био. Assassins Creed Братство. Assassins Creed. Братство И. Иванов, перевод, 2016
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
– Даже Салаи? – Ему можно, если для тебя это так важно. Но учти: если вдруг солдаты Борджиа узнают про местоположение борделя, мне придется убить и Салаи, и тебя, друг мой. Леонардо улыбнулся: – Эцио, дорогой, я прекрасно понимаю, в какие тяжелые времена мы живем. Но разве я когда-нибудь тебя подводил? Удовлетворенный словами Леонардо, Эцио простился с художником и направился к «Спящему лису». Он опаздывал, однако встреча со старым другом оказалась более чем плодотворной. Войдя внутрь, Эцио обрадовался тому, что постоялый двор по-прежнему не знал отбоя от посетителей. Он направился к частным покоям и остановился возле двери, где воры, как обычно, несли караул. И вдруг, словно из воздуха, перед ним возник сам Лис. – Buongiorno[94], Эцио! – Ciao[95], Ла Вольпе! – Рад тебя видеть. Что-нибудь понадобилось? – Давай посидим в тихом уголке. – Пойдем к нам, в… контору. – Лучше останемся здесь. То, о чем я намерен рассказать, предназначается только для твоих ушей. – Отлично. Мне тоже есть что тебе сказать. Постоялый двор имел таверну, куда они и прошли, расположившись подальше от посетителей, занятых выпивкой и играми. В это время дня народу в таверне было немного. – Нам пора нанести визит актеру Пьетро, любовнику Лукреции, – сказал Эцио. – Годится. Мои люди уже следят за ним. – Прекрасно. Думаю, найти его несложно. Особенно при такой известности. Ла Вольпе покачал головой: – При его известности у него есть свои телохранители. Возможно, сейчас он вообще спрятался, поскольку боится Чезаре. – Его можно понять. Но постарайся его найти. А теперь – о чем ты хотел мне рассказать? Ла Вольпе помешкал, словно борясь с собой. – Дело щекотливое… Эцио, я надеюсь… – Говори! – Кто-то предупредил Родриго, чтобы держался подальше от Кастель Сант-Анджело. – И ты думаешь, что этот кто-то… Макиавелли? Ла Вольпе молчал. – У тебя есть доказательства? – напирал Эцио. – Нет, но… – Я понимаю: Макиавелли вызывает у тебя подозрения. Но, Джильберто, подозрения не должны разводить нас в разные стороны. В этот момент дверь таверны шумно распахнулась. На пороге появился раненый вор. – Плохие новости! Борджиа знают о местонахождении наших шпионов! – выкрикнул он. – Кто им донес? – загремел Ла Вольпе, вскакивая из-за стола. – Сегодня утром господин Макиавелли расспрашивал нас про поиски актера Пьетро. Пальцы Ла Вольпе сжались в кулак. – Ну что, Эцио? – тихо спросил он. – Они захватили четверых наших, – сообщил вор. – Мне удалось сбежать. – Где? – Недалеко отсюда, у церкви Санта-Мария дель’Орто. – Пошли! – крикнул Ла Вольпе. Эцио молча кивнул. За считаные минуты люди Лиса оседлали лошадей. Ассасины выехали из конюшни постоялого двора и помчались в указанном направлении. – Я до сих пор не верю, что Макиавелли стал предателем, – сказал Эцио, пока они ехали. – Он на время затаился, чтобы отвести наши подозрения, – бросил Ла Вольпе. – Но против фактов не попрешь. Сначала атака на Монтериджони, потом история с Кастель Сант-Анджело и, наконец, арест наших шпионов. Он стоит за всем этим. – Поспешим! Рассуждать будем потом. Возможно, мы еще сумеем вызволить твоих людей. Они неслись по узким улочкам, стараясь никого не задеть и ничего не опрокинуть. (Последнее удавалось не всегда.) Люди и куры торопились убраться с их дороги, но, когда на пути оказались караульные Борджиа, Эцио и Ла Вольпе, не побоявшись поднятых алебард, попросту раздавили их копытами. Не прошло и десяти минут, как они достигли церкви, названной раненым вором. Солдаты Борджиа уже заталкивали четверых шпионов в крытую повозку, как всегда не церемонясь и лупя пленных эфесами мечей. Эцио и Ла Вольпе появились здесь, словно карающие демоны. Выхватив мечи, ассасины умело направили