Быть-в-присутствии-другого-Робин. Ббк 53. 57 Р43 ЖанМари Робин
 Скачать 1.55 Mb.
|
|
Темпоральность Привычные мыслительные формы «локализуют» (пусть даже только метафорически) психику - и использование понятия «топический» это иллюстрирует. В отличие от них теоретическая система гештальт-терапии отдает приоритет процессу, темпоральное -ти, прибавляет «^рОНйчёС1ШёТ"йзмерение (дабы связать заново «топос» и «хронос»). Напомним, что определение «топический» указывает на место. Этот термин служит обозначению точки зрения некой мета-психологической концепции, которая рассматривает «психический процесс» в терминах «пространств», которые заимствованы из аппарата физики. Эта локализация, естественно, является фикцией, и она отличается от «топологии», которая представляет собой 62 Жан-Мари Робин Быть в присутствии другого 63 знание мест. Она отличается также от «топологической психологии» Курта Левина, которая заимствовала свою описательную модель из физической теории поля и математической топологии. Между «топическим» и «топологией» можно найти то же различие, что и между «хроническим» и «хронологией». Хронология имеет в виду установить порядок и датировки событий истории, тогда как «хронологическим» является, прежде всего, рассказ, реальный или вымышленный, который силится отразить историческую или социальную «реальность» во временной последовательности. Лет двадцать назад я подчеркивал важность Кайроса7, который знаменует собой точный, определенный момент и который мог нам помочь лучше понять наше знаменитое «здесь и сейчас». Кайрос должен быть сопряжен с Хроносом, позволяющим ухватить длительность и тем самым — процесс, последовательность и другие циклы. Основная координата — основная, но не единственная — гештальт-терапии является, таким образом, скорее «хронической», чем «топической». Нас интересует последовательность построения форм, последовательность опыта, последовательность обустройства смысла, поля осознания, контактов, последовательность конструирования контактов в межличностных связях и отношениях и т. д. Потому что self в опыте не может быть локализован каким-то единым образом: в ходе действия или в ходе контакта self переживается не так как в фазе интеграции, ассимиляции, отступления, отдыха, размышления или приготовления. Я говорю сегодня об этой стороне дела, чтобы подчеркнуть, что необходимо дополнить западную «локализующую» мыслительной модели, которая опери- 7 Греч, χάιρός — «надлежащая мера». рует терминами пространственной ориентации (глубинный/поверхностный, центр, ниже, позади, передний план/задний план, внутренняя жизнь и т. д.), обращением к времени. На мой взгляд, только отсылка к темпоральное™ может позволить нам преодолеть парадоксальность, которая содержится в разных определениях self, выдвинутых Перлзом и Гудменом. Конец Восьмой главы их сочинения напоминает о такой парадоксальности со всей силой. Данная отсылка к темпоральное™, к конструированию своего рода «хроники», сопряженной с парадигмой поля, должна придать нам сил сопротивляться пению сирен, которые подстерегают моряков, вроде нас: я имею в виду идеи развития, биографии как причины обуславливающей психику, психопатологии, основанной на фиксации/регрессии в стадиях развития либидо или объектных отношений. Перечитаем в связи с этим весьма поучительные страницы Левина, посвященные регрессии и ретрогрессии. Если мы больше не ставим темпоральность в центр наших интересов в форме историчности и этиологии, я делаю предположение, что мы можем начать рассматривать ее на уровне процессов, динамики, межличностных и социальных процессов, которые поддерживают страдание и симптомы. От контакта к отношению Мне всегда не нравилось, что многие гештальтис-ты смешивают понятия «контакт» и «отношения». Основное содержание книги «Гештальт-терапия» посвящено контакту и лишь немного — отношению; контакт — это, конечно, составная часть отношения, часть некоего более сложного целого. Разработки Перлза и Гудмена по поводу контакта, нельзя просто взять и перенести на анализ отношений, и на стро- 64Жан-Мари Робин ительной площадке понятия «отношение» еще долго будет идти работа. В конце 1980-х годов я взял на себя смелость подступиться к понятию контакта и определил его независимо от понятия отношения. В те времена поле не давало мне