Ильин Путь к ученику. Е. Н. Ильин путь к ученику просвещение мастерство учителя идеи советы предложения Е. Н. Ильин Путь к ученику раздумья учителясловесника книга
 Скачать 1.22 Mb.
|
|
ГОЛОСА УРОКА Издавна люди задают вопрос: счастье — что это такое? Для избранных, многих или для всех оно? Какими дорогами и как идти к нему? Следовать чьей-то уже найденной формуле или искать свою, утверждаясь в ней? Возможно ли счастье, замешанное на подлости, когда не мучит тревога за «левые» двери, «черные» ходы (сквозь которые прошел сам и провел своих), за «друзей», использованных как строительный материал и уже ненужных? Как ни рядись потом в доброго отца, нежного, заботливого (и даже ученого!) мужа, гостеприимного хозяина,— из того, что отнято у других, своего не выстроишь. ...Об этом и еще о многом размышлял в тот день, когда, замещая урок, давал шестиклассникам сочинение: «Счастье — что это такое?» Среднее звено любой школы — самое любопытное. Переходное! Скажут — что думают. С тем и уйдут в следующий класс. Как же понимают счастье те, кто вчетверо и более моложе нас? Нас, которых коснулась война? Соберу листки и завтра прокомментирую. Это будет урок о счастье — по страницам... Не хуже классических откроют они мне путь к ученику. «Счастье для меня — хорошо поработать на уроке и получить хорошую оценку. Но дело даже не в оценке, а в том, что хорошо потрудилась...» Именно в этом. Если добрая школьная привычка — хорошо поработать не для оценки! — сохранится и станет потребностью, нормой жизни, своеобразным критерием всех дел и начинаний, то, поверь, Юля, счастье не отвернется от тебя даже в горькую минуту, от которой никто не застрахован. Устойчивость, гуманизм, доброта во многом реализуются через нашу работу. Не всякую, конечно, а ту, которая стала мастерством. Человеколюбие, если хочешь, — высшая степень такого мастерства! Нет его— нет и любви. «Счастье — когда на земле мир, когда здоровы твои родители и, конечно, когда здоров ты сам». Согласен. Если бы не эгоистическое «конечно», которым ты, Слава, невольно ставишь себя и над родителями, которых несомненно любишь, и над всеми, о которых искренне печешься. Живя другими, любя и ценя их, иногда надо уметь забыть о себе. Не так ли? «Счастье — когда у тебя хорошая мама, которая учит тебя хорошему, но ругает. А мы не должны обижаться. И еще когда есть сестра или брат». Что ж, это так. Но я бы не стал делить матерей на плохих и хороших. Каждая хороша! Во-первых, тем, что есть: твоя, единственная; во-вторых, даже если в чем-то и не такая, какой бы хотелось ее видеть, — все равно учит тебя хорошему. И правильно, что мы не обижаемся, когда мама ругает. А вот желание иметь сестру или брата, чтобы ощутить всю полноту счастья, мне очень понятно. Но согласись, Наташа, иногда и чужой человек роднее родного. «Счастье бывает свое и чужое. Свое обязательно будет, если радуешься чужому, потому что...» К сожалению, объяснения не очень убедительны. Но сама формула верна. Иной потому только и несчастлив, что счастлив кто-то. Суть, однако, не в этом. Ценя благополучие других, радуясь ему, в чем-то даже и приумножая его, ты по-особенному связан с людьми: бескорыстно! Душа чиста и свободна от зависти, кривотолков, интриг. Счастье мудрецов! До конца ощутить и понять его в самой ранней юности едва ли возможно, но думать о том, что оно есть, говорить об этом и приближаться к нему — значит формировать в себе мудрость. «Учиться всему хорошему, разбираться в жизни, уничтожать плохих и подлых людей — в этом счастье». Нет, дорогой автор, ошибаешься. Уничтожать людей, как жуков-короедов, думаю, нельзя. Иначе вместе с ними и себя уничтожим: нравственно. Жестокость — плохой советчик и вершин счастья не открывает. К тому же абсолютно плохих людей, коли уж «разбираться», нет. Всегда отыщется что-то такое, что можно и надо спасти. И это что-то, когда оно замечено и спасено, становится и твоим духовным достоянием. Позиция активного борца мне как учителю понятна и дорога, но бороться нужно не против человека, а за него. Учиться всему (!) хорошему — значит спасать