Лр. Фридрих Энгельс АнтиДюринг. Диалектика природы (сборник)
 Скачать 4.53 Mb.
|
|
IV. Распределение Мы уже видели выше, что дюринговская политическая экономия сводится к положению капиталистический способ производства вполне хороши может быть сохранен, но капиталистический способ распределения – от лукавого, ион должен исчезнуть. Теперь мы убедились, что дюринговский «социалитет» представляет собой нечто иное, как осуществление этого положения в фантазии. В самом деле, г-н Дю- ринг не находит почти никаких недостатков в способе производства капиталистического общества как таковом, он хочет сохранить старое разделение труда во всех существенных чертах и потому почти ни слова не может сказать о производстве в проектируемой им хозяйственной коммуне. Конечно, производство – это такая область, где мы имеем дело с осязательными фактами, и рациональная фантазия может предоставить здесь полету своей свободной души лишь ничтожный простор, так как опасность осрамиться слишком велика. Другое дело – распределение, которое, по мнению г- на Дюринга, не находится нив какой связи с производством и определяется не производством, а просто актом воли оно как бы самим небом предназначено для того, чтобы служить ареной для дюринговской социальной алхимии». Одинаковой для всех обязанности участвовать в производстве соответствует одинаковое право на потребление. Это одинаковое право на потребление организуется как в масштабе хозяйственной коммуны, таки в масштабе коммуны торговой, охватывающей целый ряд хозяйственных коммун. Здесь труд обменивается на другой труд согласно принципу равной оценки Выполненная работа и то, что дается за нее взамен, представляют здесь действительно равные количества труда. Ипритом это уравнивание человеческих сил сохраняет свое значение независимо оттого, сколько отдельные личности произвели продуктов, больше или меньше, и даже в том случае, когда они случайно ничего не произвели, ибо всякое дело, поскольку оно требует затраты времени и сил, – следовательно, и игру в кегли и прогулку, – можно рассматривать как выполненную работу. Но этот обмен происходит не между отдельными лицами, так как собственником всех средств производства, а следовательно, и всех продуктов является община этот обмен происходит, с одной стороны, между каждой хозяйственной коммуной и ее отдельными членами, ас другой между различными хозяйственными и торговыми коммунами. Все отдельные хозяйственные коммуны заменят в своих собственных пределах мелкую торговлю вполне планомерным сбытом. Точно также будет организована и оптовая торговля. Система свободного хозяйственного общества остается поэтому громадным меновым учреждением, мероприятия которого осуществляются при посредстве денежной основы, даваемой благородными металлами. Понимание неизбежной необходимости этого основного свойства отличает нашу схему от всех тех туманных воззрений, которые присущи даже наиболее рациональным формам имеющих ныне хождение социалистических представлений». В целях этого обмена хозяйственная коммуна, как первый присвоитель общественного продукта, должна устанавливать для каждого рода предметов единую цепу, соответствующую средним издержкам производства. Ту роль, которую играет в настоящее время для определения стоимости и цены так называемая себестоимость производства, будут играть (в социалитете) оценки требующегося количества труда. Эти оценки, согласно принципу, признающему за каждой личностью равные права также ив хозяйственной области, сводятся в конце концов к учету числа участвовавших в работе лиц они будут служить основанием для определения соотношения цен, соответствующего одновременно природным условиям производства и общественному праву реализации. Производство благородных металлов сохранит то руководящее значение для установления стоимости денег, какое оно имеет ив настоящее время Отсюда видно, что в измененном общественном строе мы не только не утрачиваем, но, напротив, здесь-то впервые находим подлинный принцип определения и меру, действительные в первую очередь для стоимостей, а следовательно, и для тех соотношений, в которых продукты обмениваются друг на друга». Знаменитая абсолютная стоимость, наконец, реализо- вана. Но, с другой стороны, коммуна должна будет также предоставить отдельным лицам возможность покупать у нее произведенные продукты, для чего коммуна будет выплачивать каждому своему члену ежедневно, еженедельно или ежемесячно определенную, для всех одинаковую, сумму денег в качестве эквивалента за его труд. Поэтому, сточки зрения социалитета, безразлично, говорить ли о том, что заработная плата должна исчезнуть, или же о том, что она должна стать исключительной формой экономических доходов. Но одинаковые заработные платы и одинаковые цены создают количественное, хотя и некачественное, равенство потребления, и тем самым получает свое экономическое осуществление универсальный принцип справедливости». Что касается определения уровня этой заработной платы будущего, то об этом г-н Дюринг говорит только, что здесь, как и во всех других случаях, обменивается равный трудна равный. За шестичасовой труд будут поэтому выплачивать сумму денег, воплощающую в себе тоже шесть часов труда. Однако универсальный принцип справедливости отнюдь не следует смешивать стой грубой уравнительностью, которая приводит буржуа в такую ярость против всякого коммунизма, в особенности же против стихийного рабочего коммунизма. Этот принцип далеко не такой уж неумолимый, каким ему хотелось бы казаться. «Принципиальное равенство прав в экономической области не исключает того, что наряду с удовлетворением требований справедливости будет иметь место еще добровольное выражение особой признательности и почета Общество делает самому себе честь когда отмечает высшие виды деятельности, предоставляя им умеренную прибавку для нужд потребления». И г-н Дюринг тоже делает самому себе честь, когда, соединяя невинность голубя с мудростью змия, так трогательно заботится об умеренном добавочном потреблении для дю- рингов будущего. Этим самым, по Дюрингу, окончательно устраняется капиталистический способ распределения. Ибо даже если допустить, что при наличии такого положения вещей кто-ни- будь действительно имел бы в своем распоряжении избыток частных средств, то он не в состоянии будет найти для этого избытка никакого капиталистического применения. Ни отдельная личность, ни группа лиц не станут приобретать этот избыток для целей производства иначе, как путем обмена или покупки, но никогда они не будут вынуждены платить обладателю избытка проценты или прибыль. И поэтому допустимо наследование, соответствующее принципу равен Образы невинного голубя и мудрого змия взяты из Библии (Евангелие от Матфея, глава 10, стих 16). ства». Оно неизбежно, ибо известного рода наследование всегда будет необходимым спутником семейного принципа. Право наследования тоже не сможет привести к накоплению больших состояний, ибо образование собственности здесь больше уже не может иметь своей целью создание средств производства и возможности существовать исключительно в качестве рантье». Таким образом, хозяйственная коммуна как будто благополучно сконструирована. Посмотрим теперь, как она хозяй- ствует. Мы предполагаем, что все проекты г-на Дюринга полностью осуществлены мы заранее предполагаем, следовательно, что хозяйственная коммуна выплачивает каждому своему члену за его ежедневный шестичасовой труд денежную сумму, в которой воплощены тоже шесть часов труда, скажем марок. Равным образом мы предполагаем, что цены точно соответствуют стоимостям, те, при наших предпосылках, заключают в себе только затраты на сырье, изнашивание машин, потребление средств труда и выплаченную заработную плату. Хозяйственная коммуна, состоящая из ста работающих членов, производит в таком случае ежедневно товаров на 1200 марок, а в год, состоящий из 300 рабочих дней, – на 360 000 марок, и такую же сумму она выплачивает своим членам, из которых каждый делает, что ему угодно, со своей долей в 12 марок вдень, или 3600 марок в год. В конце года, как и через сто лет, коммуна будет не богаче, чем в самом начале. В течение всего этого времени она не будет даже в состоянии предоставлять гну Дюрингу умеренную прибавку для нужд потребления, если она не хочет затронуть для этого фонд своих средств производства. Накопление совершенно забыто. Хуже того так как накопление является общественной необходимостью, а сохранение денег дает удобную для накопления форму, то организация хозяйственной коммуны прямо призывает ее членов к частному накоплению и тем самым – к разрушению самой коммуны. Как избежать этого разлада в природе хозяйственной коммуны Она могла бы искать выхода в излюбленном г-ном Дюрингом обложении данью, в надбавке к цене, и продавать свою годовую продукцию вместо 360 000 марок за 480 000. Но так как все остальные хозяйственные коммуны находятся в том же самом положении и потому должны были бы сделать тоже самое, то каждой из них, при обмене с другой, пришлось бы платить такую же сумму дани, какую она кладет в свой карман, и, таким образом, подать ложилась