достаточной поддержки, и я чувствовал потребность — с несказанным трепетом — показывать свои тексты Изадору Фрому, который обычно не давал или почти не давал в ответ своих комментариев. Когда на этот раз он получил мой текст, мы долго говорили об этой статье, и он ее одобрил — что укрепило мою уверенность в себе в связи с теми рисками, которые, как мне казалось, я на себя принял. Сегодня у меня остались в памяти главным образом ограниченность этого текста и необходимость лучше разработать артикуляцию понятий контакт/отношение. В том числе стоит вопрос: «Что есть терапевтического в терапевтических отношениях?», который вынуждает нас пойти по этому пути с того момента, когда мы отказывается давать на него единственный ответ, ссылаясь на обращение с переносом. Как быть? Вооружиться некоторым набором инструментов, чтобы перейти к вопросу «Каким должно быть осмысление терапевтического отношения?» в соответствии с теорией self? Раз я затронул этот вопрос об отношении, я хотел бы раскрыть «политические» скобки. В тот момент, когда психотерапевтическое сообщество взволновано тем, чтобы дать психотерапевту некое определение и даже некий статус, определение self в качестве контакта и тем самым перенесение акцента на интерсубъективные отношения открывает дорогу другому определению психотерапевта, которое иначе зависит от «психологического знания», нежели то, за которое ратует большинство представителей психологии Быть в присутствии другого65 и психиатрии. Если рассматривать self в качестве инстанции, которая является более или менее стабильной, более или менее накладывается на понятие субъекта, как мы сказали об этом выше, в рамках индивидуалистической парадигмы, то психотерапевт должен развивать объективное «знание» или, по меньшей мере, верить в то, что таковое возможно, подобно психотерапевтам других направлений. Его интервенция была бы, в таком случае, интервенцией эксперта, основанной на знании объекта под названием «Человек». В отсылке к постмодернистской парадигме, как я упомянул выше, акцент должен сместиться на диалогическое конструирование опыта. Отныне не экспертиза и не психотерапевт, назначенный на должность архитектора перестройки, стоят в центре спора и, следовательно, определения; и это может нам позволить строить профессию психотерапевта на специфических и автономных основаниях, принимая в расчет особенность нашей позиции и нашей практики. Курт Левин еще раз может способствовать выработке нами наших идей своим понятием «исследования-действия»: нет объекта исследования, не зависящего от действия, которое осуществляется с ним. Скобки закрываются. Необходимая осторожность в отношении вопроса о смысле На предыдущих страницах я часто упоминал о смысле. Понятия «открытия» и «конструирования» долгое время противопоставлялись. Вопрос о смысле неизбежно влечет нас к герменевтике, предметом которой он по определению является. Европейский конгресс по гештальт-терапии в 1998 году был посвящен теме «Герменевтика и клиника». Ссылка на гер- 66 Жан-Мари Робин Быть в присутствии другого 67 меневтику рождает во мне некоторое неудобство, которое в данный момент для меня не вполне ясно и которое требует от меня дополнительных исследований. Конечно, Поль Рикер замечательно показал, что «герменевтическое поле само по себе расколото», взорвано противоречиями и различными стратегиями, и, следовательно, обращаться к герменевтике можно по-разному. Но я еще раз хочу сказать, что, по моему мнению, постановка вопроса о смысле в центр того, что должно волновать терапевта, может оказаться тонкой подменой. В самом деле, герменевтика вышла из «науки» об интерпретации письменных текстов. Изначально это были сакральные тексты. Затем границы дисциплины раздвинулись в разных направлениях, вобрав в себя обширную проблематику «смысла смысла». Тем не менее остается то, что герменевтика ориентирована на интерпретацию текстов. Мне очень нравится определение человека, предложенное бельгийским философом Анри Ван Лиром: «обозначенное животное», и мысль о том, чтобы прочитывать человека как животное, испещренное знаками, далеко не лишена интереса. Повторяю, остается ответить на вопрос, должна ли психотерапия рассматриваться прежде всего дешифровка или же как конструирование? Я полагаю — это предмет веры, — что гештальт-те-рапия