лошадей так, чтобы отсечь солдат от пленников и рассеять их по площади перед церковью. Правая рука Ла Вольпе крепко сжимала меч. Левой он откинул поводья, удерживаясь в седле за счет ног. Направив свою лошадь к повозке, он выхватил у кучера кнут и что есть силы ударил по бокам впряженных лошадей. С неистовым ржанием те взвились на дыбы, затем начали топтаться, дергая повозку в разные стороны. Напрасно кучер пытался их успокоить. Затем Ла Вольпе бросил кнут и, сам чуть не падая, снова подхватил поводья и поспешил к Эцио. Пятеро солдат, окружив Аудиторе, пытались расправиться с ним и лошадью, коля невинное животное остриями алебард. Угостив нескольких солдат ударами меча, Ла Вольпе дал Эцио выбраться из кольца и свалить ближайшего к нему солдата ударом под ребра. Развернув лошадь, Аудиторе отсек голову еще одному нападавшему Рядом Лис расправлялся с последним. Остальные уже были мертвы или ранены. Кому-то удалось сбежать. – Что глаза расставили, черти? – прикрикнул на своих Ла Вольпе. – Живо домой! Мы туда же, следом за вами! Недавние пленники, придя в себя, поспешили убраться с площади, просочившись сквозь небольшую толпу зевак, собравшихся поглазеть на побоище. Эцио и Ла Вольпе поехали следом, как пастухи, заботящиеся, чтобы ни одна из «овец» не исчезла по дороге. В «Спящий лис» они вошли не с фасада, а через потайной боковой вход и вскоре опять собрались в таверне, которую успели очистить от посетителей и закрыть двери. Ла Вольпе заказал пострадавшим выпивку. Ждать, пока ее принесут, он не стал, а сразу же начал допрос: – Что вы сумели разузнать? – Хозяин, мы узнали, что того актера вечером должны убить. Чезаре посылает на дело своего «мясника». – Это кого? – спросил Эцио. – Ты его видел, – ответил Ла Вольпе. – Микелетто Корелья. Такое личико однажды увидишь – на всю жизнь запомнишь. И действительно, память услужливо воспроизвела Эцио лицо того, кого Чезаре, осадивший Монтериджони, представил как свою правую руку. Впрочем, этого молодца Аудиторе видел и сравнительно недавно возле конюшни в замке Сант-Анджело. Жестокое, потрепанное лицо делало Корелью намного старше своего настоящего возраста. Эцио запомнились жуткие шрамы возле рта, отчего казалось, будто «мясник» все время язвительно улыбается. Корелья – так назывался наваррский край, где делали замечательное вино. Как же получилось, что в краю добропорядочных виноделов уродился этот палач и убийца? – Он знает полторы сотни способов убийства, – продолжал Ла Вольпе, – но его любимый способ – удушение… Надо признать, Корелья – самый искусный убийца во всем Риме. Из его рук не ускользнула ни одна жертва. – Будем надеяться, что этим вечером он впервые потерпит неудачу, – сказал Эцио. – Ребята, вы знаете, где сегодня выступает этот пылкий любовник? – спросил у своих воров Ла Вольпе. – Вечером он играет в религиозной пьесе. Он где-то репетирует, но где – никто не знает. Скрывается. – Должно быть, чует неладное. И дальше? – Он там играет Христа… Один из воров, услышав это, глуповато хихикнул. Ла Вольпе наградил его сердитым взглядом. – По пьесе, Пьетро должен будет висеть на кресте, – продолжал говоривший. – Микелетто подойдет к нему под видом центуриона и пронзит копьем. Только копье будет настоящим, а не театральным. – Ты знаешь, где Пьетро живет? – спросил у вора Ла Вольпе. Тот покачал головой: – Этого нам никак было не узнать. Но зато мы узнали, что Микелетто будет ждать в старых банях древнего императора Траяна. – В термах Траяна? – Да. Похоже, замысел у них такой: Микелетто нарядит своих людей в театральные костюмы и все обставит как несчастный случай. – А сам спектакль-то где играть будут? – Без понятия. Скорее всего, где-то поблизости от места, где Микелетто собирает свою шайку. – Я отправлюсь туда и буду тенью следовать за Микелетто, – решил Эцио. – Он приведет меня к