бы только на ее собственных членов. Или же коммуна решит это дело гораздо проще, а именно шестичасовой труд каждого члена коммуны она будет оплачивать продуктом не шестичасового труда, а меньшего количества часов, скажем – всего только четырех часов, т. е. вместо 12 марок будет платить ежедневно только 8 марок, оставляя при этом цены товаров на прежней высоте. В этом случае коммуна прямо и открыто делает то, что она в предыдущем случае пыталась делать скрыто и окольным путем она ежегодно накапливает открытую Марксом прибавочную стоимость в размере 120 000 марок, оплачивая чисто капиталистическим способом труд своих членов ниже произведенной ими стоимости и расценивая в тоже время по полной стоимости товары, которые они могут приобретать только у нее. Таким образом, хозяйственная коммуна только в том случае сможет образовать резервный фонд, если она разоблачит себя как облагороженную truck system 219 на самой широкой коммунистической основе. Итак, одно из двух либо хозяйственная коммуна обменивает равный трудна равный, и тогда неона, а только частные лица в состоянии накопить у себя фонд для поддержания и расширения производства, либо же она образует такой фонд, но тогда она не обменивает равный трудна равный». Так обстоит дело с содержанием обмена в хозяйственной коммуне. А как обстоит дело сего формой Обмен осуществляется посредством металлических денег, и г-н Дю- ринг немало кичится «всемирно-историческим значением» этого усовершенствования. Нов обмене между коммуной и ее членами эти деньги отнюдь не являются деньгами, они отнюдь не функционируют в качестве денег. Они служат всего лишь рабочими квитанциями, или, говоря словами Марк Truck system называется в Англии хорошо известная также в Германии система, при которой фабриканты сами являются владельцами лавок и заставляют своих рабочих приобретать нужные им товары в этих лавках са, они лишь констатируют индивидуальную долю участия производителя в общем труде и долю его индивидуальных притязаний на предназначенную для потребления часть общего продукта ив этой своей функции имеют с деньгами также мало общего, как, скажем, театральный билет. Они могут поэтому быть заменены каким угодно знаком, и Вейт- линг, например, заменяет их расчетной книжкой, где на одной стороне отмечаются рабочие часы, а на другой – получаемые за них предметы потребления. Одним словом, в обмене между хозяйственной коммуной и ее членами деньги функционируют просто как оуэновские рабочие деньги», единицей которых служит час труда, – этот фантом, на который с таким презрением взирает г-н Дюринг и который он сам, однако, вынужден ввести в свое хозяйство будущего. Будет ли марка, обозначающая количество выполненных «производственных обязанностей и приобретенных за это «прав на потребление, клочком бумаги, жетоном или золотой монетой, – это для данной цели совершенно безразлично. Но для других целей это далеко небезразлично, как бу- 220 Расчетная книжка (Kommerzbuch) описывается в книге В. Вейтлинга «Гарантии гармонии и свободы, отдел II, гл. 10 (W. Weitling. «Garantien der Harmonie und Freiheit». Vivis, 1842, S. 153 ff.). Согласно утопическому плану Вейтлинга, в будущем обществе каждый трудоспособный человек обязан работать некоторое определенное количество часов вдень, получая за это необходимые для жизни продукты. Сверх этого времени каждый работающий имеет право отработать еще несколько дополнительных, коммерческих часов и получить за них предметы роскоши. Эти дополнительно отработанные часы и полученные за них продукты учитываются в расчетной книжке дет показано ниже. Если, таким образом, металлические деньги уже в обмене между хозяйственной коммуной и ее членами функционируют не в качестве денег, а как замаскированные трудовые марки, то еще менее они осуществляют свою функцию денег при обмене между различными хозяйственными коммунами. Здесь, если допустить предпосылки г-на Дюринга, металлические деньги совершенно излишни. Действительно, тут было бы совершенно достаточно простой бухгалтерии, которая гораздо проще обслуживает обмен продуктов известного количества труда на продукты такого же количества труда, если она ведет счет при помощи естественного мерила труда – времени и рабочего часа как его единицы, чем в том случае, когда она предварительно переводит рабочие часы на деньги. Обмен является здесь в действительности чисто натуральным обменом все превышения требований легко и просто выравниваются путем переводов на другие коммуны. Если же какая-нибудь коммуна действительно оказалась бы в дефиците по отношению к другим коммунам, то все имеющееся во вселенной золото, сколько бы его ни провозглашали деньгами по самой природе своей, не в состоянии избавить эту коммуну от необходимости покрытия дефицита путем увеличения собственного труда, если только она не желает впасть в долговую зависимость от других коммун. Впрочем, пусть читатель все время не упускает из виду, что мы здесь отнюдь не занимаемся конструированием будущего. Мы просто принимаем условно предположения г- на Дюринга и только делаем неизбежно вытекающие из них выводы. Итак, золото, которое по самой природе своей является деньгами, не может осуществить эту свою природную функцию нив обмене между хозяйственной коммуной и ее членами, нив обмене между различными коммунами. Тем не менее г-н Дюринг предписывает золоту выполнение этой функции ив «социалитете». При таком положении дела приходится искать для нее другой сферы деятельности. И такая сфера действительно существует. Хотя г-н Дюринг и дает каждому право на количественно равное потребление», но он никого не может принудить к этому. Наоборот, он гордится тем, что в созданном им мире каждый может делать со своими деньгами все, что ему угодно. Он не может, следовательно, помешать тому, чтобы одни откладывали себе деньжонки, между тем как другие не в состоянии будут свести концы с концами на свой заработок. Он делает такой исход даже неизбежным, открыто признавая вправе наследования общую собственность семьи, откуда вытекает далее обязанность родителей содержать детей. Но этим в количественно равном потреблении пробивается огромная брешь. Холостяк великолепно и весело живет на свой ежедневный заработок в восемь или двенадцать марок, тогда как вдовец с восемью несовершеннолетними детьми может лишь скудно прожить на такой заработок. С другой стороны, коммуна принимая без оговорок в уплату всякие деньги, тем самым допускает возможность, что эти деньги были приобретены несобственным трудом, а каким-либо иным путем. Non Она не знает их происхождения. Нов таком случае имеются все условия для того, чтобы металлические деньги, игравшие до сих пор только роль трудовой марки, начали действительно выполнять функцию денег. Налицо оказывается возможность и мотив, с одной стороны, для образования сокровищ, с другой – для возникновения задолженности. Нуждающийся занимает у того, кто копит деньги. Полученные взаймы деньги, принимаемые коммуной в уплату за жизненные средства, становятся опять тем, чем они являются в современном обществе, – общественным воплощением человеческого труда, действительной мерой труда, всеобщим средством обращения. Все законы и административные нормы» в мире также бессильны изменить это, как не могут они изменить таблицу умножения или химический состав воды. Атак как собиратель сокровищ имеет возможность заставить нуждающегося платить проценты, то вместе с металлическими деньгами, функционирующими в качестве настоящих денег, восстанавливается также и ростовщичество. До сих пор мы рассматривали только те последствия, которые порождаются сохранением металлических денег вне пахнет, те. деньги не пахнут) – эти слова были сказаны римским императором Веспасианом (69–79 гг.) своему сыну, который порицал егоза введение специального налога на уборные сфере действия дюринговской хозяйственной коммуны. Но вне этой сферы остальной грешный мир спокойно продолжает пока что жить по старинке. На мировом рынке золото и серебро остаются мировыми деньгами всеобщим покупательными платежным средством, абсолютным общественным воплощением богатства. А вместе с этой ролью благородного металла возникает для отдельных членов хозяйственной коммуны новый мотив к образованию сокровищ, к обогащению, к ростовщичеству, – мотив, толкающий на то, чтобы свободно и независимо лавировать как по отношению к коммуне, таки за ее рубежом, реализуя на мировом рынке накопленное частное богатство. Ростовщики превращаются в торговцев средствами обращения, в банкиров, в господ, владеющих средствами обращения и мировыми деньгами, а следовательно, в господ, захвативших в свои руки производство и самые средства производства, хотя бы эти последние еще много лет продолжали фигурировать номинально как собственность хозяйственной и торговой коммуны. Но тем самым эти превратившиеся в банкиров собиратели сокровищ и ростовщики становятся также господами самой хозяйственной и торговой коммуны. «Социалитет» г-на Дю- ринга в самом деле весьма существенно отличается от туманных представлений других социалистов. Он не преследует никакой другой цели, кроме