была плоской, с дощатым нижним слоем и черепичным верхним. Пятеро караульных, увидев Эцио, потребовали пароль. Не услышав пароля, караульные с алебардами наперевес бросились к нему. Первого Эцио застрелил. Выхватив меч, он повел сражение с оставшимися четырьмя. Французы бились как черти, все время норовя уколоть его остриями алебард. Одному удалось пропороть его рукав и задеть локоть. Брызнула кровь. Но лезвие алебарды скользнуло по металлическому наручу, не причинив ассасину вреда. Умело защищаясь наручем и нанося удары мечом, Эцио стоял против караульных, выпады которых становились все неистовее. Бросив бесполезные алебарды, французы взялись за мечи. При своих блестящих навыках Эцио было трудновато сражаться против четверых, но мысли о любимой жене Бартоломео подхлестывали его силы. Он понимал, что не может и не имеет права уступить противнику. Наконец ход сражения изменился в его пользу. Эцио пригнулся, и два меча рубанули воздух. Удар третьего он парировал своим верным наручем, что позволило ему сосредоточиться на четвертом противнике. Своим мечом он отвел меч француза и тут же нанес тому удар в челюсть, раскроив ее. Осталось трое. Эцио занялся караульным, который был ближе всего. Слишком близко для меча, но в самый раз для скрытого клинка. Эцио ударил француза в живот. Остались двое, и вид у них уже был не такой решительный. Похоже, они трусили. Сражаться они умели, но тягаться с Эцио в точности ударов не могли. Еще через минуту Эцио стоял, опираясь на меч, и успокаивал дыхание. Вокруг валялись тела пятерых его недавних противников. Перезарядив пистолет, Эцио осторожно подошел к краю большого квадратного проема посередине крыши. Как он и ожидал, внизу оказался внутренний двор. Там не было ни деревьев, ни кустов – только две или три каменные скамейки возле сухой чаши неработающего фонтана. Пока Эцио разглядывал двор, хлопнул выстрел. Пуля пролетела возле самого уха, заставив ассасина отпрянуть. Аудиторе не знал, сколько пистолетов у Валуа. Если всего один, на перезарядку генералу понадобится секунд десять. Эцио жалел, что арбалет остался за стенами лагеря. С собой у него были отравленные дротики, однако метать их с такого расстояния он не решался, боясь ненароком задеть Пантасилею. – Не смей приближаться! – крикнул ему снизу французский генерал. – Один твой шаг, и я ее убью. Эцио завис над кромкой, которая ограничивала его угол обзора. Он не видел ни Октавиана, ни Пантасилеи, однако в голосе генерала чувствовалась паника. – Кто ты такой? – спросил Валуа. – Кто тебя послал? Родриго? Можешь ему передать, что это был план Чезаре. – А ты мне расскажи все, что знаешь, если хочешь живым добраться до своей Бургундии. – Если расскажу, ты меня отпустишь? – Там видно будет. Женщина не должна пострадать. И выйди, чтобы я тебя видел, – приказал Эцио. Валуа боязливо вышел из-за колоннады, окаймлявшей двор, и встал возле чаши фонтана. Руки Пантасилеи оставались связанными за спиной. На шее у нее было что-то вроде кожаного недоуздка, к которому крепилась вожжа. Другой конец генерал держал в руках. Чувствовалось, женщина недавно плакала. Сейчас она стояла молча, стараясь держать голову высоко. Взгляды, которые Пантасилея бросала на своего мучителя, были настолько испепеляющими, что если бы их превратить в оружие, они бы затмили весь арсенал, изготовленный Леонардо. Кроме генерала и Пантасилеи, в доме наверняка были другие люди. Сколько их и где они прячутся? Впрочем, испуганный тон Октавиана подсказывал Эцио, что генерал исчерпал все возможности и оказался загнанным в угол. – Чезаре подкупал