любовнику Лукреции. – Еще что-нибудь узнали? – спросил у воров Ла Вольпе. Его ребята дружно замотали головами. Подавальщик принес выпивку хлеб и колбасу. Воры с благодарностью набросились на угощение. Ла Вольпе отозвал Эцио в сторону: – Прости меня, Эцио, но я уверен, что Макиавелли нас предал. – Он поднял руку. – Все твои доводы не убедят меня в обратном. Знаю, что мы оба хотели бы ошибиться, но правда уже глаза колет. По-моему, нам стоило бы… сделать то, что положено делать в таких случаях. – Он помолчал. – И если ты не возьмешься за это, придется мне. – Понимаю. – Я тебе еще скажу. Бог свидетель, я верен братству, но у меня есть люди, и я должен заботиться об их благополучии. Пока не появится ясность, я больше не стану подвергать их напрасному риску. – Конечно, мой друг. У тебя одно стоит на первом месте, у меня – другое. Эцио ушел, чтобы подготовиться к вечеру, который наверняка будет насыщен событиями. Попросив у Ла Вольпе лошадь, он поехал в «Цветущую розу». – А тебе кое-что принесли, – сказала Клаудия, поздоровавшись с братом. – Уже? – Двое приходили. Оба одеты с иголочки. Один еще молодой, с хитрецой во взгляде, но очень обаятельный. Второму лет пятьдесят или около того. Я его помню – это твой давний друг Леонардо. Он был очень сдержан. Подал мне твою записку. Я заплатила. – Быстро они. Клаудия улыбнулась: – Леонардо говорил, что ему показалось, будто ты нуждаешься в срочной доставке. Эцио тоже улыбнулся. Наверняка подручные Микелетто хорошо обучены и имеют опыт в своем ремесле. Хорошо было бы испробовать на них изделия Леонардо. Однако в одиночку действовать будет труднее, а Ла Вольпе напрямую заявил, что пока рисковать своими ворами не намерен. А что, если позвать собственное ополчение? Его, Эцио, добровольцев? Кое-кого из них пора испытать в настоящем деле. 36 Эцио не знал, что господину Корелье до вечера предстояло выполнить еще одно, необременительное поручение своего хозяина. Микелетто явился заблаговременно и теперь ждал. Он неподвижно стоял на пустом причале, глядя на воды Тибра. Неподалеку стояли на якорях, покачиваясь на волнах, несколько барок и два корабля. У одного корабля паруса были убраны небрежно, и ветер слегка их трепал. Тем временем к месту, где стоял Микелетто, приближались солдаты в мундирах с гербами Чезаре. Они не то вели, не то тащили человека с повязкой на глазах. Впереди шел сам Чезаре. Микелетто узнал, кого они ведут, и ничуть не удивился. Это был Франческо Троке. – Пощадите меня, – всхлипывал несчастный. – Я не сделал ничего плохого. – Мой дорогой друг Франческо, – отвечал ему Чезаре. – Факты ясны как день. Ты рассказал своему брату о моих замыслах в Романье, а он поспешил сообщить о них венецианскому послу. – Это была досадная случайность. Я по-прежнему ваш слуга и союзник. – Ты никак требуешь, чтобы я закрыл глаза на твой поступок и уповал лишь на твою дружбу? – Я… прошу, а не требую. – Мой дорогой Франческо, чтобы объединить Италию, я должен подчинить себе все и вся. Ты знаешь: есть нечто высшее, чему мы служим, – орден тамплиеров, главой которого я ныне являюсь. – Я думал… ваш отец… – И если Церковь не будет мне послушна, я ее попросту ликвидирую, – твердо заявил Чезаре. – Но вы же знаете: я работал не на папу, а на вас. – Могу ли быть в этом уверен, любезный Троке? Есть лишь один способ убедиться в этом окончательно и бесповоротно. – Вы же не станете меня убивать? Меня, вашего самого верного друга? – Конечно же нет, – улыбнулся Чезаре. Он щелкнул пальцами. Микелетто бесшумно встал у Франческо за спиной. – Вы… меня отпускаете? – В голосе Троке послышалось облегчение. – Благодарю вас, Чезаре. От всего сердца. Вы не пожалеете… Он не договорил. Слегка подавшись вперед, Микелетто набросил Франческо на шею тонкую веревку и туго затянул. Чезаре какое-то время наблюдал за происходящим, но еще