возрождения крупных финансистов под их контролем и для их кошельков коммуна будет самоотверженно изнурять себя работой, – если она вообще когда-нибудь возникнет и будет существовать. Единственным для нее спасением могло бы явиться лишь то, что собиратели сокровищ предпочтут, быть может, при помощи своих мировых денег немедля ни минуты сбежать из ком- муны. При господствующем в Германии основательном незнакомстве со старыми социалистическими учениями, ка- кой-нибудь невинный юноша может задать вопрос, немо- гут ли, например, и оуэновские трудовые марки дать повод к подобному же злоупотреблению. Хотя мы и не обязаны здесь выяснять значение этих трудовых марок, все же – для сравнения дюринговского всеобъемлющего схематизма с «грубыми, тусклыми и скудными идеями Оуэна – мы считаем уместным заметить следующее. Во-первых, для такого злоупотребления оуэновскими трудовыми марками было бы необходимо предварительное превращение их в действительные деньги, между тем как г-н Дюринг предполагает ввести действительные деньги, но хочет запретить им функционировать иначе, чем в качестве простых трудовых марок. В первом случае имело бы место действительное злоупотребление, во втором же случае прокладывает себе путь имманентная, независящая от человеческой воли природа денег деньги добиваются здесь свойственного им нормального употребления наперекор тому злоупотреблению, которое г-н Дюринг хочет навязать им в силу своего собственного непонимания природы денег. Во-вторых, трудовые марки представляют собой у Оуэна лишь переходную форму к полной общности общественных ресурсов и свободному пользованию ими и, самое большее, преследуют еще побочную цель сделать коммунизм более приемлемым для британской публики. Поэтому если бы какое-нибудь злоупотребление заставило оуэновское общество отменить трудовые марки, тотем самым это общество сделало бы шаг вперед в направлении к своей цели и поднялось бы на более высокую ступень развития. Наоборот, стоит дюринговской хозяйственной коммуне отменить деньги, иона тотчас теряет свое «всемирно-исто- рическое значение, лишается наиболее оригинальной своей прелести, перестает быть дюринговской хозяйственной коммуной и опускается до уровня тех туманных представлений, над которыми г-н Дюринг поднял ее с такими тяжелыми усилиями рациональной фантазии 222 Откуда же возникают все эти странные блуждания и шатания, на которые обречена хозяйственная коммуна г-на Дю- ринга Они возникают просто благодаря туману, окутывающему в голове г-на Дюринга понятия стоимости и денег и заставляющему его в конце концов стремиться к открытию стоимости труда. Но так как в Германии г-н Дюринг отнюдь не имеет монополии на подобные туманные представления, а, наоборот, имеет в этом отношении много конкурентов, то Заметим мимоходом гну Дюрингу совершенно неизвестна та роль, которую трудовые марки играют в оуэновском коммунистическом обществе. Он знает об этих марках – из книги Сарганта – лишь постольку, поскольку они фигурируют в естественно неудавшихся мы заставим себя на минуту заняться распутыванием того клубка который он здесь смастерил. Единственная стоимость, которую знает политическая экономия, есть стоимость товаров. Что такое товары Это продукты, произведенные в обществе более или менее обособленных частных производителей, те. прежде всего частные продукты. Но эти частные продукты только тогда становятся товарами, когда они производятся не для собственного потребления, а для потребления другими людьми, стало быть, для общественного потребления они вступают в общественное потребление путем обмена. Частные производители находятся, таким образом, в общественной связи между собой, образуют общество. Поэтому их продукты, хотя и являются частными продуктами каждого в отдельности, являются в тоже время, ноне намеренно и как бы против воли производителей, также и общественными продуктами. В чем же состоит общественный характер этих частных продуктов Очевидно, в двух свойствах во-первых, в том, что все они удовлетворяют какую-нибудь человеческую потребность, имеют потребительную стоимость не только для производителя, но и для других людей и, во-вторых, в том, что они, хотя и являются продуктами самых разнообразных видов частного труда, являются одновременно и продуктами человеческого труда вообще, общечеловеческого труда. Поскольку они обладают потребительной стоимостью также и для других людей, постольку они могут вообще вступать в обмен поскольку же в них заключен общечеловеческий труд, простая затрата человеческой рабочей силы, постольку они в процессе обмена могут быть сравниваемы друг с другом, признаваемы равными или неравными, сообразно заключающемуся в каждом из них количеству этого труда. В двух одинаковых частных продуктах, при одинаковых общественных условиях, может заключаться неодинаковое количество частного труда, но всегда лишь одинаковое количество общечеловеческого труда. Неискусный кузнец может сделать только пять подков в то время, в которое искусный сделает десять. Но общество не превращает в стоимость случайную неискусность отдельной личности общечеловеческим трудом оно признаёт только труд, обладающий нормальной для данного времени средней степенью искусности. Одна из пяти подков первого кузнеца представляет поэтому в обмене небольшую стоимость, чем одна из произведенных зато же рабочее время десяти подков второго. Частный труд содержит в себе общечеловеческий труд лишь постольку, поскольку этот частный труд оказывается общественно необходимым. Таким образом, когда я говорю, что какой-нибудь товар имеет определенную стоимость, то я этим утверждаю 1) что он представляет собой общественно-полезный продукт что он произведен частным лицом за частный счет 3) что, будучи продуктом частного труда, он является одновременно, как бы без ведома производителя и независимо от его воли, продуктом общественного труда, притом определенного количества этого труда, устанавливаемого общественным путем, посредством обмена 4) это количество я выражаю не в самом труде, не в таком-то числе рабочих часов, а в каком-нибудь другом товаре Следовательно, если я говорю, что эти часы стоят столько же, сколько этот кусок сукна, и что стоимость каждого из обоих предметов равна 50 маркам, то тем самым я говорю, что в часах, в сукне ив данной сумме денег заключено одинаковое количество общественного труда. Я констатирую, таким образом, что представленное в них общественное рабочее время общественно измерено и признано равным. Но измерено непрямо, не абсолютно, как измеряют рабочее время в других случаях, выражая его в рабочих часах или днях и т. да окольным путем, при помощи обмена, относительно. Поэтому-то я и не могу выразить это определенное количество рабочего времени в рабочих часах, число которых остается мне неизвестным, а могу это сделать тоже только окольным путем, относительно, – в ка- ком-нибудь другом товаре, представляющем одинаковое количество общественного рабочего времени. Часы имеют туже стоимость, что и кусок сукна. Но товарное производство и товарный обмен, вынуждая покоящееся на них общество прибегать к такому окольному пути, заставляют его вместе стем возможно больше сокращать этот путь. Они выделяют из общей плебейской массы товаров один царственный товар, в котором раз навсегда может выражаться стоимость всех других товаров, – товар, который признаётся непосредственным воплощением общественного труда и потому может непосредственно и безусловно обмениваться на все другие товары этот товар деньги. Деньги в зародыше уже содержатся в понятии стоимости, они представляют собой лишь развившуюся стоимость. Но когда стоимость товаров, в отличие от самих товаров, получает самостоятельное бытие в деньгах, тогда в общество, производящее и обменивающее товары, вступает новый фактор, – фактор с новыми общественными функциями и последствиями. Нам нужно пока лишь констатировать этот факт, не вдаваясь в подробное его рассмотрение. Политическая экономия товарного производства отнюдь не является единственной наукой, имеющей дело с такими факторами, которые нам известны лишь относительно. В физике мы тоже не знаем, сколько отдельных молекул газа находится в данном объеме его, приданном давлении и температуре. Номы знаем, что, в той мере, в какой закон Бой- ля является правильным, данный объем какого-нибудь газа содержит ровно столько же молекул, сколько и равный ему объем любого другого газа, при одинаковом давлении и одинаковой температуре. Мы можем поэтому сравнивать между собой, по их молекулярному содержанию, самые различные объемы самых различных газов, при самых различных условиях давления и температуры и если мы примем за единицу литр газа при 0 °C и 760 миллиметрах давления, то этой единицей мы и можем измерять указанное молекулярное содержание В химии, равным образом, нам неизвестны абсолютные атомные веса отдельных элементов. Номы знаем их относительные веса, так как знаем их взаимные отношения. Поэтому, подобно тому как товарное производство и изучающая его политическая экономия получают относительное выражение для неизвестных им количеств труда, заключающихся