Быть-в-присутствии-другого-Робин. Ббк 53. 57 Р43 ЖанМари Робин
 Скачать 1.55 Mb.
|
|
Как узнать интенциональность другого Слова ощущений Гештальт-терапия не является дуалистической теорией, она отказывается от того, что того, что Перлз и Гуд-мен называют «ложными дихотомиями», как-то проти- Быть в присутствии другого141 вопоставление души и тела74. И с точки зрения гештальт-терапии нельзя обладать мышлением вне телесного ощущения. Так что было непоследовательно разделять и противопоставлять осмысленную интенциональность и телесную интенциональность, даже если она находится вне поля сознания. Наш подход охотно отдает предпочтение высказыванию пациентом того, что им непосредственно осознается. Сверх того психотерапия предполагает настоящий тренинг по расширению поля осоз-навания в сферах ощущений, эмоций и чувств, жестов и поступков, мыслей и воспоминаний, представлений и фантазий, восприятий среды... На первой стадии создания гештальта речь идет о том, чтобы возникла или выработалась некая ясная фигура, которая затем могла бы войти в фазу раскрытия. «Прочесывание» частичного опыта, который непосредственно осознается, и такого, который выходит на поверхность, собирает, сталкивает, подвигает опыт в направлении смысла. Каждый практикующий терапевт знает, в насколько установление соответствия рассказанного пациентом анекдота телесному ощущению, которое с этим связано, жестикуляции, которая это сопровождает, и т. д. дает другую ориентацию, чем та, которая могла возникнуть на основании одних произнесенных слов (вербализированная интенциональность, т. е. ставшая интенцией), подчас даже не имеющих отношения к ситуации. Хотя интенциональность имеет «направленность», ее смысл надо искать в целостности ситуации, в поле, понятом как «структура возможностей»75, причем эти возможности не могут быть сведены к одному «организму» или даже к одной психике, как этого хочется слишком многим клиницистам. Groddeck G. Op. cit. 74 Perls F, Hefferline R., Goodman P. Op. cit., p. 66. 75 Жиль Делез, цит. по: Robine J.-M. Preface. 142Жан-Мари Робин Быть в присутствии другого143 Интуиция Клиницисты часто используют слово «интуиция», чтобы обозначить способ, который открывает им доступ к другому человеку и, таким образом, позволяет построить интерпретацию. Впрочем, такие интерпретации иногда бывают дельными. Даже если никто почему-то не вспоминает, что эта модальность доступа к другому не избавлена от навязанных смыслов и проекций и даже игр контр-переноса, она дает знание ряда составляющих опыта пациента, которое часто трудно представить и трудно выразить. Моя гипотеза состоит в том, что интуиция складывается на пересечении восприятия и резонанса. Знание себя, которым вооружают практикующего терапевта личная терапия и супервизия, помогает ему обнаружить некоторые элементы резонанса, которые могут играть роль в процессе. Необходимо вернуться к тому, что было воспринято подчас неосознанно и интерпретировано чересчур поспешно в форме синтеза, который может показаться пассивным. Каковы знаки языка и тела, голоса и шепота, контекста и атмосферы, которые клиницист воспринимает и немедленно синтезирует в форме общего имплицитного значения? Кроме того, необходимо не терять из виду, что интуиция, как, впрочем, и восприятие, действуют на основе опыта и знаний клинициста. У меня не было бы интуиции, что данное лицо испытывает стыд, от которого оно стремится избавиться, что оно могло стать жертвой злоупотреблений и плохого обращения или что его депрессия выливается в провалы памяти и фантомы, если бы вещи, о которых идет речь, были бы за пределами моего понимания. Встреча с другой интенциональностью Ключевой постулат гештальт-терапии построен на идее контакта. Человеческое существо в основе своей есть контакт, творческое или консервативное отношение в среде. Интенциональность существует в наличии другого и посредством наличия другого. Терапевтическая встреча является встречей интенци-ональностей, где каждому нужен другой и каждый проясняет другого. Благодаря встрече интенциональность принимает форму интенций. Желая расширить спектр языковых возможностей, которые позволили бы рассуждать в терминах поля, не впадая при этом в солипсизм, в одной из предшествующих глав я использовал понятие потенциал или ресурс, affordance76. Этот неологизм придуман Гибсо-ном77, отцом эко-психологии, на основе глагола to afford, который можно перевести как «иметь средства для того, чтобы сделать что-то». Данное понятие, таким образом, обозначает некоторую характеристику, которая касается одновременно «организма» и «среды», фундаментальных свойств, детерминирующих способ, которым «объект» может быть использован. Стул служит тому, чтобы на нем сидеть. Его ресурс, его поддержка, его аффорданс позволяет мне увидеть себя сидящим на стуле в связи с моими интенциями, восприятиями и возможностями. Ресурс работает в терапевтической сессии, как во всякой другой ситуации. Пациент воспринимает психотерапевта и его поддержку, которая мобилизует определенные «употребления», которые ему можно придать, и аннулирует другие. Мое восприятие стула мо- 76 См. раздел «От поля к ситуации». 