хорошее и в плохом. «Без чистой совести счастье невозможно, каких бы денег и радостей ни нахватал...» Шестиклассник, а мыслишь — как Лев Толстой. Все не впрок, когда не по совести! Не сейчас, так потом скажется, и в итоге поймешь: нахватал-то много, а потерял еще больше. «Никогда не задумывалась над этим. Живу — и счастлнва! А почему — не знаю...» Завидное состояние. Но я все-таки за то, чтобы знать. Другого способа удержать счастье нет. Безмятежные настроения тем и опасны, что рождают бездумность. Отсюда — и незащищенность. Знать, почему тебе сейчас хорошо, трудом пытливой души уразуметь глубинные истоки счастливых мгновений — это идти навстречу счастью, а не плестись за ним, пока оно не отвернется. К беспечным и легкомысленным фортуна капризна. Думаю, Света, согласишься со мною. Тем не менее искренно завидую тебе: в тринадцать лет еще можно не знать, почему ты счастлив. «Счастье — это удовлетворение всех твоих желаний, не только объективных, но и негативных (себе во вред)». А вот это, что называется, «шедевр». Противопоставить объективное негативному может лишь большой охотник до громких слов, не понимая их значения. Нет, живем мы во благо, а не против себя! Негативное, как и все отрицательное, неодобрительное, неблагоприятное, нелестное и т. д., надо искоренять безжалостно. И более того — контролировать, чтобы и малейших ростков не дало. Сами знаете, как растут сорные травы. Чуть помедлил — и добрый плод, ради которого с таким усердием вскапывал землю, зачах, пропал. И еще. Все, что себе во вред, это и другим во вред. Отцу, матери, например. Потому и ходим в школу, чтобы не стать жертвами «негативного». «Кто хочет стать счастливым, должен постоянно работать над собой, преодолевать свои недостатки...» Над собой, свои... А вот тургеневскому Базарову хотелось еще и с «другими возиться». По-настоящему преодолеваешь себя, когда кому-то помогаешь. В одиночку, сколько бы ни работал над собой, хорошим не станешь. Человек—кузнец своего счастья. Это так. Но куется-то оно с расчетом на другого. Согласна? «Мне жаль тех людей, у которых все есть: магнитофон, кроссовки, джинсы... Разве в этом счастье?» Ну почему же — и в этом. Я не за то, чтобы меньше хотелось. Тем не менее ты права, Марина. Вещи не должны превратить нас и наш дом в некую рекламу стереотипа. Их ценность не в цене и не в количестве, а в том, что они помогают нам. Но для этого надо определить себя как меру вещей, чтобы не стать их рабом, проще говоря, потребителем. В твоем высказывании, Марина, есть и другое положительное зерно: счастье не в том, чтобы иметь желаемое (и — успокоиться!), а чтобы постоянно достигатьего. Это процесс, движение, борьба. Только надо знать, куда, во имя чего и с кем идешь, за что борешься. «Счастье — если у человека складывается личная жизнь, но об этом не любят говорить, хотя так думают все. Предпочитают говорить о труде, работе, любимом деле. А любовь разве не нужна? Когда друг друга любят — это счастье». Конечно. И не только личное. Общество тоже заинтересовано, чтобы мы любили друг друга. Но будем откровенны: «личное» иной раз может и не сложиться, сколько бы ни старался. Что тогда? Если любимого не заменит любимое дело — чем жить? Надеюсь, автор-инкогнито поймет теперь, почему многие не только «предпочитают» говорить о труде, любимой профессии, но и думают так, поглубже заглядывая в жизнь. «Счастье — если рядом люди, которые понимают тебя не только умом, но и душой...» Многие мечтают об этом. Непонятых вокруг еще немало. Почему? Отвечу. Всяк рассчитывает на понимание только (!) себя. Другого, дескать, кто-то другой поймет. А ведь понимание рождается пониманием! Душа — душою! Насущную проблему «не только, но и...» решать, очевидно, надо с себя. Не так ли? Ну, а если так, окажись в числе именно тех людей, о которых мечтаешь. «Счастье — когда вокруг всем хорошо и ты занимаешься любимой работой». Поздравляю, Ира! Не всякому десятикласснику удается сказать так: просто, весомо, коротко. Поначалу хотел прокомментировать... А зачем? Говорить о ясном — только запутывать его. Есть, однако, маленькое