в отдельных товарах, путем сравнения этих товаров по их относительному трудовому содержанию, – таки химия находит относительное выражение для величины неизвестных ей атомных весов, сравнивая отдельные элементы по их атомному весу и выражая атомный вес одного элемента в кратном или дробном числе другого (серы, кислорода, водорода). И подобно тому как товарное производство возводит золото в ранг абсолютного товара, всеобщего эквивалента остальных товаров, меры всех стоимостей, точно также химия возводит водород в химический денежный товар, принимая его атомный вес равным единице и сводя атомные веса всех остальных элементов к водороду, выражая их кратным числом его атомного веса. Однако товарное производство – вовсе не единственная форма общественного производства. В древнеиндийской общине ив южнославянской задруге продукты не превращаются в товары. Члены общины объединены для производства непосредственно общественной связью, труд распределяется согласно обычаю и потребностями таким же образом распределяются продукты, поскольку они идут на потребление. Непосредственно общественное производство, как и прямое распределение, исключает всякий товарный обмен, следовательно, и превращение продуктов в товары (по крайней мере внутри общины, а значит и превращение их в стоимостей. Когда общество вступает во владение средствами производства и применяет их для производства в непосредственно обобществленной форме, труд каждого отдельного лица, как бы различен ни был его специфически полезный характер, становится с самого начала и непосредственно общественным трудом. Чтобы определить при этих условиях количество общественного труда, заключающееся в продукте, нет надобности прибегать к окольному пути повседневный опыт непосредственно указывает, какое количество этого труда необходимо в среднем. Общество может просто подсчитать, сколько часов труда заключено в паровой машине, в гектолитре пшеницы последнего урожая, в ста квадратных метрах сукна определенного качества. Итак как количества труда, заключающиеся в продуктах, в данном случае известны людям прямо и абсолютно, то обществу не может прийти в голову также и впредь выражать их посредством всего лишь относительной, шаткой и недостаточной меры, хотя и бывшей раньше неизбежной за неимением лучшего средства те. выражать их в третьем продукте, а не в их естественной, адекватной, абсолютной мере, какой является время Точно также и химия не стала бы выражать атомные веса разных элементов окольным путем, в их отношении к атому водорода, в том случае, если бы она умела выражать атомные веса абсолютно, в их адекватной мере, а именно – в действительном весе, в биллионных или квадрильонных частях грамма. Следовательно, при указанных выше условиях, общество также не станет приписывать продуктам какие-ли- бо стоимости. Тот простой факт, что сто квадратных метров сукна потребовали для своего производства, скажем, тысячу часов труда, оно не будет выражать нелепыми бессмысленным образом, говоря, что это сукно обладает стоимостью в тысячу рабочих часов. Разумеется, ив этом случае общество должно будет знать, сколько труда требуется для производства каждого предмета потребления. Оно должно будет сообразовать свой производственный план со средствами производства, к которым в особенности принадлежат также и рабочие силы. Этот план будет определяться в конечном счете взвешиванием и сопоставлением полезных эффектов различных предметов потребления друг с другом и с необходимыми для их производства количествами труда. Люди сделают тогда все это очень просто, не прибегая к услугам прославленной стоимости 223 Что вышеупомянутое взвешивание полезного эффекта и трудовой затраты при решении вопроса о производстве представляет собой все, что остается в коммунистическом обществе от такого понятия политической экономии, как стоимость, это я высказал уже в 1844 г. («Deutsch-Franzosische Jahrbucher», стр. 95)// Энгельс ссылается на свою статью Наброски к критике политической экономии, опубликованную в журнале «Deutsch-Franzosische Jahrbucher».//«Deutsch- Понятие стоимости является наиболее общими потому всеобъемлющим выражением экономических условий товарного производства. В понятии стоимости содержатся поэтому в зародыше не только деньги, но и все более развитые формы товарного производства и товарного обмена. То обстоятельство, что стоимость есть выражение общественного труда, заключающегося в частных продуктах, уже содержит в себе возможность количественного различия между общественным трудом и заключающимся в том же продукте частным трудом. Поэтому если какой-нибудь частный производитель продолжает производить старым способом, в то время как общественный способ производства ушел вперед, то указанное различие становится для него весьма чувствительным. Тоже происходит, когда совокупность частных производителей какого-нибудь рода товаров производит его в количестве, превосходящем общественную потребность. В том обстоятельстве, что стоимость товара может быть выражена только в каком-нибудь другом товаре и может быть реализована только в обменена него, содержится возмож- Franzosische Jahrbucher» («Немецко-французский ежегодник) издавался в Париже под редакцией К. Маркса и А. Руге на немецком языке. Вышел в свет только первый, двойной выпуск в феврале 1844 года. В нем были опубликованы произведения К. Маркса К еврейскому вопросу и К критике гегелевской философии права. Введение, а также произведения Ф. Энгельса: Наброски к критике политической экономии и Положение Англии. Томас Карлейль. Прошлое и настоящее. Эти работы знаменуют окончательный переход Маркса и Энгельса к материализму и коммунизму. Главной причиной прекращения выхода журнала были принципиальные разногласия Маркса с буржуазным радикалом Руге. ность того, что обмен вообще не состоится, или же, что в обмене не будет реализована действительная стоимость. Наконец, когда на рынке выступает специфический товар – рабочая сила, то ее стоимость определяется, как и стоимость всякого другого товара, общественно необходимым для ее производства рабочим временем. Поэтому в форме стоимости продуктов уже содержится в зародыше вся капиталистическая форма производства, противоположность между капиталистами и наемными рабочими, промышленная резервная армия, кризисы. Желать уничтожения капиталистической формы производства при помощи установления истинной стоимости – это тоже самое, что стремиться к уничтожению католицизма путем избрания истинного папы или пытаться создать такое общество, где производители будут, наконец, господствовать над своим продуктом, путем последовательного проведения в жизнь экономической категории, являющейся наиболее широко охватывающим выражением того факта, что производители порабощены своим собственным продуктом. Раз товаропроизводящее общество развило форму стоимости, присущую товарам как таковым, в форму денег, то многое из того, что в стоимости еще скрыто в виде зародышей, прорывается наружу. Ближайшими наиболее существенным результатом является то, что товарная форма приобретает всеобъемлющий характер. Даже тем предметам, которые раньше производились непосредственно для собственного потребления, деньги навязывают товарную форму и вовлекают их в обмен. Тем самым товарная форма и деньги проникают во внутрихозяйственную жизнь общин, связанных непосредственно общественным производством; они рвут общинные связи одну за другой и разлагают общину на множество частных производителей. Сначала деньги, как это можно наблюдать в Индии, ставят на место совместной обработки земли индивидуальное возделывание ее; затем они, путем окончательного раздела пахотной земли, уничтожают общую собственность на поля, которая все еще проявлялась в повторявшихся время от времени переделах (окончательный раздел пахотной земли наблюдается, например, в подворных общинах на Мозеле, ион уже начинается также ив русской общине деньги приводят, наконец, к такому же разделу остававшихся еще в общем владении лесов и выгонов. Какие бы другие причины, коренящиеся в развитии производства, ни участвовали в этом процессе См. в мемуарах Наполеона Семнадцать замечаний на работу под названием Рассуждение о военном искусстве, изданную в Париже в 1816 г, замечание е Кавалерия. Опубликовано в книге «Memoires pour servir a l'histoire de France, sous Napoleon, ecrits a Sainte Helene, par les generaux qui out partage sa captivite, et publies sur les manuscrits entierement corriges de la main de Napoleon». Tome premier, ecrit par le general comte de Mon-tholon. Paris, 1823, p. 202 (Мемуары, освещающие историю Франции вовремя правления Наполеона, составленные на острове Святой Елены генералами, которые разделили с Наполеоном его участь пленника, и опубликованные по рукописям, полностью выправленным рукой Наполеона. Том первый, составленный генералом графом де Монтоло- ном. Париж, 1823, стр. 262).