прежде, чем Троке скончался, обратился к командиру солдат: – Ты раздобыл костюмы для пьесы? – Так точно! – Отдашь их Микелетто, когда он закончит. – Так точно! – Лукреция принадлежит только мне, и больше никому. Я сам не думал, что она настолько важна для меня. Но, будучи в Урбино, я получил письмо от одного из ее слуг. Тот писал, что какая-то двуногая жаба, какой-то ничтожный актеришка посмел дотрагиваться до нее и слюнявить своими губами! Я немедленно вернулся. Капитан, ты способен понимать высокую страсть? – Так точно! – Дурак ты… Микелетто, ты закончил? – Да, господин. Он мертв. – Тогда нагрузи его камнями и утопи в Тибре. – Слушаюсь, Чезаре. Капитан отдал приказ солдатам, и те поднесли поближе две большие плетеные корзины с крышками. – Вот костюмы для твоих людей. Проверь и перепроверь, чтобы все было сделано должным образом. – Непременно, господин. Чезаре ушел, оставив своих приспешников заниматься приготовлениями. Микелетто махнул солдатам, велев следовать за ним. Их путь лежал к термам Траяна. Эцио и его отряд добровольцев уже находились на месте, прячась под сводами разрушенного портика. Поблизости собралось несколько человек в черном. Вскоре появился и Микелетто. Солдаты опустили корзины с костюмами, после чего удалились. Тени были уже довольно длинными. Аудиторе подал знак своим приготовиться. К левой руке он прицепил наруч, а к правой – клинок, впрыскивающий яд. Подручные Микелетто встали в ряд. Каждый по очереди подходил к нему и получал одинаковый костюм – одеяние, которое носили римские легионеры во времена Христа. Эцио заметил, что сам Микелетто был в костюме центуриона. Когда все разошлись, чтобы надеть костюмы, для ассасина настала пора действовать. Он выдвинул клинок, впрыскивающий яд, и принялся за дело. Оружие, воссозданное Леонардо, действовало безотказно. Головорезы умирали без единого вздоха. Союзники Эцио снимали с них костюмы и оттаскивали тела подальше. Поглощенный разглядыванием своего наряда, Микелетто и не догадывался, что люди в костюмах легионеров – вовсе не его подручные. Как ни в чем не бывало он повел их в направлении Колизея. Эцио неслышно двинулся следом. Сцена была воздвигнута на развалинах древнеримского амфитеатра, где со времен императора Тита bestiarii[96] сражались в смертельных поединках друг с другом и со множеством диких зверей. Со временем бои гладиаторов потеснило новое зрелище, когда на растерзание львам бросали первых христиан. Вокруг царил сумрак. Сцену освещало колеблющееся пламя сотен факелов. Для зрителей соорудили деревянную трибуну со скамейками. Все места были заполнены. Затаив дыхание, зрители смотрели пьесу о страстях Христовых. – Я ищу Пьетро Бенинтенди, – объявил Микелетто, показывая привратнику какую-то бумагу. – Синьор, Пьетро сейчас выступает на сцене, – ответил тот. – Но вас проводят туда, где вы сможете его дождаться. Микелетто повернулся к своим «спутникам»: – Слушайте внимательно. На мне будет этот черный плащ с белой звездой на плече. Прикрывайте меня и ждите, когда Понтий Пилат прикажет центуриону нанести удар копьем. Это будет сигналом. «Я должен успеть к Пьетро раньше Микелетто», – подумал Эцио, входя вместе со всеми в Колизей. На сцене были воздвигнуты три креста. Аудиторе видел, как его новобранцы встали там, где велел Микелетто. Сам Корелья отправился за кулисы. События пьесы приближались к развязке. – Боже, Боже, почему Ты меня оставил? – вопрошал висящий на кресте Пьетро. – Слышите? – ехидно произнес актер, игравший фарисея. – Илию[97] зовет! Надеется, что тот его спасет! Актер, одетый римским легионером, обмакнул губку в уксус и насадил на острие копья. – Посмотрим, явится ли Илия сюда. – Жажду! – кричал Пьетро. – О сколь велика моя жажда! Легионер поднес губку ко рту Пьетро. – Больше ты не возжаждешь, – сказал другой фарисей. Пьетро поднял руку. – Боже