сомнение: может ли «всем» быть хорошо? Помоги разобраться в этом. «Я думаю, «счастье» имеет множество значений. Счастье — это когда...» И дальше более десятка всевозможных «когда». Тут и друзья, которых, «к счастью», как выразилась Лна, у нее много; и цветы гладиолусы, что обычно ей дарят на день рождения; и серьезное дело, которое по-серьезному доверяют... А вывод такой: чем больше у счастья «значений», тем его больше и тем оно значительнее. Но я бы не измерял счастье набором того, этого, другого, а выделил бы главное, без чего (при наличии остального) не рискнул бы назвать себя счастливым. Для меня счастье — самовыражение в деле. Тогда имеют смысл друзья, цветы и прочие «когда». Значит ли это, что я абсолютно прав? Просто, как и ты, Лена, высказываю свою точку зрения. Высказываю и мучаюсь тем временем другой проблемой. Не все сочинения, к сожалению, удастся прокомментировать. В некотором смысле это и хорошо, так как многие высказывания в комментариях не нуждаются. Но есть такие, которые требуют раздумий. «Для меня счастье — когда я смеюсь!» — пишет Надя. Пожалуйста, смейся, хохочи. Только не забывай и о пушкинской формуле счастья: «жить... чтоб мыслить и страдать». К веселому, беззаботному смеху иного шутника или хохотуньи порой так хочется добавить частицу гоголевской или щедринской «смешинки». «Я, да и не только я, а все мы, — обобщает Аня, — хотим голубого, пушистого, сочного неба». Так уж и все? Лично мой вкус «пушистого» не принимает. Да и «сочного». То, о чем хотела рассказать в своих картинах и образах моя юная, с пылким и смелым воображением импрессионистка, не совсем удалось. Кстати, «небо» почти в каждом сочинении как непреложное условие, вне которого ни свое, ни чужое счастье невозможно. Лучше нас, взрослых, ребята увидели небо, отраженное в страницах... Строчками бесхитростных откровений они выразили свою и общую любовь (и — тревогу, тревогу!) за небо, которому доверилась Земля. Войти в новый класс—все равно что выйти в открытый космос. Столько риска, неожиданностей. Здесь тем более нужна связь с «кораблем», т. е. с ребятами. Один из способов обеспечить эту связь — наполнить урок их голосами. Сперва — неслышными, когда пишут; затем громкими, когда их комментируешь. УРОК С ЛИСТА Восьмые классы — самый уязвимый возраст. Выбор профессии, становление личности, любовь... Столько проблем наваливается разом — на одного! До школы ли? Впрочем, и до нее: класс-то выпускной. Даже если и не в девятый, приличное свидетельство не помешает. Есть ведь и такие ПТУ, где, как в институте, конкурс. Словом, жизнь восьмиклассника тревожна, непредсказуема. Не оттого ли именно в этом возрасте число правонарушителей еще велико? Но школе, где я работал, признаться, повезло. Восьмиклассники жили дружно, учились в общем неплохо. Многие уже в сентябре, не дожидаясь мая, выбирали профессию — не затем, чтобы «убежать» из школы, а поскорее определиться в работе, которая нравилась. Класс не разбивался, на группочки, парочки, непонятные личности... Как пришли в школу первоклашками, узнав и приняв друг друга, так и учились бок о бок все годы. Да и жили рядом, иногда несколько человек в одном доме. Становилось грустно, что раньше времени разойдутся дороги тех, кого накрепко связала школа. Этот выпуск был особенным. Из трех переполненных восьмых классов с трудом набрали два тощеньких девятых. Остальные, точно сговорившись, подали заявления в ПТУ. В отличие от прошлых лет, когда школа охотно отпускала слабеньких, озорных, оставляя прилежных и сильных, картина резко менялась. Едва не половина ребят, ушедших из школы, по успеваемости и поведению была на хорошем счету, а из тех, кто остался, далеко не каждый радовал. Иные, прямо скажем, производили серенькое впечатление. Это и послужило поводом к первому сентябрьскому сочинению. Хотелось, с одной стороны, получить кое-какие «откровения», а с другой — продолжить профориентацию, которая нередко заканчивается в среднем звене. «Что бы я посоветовал самому себе, окажись не в девятом классе обычной школы, а, как многие мои сверстники, в ПТУ?» Вот