//Энгельс использовал это высказывание из мемуаров Наполеона и своей статье Кавалерия все же деньги остаются наиболее могущественным орудием их воздействия на общины. Истой же естественной необходимостью деньги, наперекор всем законами административным нормам, должны были бы разложить дюринговскую хозяйственную коммуну, если бы она когда-нибудь осуще- ствилась. Мы уже видели выше (Политическая экономия, гл. что говорить о стоимости труда – значит впадать во внутреннее противоречие. Так как труд, при известных общественных отношениях, производит не только продукты, но и стоимости, а эти стоимости измеряются трудом, то труд также не может иметь особую стоимость, как тяжесть, в качестве таковой, не может иметь особый весили теплота – особую температуру. Но характерной особенностью всякого социального путаника, мудрствующего насчет истинной стоимости», является утверждение, что в современном обществе рабочий получает неполную стоимость своего труда и что социализм призван исправить это положение вещей. Для этого нужно было бы, конечно, прежде всего установить, что такое стоимость труда а эту последнюю ищут, пытаясь измерять труд не его адекватной мерой – временем, а его продуктом. Рабочий, с этой точки зрения, должен получать полный трудовой доход. Не только продукт труда, но и самый труд должен непосредственно обмениваться на продукт час труда – на продукт другого часа труда. Но тут сразу же возникает вызывающая большие сомнения загвоздка. Выходит, что распределяется весь продукт Важнейшая прогрессивная функция общества, накопление, отнимается у общества и передается в руки отдельных лиц, на их произвол. Отдельные лица могут делать со своими доходами все, что угодно, общество же, в лучшем случае, остается столь же богатым или бедным, каким оно было. Получается, что накопленные в прошлом средства производства были централизованы в руках общества лишь для того, чтобы в будущем все накопляемые средства производства снова раздробились, оказались в руках отдельных лиц. Так эта концепция попадает в вопиющее противоречие со своими собственными предпосылками и приходит к чистому абсурду. Живой труд – деятельная рабочая сила – обменивается на продукт труда. В таком случае он является товаром, также как и тот продукт, на который он обменивается. А если так, то стоимость этой рабочей силы определяется вовсе не ее продуктом, а воплощенным в ней общественным трудом следовательно, согласно современному закону заработной платы. Вот этого-то и не должно быть, говорят нам. Живой труд рабочая сила – должен обмениваться на его полный продукт. Это значит, что он должен обмениваться не по своей стоимости, а по своей потребительной стоимости выходит, что закон стоимости действителен для всех других товаров, но по отношению к рабочей силе он должен быть отменен. Такова та, сама себя уничтожающая, путаница, которая скрывается за концепцией стоимости труда». «Обмен труда на труд, согласно принципу равной оценки, поскольку это выражение г-на Дюринга вообще имеет какой-нибудь смысл, означает, что продукты равных количеств общественного труда обмениваются друг на друга. Это и есть закон стоимости – основной закон как раз товарного производства, следовательно, также и высшей его формы капиталистического производства. Он прокладывает себе путь в современном обществе таким способом, каким только и могут прокладывать себе путь экономические законы в обществе частных производителей, те. как слепо действующий закон природы, заключенный в самих вещах и отношениях и независящий от воли и стремлений производителей. Возводя этот закон в основной закон своей хозяйственной коммуны и требуя, чтобы она проводила его вполне сознательно, г-н Дюринг делает основной закон существующего общества основным законом своего фантастического общества. Он хочет сохранить современное общество, но без его отрицательных сторон. Он стоит совершенно на той же почве, что и Прудон. Подобно последнему, он хочет устранить отрицательные стороны, возникшие вследствие развития товарного производства в капиталистическое, выдвигая против них тот самый основной закон капиталистического производства, действие которого как рази породило эти отрицательные стороны. Подобно Прудону, он хочет уничтожить действительные следствия закона стоимости при помощи фантастических. Но как бы гордо ни выступал наш странствующий рыцарь, наш современный Дон-Кихот на своем благородном Роси- нанте, универсальном принципе справедливости, отправляясь в сопровождении своего бравого Санчо Пансы, Абра- хама Энса, в поход для завоевания шлема Мамбрина – стоимости труда, – мы все-таки сильно опасаемся, что домой он не привезет ничего, кроме знаменитого старого таза для бритья. Государство, семья, воспитание В двух последних главах мы почти исчерпали экономическое содержание новой социалитарной организации г-на Дюринга. Самое большее, к этому следовало бы еще добавить, что универсальная широта исторического кругозора» отнюдь не мешает гну Дюрингу соблюдать свои специальные интересы, даже помимо известного уже нам умеренного добавочного потребления. Так как в социалитете продолжает существовать старое разделение труда, то хозяйственной коммуне предстоит считаться, кроме архитекторов и тачеч- 225 Приключение, связанное с завоеванием волшебного шлема Мамбрина, который оказался обыкновенным тазом для бритья, – описывается в романе Сер- вантеса Дон Кихот», часть первая, гл. А. Энс – автор пасквиля, направленного против Маркса и Энгельса и написанного по поводу первых глав Ан- ти-Дюринга», опубликованных в газете «Vorwarts» в январе – феврале 1877 г. (см. Указатель цитируемой и упоминаемой литературы ников, также и с профессиональными литераторами, причем возникает вопрос, как в таком случае поступить с авторским правом. Вопрос этот занимает г-на Дюринга больше, чем ка- кой-либо другой. Всюду читателю мозолит глаза авторское право, – например, при упоминании о Луи Блане и Прудоне; затем на протяжении целых девяти страниц Курса о нем идут подробнейшие рассуждения. Наконец, в таинственной форме вознаграждения за труд, – причем ни слова него- ворится, будет ли здесь иметь место умеренное добавочное потребление или не будет, – оно благополучно прибывает втихую пристань социалитета. Глава о положении блох в естественной системе общества была бы в такой же мере уместна и, во всяком случае, менее скучна. Относительно государственного строя будущего обстоятельные предписания дает дюринговский Курс философии. В этом вопросе Руссо, хотя они единственный значительный предшественник г-на Дюринга, все же заложил основание недостаточно глубоко его более глубокий преемник основательно исправляет этот недостаток, усердно разбавляя Руссо водой и подбавляя сюда столь же жиденькую нищенскую похлебку из отбросов гегелевской философии права. Основу дюринговского государства будущего образует суверенитет индивида этот суверенитет индивида не должен подавляться господством большинства, а должен здесь впервые достигнуть своего апогея. Как это произойдет Очень просто Если предположить наличие соглашения каждого с каждым во всех направлениях и если эти соглашения имеют своей целью взаимопомощь против несправедливых обид, – тов этом случае укрепляется только та сила, которая необходима для поддержания права, и никакое право не выводится из простого перевеса массы над отдельной личностью или большинства над меньшинством». Вот с какой легкостью фокусничество философии действительности перескакивает через самые непроходимые препятствия, а если читатель скажет, что он ничего отсюда не извлек, то г-н Дюринг ответит ему, что нельзя так легко относиться к делу, ибо малейшая ошибка в понимании роли коллективной воли повела бык уничтожению суверенитета индивида, а этот суверенитет и есть именно то, что служит единственной основой для выведения действительных прав». Г-н Дюринг, издеваясь над своей публикой, обращается с ней именно так, как она того заслуживает. Он мог бы даже быть еще бесцеремоннее: студиозы, слушающие курс философии действительности, наверное не заметили бы этого. Суверенитет индивида заключается, погну Дюрингу, преимущественно в том, что отдельная личность абсолютным образом подчинена государственному принуждению», но это принуждение находит себе оправдание лишь постольку, поскольку оно действительно служит естественной справедливости. Для этой цели будут существовать законодательство и судебная власть, которые, однако, должны оставаться в руках всего коллектива, а затем – оборонительный союз, проявляющийся в совместной службе в рядах войска или в составе какого-либо исполнительного органа, предназначенного для обеспечения внутренней безопасности следовательно, будут существовать и армия, и полиция, и жандармы. Г-н Дюринг уже не раз показал себя бравым пруссаком здесь же он доказывает, что имеет полное право быть поставленным рядом стем образцовым пруссаком, который, по словам блаженной памяти министра фон Рохова, носит своего жандарма в груди. Но эта жандармерия будущего не так опасна, как нынешние держиморды. Чтобы она ни учиняла над суверенным индивидом, у последнего всегда будет одно утешение: «Справедливость или несправедливость, которую он, смотря по обстоятельствам, встретит со стороны свободного общества, никогда не может быть хуже того, что принесло бы с собой также и