Всемогущий во всей славе Твоей, – с пафосом произнес он. – Никогда и ни в чем не отступлю я от воли Твоей. Душу свою Тебе вручаю. Возьми же ее, Господи, в длани Твои. – Пьетро глубоко вздохнул. – Consummatum est![98] Его голова свесилась на грудь. Христос «умер». По сигналу на сцену вышел Корелья. Под наброшенным черным плащом сверкали доспехи центуриона. По-видимому, актера, который изначально должен был играть эту роль, постигла участь большинства жертв Микелетто. – Свидетельствую властям, – громким, самоуверенным голосом начал приспешник Чезаре, – то был воистину сын Бога Всемогущего. Иначе и быть не могло. Когда возопил он, понял я: исполнил он пророчество. Он – Сын Божий. – Центурион! – обратился к нему актер, игравший Каиафу. – Да простит мне Бог такие слова, но сколь же ты глуп. Ты ничего не понял. А нам надлежит увидеть его кровь и убедиться в смерти его. Лонгин, возьми копье. Каиафа подал актеру, играющему Лонгина, – рослому мужчине с длинными кудрями – деревянное копье. «Тоже любимец публики и явный соперник Пьетро», – подумал Эцио. – Возьми копье и слушай, что тебе говорят, – властно добавил другой фарисей. – Тебе надлежит пронзить копьем бок Иисуса Назарянина, дабы мы удостоверились в его смерти. – Я сделаю, как вы велите, – произнес Лонгин, – но это будет на вашей совести. Какими бы ни были последствия, я умываю руки. Все движения Лонгина были до приторности театральными. Бутафорским копьем он пронзил бок Иисуса, и из мешочков, спрятанных в набедренной повязке Пьетро, хлынули кровь и вода. Лонгин начал свой длинный монолог. У «мертвого» Иисуса заблестели глаза. Пьетро ревностно следил за соперником. – Великий Царь Небесный! Зрю Тебя здесь. Пусть вода изольется на руки мои и на копье мое, дабы омылись в ней глаза мои и я смог бы яснее видеть Тебя. Для большего эффекта Лонгин сделал паузу. – Увы! Увы! Горе мне! Что я наделал? Этими руками я убил человека, не подозревая, что он за человек. Господь Бог на небесах, умоляю Тебя: смилуйся надо мною. Плоть водила моей рукой, но отнюдь не душа. Лонгин сделал еще одну паузу, сорвав аплодисменты. Затем он продолжил тем же тоном, исполненным пафоса: – Господь Иисус, я слышал множество рассказов о Тебе. Состраданием Твоим Ты исцелял больных, немощных и слепых. Да святится имя Твое! Нынче Ты исцелил меня от слепоты моей – слепоты духовной. Отныне, Господи, я Твой слуга. И через три дня Ты восстанешь из мертвых, дабы править нами и судить всех нас. Вперед вышел актер, играющий Иосифа Аримафейского – богатого влиятельного еврея. Он пожертвовал гробницу, загодя выстроенную для себя, чтобы поместить туда тело Христа. – Господи Боже! Что за сердце у Тебя, если Ты допустил смерть того, кого нынче я вижу мертвым на кресте? Человека, который никогда и никому не сделал ничего дурного? Всяк видит: Он – воистину Сын Божий. А потому пусть Его тело покоится в гробнице, что я воздвиг для себя, ибо Он – Царь Благодати. Вслед за ним заговорил Никодим, вместе с Иосифом заседавший в синедрионе и симпатизировавший его взглядам. – Досточтимый Иосиф, целиком с тобой согласен. Он – сын Бога Всемогущего. Попросим у Понтия Пилата тело Иисуса и погребем со всеми почестями. А я помогу тебе достойно снять Его тело с креста. Иосиф повернулся к тому, кто играл Пилата, и заговорил снова: – Досточтимый прокуратор Пилат! Прошу тебя даровать нам милость, которая в твоей власти. Пророк мертв. Дозволь нам позаботиться о его теле. Пока Микелетто шел к среднему кресту, Эцио проскользнул за кулисы. Порывшись в разложенных там одеждах, он нашел костюм еврейского рабби и торопливо надел на себя. Вернувшись на сцену, он ухитрился незаметно для всех встать у Микелетто за спиной. – Иосиф, если Иисус Назарянин мертв, как о том заявил центурион, я не возражаю против твоего желания забрать тело. Пилат повернулся к Микелетто: |