такую тему с интригующим «если бы» предложил ребятам. Каждый как бы со стороны взглянет на себя. Мысленно окажется среди тех, кто ушел, но мог бы и остаться, а он вроде как ушел, но на самом деле остался. Смущает длинная формулировка? Напрасно. Есть темы, требующие медленного осмысления. Только так и разбередишь душу. Итак, посоветуй — себе, друзьям, начавшим новую жизнь, рядом с профессией, учителю, который обязан знать сложности той среды, куда уходят его питомцы. Небольшой стопкой весомо легли на мой стол все те же, порой небрежно вырванные листки. По мотивам ученических раздумий в этот раз напишу сочинение, с которым познакомлю ребят, делая соответствующие сноски на мысли и даже отдельные слова, которые заимствовал у них. Пусть видят и свой немалый труд в моем, и поймут, что по-настоящему интересен лишь тот учитель, которому помогает ученик. Акцентировать эту помощь — еще важнее, чем прибегать к ней, и одну из своих задач вижу именно в этом. Мое «сочинение», как догадывается читатель, конечно же, станет обучающим уроком. Для того и пишется. Наполнить рассказ достоверными ссылками на ученика — это уже совсем по-иному воспитывать его — соучастием, сотворчеством, сомыслием. Где-то сознательно преувеличиваю его помощь, формируя потребность в ней. Мерой такой помощи, а не только успеваемостью оцениваю учебную и гражданскую активность школьника, его социальную, нравственную позицию. Приглашаю, читатель, на свой урок-сочинение, с которым познакомлю в отрывках. Как от первого шага рождаются шаги и затем дорога, так и от первой — ученической! — строчки исповедь учителя. «Наша судьба часто зависит от того, с кем ты рядом. Кого выбираешь в спутники жизни? Не ошибись, выбирая!»— пишет Валерий Н. Хорошо, почти афоризмом сказано. Действительно, все, что вокруг, — наши спутники. Особенно — работа! Не ошибись ни в самом выборе, ни тем более в сроках. Нигде так быстро не летит время, как в юности. Жаль, что не всегда понимаем и откладываем «на потом» все, что надо решать и решить уже сейчас, сегодня. «На тех, кого поманило ПТУ, их сверстники да иногда и взрослые смотрят как на второсортный материал. Слаб «головой» — устраивай жизнь «руками» — иди по пути наименьшего сопротивления», — пишет Анатолий С. А вот мы, с интеллектом и терпением, наполним свою жизнь интересами высших чувствований и устремлений. Не осваивать, а осмысливать и обобщать будем черновой труд массовых профессий, дадим «сознание» работающим «рукам», поведем за собою тех, кто не пожелал идти сам. До предела уменьшим собственную зависимость от людей и обстоятельств духовным приоритетом, «продиктуем» все, что интересно и выгодно нам. Глядя на иного «первосортного» интеллектуала, невольно вспоминаешь Лермонтова: Так тощий плод, до времени созрелый, Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз, Висит между цветов, пришлец осиротелый, И час их красоты — его паденья час! До высших проявлений духа надо созреть! Чтобы не частично и тем более не убого, а в полной мере и на всю жизнь самоутвердиться в «духовной» профессии. Я за цветы, в которых неторопливо и полновесно вызревает плод, а не за тощую, жалкую скороспелку. Тем не менее рядом с профессией надо оказаться именно в тот момент, когда ничто другое рядом быть уже не может и не должно. Тогда нет проблемы: оставаться в школе или пойти в училище? Но бывает, что оно позвало нетерпеливым желанием поскорее освободиться от опеки родителей, учителей. И тут нельзя не вспомнить другого поэта — К. Вяземского, чью строчку, кстати, Пушкин взял эпиграфом к «Онегину»: «И жить торопится и чувствовать спешит». А если таких вот жаждущих «чувств» и «жизни» в иной группе половина и больше? Какое влияние окажут они на серьезного, мастеровитого паренька, которого всерьез поманила профессия? Тоже проблема, и не только нравственная. Знакомы случаи, когда именно по этой и только по этой причине родители отговаривали сыновей и дочерей от ПТУ. Училище пугало «средой», которая, как и всякая среда, как, впрочем, и отдельный человек, никем и никогда не может быть до конца проконтролирована. Что