Пере. диссертация Н.Е. Асламова. Философия истории немецкой исторической школы права

• Название: Философия истории немецкой исторической школы права
• Дата: 15.04.2021
• Размер: 0.67 Mb.
• Имя файла: диссертация Н.Е. Асламова.doc
• Тип: Диссертация; #195215
• страница: 4 из 15

Глава 2. Представления Савиньи и Пухты о всеобщей истории права

Наиболее существенные черты философии истории Савиньи и Пухты обнаруживаются в обобщающих концепциях – «всеобщих историях права», призванных фундировать конкретные историко-правовые исследования.

Несмотря на то, что данные концепции обоих авторов уже неоднократно исследовали, однозначного их понимания до сих пор достичь не удалось.

Если обратиться к истории изучения данного вопроса, дискуссию ведут вокруг двух проблем. Во-первых, речь идет о более общем вопросе о соотношении взглядов Савиньи и Пухты, который специфицируется применительно к их представлениям о всеобщей истории права. В этом отношении работа М. Кунце – пример апологии идейного единства обоих авторов⁹⁵, а К.-Э. Меке – фундаментальных различий⁹⁶.

Во-вторых, на протяжении почти двух столетий остро обсуждался вопрос о влиянии на историософию исторической школы права достижений других мыслителей. В целом, в специальной литературе по данному вопросу сформировались три основных позиции: одни усматривали в концепциях Савиньи и Пухты рецепцию взглядов Шеллинга⁹⁷, другие – авторов XVIII в. (прежде всего, Монтескье и Гердера)⁹⁸, третьи – Гегеля⁹⁹. Предлагались и компромиссные варианты: например, В. Хеллебранд для творчества Пухты предложил периодизацию сродни той, что утвердилась в учебной литературе в отношении гегелевской философии, т.е. по месту пребывания философа; по мнению немецкого исследователя в нюрнбергский период своей деятельности Пухта тяготел к Гегелю, а в эрлангенский и мюнхенский на него оказывали влияние преимущественно Шеллинг и Шталь¹⁰⁰. Иной вариант дифференциации в разное время предложили Канторович и Меке: оба они попытались разобрать концепции Савиньи и Пухты на отдельные элементы и искать историко-философские параллели именно на этом уровне¹⁰¹.

Тем не менее, эти подходы, разрешив одни сложности, породили другие. Позиция Хеллебранда при всем ее пропедевтическом удобстве имплицитно содержит указание на резкий поворот в творчестве Пухты, который исходя из текстов последнего не вполне очевиден. Более того, Хеллебранд указывает на систематические симпатии Пухты к шеллинговской философии в вопросе об отношении воли и права, из-за чего творчество Пухты даже у самого интерпретатора оказывается вполне гомогенным. Позиция Канторовича и Меке упирается в конечном итоге в иной вопрос: а что обеспечивает целостность эклектично-пестрых историософских теорий Савиньи и Пухты? Риторика вида «как «исторический взгляд», так и «исторический метод» Савиньи есть дух от духа романтизма»¹⁰² или «Пухта принадлежит к традиции, которая в XVIII в. получила свою предварительную формулировку у Монтескье и Гердера»¹⁰³ мало что проясняет, когда она не подкреплена подробными разъяснениями, каким образом романтизм или философия Гердера может успешно согласовать воззрения порядка десяти различных мыслителей конца XVIII – начала XIX вв.

В первую очередь следует отметить, что сами способы изложения «всеобщей истории права» у Савиньи и Пухты уже любопытны, причем двумя обстоятельствами. Во-первых, Пухта специально посвятил этим проблемам несколько ранних текстов, тогда как Савиньи свое мнение по данному вопросу всегда проговаривал едва ли не вскользь, никогда не обращался ко всеобщей истории права как к самостоятельному исследовательскому сюжету. Во-вторых, ни тот, ни другой автор не поднимались на более высокий уровень обобщения, стараясь строго придерживаться своих институциональных рамок, из-за чего между историей права и всякой другой историей, в том числе историей вообще, возникает определенный зазор.

Первое из указанных обстоятельств не только наталкивает на мысль о стремлении Пухты к большей фундированности; речь идет о принципиально разных стратегиях разработки концепции, призванной объяснить ход всемирной истории права. Савиньи, если его, конечно, не считать исключительно прагматичным карьеристом, работавшим только с теми проблемами, которые имели конкретно-прикладной характер в условиях Германии того времени, предполагал подниматься ко всеобщей истории права от конкретных исследований эмпирического материала, тогда как Пухта таким исследованиям свою концепцию явно предпосылает. Таким образом, здесь можно усмотреть не только принципиальное различие между учителем и учеником, но и системные противоречия между двумя важнейшими историософскими стратегиями первой половины XIX в., которые условно можно обозначить как «историко-позитивистскую» и «философско-идеалистическую». Более того, две стратегии, традиционно противопоставляемые друг другу, оказываются институционально связанными как раз благодаря исторической школе права, что справедливо отметил еще Э. Ротхакер¹⁰⁴.

Самое интересное, что оба автора этих противоречий совершенно не осознают. Пухта последовательно излагает свои историософские взгляды в сочинениях 20-х гг.; последующие работы хотя и непременно содержат какие-то высказывания, имеющие отношения ко всеобщей истории права, в общем, не отличаются от тех, к которым Пухта пришел в ранних своих работах. При этом согласно опубликованным текстам переписки двух авторов, середина 20-х гг. – это время наибольших симпатий, даже заискиваний Пухты перед Савиньи. Особенно явно это заметно в письме Пухты от 1 мая 1828 г., где грань между вежливой скромностью и фанатичным желанием снискать расположение респондента совершенно стирается¹⁰⁵. Эту довольно странную ситуацию можно попробовать объяснить историческими обстоятельствами: в середине 20-х гг. разгорелась полемика между Савиньи и видным гегельянцем Гансом, причиной которой стал упрек последнего в адрес первого как раз за то, что Савиньи, требуя исторического подхода к праву, о всеобщей истории права, собственно, еще не написал¹⁰⁶. Такую работу опубликовал сам Ганс¹⁰⁷. Таким образом, работы Пухты, призванные дискредитировать точку зрения Ганса, появились в очень важный момент, что, по всей видимости, и обеспечило благосклонность Савиньи к своему коллеге. Партийные преференции отодвинули концептуальные расхождения на задний план.

Указанное различие в подходах Савиньи и Пухты очевидно диктует методику анализа их текстов: концепцию первого необходимо вычленять из отдельных цитат или, реже, специальных пояснений, тогда как точка зрения Пухты высказана развернуто, и ее выявление, в общем, не представляет серьезной проблемы.