строится скорее на понятии опыта, и в этом отношении смысл есть только одно из построений опыта. Точно то, что обращение к герменевтике, постмодернизму, теориям объектных отношений, психоаналитическим отсылкам к бессознательному, переносу или иным понятиям, к феноменологии или гештальт-психологии настоятельно ставит вопрос эпистемологической когерентности, от которого исследователи охотно уклоняются. Нельзя безнаказанно переходить от одной дисциплины к другой, от одного способа рассуждения к другому, не рискуя ослепнуть. Опыт Переживаемый опыт («das Erlebnis»), который подразумевает субъективный аспект события такой, каким в настоящий момент его схватывает субъект в личностном, индивидуальном и конкретном значении, мне кажется на деле единственным организующим понятием, способным выразить субъективность и дифференциацию в поле. Позвольте мне процитировать несколько строк, принадлежащих Эрвину Строе, знаменитому психиатру феноменологической ориентации, который, анализируя феномен вздоха, написал в 1952 году замечательное «Введение в теорию выражения»: «К несчастью, — пишет он, — непосредственный опыт невыразим; он не ведает себя самого не потому, что он является неосознанным, а потому что он не является осмысленным. Как Спящая Красавица должна дожидаться своего Принца, который разорвет чары, непосредственный опыт должен дожидаться того, кто окажется в достаточной мере наделенным властью над словами, чтобы вывести его на свет. Но в момент, когда это происходит, опыту угрожает другая опасность». В проговаривании опыта сталкиваются традиция, образование, интерпретация, стереотипы и предрассудки, и, разумеется, необходимо не путать опыт с осознанием, которое у него есть, или со смыслом, который в него вкладывается. «Опыт, — продолжает Строе, — есть синоним «опыта-мира» и «опыта-себя-в-мире». Это то, что повернуто лицом к другому; он опыт другого существует только в отношении с «я»; и наоборот. Это отношение не соединение двух частей, «я» и*«мир», а существует как целое». 68 Жан-Мари Робин Левин выдвинул мысль, что человеческие факты «зависят не от наличия или отсутствия некоего фактора или некоего набора факторов, взятых изолированно, а от констелляции (структур и сил) специфического поля, взятого как целостность». Именно в этой диалектике контакта поля и в поле, выражения поля и в поле, речи поля и в поле, благодаря сложной динамике подтверждений и включений, резонансов и Einfhlung, или эмпатии, выражение и речь подводят меня к тому, чтобы определить психотерапию как опыт «бытия благодаря другому». Заключение Моей целью было напомнить читателю, в чем принадлежность к модернизму отличается от принадлежности к постмодернизму, а также сказать о следствиях постмодернизма в области гештальт-терапии. Философ Ж.-Ф. Лиотар, который одним из первых много писал на эти темы, внимательно исследовал понятие постмодернизма. Он замечает, что слово «постмодернизм» подразумевает отсылку к модернизму. Приставка «пост-» не означает на самом деле разрыва с предшествующим, но как раз напротив, подразумевает определенную преемственность. Она означает, что постмодернизм находится в рамках модернизма. Для гештальт-терапевта, привычного к понятию «постконтакт», эта идея не покажется непонятной. Постконтакт также не является опытом, не зависимым от контакта; это опыт, составляющий часть целостного контакта, его особая модальность, преходящий этап в конструировании специфического гештальта, а именно деконструкции с целью усвоения. Упомянутый здесь постмодернизм со всеми его коннотациями, которые сопряжены с употреблением этого слова, Быть в присутствии другого69 таким образом, надо рассматривать как продолжение и переустройство, а не как разрыв с прошлым. Так что именно это — иногда не очень внятно — и было сделано в книге Перлза и Гудмена: в своей «теории self» они попытались скомпоновать и связать некоторые теоретические возможности, которые открывает модернизм, с рядом других, относящихся к модернистской философии. Приблизиться к этому пониманию мы можем лишь посредством диалектики темпоральности. Но для этого потребуется время и много общения! Выдвинутые в этой статье идеи должны побуждать к совместному размышлению, а не к догматизму какого бы то ни было рода. В сущности говоря, постмодернистский вызов