главное для школы? Успешно состыковать два экзамена: выпускной и вступительный. Без задержки, точно с этажа на этаж, перевести своего питомца из школьного класса в вузовскую аудиторию. Совсем в ином качестве предстает это «главное» в ПТУ, где школу совмещают с профессией как основным (!) занятием, ставя акценты на техническом, производственном аспекте обучения. Нужность гуманитарного, ощущаемая всеми, здесь еще острее, тревожнее. Происходит как бы двойная накладка: того, чего мало, становится еще меньше. Но нужен ли гармоничному обществу негуманитарный специалист? Очевидно, и это кое-кого удерживает в школе, в то время как душа исподволь тянется к ремеслу, почувствовав призвание. «Чего хочется больше всего, когда вот-вот получишь паспорт? Самостоятельности! Не показной, а настоящей. Ни от кого не зависящей. Школа, конечно, учит нас такой самостоятельности, но дает нам право на нее — училище. Самостоятельным можно назвать того, кто сам за себя постоит, т. е. знает себе цену. А как ты узнаешь, если нет настоящего дела? Дело, в котором я хочу «проверить» себя, пока не имеет ни училищ, ни техникумов. Я одновременно и с теми, кто ушел, потому что понимаю их, но и с теми, кто остался; у них, как и у меня, своя мечта». Молодец, Тамара! Во-первых, потому, что не делишь людей на обыкновенных и особенных и себя не причисляешь к разряду последних. Во-вторых, психологически угадана наиглавнейшая потребность юношества — взрослеть духовно через реальную конкретику социально полезного дела. Всякому — кто бы он ни был — непременно нужен успех в избранной профессии. Себя как полноценную личность человек обретает главным образом, а может быть, и только на фундаменте профессионального мастерства. Оно в конечном счете — и наше отношение к людям, потому что свой труд мы отдаем им. Очень верно истолковано Тамарой многократно употребляемое слово «самостоятельность»: «сам» за себя постою. Но чтобы стоять, нужна опора, почва. В обычном, физическом смысле — это земля, а в духовном — работа. Престижная она или обыкновенная, важно не это, а то, что ты выбрал ее сам, влечением души, и по этой причине она не может не быть творческой. Сочинение Тамары далеко не ровно по мысли, тем более не безупречно по грамотности, и, однако, с удовольствием ставлю «отлично». «Скажу честно, есть ребята, которые, поступив в ПТУ, в душе боятся его. Ведь там много «уличных», с которыми лучше не свя- зываться. Одни курят, другие... В общем, подальше от них. Чуть что всей толпой одного измолотят. А пожалуешься — добавят. Не хочешь быть белой вороной, веди себя, как они: безобразничай. Все равно ничего и никому не докажешь. А вот я бы — доказал. Только волки да шакалы живут стаями, а люди коллективом, чтобы помогать, а не вредничать. Если кто-то «лучше», пусть будет примером, а не жертвой. В своей группе я бы навел порядок. Пришел учиться - учись, мутить воду и портить жизнь другим — не дам. Но моя мечта — окончить школу, поступить в физкультурный институт и работать тренером». Если бы все спортсмены рассуждали так, как Костя, наверное, всюду был бы порядок: на улице, в парке, электричке. Ты прав, людям нужно кое-что доказывать. Не в этом ли жизненно активная позиция? Коль попал в новую «среду», пусть в чем-то и она подчинится тебе, а не только ты ей. Но... из компании закадычных приятелей, что сильны числом, а не умом, а тем более из «стаи» неуправляемых озорников создать дружный коллектив не просто. Тут мало отваги, крепких мускулов, обостренного чувства справедливости. Навести порядок — это не припугнуть, а перевоспитать. Впрочем, кого-то можно и надо припугнуть, но основная работа — нравственная, человечья, где приходится терпеливо и не в одиночку добиваться своего. Как-нибудь на досуге, Костя, полистай «Разгром» А. Фадеева. Маленький, невзрачный и физически слабый (в сравнении с тобой!) Левинсон, однако, наводит «порядок» в разношерстном, анархичном парти- занском отряде исключительно силой духа, наглядностью «правильного человека». А Семен Давыдов из «Поднятой целины» — загляни и туда! В отличие от Нагульнова, не наганом и наскоком, а партийным словом организует хутор не менее разношерстный, чем отряд Левинсона, создает «среду», в которой не ужиться ни лодырям, ни рвачам, ни тем более белоказачьей контре.