естественное состояние»! И затем, заставив нас еще раз споткнуться о свое неизбежное авторское право, г-н Дюринг заверяет нас, что в его новом мире будет существовать, само собой разумеется, вполне свободная и всем доступная адвокатура». «Изобретенное ныне свободное общество становится все более разношерстным. Архитекторы, тачечники, литераторы, жандармы, а тут еще и адвокаты Это солидное и критическое царство мысли ужасно похоже на различные небесные царства различных религий, где верующий всегда встречает вновь в преображенном виде все то, что услаждало его земную жизнь. А г-н Дюринг принадлежит ведь к такому государству, в котором всякий может спасаться на свой манер. Чего женам больше желать? Что желательно нам, – это, впрочем, в данном случае безразлично. Речь идет о том, что желательно гну Дюрингу. А между ними Фридрихом II существует то различие, что в дюринговском государстве будущего отнюдь не всякий может спасаться на свой манер. В конституции этого государства будущего значится: «В свободном обществе не должно быть никакого культа, ибо каждый из его членов стоит выше первобытного детского представления о том, что позади природы или над ней обитают такие существа, на которые можно воздействовать жертвами или молитвами. Правильно понятая социалитарная система должна поэтому упразднить все аксессуары духовного колдовства и, следовательно, все существенные элементы культа». Религия воспрещается. Но ведь всякая религия является нечем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, – от Выражение из резолюции прусского короля Фридриха II от 22 июля 1740 г. на запрос министра Бранда и президента консистории Рейхенбаха относительно допустимости того, чтобы в протестантском прусском государстве существовали католические школы ражением, в котором земные силы принимают форму неземных. Вначале истории объектами этого отражения являются прежде всего силы природы, которые при дальнейшей эволюции проходят у различных народов через самые разнообразные и пестрые олицетворения. Этот первоначальный процесс прослежен при помощи сравнительной мифологии – по крайней мере у индоевропейских народов – до его первого проявления в индийских ведах, а в дальнейшем своем развитии он детально исследован у индусов, персов, греков, римлян, германцев и, насколько хватает материала, также у кельтов, литовцев и славян. Но вскоре, наряду с силами природы, вступают в действие также и общественные силы, – силы, которые противостоят человеку в качестве столь же чуждых и первоначально столь же необъяснимых для него, как и силы природы, и подобно последним господствуют над ним стой же кажущейся естественной необходимостью. Фантастические образы, в которых первоначально отражались только таинственные силы природы, приобретают теперь также и общественные атрибуты и становятся представителями исторических сил. На дальнейшей ступени развития вся со Этот двойственный характер, который впоследствии приобрели образы богов, был причиной возникшей впоследствии путаницы в мифологиях, – причиной, которую проглядела сравнительная мифология, продолжающая односторонне видеть в богах только отражение сил природы. Так, у некоторых германских племен бог войны обозначается по-древнескандинавски Тир, по-древневерхне- немецки Цио, что соответствует, следовательно, греческому Зевсу, латинскому Юпитеру (Юпитер вместо – «Диупитер»); у других он называется Эр, Эор, соответствуя, таким образом, греческому Аресу, латинскому Марсу вокупность природных и общественных атрибутов множества богов переносится на одного всемогущего бога, который, в свою очередь, является лишь отражением абстрактного человека. Так возник монотеизм, который исторически был последним продуктом греческой вульгарной философии более поздней эпохи и нашел свое уже готовое воплощение в иудейском, исключительно национальном боге Ягве. В этой удобной для использования и ко всему приспособляющейся форме религия может продолжать свое существование как непосредственная, те. эмоциональная форма отношения людей к господствующим над ними чуждым силам, природным и общественным, до тех пор, пока люди фактически находятся под властью этих сил. Номы уже неоднократно видели, что в современном буржуазном обществе над людьми господствуют, как какая-то чуждая сила, ими же самими созданные экономические отношения, ими же самими произведенные средства производства. Фактическая основа религиозного отражения действительности продолжает, следовательно, существовать, а вместе с этой основой продолжает существовать и ее отражение в религии. И хотя буржуазная политическая экономия и дает некоторое понимание причинной связи этого господства чуждых сил, но дело от этого ничуть не меняется. Буржуазная политическая экономия не в состоянии ни предотвратить кризисы вообще, ни уберечь отдельного капиталиста от убытков, от безнадежных долгов и банкротства, ни избавить отдельного рабочего от безработицы и нищеты. До сих пор еще входу поговорка: человек предполагает, а бог (те. господство чуждых человеку сил капиталистического способа производства) располагает. Одного только познания, даже если оно идет дальше и глубже познания буржуазной политической экономии, недостаточно для того, чтобы подчинить общественные силы господству общества. Для этого необходимо прежде всего общественное действие И когда это действие будет совершено, когда общество, взяв во владение всю совокупность средств производства и планомерно управляя ими, освободит этим путем себя и всех своих членов оттого рабства, в котором ныне их держат ими же самими произведенные, но противостоящие им, в качестве непреодолимой чуждой силы, средства производства, когда, следовательно, человек будет не только предполагать, но и располагать, – лишь тогда исчезнет последняя чуждая сила, которая до сих пор еще отражается в религии, а вместе стем исчезнет и само религиозное отражение, по той простой причине, что тогда уже нечего будет отражать. Но г-н Дюринг не расположен ждать, пока религия умрет своей естественной смертью. Он поступает основательнее. Он перебисмаркивает самого Бисмарка: он декретирует еще более строгие майские законы не только против католи- 228 Майские законы – под таким названием вошли в историю четыре закона, которые по инициативе Бисмарка прусский министр культов Фальк провел через рейхстаг 11–14 мая 1873 года. Эти законы, устанавливавшие строгий контроль государства над деятельностью католической церкви, представляли собой куль цизма, но и против всякой религии вообще он натравливает своих жандармов будущего на религию и помогает ей, таким образом, увенчать себя ореолом мученичества и тем самым продлить свое существование. Куда мы ни посмотрим – везде специфически прусский социализм. После того как г-н Дюринг таким образом благополучно уничтожил религию, человек, опирающийся только на самого себя и природу и созревший до понимания своих коллективных сил, может смело двинуться вперед по всем тем путям, которые открывает передним ход вещей и его собственное существо». Рассмотрим же для разнообразия тот ход вещей, следуя которому опирающийся на самого себя человек может, под руководством г-на Дюринга, смело двинуться вперед. Первый момент входе вещей, благодаря которому человек становится опорой самому себе, это – его рождение. Потом, на время своего естественного несовершеннолетия, он остается на попечении естественной воспитательницы детей, те. матери. Этот период может простираться, как в минационный пункт так называемой борьбы за культуру («культуркампф»). Они явились наиболее значительным звеном в целой серии законодательных мероприятий, которые в 1872–1875 гг. Бисмарк проводил против католического духовенства как главной опоры партии центра, представлявшей интересы сепаратистов Южной и Юго-Западной Германии. Полицейские преследования вызвали ожесточенное сопротивление католиков и создали им ореол мученичества. В 1880–1887 гг. с целью объединения всех сил реакции для борьбы против рабочего движения правительство Бисмарка было вынуждено сначала смягчить, а затем и отменить почти все антикатолические законы древнем римском праве, до возмужалости, те. приблизительно до 14 лет. Только в тех случаях, когда невоспитанные мальчики старшего возраста будут недостаточно почитать авторитет матери, – отцовское вмешательство, в особенности же общественные воспитательные меры должны обезвредить этот недостаток. Возмужав, ребенок поступает под «естественную опеку отца, если только таковой имеется налицо ипритом отцовство не оспаривается в противном случае община назначает опекуна. Подобно тому как г-н Дюринг считает возможным, как мы это видели выше, заменить капиталистический способ производства общественным, не преобразуя самого производства точно также он воображает, что можно оторвать современную буржуазную семью от всей ее экономической основы, не изменяя тем самым всей формы семьи. Эта форма представляется ему до такой степени неизменной, что он даже делает древнее римское право, хотя ив несколько облагороженном виде, руководящим началом для семейных отношений на вечные времена, представляя