77 Gibson J. J. The Ecological Approach to Visual Perception. Boston, 1979. 144Жан-Мари Робин жет вызвать во мне желание сесть; если мне надо достать что-то с верхней полки моего книжного шкафа, я восприму некоторый ряд ресурсов в ситуации: я могу встать на стул или тумбочку. Я даже мог бы сформировать необычные возможности: я могу встать на телефонный справочник или воспользоваться как лестницей кем-то, кто есть в комнате. Контакт со средой открывает мне глаза на самого себя и актуализирует некоторые из моих потенциальных возможностей, а я со своей стороны наделяю среду потенциальными возможностями, которые до сих пор, может быть, не использовались. Но такое приписывание свойств тем не менее принимает в расчет возможности объекта: я не могу воспринять калькулятор, который лежит на моем столе, как средство, которое может мне помочь достать что-то с высокой этажерки. «Ситуации не вызывают наших действий, но не и представляют собой простой фон, на котором мы реализуем наши намерения. Мы воспринимаем ситуацию только в зависимости от наших реальных способностей и желания действовать», — писал Йоас78. В ходе терапевтической встречи осознанно или неосознанно мы выступает друг для друга важной составной частью ситуации. Воздействие другого То, что присутствие другого человека на меня влияет, диктуют здравый смысл и жизненный опыт. Влиять — значит, дать почувствовать, представить, помыслить, умозаключить, почувствовать телесно и эмоционально. Даже отсутствие реакции с моей стороны — если я не реагирую — и моя индифферентность не являются чистым продуктом моей воли или моего выбора. Мое переживание — это связь. Конечно, оно свя- 78 Joas H. La creativite de l'agir. P., 1999. Быть в присутствии другого145 зано с моей интенциональностью, но также — с присутствием другого и его собственными намерениями. Моя рабочая гипотеза заключается в том, что осознание моего переживания в ситуации «здесь и теперь» и есть главный инструмент понимания интенцио-нальности другого. Соблазнительно сопоставить это утверждение со словами Перлза и Гудмена, сказанными об эмоциях. Они пишут так: «Эмоция есть непосредственное и интегрирующее осознание отношения организма и среды. И как таковая она является функцией поля... В череде фигур и фонов эмоции берут верх над силой желаний и устремлений... [Они] когнитивные средства... единственный источник информации о состоянии поля организм/среда»79. То, что я чувствую в присутствии другого, таким образом, указывает на то, что есть в поле: это то, что говорит обо мне, это говорит о другом, это говорит о ситуации, это говорит об атмосфере, это говорит о нашей встрече. Я полностью присоединяюсь к Перлзу и Гудмену в признании того факта, что эмоции в когнитивном смысле подвержены ошибкам; однако эмоции можно исправить, их можно культивировать и истончать. И прежде всего об эмоциях можно говорить как о признаках того, что есть. Приведу следующий пример. Женщина, которая была у меня в терапевтической группе, заговорила невнятно, почти бессвязно, и это сопровождалось разными вегетативными проявлениями, звукоподражаниями и косноязычием. Чем больше я старался ее понять, тем меньше понимал. Единственной информацией, за которую в этот момент я мог зацепиться, было мое переживание, которое мало-помалу принимало форму желания ее обнять (как я, наверное, поступил бы, будь на ее месте ребенок) и одновременно — 79 Perls F., Hefferline R., Goodman P. Op. cit., p. 255-257. 