По внешнему виду Давыдов полная противоположность Левинсону. Балтийский матрос, слесарь, он производит впечатление своей необычайно крепкой, коренастой, точно из металла вылитой фигурой. И однако не «фигурой», а умом и выдержкой завоевывает он симпатии. Я это к тому, чтобы не преувеличивать физического фактора там, где главным образом необходим человеческий. Достаточно ли ты готов к этому? К духовной работе с «трудным» человеком? То, что не боишься его, — великолепно. Но сможешь ли доказать свою правоту средствами Левинсона, Давыдова? «Лучший», как ты сам пишешь, должен быть примером, а не жертвой. Кстати, великолепная мысль. «Став ученицей ПТУ, я по-прежнему считала бы себя школьницей. Обучаясь профессии, училась бы, как и раньше, на «хорошо» и «отлично». Может, после захочу поступить в институт? Значит, к этому надо быть готовой. И потом, иначе, хуже, чем всегда, я просто не могу учиться — класс это или группа, или что-то другое. Мне нравится читать книги, узнавать людей, спорить о жизни. Первое, что делаю, когда уезжаю из дома на дачу или к подруге, беру с собой книгу, и длинная дорога кажется короткой, незаметной. Не понимаю тех, кто скучает. Просто они не любят читать». Да, книга, а вернее, наше отношение к ней — критерий многого. В конце концов даже не то важно, что и как мы читаем, а другое — читаем ли? Уходя из дома и приходя домой, не забываем ли о книге? Мне симпатичны люди, читающие книгу в электричке, автобусе... Но в то же время и настораживают. Что ищут и находят в ней? С какой целью открыли? Всегда хочется спросить об этом. Если книга всего лишь укорачивает путь, то какая бы она ни была, хоть Вильям Шекспир или Лев Толстой, пользы мало. Не дороги, что лежат между нами, а расстояния, отделяющие нас друг от друга, должна укорачивать книга! Ради этого стоит открыть ее даже в переполненном автобусе, одной рукой ухватясь за поручень, другой держа саму книгу. Та и другая рука дает «опору», устойчивость, исключая «помехи» в совместном и порой не очень удобном движении. Скажу по секрету: читаю немного. Зато многие годы по многу раз перечитываю. Не просто так, а по «заданию», которое буквально на каждом шагу дает нам жизнь. Волей-неволей берешься то за «Онегина», то за «Войну и мир», а то и за самую что ни на есть школьную «Как закалялась сталь». Под зонтиком в проливной дождь иной раз ищешь страничку, которая «ответит» на то, чем встревожен. А когда ее, страничку, не находишь ни там, ни здесь, ни в этой книге, ни в другой, тогда начинаешь подумывать о своей книге, которую, может, никогда и не напишешь, тем не менее мысленно уже начал писать. Дорожу книгами, которые перечитываются бесконечно. Каждая — как справочник нравственных проблем, «каталог» острых жизненных ситуаций, а еще, по выражению древних, своеобразная «аптека души», которой, к сожалению, разучились лользоваться, рассчитывая на таблетку, сигарету... Чем в особенности симпатичен Рахметов («Что делать?»)? Мудрым отношением к своей домашней библиотеке, где собраны в основном «капитальные» книги, т. е. те, которые перечитываются, с которыми надо работать. Духовное всеядство чуждо Рахметову. Свой эстетический вкус он воспитал не на количестве книг, часто похожих одна на другую, а мудрым, неторопливым проникновением в страницы подлинно великого шедевра, что разом является и достоянием, и вехой культуры. Сейчас, когда веду разговор именно о такой книге, в моем портфеле — более тридцати раз читанные «Отцы и дети» Тургенева, которого вот-вот начнем. И знаешь, Галя, на что хочется получить ответ? Фигура Базарова мыслилась как «трагическая». С какого момента, вернее, с какой страницы мы начинаем угадывать это? Печатью трагедийности отмечены судьбы многих литературных героев: Гамлета, Чацкого, Печорина, Катерины, Раскольникова, Нагульнова... Независимо от эпох, характеров, ситуаций и т. д., хочется понять какие-то