является главным образом приглашением к анализу и разговору. Скептицизм по поводу реальности и истины распространяется на знание, власть, self, язык и т. д., т. е. на то, что в большинстве случаев не рождает вопросов и служит легитимации и увековечению нашей западной культуры. Индивиды конструируют свои реальности, и эти реальности поддерживаются социальным взаимодействием, которое в свою очередь подтверждает верования, имеющие социальное происхождение. Модернизм давал нам уверенность в наших потребностях в достоверном и позволяла нам низводить новое до уровня уже известного. Есть ли отсюда выход? Возможно ли нам пойти навстречу неизвестному? Непросто. Вспомним название психологического романа Ханны Грин, которое любил цитировать Перлз: «Я никогда не обещал тебе сад из роз». Быть в присутствии другого71 2. «Есть тут кто-нибудь?» Ввести понятия экспрессии в поле наук о человеке вообще и клинических наук о человеке в частности — значит занять философскую и эпистемологическую позицию, чем я занимаюсь с самого начала 1960-х годов, продолжая направление, начатое в начале 1970-х годов Ги Лафаргом, Жаном Брустра, затем Максом Пажесом 8 Этот текст написан почти одновременно с предыдущим очерком «Осмелиться на постмодернизм в психотерапии», но написан в форме лекции, для другой аудитории. Потому некоторое число параграфов общие в обоих главах. Они иллюстрируют то, что я сказал во Введении, а именно ряд находящихся в работе идей и продолжающих их выводов в форме этапов размышления и разработки. Несмотря на подчас излишнюю многословность особенно в том, что касается критики современности и открытии постмодернизма, я решил ничего не менять в этом тексте. Он знаменует собой существенный этап критического разрыва между двумя подходами; речь идет о неотвратимом и постоянном присутствии другого в опыте. Эта тема будет широко воспринята и продолжена в последующих очерках. Я надеюсь, что читатель извинит меня за то, что местами я повторяюсь. и некоторыми другими, первые плоды могут проявиться для нас с большей ясностью спустя десятилетия. 1960-980-е годы, как мне кажется сегодня, представляют собой акме того, что обычно называют «модернизмом». Модернизм соответствует той модальности, которая с века Просвещения попыталась открыть новые перспективы научного и технического прогресса, знания, порывающего с более или менее обскурантистскими традициями предшествующих столетий. Даже если мыслители, социологи и социальные критики могут расходиться в своих анализах, все согласны в том, что на социальном уровне с «модернизмом» связано появление примата понятия индивида и его «порочного следствия» — индивидуализма. В самом деле, именно с модернизмом связан подъем разума и науки, права человека с их принципами равенства и свободы, разрушение социальной ткани племенной общины и утверждение понятия «общества», и, таким образом, примат индивидуальности и понятия субъекта, которое занимает настолько важную роль в современных науках о человеке. Модернизм тем самым также позволил развиться романтизму и взгляду на эмоции как нечто выдающееся. Эстетическое отношение заняло место религиозного отношения. Сегодня есть все для того, чтобы на этой почве родился интерес к приспособлению в контакте и через контакт, » интерес к творчеству, автономии и ответственности, так тесно связанным с самим определением субъекта. Экспрессия, экстериоризация или конструирование В 1979 году я открыл редакционную статью специального номера журнала «Психомоторная тера- 72 Жан-Мари Робин пия», который был посвящен IRAE9, предшественнику ADAEC-Art10 Cru, и нашел в ней слова Мишеля Турнье, которые несмотря ни на что важны для меня и сегодня: «Существовать — что это означает? Это означает быть вне, sistere ex (находиться вне). Все, что находится вовне, существует. Все, что находится внутри, не существует... То, что не существует, — притворяется. Притворяется существующим. Этот ничтожный призрачный мирок ломится в двери большого реального мира. Но ключ от дверей в руках у других»11. В то время мне казалось важным в связи с идеей проявления, высказывания вовне, экспрессии, даже если позиция, высказываемая в ряде моих и наших общих текстов, была более сложной, что можно говорить примерно как о соке, выжатом из апельсина, соке, который, разумеется, предварительно существовал (Турнье сказал бы: «находился») внутри кожуры. Такое понимание вопроса принадлежит той логике, которая ставит в центр рассмотрения подсознательное (более или менее оформленное), примат историчности, импульс (более или менее биологизиро- 9 IRAE (Исследовательский институт анимации экспрес сии), созданный в начале 1970-х годов автором этих строк совместно с Жаном Брустра, Ги Лафаргом и другими, был первым объединением во Франции, которое ставило целью исследования и образование в этой сфере. 