кардиналов, переманивая их на свою сторону. Убеждал их не подчиняться папе. После того, как Чезаре распространит власть Рима на всю Италию, я должен буду двинуть свои войска на столицу и захватить Ватикан вместе со всеми, кто противился власти капитана-генерала. Валуа размахивал рукой с зажатым пистолетом. Еще два были у него за поясом. – Замысел принадлежал не мне, – продолжал генерал. – Я выше интриг и махинаций. В его голосе послышались знакомые тщеславные нотки. «Не слишком ли много свободы я ему даю?» – подумал Эцио и с проворством пантеры спрыгнул вниз. – Не шевелись! – закричал Валуа. – Иначе я… – Если с ее головы упадет хоть волосок, мои лучники, занявшие крышу, осыплют тебя таким градом стрел, какой не снился святому Себастьяну, – прошипел Эцио. – А теперь скажи, благородная душа, какая тебе во всем этом выгода? – Я из дома Валуа. Чезаре отдаст мне Италию. Я буду королем, ибо это мое прирожденное право. Эцио едва сдерживал смех. Бартоломео был прав. У этого хлыща-генерала и впрямь куриные мозги! Но Пантасилея по-прежнему находилась в его власти, а значит, с ним нужно держать ухо востро. – Я тебя выслушал. Теперь отпусти женщину. – Сначала выпусти меня. Тогда я ее отпущу. – Нет. – Король Людовик прислушивается к моим словам. Скажи, чего бы ты хотел во Франции, и ты это получишь. Может, поместье? Или титул? – У меня уже есть и то и другое. Здесь. А вот ты никогда не будешь править Италией. – Борджиа пытаются опрокинуть естественный порядок вещей, – заныл Валуа, сменив тактику. – Я намерен все вернуть на круги своя. Править страной должна королевская кровь, а не грязная жижа, что течет в жилах этого семейства. – Он помолчал. – Я знаю: ты не такой варвар, как они. – Пока я жив, ни ты, ни Чезаре, ни Родриго не будете править Италией. И пока я жив, моей родиной будет управлять только тот, кто стремится к миру и справедливости, – сказал Эцио, медленно двигаясь вперед. Казалось, страх пригвоздил французского генерала к месту. Рука, державшая пистолет у виска Пантасилеи, дрожала. Валуа не пытался отступать. Судя по всему, в доме они были одни. Возможно, еще несколько слуг. Но тем хватило ума спрятаться. Снаружи доносились громкие размеренные звуки. Похоже, Бартоломео и его кондотьеры, расправившись с французами, пытались тараном пробить дверь. – Пожалуйста… – дрожащим голосом произнес генерал, утратив весь свой недавний лоск. – Я ведь ее убью. Он задрал голову, пытаясь увидеть воображаемых лучников, даже не подумав о том, что луки давно уже уступили место более современному оружию. Хотя сменить стрелу можно было быстрее, чем перезарядить мушкет. Эцио сделал еще один шаг. – Я дам тебе все, что хочешь. Здесь есть деньги. Много денег. Ими я плачу жалованье солдатам, но ты можешь их взять. И я… я… сделаю все, что тебе надо. Теперь генерал умолял. Он превратился в настолько жалкое существо, что Эцио едва сдерживал презрение. Неужели этот человек всерьез видел себя королем Италии? Ассасин даже сомневался, стоит ли его убивать. Эцио подошел вплотную. Их глаза встретились. Вначале ассасин медленно забрал из онемевших пальцев генерала пистолет, потом и вожжу. С губ Пантасилеи сорвался возглас облегчения. Она заковыляла в сторону и, отойдя на достаточное расстояние, остановилась, испуганно наблюдая за развязкой. – Я… я просто хотел уважения, – едва слышно произнес Октавиан. – Уважение нужно заслужить, его нельзя купить или унаследовать. И уж тем более приобрести силой. «Oderint dum metuant» – пожалуй, одно из наиглупейших изречений, порожденных человеческим умом. Неудивительно, что Калигула так его любил. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». Неудивительно, что нынешний Калигула живет сообразно этому изречению. А ты ему служишь! – Я служу моему королю, Людовику Двенадцатому. – Вид у Валуа был совсем потерянный. – Возможно, ты прав. В его глазах мелькнула надежда. – Мне нужно больше времени… – Увы, приятель, – вздохнул Эцио. – Твое время истекло. Он вынул меч, и Валуа, понимая свое положение и стремясь хотя бы умереть достойно, встал на колени и склонил голову. – Requiescat in расе. Входная дверь генеральского дома с оглушительным треском расщепилась на несколько кусков и упала. На пороге стоял Бартоломео: запыленный, перепачканный в чужой крови, но невредимый. За его спиной толпились кондотьеры. Он бросился к жене и обнял ее так крепко, что у Пантасилеи потемнело в глазах. Опомнившись, Бартоломео принялся освобождать ее от недоуздка на шее. Он так волновался, что пальцы его не слушались. Эцио пришлось взяться за дело самому. Двумя мощными ударами Бьянки он разрубил скобы кандалов на ногах Пантасилеи, после чего развязал ей руки. – Пантасилея! Любовь моя, сердце мое, моя единственная! Больше никогда не смей вот так покидать меня. Без тебя я совершенно растерялся. – Неправда. Ты меня спас. – Ах! – сокрушенно воскликнул Бартоломео. – Нет, не я. Это Эцио. Он сумел… – Синьора, я рад, что вы целы и невредимы, – перебил его Эцио. – Дорогой Эцио, как мне вас благодарить? Вы меня спасли. – Я был всего лишь исполнителем. Частью хитроумного замысла вашего мужа. Бартоломео посмотрел на него со смущением и благодарностью. – Мой принц! – сказала Пантасилея, обнимая мужа. – Мой герой! Бартоломео покраснел и подмигнул Эцио. – Ну, если я твой принц, то должен быть достоин этого титула. Так знай: замысел был не совсем мой. Перед тем как уйти, Пантасилея слегка коснулась щеки Эцио и прошептала: – Спасибо. 41 Спустя несколько дней после того, как Бартоломео окружил остатки морально сломленной армии Валуа, Эцио вместе с Ла Вольпе ехал на Тиберину, где была назначена внеочередная встреча членов братства. – Как дела в Риме? – спросил Эцио, едва поздоровавшись. – Замечательно. После разгрома французской армии Чезаре лишился существенной поддержки. От Клаудии я узнал, что посланники испанцев и Священной Римской империи поспешили убраться восвояси. А мои ребята разделались с «Сотней глаз». – Но впереди еще столько дел, – вздохнул Аудиторе. Приехав на Тиберину, Эцио и Ла Вольпе увидели, что остальные уже собрались во внутреннем помещении штаб-квартиры, где в очаге пылал огонь. После приветствий каждый занял свое место. Макиавелли встал и проговорил на арабском: – Laa shay’a waqi’im moutlaq bale kouloim moumkine… Эти слова, произносимые нашими предшественниками, лежат в основе нашего Кредо… Мы трудимся во тьме, дабы служить свету. Мы – ассасины. Эцио встал, обратившись к сестре: – Клаудия! Мы посвящаем наши жизни защите свободы человечества. Когда-то перед таким же огнем стояли наш дядя Марио Аудиторе и его брат, а наш с тобой отец Джованни. Теперь я предлагаю тебе сделать выбор и присоединиться к нам. Эцио протянул руку. Клаудия протянула свою. Никколо извлек из огня знакомые щипцы для клеймения, оканчивающиеся маленькими полукружиями. – Ничто не истинно. Все дозволено, – торжественно произнес Макиавелли. Бартоломео, Ла Вольпе и Эцио вслед за ним повторили эти слова. Как некогда Антонио де Магианис, так и сейчас Никколо Макиавелли величественным движением сомкнул полукружия вокруг безымянного пальца Клаудии, запечатлев кольцо, которое невозможно снять. Клаудия поморщилась, но