общие закономерности, т. е. глубже заглянуть в человека. И, понятно, в связи с этим в мастерскую писателя-художника, по-разному окрашивающего тонами трагедийности своих любимых героев. Словом, от книги пойти к книгам и дальше — к литературе как искусству слова. Но такой путь возможен, когда, прочитав книгу, возвращаешься к ней. Что-то новое, неразгаданное обязательно откроется. Да вот. На месте Базарова, покрываясь красными пятнами тифозной инфекции, зная, что вот-вот начнет бредить, не всякий, наверное, пожелает увидеть ту, которую любит, а увидев — «так близко», и вовсе забыть о себе. Думаю страстным(!) желанием последней встречи Базаров каким-то чудом задерживает неотвратимые процессы распада в собственном организме. А после недолгого свидания с Анной Сергеевной почти тотчас начинает бредить: умирать. Вот уж поистине схватка со смертью за последний короткий миг встречи с женщиной, пусть не любившей, но любимой. Останься Базаров в живых, он бы не стал ее преследовать, как П. Кирсанов свою княгиню. И если бы не приближающаяся неумолимо смерть, ни за что не послал бы за нею. Знает ли об этом Анна Сергеевна? Конечно. Иначе не приехала бы. Эгоистичная, холодная — нашла бы повод «опоздать», не тревожа себя зрелищем смерти, к тому же небезопасным. Вместе с тем приезжает. Мужеством, душевной красотой Базаров, быть может, на какое-то мгновение разбудил в ней, самовлюбленной аристократке, некое ответное чувство. Как бы то ни было, но его любовь побеждает и смерть, и эгоизм, и светское высокомерие. «Живите долго...» — говорит он женщине, которая измучила его, в некотором роде стала виновницей беды. Но тем и прекрасна любовь, что всей душой желает нам «жизни» — долгой, счастливой, не корит за то, что осталась безответной, а теперь уже и отввергнутой — той жизнью, которую завещает... «Послушайте... ведь я вас не поцеловал тогда...» — неужели можно думать об этом у самого края «темноты»? Верить ли Тургеневу? Верить, верить. В своем чувстве Павел Петрович — великодушен, Базаров же — велик! Теперь, надеюсь, без меня поймете, почему о любви Кирсанова к княгине Р. рассказывает целой главой (!) его племянник Аркадий, а о любви Базарова к Одинцовой — автор? Я рад, Галя, что импульс к такому откровению, несколько, может быть, затянутому, дала мне именно ты своей фразой: «Став ученицей ПТУ, я по-прежнему считала бы себя школьницей». Учиться или доучиваться, тем более кое-как, — нет такой проблемы. Учиться!!! Жаль, что не сказала о другом. Какой должна быть домашняя библиотечка, допустим, юноши, решившего подружиться с металлом? Лично мне она видится (как и всякая домашняя библиотечка) небольшой, но вместительной, где, между прочим, рядом с «Героем нашего времени» по праву стоит и скромная брошюра «Кузнец с Урала» (из рубрики «Герои труда»). В одном ряду с «Железным потоком» Серафимовича и «Как закалялась сталь» Островского — «Прогрессивная технология металлообработки...», «Станки с программным управлением...». Не будет курьезом, если по соседству с известной диссертацией Н. Г. Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» окажется и недавно вышедшая книга «Рабочие диссертации «Красного выборжца», рассказывающая о научном и творческом поиске новаторов производства. Такая библиотечка символизирует духовный облик сегодняшнего рабочего, в жизни которого художественная и техническая литература, умственный и физический труд неразрывны. В. Маяковский не случайно заканчивает свою поэму «Хорошо!» строчкой: Славьте молот и стих землю молодости. Не дожидаясь десятого класса, подумаем: почему не серп и молот, всем знакомая символика, а «молот и стнх» по воле поэта становятся эмблемой обновленного мира? ...Урок-сочинение подходил к концу. Но профориентация— продолжается... В десятом соберем всех «слесарей» (Клещ — «На дне», Власовы — «Мать», Давыдов — «Поднятая целина» и т. д.) и о каждом поговорим. А там, смотришь, героем урока станет целая рабочая семья: «Журбины» В. Кочетова. Сочинение, что начали ребята, а продолжил я, будем писать до «последнего звонка». Теперь же поставим многоточие... |