146 Жан-Мари Робин желания ее ударить. Когда я ей об этом сказал, она успокоилась и начала рассказывать о том, как плохо с ней обращались в детстве, чего никогда не упоминала прежде. Эта была смесь насилия и нежности. В эту сторону ее смутно подталкивала ее интенциональ-ность или интенциональность ситуации. Интенциональность осознанная и неосознанная В плане работы в гештальт-терапии, мне кажется, не имеет смысла опираться на различение того, что в других подходах может принадлежать осознанному и неосознанному на уровне интенциональности. Такое различение также относится к разряду «ложных дихотомий», о которых говорят Перлз и Гудмен80. Наш подход, нацеленный на осознавание (le devenir-con-scient), не требует постулирования «места», от которого зависели бы интенции, могущие вступать в противоречие с теми интенциями, которые уже присутствуют в сознании. Симптом в таком смысле составляет нечто неустранимое в том, что касается данного вопроса о некоей интенциональной нацеленности, которая должна соединить осознанное и неосознанное, чтобы быть развернутой для объяснения. Ребенок, который в какой-то момент начинает плохо учиться, конечно, не осознает, что он фактически добивается мобилизации внимания и поддерживающего присутствия со стороны своей матери, чтобы предупредить тем самым усугубление ее депрессии. Тем не менее, пока интенциональность не будет актуализирована — что необязательно подразумевает ее осознавание — и пока другие модальности достижения Ibid., p. 64-71 Быть в присутствии другого147 этой существенной цели не будут выработаны, симптом будет сопротивляться его узнаванию. Вот почему мне кажется фундаментально важным, когда мы предпринимаем работу по раскрытию симптома, актуализировать его влияние на окружающее. Как он может ощущаться? Как он затрагивает другого? Как он мобилизует ответные действия? Это будут существенные данные, позволяющие пойти на риск выдвижения гипотез о смысле интенциональности. Когда гештальт-терапия объявляет, что симптом начинается — в момент своего возникновения — как творческое приспособление к ситуации, возможно, неловкая попытка решить встреченную проблему, она имплицитно признает интенциональность данного приема. Это некое направленное значение (un vouloir-dire adresse). Синтез Опираясь на работы Брентано, Гуссерля и ряда их последователей — хотя и не расписываясь в абсолютной верности их идеям — я постарался показать, насколько ценным приобретением может оказаться для психотерапии понятие интенциональности. Другие авторы, пишущие о гештальт-терапии, как, например, Пьетро Кавалери81, сделали это понятие центральной темой своих размышлений. Однако мне кажется, что мы не можем последовать за Кавалери в том определении, которое он предлагает, поскольку он уподобляет «произвольность» Гудмена интенциональности Гуссерля. Таким образом, интенциональность оказывается для него характеристикой self в примерном значении «я». Такое понимание интенци- 81 Cavaleri P. Le concept d'intentionnalite en phenomenologie et en Gestalt-therapie (Documents de 1'IFGT, № 56, 1992). 148Жан-Мари Робин Быть в присутствии другого 149 ональности, наверное, соответствует одному из повседневных употреблений слова. Так, например, когда извиняются, то по-французски говорят: «Je ne l'ai pas fais intentionnellement» («Я это сделал ненарочно»). В данном случае «intentionnellement» («нарочно») значит явно то же, что и «deliberement» («произвольно»). Со своей стороны я позиционирую интенциональ-ность как конститутивный элемент появления фигуры и хотел бы увязать ее в большей мере с «id ситуации», с ее «... а потом» в перспективе поля. Если индивидуализацию, как это я предполагаю, предстоит искать в том, что касается актуализации отражений данной интенциональности, то в клинической ситуации я могу наблюдать ее только как нечто неясное и расплывчатое. Лишь возвращение к истокам осмысленных интенций, к этой неточной интенциональности, которая свидетельствует о «я» столько же, сколько о другом и о ситуации, позволит отчасти извлечь self из игры репрезентаций, предустановленных функцией personality, и привести его к такой модальности «я», которая будет накрепко связана с id и ситуацией. Психопатология преконтакта поведет за собой нашу мысль и будет содержанием второй части нашего очерка. Неясное и расплывчатое Я заимствую два этих понятия у Эжена Минков-ски82. Мне кажется, что они особенно подходят для обозначения той фазы процесса создания-разрушения гештальтов, которая наступает в момент появления и/ или конструирования фигуры, на выходе плодотворной пустоты, которая, согласно Перлзу, определяет нулевую степень, до и после всякого гештальта. Minkowski E. Traite de psychopathologie. 