себе семью только как оставляющую наследство, те. как владеющую собственностью единицу. В этом вопросе утописты стоят неизмеримо выше г-на Дюринга. Для них, вместе с установлением свободного объединения людей в общество и превращением частной домашней работы в общественную промышленность, непосредственно дано также и обобществление воспитания юношества, а вместе стем действительно свободные взаимоотношения членов семьи. Далее, уже Маркс установил (Капитал, стр. 515 и сл.), что «крупная промышленность, отводя решающую роль в общественно организованном процессе производства вне сферы домашнего очага женщинам, подростками детям обоего пола, создает новую экономическую основу для высшей формы семьи и отношения между полами». «Каждый социал-реформаторский фантазер, – говорит г-н Дюринг, – естественно имеет наготове соответствующую его новой социальной жизни педагогику». С этой точки зрения сам г-н Дюринг представляется настоящим монстром среди социал-реформаторских фантазеров. Школе будущего он уделяет по меньшей мере столько же внимания, сколько и авторскому праву, а это кое-что да значит. У него имеется окончательно разработанный план школ и университетов не только для всего обозримого будущего, но и для переходного периода. Ограничимся, однако, лишь обзором того, что предполагается давать юношеству обоего пола в окончательном социалитете последней инстанции. Всеобщая народная школа дает своим ученикам все, что само по себе и принципиально может обладать привлекательностью для человека, следовательно, в особенности основы и главные достижения всех наук, касающихся понимания мира и жизни. Там прежде всего будут обучать математике, притом так, что будет полностью пройден круг всех принципиальных понятий и приемов, начиная с простого счета и сложения и кончая интегральным исчислением. Это не значит, однако, что в этой школе действительно будут дифференцировать и интегрировать. Совсем напротив: там будут преподаваться совершенно новые элементы математики, взятой в целом, – элементы, содержащие в зародыше как обыкновенную элементарную, таки высшую математику. Хотя г-н Дюринг и уверяет, что содержание учебников» этой школы будущего схематически уже вырисовывается в своих главных чертах перед его глазами, однако ему до сих пор не удалось, к сожалению, открыть эти элементы математики, взятой в целом, а то, чего он не в состоянии сделать, следует, в самом деле, ожидать только от свободных и возросших сил нового общественного строя». Но если плоды математики будущего пока что еще очень зелены, то астрономия, механика и физика будущего не представят трудностей, они составят ядро всего школьного обучения, тогда как ботаника и зоология, которые, несмотря на все свои теории, всё еще носят преимущественно описательный характер, будут служить больше для легкой, занимательной беседы». Так говорится в Курсе философии, стр. 417. Г-н Дю- ринги до сегодня знает только преимущественно описательную ботанику и зоологию. Вся органическая морфология, охватывающая собой сравнительную анатомию, эмбриологию и палеонтологию органического мира, незнакома ему даже по названию. В то время как за его спиной в области биологии почти десятками возникают совершенно новые науки, его детское сердце все еще черпает «высокосовремен- ные образовательные элементы естественнонаучного способа мышления из Естественной истории для детей Раф- фа и дарует эту конституцию органического мира также всему обозримому будущему. О существовании химии он, по своему обыкновению, и здесь совершенно забывает. Что касается эстетической стороны воспитания, тов этой области г-н Дюринг намерен все создать заново. Вся прежняя поэзия для этого не годится. Там, где запрещена всякая религия, – там, само собой разумеется, не может быть терпима в школе обычная у прежних поэтов мифологическая и прочая религиозная стряпня. Равным образом заслуживает осуждения и поэтический мистицизм, к которому, например, был сильно склонен Гёте». Таким образом, гну Дюрин- гу придется самому дать нам те поэтические шедевры, которые соответствуют более высоким запросам примиренной с рассудком фантазии, и нарисовать тот подлинный идеал, который означает завершение мира. Пусть он только не медлит. Хозяйственная коммуна сможет завоевать мир лишь в том случае, если она двинется в поход примиренным с рассудком беглым шагом александрийского стиха. Филологией подрастающего гражданина будущего небу- дут особенно донимать. «Мертвые языки совершенно отпадают а изучение живых иностранных языков останется как нечто второстепенное. Только там, где сношения между народами выражаются в передвижениях самих народных масс, иностранные языки должны быть сделаны, в меру надобности, легкодоступными каждому. Для достижения действительно образовательного результата при изучении языков должна служить своего рода всеобщая грамматика, в особенности же материя и форма родного языка». Национальная ограниченность современных людей все еще слишком космополитична для г-на Дюринга. Он хочет уничтожить и те два рычага, которые в современном мире дают хотя бы некоторую возможность стать выше ограниченной национальной точки зрения. Он хочет упразднить знание древних языков, открывающее, по крайней мере для получивших классическое образование людей различных национальностей, общий им, более широкий горизонт. Одновременно с этим он хочет упразднить также и знание новых языков, при помощи которого люди различных наций только и могут объясняться друг с другом и знакомиться с тем, что происходит за их собственным рубежом. Зато грамматика родного языка должна стать предметом основательной зубрежки. Но ведь материя и форма родного языкаста- новятся понятными лишь тогда, когда прослеживается его возникновение и постепенное развитие, а это невозможно, если не уделять внимания, во-первых, его собственным отмершим формами, во-вторых, родственным живыми мертвым языкам. Таким образом, мы здесь снова попадаем в запретную область. Но раз г-н Дюринг вычеркивает из своего учебного плана всю современную историческую грамматику, то для обучения языку у него остается только старомодная, препарированная в стиле старой классической филологии, техническая грамматика со всей ее казуистикой и произвольностью, обусловленными отсутствием исторического фундамента. Ненависть к старой филологии приводит его к тому, что самый скверный продукт ее он возводит в ранг «центрального пункта действительно образовательного изучения языков. Ясно, что мы имеем дело с филологом, никогда ничего не слыхавшим об историческом языкознании, которое за последние 60 лет получило такое мощное и плодотворное развитие, – и поэтому-то г-н Дюринг ищет в высокой степени современные образовательные элементы изучения языков не у Боппа, Гримма и Дица, ау блаженной памяти Хейзе и Беккера. Но и после всей этой выучки молодой гражданин будущего далеко еще не может опереться на самого себя. Для этого нужно заложить более глубокое основание при помощи усвоения последних философских основ. Но такое углубление не представляет собой гигантской задачи – с тех пор как г-н Дюринг проложил в этой области широкий путь. В самом деле, если немногие положения строгого знания, которыми может похвалиться всеобщая схематика бытия, очистить отложных схоластических завитушек и если решиться везде признавать значение только за действительностью, удостоверенной гном Дюрингом, то элементарная философия станет вполне доступной и для юношества будущего. Напомним о тех крайне простых приемах, посредством которых мы доставили понятиям бесконечности и их критике доселе неведомую значимость, – и тогда нет решительно никакого основания, почему бы элементы универсального понимания пространства и времени, столь просто построенные благодаря современному углублению и заострению почему бы эти элементы не могли, наконец, перейти в разряд подготовительных знаний Наиболее коренные идеи г-на Дюринга не должны играть второстепенной роли в универсальной образовательной систематике нового общества. Равное самому себе состояние материи и сосчитанная бесчисленность призваны, напротив, не только поставить человека на ноги, но и заставить его уразуметь собственными силами, что так называемый абсолют находится у него под ногами». Народная школа будущего, как видит читатель, представляет собой нечто иное, как немного «облагороженную» прусскую гимназию. В этой школе греческий языки латынь заменены несколько большим количеством чистой и прикладной математики, в особенности же элементами философии действительности, а преподавание немецкого языка низведено опять до блаженной памяти Беккера, другими словами – приблизительно до уровня начальной школы Действительно, нет решительно никакого основания, почему бы знания г-на Дюринга, оказавшиеся после нашего рассмотрения крайне школьническими во всех затронутых им областях, или, лучше сказать, почему бы то, что вообще остается от них после предварительной основательной «чистки», не могло, наконец, перейти целиком и полностью в разряд подготовительных знаний, поскольку знания г-на Дюринга никогда и не возвышались над этим