не вскрикнула. Макиавелли быстро убрал щипцы. – Добро пожаловать в наш орден – в наше братство, – произнес Никколо привычные слова. – И в сестринство тоже? – спросила Клаудия, втирая в палец мазь из склянки, протянутой ей Бартоломео. – Если тебе угодно, да, – улыбнулся Макиавелли. Все смотрели на него, поскольку теперь он повернулся к Эцио. – Мы с тобой не всегда сходились во мнениях… – Никколо, – перебил его Эцио, но Макиавелли махнул рукой, требуя внимания. – Но со времени знаменательного события в хранилище под Сикстинской капеллой – правильнее сказать, еще задолго до этого знаменательного события – ты всегда делал именно то, что требовалось ордену. Ты неустанно боролся против тамплиеров, высоко и гордо неся наше знамя. Ты последовательно восстанавливал наше братство после разгрома, учиненного тамплиерами в Монтериджони. – Макиавелли умолк, оглядывая собравшихся. – И потому друзья, настало время официально утвердить Эцио на посту, который он, с общего согласия, уже занимает… то есть сделать его нашим предводителем. Я объявляю тебя, Эцио Аудиторе, уроженца Флоренции, великим магистром нашего ордена. – Он повернулся к Эцио. – Друг мой, отныне ты будешь известен как il Mentore[124], хранитель нашего братства и его тайн. Голова Эцио кружилась от нахлынувших чувств, хотя какая-то часть его по-прежнему желала вырваться из служения, требовавшего отдавать братству каждый час своего бодрствования, а порой – и часы сна. Но он вышел вперед и повторил главные слова Кредо Ассасина: – Там, где другие слепо следуют за истиной, помни: ничто не истинно. Там, где другие ограничены нравственными и иными законами, помни: все дозволено. Остальные вслед за ним повторяли эти слова, словно заклинание. – А теперь наш новый член должен будет совершить «прыжок веры». Все направились к церкви Санта-Мария ин Космедин и забрались на колокольню[125]. Бартоломео и Ла Вольпе дали Клаудии подробнейшие наставления. Едва золотой диск солнца поднялся над горизонтом, женщина бесстрашно прыгнула вниз. Солнце посеребрило складки ее платья. Эцио видел, как его сестра благополучно приземлилась и в сопровождении Бартоломео и Ла Вольпе пошла к расположенной поблизости колоннаде. Наверху остались только он и Макиавелли. Никколо тоже собрался прыгнуть. Эцио его задержал: – Никколо, чем вызвана столь неожиданная перемена сердца? – О какой перемене сердца ты говоришь? – улыбнулся Макиавелли. – Я всегда был верен делу братства. Моя вина – в независимом мышлении. Это из-за него у вас с Лисом зародились сомнения. Но сейчас все неприятности позади. Я никогда не стремился к власти. Я в большей степени… наблюдатель. А сейчас – совершим «прыжок веры» как друзья и соратники по Кредо! Продолжая улыбаться, Никколо протянул руку. Эцио крепко сжал ее. Взявшись за руки, они вместе прыгнули с колокольни. Они едва успели приземлиться и подойти к ожидавшим их спутникам, как на взмыленной лошади прискакал запыхавшийся курьер. – Maestro[126] Макиавелли! Чезаре вернулся в Рим из своей недавней поездки в Романью. Он направляется в Кастель Сант-Анджело. – Спасибо, Альберто, – сдержанно поблагодарил Никколо, и курьер умчался в том же направлении, откуда явился. – Что теперь? – спросил Эцио. – Решение принимаешь ты, а не я. – Никколо, мне очень важно знать мнение моего наиболее надежного советника. Макиавелли улыбнулся: – Так ты уже знаешь мое мнение. Оно не изменилось. Семейство Борджиа должно быть уничтожено. Иди и убей их, наставник. Закончи дело, которое начал. – Хороший совет. – Я знаю, – одобрительно глядя на него, ответил Макиавелли. |