1999, chap. III. В терапевтическом процессе, как его описывает ге-штальт-терапевт, каждая последовательность управляется «танцем» фигур и фонов. В ходе преконтакта фигура возникает и постепенно дифференцируется на фоне. Задний план этой фигуры — или фон - питает и поддерживает фигуру, и только во взаимосвязи фигуры и фона возникает смысл. Фигура придает смысл фону, который без нее был бы путаницей или неясными ассоциациями. И точно так же фон придает смысл фигуре, ее воздвигает и поддерживает. Это отношение фигура-фон есть интенциональность, направленность, побуждение. На следующей фазе вхождения в контакт интенциональность отношения фигура-фон может выиграть в масштабе, точности, ясности и твердости по ходу развертывания контакта в активных и осмысленных формах. Порой пациент приходит на сессию с некой готовой темой, проблемой, просьбой, эмоциональным переживанием... Это придание формы, конституиро-вание смысла произошло раньше, и фигура, которую он, таким образом, приносит с собой, в некотором смысле является почкой, которая готова раскрыться. Однако эта фигура уже нагружена историей, представлениями, языком, готовыми мнениями. «Память индивида - это склад смыслов»83. Я далек от того, чтобы предендовать на доступ к tabula rasa попадания функции personality в оформление будущего опыта. Однако стоит ввести элемент игры в то, что может быть системой слишком хорошо смазанных зубчатых колес. Ввести неуверенность, а, может быть, даже сомнения. Это именно то, что делает гештальт-тера-певт — иногда интуитивно, — когда он не принимает фигуру (фигуру-ширму) такой, какой пациент ее с собой приносит, а раскрывает ее вместе с ним. Пос- 83 Dorra M. Heidegger, Primo Levi et le sequoia. P., 2001, p. 69. 150 Жан-Мари Робин нить в присутствии другого151 тупая так, он в некотором смысле возвращается к тем обстоятельствам, в которых возникла данная фигура, к выявлению материала, из которого она построена. Он прочесывает и собирает заново конститутивные элементы фона: мысли, переживания, ощущения, жесты, аналогичный язык, ассоциации, вербальные и невербальные выражения, чувства, эмоции, обрывки значения и т. д. Эта работа, направленная на фон приносимой пациентом фигуры, часто перераспределяет возбуждение и — в силу самого факта принятия в расчет настоящего момента ситуации и, в частности, присутствия другого — меняет и заново создает направленность и смысл, усложняет интенцио-нальность, увеличивая путаницу. Минковски замечательно показал, как то, что должно было бы оставаться единым, оказывается порой разделенным, и он назвал этот феномен «разъединением». Он противопоставил такое «разъединение» тому, что он назвал «связью», скрепляющей — иногда неправильно — то, что должно было бы быть разъединено. Он замечательно показал, как эти феномены действуют в ряде патологий, которые описываются как эпилепсия и шизофрения, и уточнил также, как именно в смягченных модальностях они действуют в мире форм. Фигуры, которые нам приносят пациенты, наполнены разъединениями и связями, сопряжены с историей, нарративной идентичностью, контекстом и множеством иных факторов, и именно в это самое место требуется ввести «игру» и подвижность. Конечно, новые разъединения и новые связи не замедлят установиться. Они, возможно, станут предметом новых колебаний. В активизации этих процессов состоит основополагающая часть (основания) терапевтической работы. И именно в этом случае слово «работа» приобретает весь свой смысл, который меня вполне устра- ивает, когда я думаю, что говорят о «куске дерева, которое он обрабатывает». «Теперь у нас снова есть реальность; она встает перед нами во всей ее первичной полноте. В этой реальности в зависимости от разных требований мы нарезаем отрезки или сектора. Именно так... мы приходим к утверждению «объекта». Мы делаем это не тем способом, что отделяем его от других объектов... а отделяя от него все, что находится вокруг него, все, что изначально его окутывает, привязывает его ко всему, т. е. мы отделяем всю живую и подвижную среду, в которую он погружен, среду, в которой, кажется, все должно смешаться, находя, однако, в то же самое время свой первоисточник, сам созданный из дыхания поэзии, которая проходит через реальность и которая составляет ее часть так же, как проза, созданный также из той сферы, где слова создают образ и живые метафоры, понятные каждому, находят свое место, так живо передают почти каждый момент этой стороны жизни»84. В этом блестящем описании Минковски не достаточно ли заменить «объект» на «фигуру», чтобы увидеть воочию процесс конструирования, над которым работают пациент и терапевт? Но это разъединение сопряжено со связыванием: «Жизнь отнюдь не создана из объектов, которые располагаются в пространстве, и фактов, которые располагаются во времени; она создана из динамики, которая затрагивает все. У человека мы находим потребность еле- |