уровнем. Конечно, г-н Дюринг слышал краем уха, что в социалистическом обществе труд и воспитание будут соединены и таким путем подрастающим поколениям будет обеспечено разностороннее техническое образование, как и практическая основа для научного воспитания поэтому также и этот пункт он использует на свой обычный лад для социалитета. Но так как в сфере производства, погну Дюрингу, прежнее разделение труда в существенных чертах, как мы видели, преспокойно продолжает существовать, то у этого технического школьного образования отнимается всякое позднейшее практическое применение, отнимается всякое значение для самого производства, – техническое образование преследует исключительно школьную цель оно должно заменить собой гимнастику, о которой наш радикальный новатор и слышать не хочет. Вот почему г-н Дюринг и может дать нам по этой части лишь две-три банальные фразы, вроде следующей Юноши, как и старики, должны работать в серьезном смысле этого слова Поистине жалкое впечатление производит это беспомощное и бессодержательное переливание из пустого в порожнее, когда сравниваешь его стем местом Капитала (стр, где Маркс развивает положение, что из фабричной системы, как можно проследить в деталях у Роберта Оуэна, вырос зародыш воспитания эпохи будущего, когда для всех детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с обучением и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения общественного производства, но и как единственное средство для производства всесторонне развитых людей». Оставим в стороне университет будущего, где философия действительности будет служить ядром всего знания и где рядом с медицинским факультетом будет процветать также и юридический оставим в стороне также специальные учебные заведения, о которых мы узнаём лишь то, что они предназначаются только для двух-трех дисциплин. Предположим, что юный гражданин будущего по окончании всех школьных курсов настолько может опереться на самого себя, что в состоянии заняться приисканием себе жены. Какой ход вещей открывает ему здесь г-н Дюринг? «Ввиду важности размножения для укрепления, искоренения и смешения качеств, и даже для их творческого развития, надо искать последние корни человеческого или бесчеловечного в значительной мере в половом общении и подборе и сверх того еще в заботе об обеспечении или предупреждении определенного результата рождений. Суд над дикостью и тупостью, господствующими в этой области, приходится практически предоставить позднейшей эпохе. Однако даже при существующем гнете предрассудков можно растолковать людям, что удавшееся или неудавшееся природе или человеческой предусмотрительности качество новорожденных гораздо важнее их многочисленности. Уроды истреблялись, правда, вовсе времена и при всяком правовом строено лестница, ведущая от нормального до уродства, связанного с потерей человеческого образа, имеет много ступеней… Если принимаются меры против появления на свет человека, который оказался бы только плохим созданием, то это, очевидно, приносит только пользу». Точно также в другом месте говорится: «Философское размышление без труда поймет право не родившегося еще мира на возможно лучшую композицию… Зачатие и, пожалуй, еще и рождение дают повод для применения в этом отношении предупредительных мера в исключительных случаях – также и мер для устранения негодного И далее: «Греческое искусство, в идеализированной форме изображающее человека в мраморе, не в силах будет сохранить прежнее историческое значение, когда люди возьмутся за менее художественную, и поэтому гораздо более важную для жизненной судьбы миллионов, задачу – усовершенствовать созидание человека из плоти и крови. Этот род искусства не является просто работой над камнем, и его эстетика состоит не в созерцании мертвых форм и т. д. Наш молодой гражданин будущего падает с облаков. Что при вступлении в брак дело идет не о простом искусстве работы над камнем и не о созерцании мертвых форм, это он знал, конечно, и без г-на Дюринга; но ведь последний обещал ему, что он может свободно шествовать по всем путям, открываемым передним ходом вещей и его собственным существом, чтобы найти сочувствующее женское сердце вместе с принадлежащим ему телом. Нив коем случае, – гремит теперь ему в ответ более глубокая и более строгая мораль. Речь идет прежде всего о том, чтобы сбросить с себя дикость и тупость, господствующие в области полового общения и подбора, и принять во внимание право вновь рождающегося мира на возможно лучшую композицию. В этот торжественный момент перед нашим молодым гражданином стоит задача – усовершенствовать созидание человека из плоти и крови, стать, так сказать, Фидием по этой части. Как приступить к делу – Приведенные таинственные заявления г-на Дюринга не дают ему на этот счет ни малейшего наставления, хотя г-н Дюринг сам говорит, что это искусство. Быть может, г-н Дюринг уже имеет схематически перед глазами руководство к этому искусству, вроде, например, тех, образцы которых – в запечатанных конвертах циркулируют теперь в изрядном количестве в немецкой книжной торговле. – В самом деле, мы здесь находимся уже не в царстве социалитета, а скорее в царстве Волшебной флейты, стой лишь разницей, что веселый франкмасонский поп Зарастро едва ли может назваться даже жрецом второго класса в сравнении с нашим, более глубокими более строгим моралистом. Испытания, которым Зарастро подверг влюбленную парочку своих адептов, являются поистине детской забавой в сравнении стем грозным осмотром, который г-н Дюринг навязывает обоим своим суверенным индивидам, прежде чем позволить им вступить в состояние «нравственного и свободного брака. Ведь всегда может случиться, что хотя наш опирающийся на самого себя Тами- но будущего и стоит обеими ногами на так называемом абсолюте, но одна из его ног отступает на одну-две ступеньки от нормы, так что злые языки называют его колченогим. Не исключена также возможность того, что его дражайшая Пами- на будущего не совсем ровно стоит на упомянутом абсолюте вследствие небольшого отклонения в сторону правого плеча, каковое отклонение людская зависть называет даже легким горбиком. Что делать тогда Воспретит ли им наш более глубокий и более строгий Зарастро практиковать искусство созидания совершенного человека из плоти и крови, приме Волшебная флейта – последняя опера Моцарта, написанная им на либретто Э. Шиканедера; она была сочинена и поставлена в 1791 году в ней нашли отражение идеи масонов, к которым принадлежали и автор либретто и сам Моцарт. Упоминаемые далее в тексте Зарастро, Тамино и Памина – главные действующие лица этой оперы нит ли он к ним свои предупредительные меры приза- чатии» или свое устранение негодного при «рождении»? Можно ставить десять против одного, что дело примет другой оборот влюбленная парочка, покинув Зарастро-Дюрин- га, отправится к чиновнику, заведующему регистрацией бра- ков. Постойте! – восклицает г-н Дюринг. – Вы меня не поняли. Дайте мне высказаться. При наличии более высоких, истинно-человеческих побудительных мотивов для благотворных половых связей… человечески облагороженная форма полового возбуждения, высшая ступень которого проявляется в виде страстной любви, представляет в своей двухсторонности наилучшую гарантию благополучного, также и по своим плодам, супружества Из гармонических самих по себе отношений получается и плод с гармоническими чертами – ведь это только результат второго порядка. Отсюда опять-таки следует, что всякое принуждение должно действовать вредным образом» и т. д. Тем самым все кончается наилучшим образом в наилучшем из социалитетов. Колченогий и горбатенькая страстно любят друг друга, а потому в своей двухсторонности представляют наилучшую гарантию для гармонического результата второго порядка все идет, как в романе они любят друг друга и вступают в брак. Вся более глубокая и более строгая мораль оказывается, по обыкновению, гармонической болтовней. Каких вообще благородных взглядов держится г-н Дю- ринг относительно женского пола, – это видно из следующего его обвинения против современного общества: «В обществе, основанном на угнетении и продаже человека человеку, проституция признается само собой разумеющимся дополнением к принудительному браку, созданным в пользу мужчин, и то обстоятельство, что ничего подобного не может существовать для женщин представляет собой весьма понятный, нов тоже время чрезвычайно многозначительный факт». Ни за что на свете я не согласился бы получить такую благодарность, какая выпадет на долю г-на Дюринга со стороны женщин за этот комплимент. Кроме того, разве гну Дюрингу совершенно неизвестен не столь уж редкий теперь вид дохода – стипендии от женщин их любовникам Ведь г-н Дюринг сам был когда-то ре- ферендарием 230 и живет он в Берлине, где уже в мои времена, те лет тому назад, Referendarius, – чтобы не говорить о лейтенантах, – довольно часто рифмовался с Референдарий (докладчик) – в Германии низший чиновник, преимущественно юрист, проходящий подготовительную службу в качестве практиканта при суде или государственном учреждении должность референдария часто не оплачивалась |