10 ADAEC-Art Cru заменил IRAE в середине 1980-х годов и осуществлял два рода деятельности: это подготовка анима торов-терапевтов и музей, который предлагал экспозиции произведений «сырого искусства». 11 Турнье М. Пятница, или Тихоокеанский лимб. СПб., 1999. Перевод И. Волевич. Быть в присутствии другого73 ванный) и другие выводы, следы, потенциалы, скрытые травмы, чья экстериоризация, выражение вовне, разработка в поле осознания остаются целью и средством «всякой» терапии. Мы находимся в логике «раскопок» или «открытия», которую пространно комментировал Фрейд с помощью археологической метафоры. Тем не менее в одной своей поздней статье, которая называлась «Конструкции анализа»12, Фрейд, как мне кажется, уловил то, что будет определять дальгей-шее направление исследовательской мысли в последующие годы. Автор опирается на понятие «конструкции», которое, впрочем, далее в тексте превращается в «реконструкцию» (во всяком случае, во французском переводе, ибо оригинальный текст остался мне недоступен). «Необходимо, — пишет Фрейд, — чтобы по избежавшим забвения признакам он [аналитик] угадал или точнее реконструировал то, что было забыто». В этой статье Фрейд развивает свою аналогию с работой археолога, и это заставляет меня вспомнить мое посещение Музея Кносского дворца на острове Крит, который знаменит своим лабиринтом. На одной из его стен находится фреска, реконструированная одним археологом начала XX века на основе нескольких разрозненных фрагментов. Немногим дальше находится другая фреска, совершенно не похожая на первую, про которую говорят, что это другая реконструкция, сделанная другим археологом на основе тех же самых фрагментов. Затем еще через несколько метров — еще одна реконструкция... «Правильно осуществленный анализ дает пациенту твердое убеждение в истинности конструкции — то, что, с точки зрения терапевта, имеет тот же эффект, что и 12 Freud S. Constructions dans l'analyse // Resultats, Idees, ProblemesII. P., 1985. 74 Жан-Мари Робин Быть в присутствии другого75 обретенное воспоминание», — писал Фрейд в упомянутой статье. Мы можем увидеть здесь зарождение идеи, которая немногим позже, в частности под влиянием конструктивистского и аналитического движения, оформится в виде опозиции «открытие/конструирование». Ибо даже если многие признаки и зачатки этого можно обнаружить в сфере искусства и мышления предшествующего времени, только в начале 1970-х годов были даны определения «постмодернизму» и обозначена утрата иллюзий (прогресса, науки, истины, образования, господствующей культуры). Если воспользоваться удачным выражением Макса Вебера, вместе с постмодернизмом возникает «стремление расколдовать мир». Формы этого иногда хаотичны, но само понятие хаоса есть неотъемлемая часть постмодернистской парадигмы, как и связанные с этим понятием сомнения и трения. Немало сфер становятся объектами, на которые направлены операции, название которые начинается с предлога «де»: «деконструкция», «декомпозиция», «дерегуля-ция», «десакрализация», «дезинформация» и т. д. Я упомянул влияние конструктивистской мысли, которая является одним из активных течений в постмодернизме. Этим интеллектуальным течением утверждается факт, что не существует другой реальности, кроме той, которую мы конструируем. Тем самым отметается миф об объективности науки и всех подходов, включая науки о человеке, которые заигрывают с научным методом. Вместе с социальным конструктивизмом — движением, выделенным из конструктивизма в самостоятельную область Бергером и Лукманном и развитым Гергеном и другими исследователями, — эта мысль была продолжена следующим образом: нет иной ре- альности, кроме той, которую мы конструируем в отношении. И «в отношении» заключается вся разница, на которой я хотел бы теперь остановиться. |