Главная страница
Навигация по странице:

  • Образ — это отражение, будь то результат позна- вательной деятельности человека или обобщенное художественное представление действительности.

  • Категория художественного образа включает в себя онтологи- ческий, семиотический, гносеологический и эстетический аспекты. Онтологический аспект

  • «Как

  • В гносеологическом аспекте

  • Глава 1

  • § 2. Перевод как процесс межъязыковой трансформации

  • § 3. Трансформации и отношение

  • Гарбовский Н.К. - Теория перевода (2007). Гарбовскийтеория


    Скачать 4.29 Mb.
    НазваниеГарбовскийтеория
    АнкорГарбовский Н.К. - Теория перевода (2007).pdf
    Дата28.01.2017
    Размер4.29 Mb.
    Формат файлаpdf
    Имя файлаГарбовский Н.К. - Теория перевода (2007).pdf
    ТипУчебник
    #920
    страница27 из 42
    1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   42

    Глава 8
    ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ ЭКВИВАЛЕНТ
    И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ.
    ПЕРЕВОД - ИСКУССТВО
    Выявление сущностных сторон перевода как деятельности предполагает обращение прежде всего к двум его аспектам, а именно: а) перевод — это речевая деятельность и б) перевод — это искусство. Рассмотрев перевод как вид двуязычной речевой деятельности, попробуем взглянуть на то, что сближает его с ис- кусством, что позволяет многим мастерам перевода заявлять: пе- ревод — это искусство.
    Искусство предстает как группа разновидностей человеческой
    деятельности, объединяемых в силу того, что они являются специ- фическими художественно-образными формами воспроизведения действительности. В более широком плане искусством называют любую деятельность, если она совершается умело, «искусно» в технологическом, а иногда и в эстетическом смысле.
    Определение перевода как искусства вызывает новый вопрос: искусства в узком или в широком смысле? Можно, видимо, пой- ти по второму пути и рассматривать перевод в более широком
    350
    смысле, как умело совершаемую деятельность. Однако в этом случае мы вряд ли продвинемся в понимании сущности перевод- ческой деятельности. Во-первых, искусство в этом значении не имеет сколько-нибудь отчетливо выраженных сущностных катего- рий, на которые можно опереться в определении перевода. Во- вторых, «умелая» и «искусная» — это суть категории субъективно- оценочные. Они не могут быть положены в основу определения понятия. В самом деле, один и тот же перевод может рассматри- ваться разными лицами как более или как менее искусный. Хо- рошо известно также, что представления об «искусности» перевода на протяжении многих столетий неоднократно менялись. Но при этом сущность переводческой деятельности оставалась неизменной.
    Попробуем взглянуть на перевод как на искусство в узком
    смысле слова, т.е. как на деятельность, в основе которой лежит ху-
    дожественно-образная форма воспроизведения действительности.
    Первое, что сближает перевод с разными видами искусства, это именно его вторичный характер. Как и любой другой вид искус- ства, перевод воспроизводит действительность, т.е. некую дан- ность, существовавшую до начала этой деятельности. Иначе гово- ря, продукт переводческой деятельности, как и любого другого вида искусства, — это продукт индивидуального отражения не- коего объекта действительности. В этом еще одно, и весьма су- щественное, отличие понятия перевода от понятия искусства в широком плане, так как в результате «искусной» деятельности могут создаваться первичные объекты, не являющиеся воспроизве- дением действительности.
    Центральной категорией искусства в узком смысле слова яв- ляется понятие художественного образа. На первый взгляд, именно эта категория и не позволяет рассматривать перевод как искусст- во, ведь говоря о переводе, мы имеем в виду не только художе- ственный перевод, которому не чужды все категории литератур- ного творчества, в том числе и категория художественного образа, но другие разновидности перевода, как тематические (научный, технический, общественно-политический и т.п.), так и формаль- ные (например, разные формы устного перевода).
    В философии понятие художественного образа определяется как всеобщая категория художественного творчества, средство и форма освоения жизни искусством. Если она всеобщая, то должна распространяться и на переводческую деятельность, в противном случае перевод не может быть определен как искусство в узком смысле слова и выражение «перевод — искусство» окажется лишь пустой, лишенной содержания фразой, уводящей от истинной сущности рассматриваемого нами объекта.
    В то же время категория художественного образа никогда не являлась категорией теории перевода. Если о художественном об-
    351
    разе и говорили, то исключительно тогда, когда речь шла о худо- жественном переводе, и лишь по поводу того, насколько удалось переводчику сохранить систему художественных образов автора оригинала.
    Поэтому правильнее было бы выделить центральную катего- рию перевода и посмотреть, насколько ее структура совпадает или не совпадает со структурой художественного образа. Совпа- дение, или во всяком случае близость, структур той и другой ка- тегории позволили бы нам считать переводческую деятельность одним из видов искусств.
    Центральной категорией перевода как деятельности является, на мой взгляд, категория переводческого эквивалента. Действи- тельно, какую бы проблему перевода мы ни взяли, в конечном итоге она сводится к категории переводческого эквивалента. По- нятие образа в философии и искусстве предполагает прежде всего его вторичность. Образ — это отражение, будь то результат позна-
    вательной деятельности человека или обобщенное художественное
    представление действительности. Образ повторяет в той или иной форме то, что существует помимо него и исторически предше- ствует ему.
    Переводческий эквивалент также является вторичным по от- ношению к тексту оригинала. По определению, эквивалентным является то, что равнозначно другому, полностью его заменяет.
    Заменять же можно только то, что существует помимо замешаю- щего объекта и исторически до него. Следовательно, и понятие образа, и понятие эквивалента соотносятся с вторичными объек- тами, замещающими некоторые первичные. Существенное отли- чие понятия «эквивалент» от понятия «образ» состоит в том, что эквивалент претендует на полную равнозначную замену первич- ного объекта, понятие же образа, напротив, всегда предполагает некоторую субъективность воспроизведения, поэтому не может претендовать на равнозначность по отношению к замещаемому объекту. Однако вся история перевода показывает, что в действи- тельности переводческие эквиваленты никогда, точнее почти ни- когда, не бывают равнозначной заменой форм оригинала. Они субъективны в той же степени, что и образы в искусстве и в по- знавательной деятельности человека.
    Рассмотрим структуру категории художественного образа как философского понятия и попытаемся определить, что в ней об- щего с категорией переводческого эквивалента.
    Категория художественного образа включает в себя онтологи-
    ческий, семиотический, гносеологический и эстетический аспекты.
    Онтологический аспект художественного образа состоит в том. что он представляет собой факт идеального бытия, облеченного
    352
    в вещественную основу, не совпадающую с вещественной основой воспроизводимого объекта реальной действительности. В самом деле, мрамор не есть живая плоть, а рассказ о событии не есть само событие. Онтологический аспект представляется нам чрезвы- чайно важным для понимания сущности перевода и переводческого эквивалента. Перевод, равно как живопись, музыка, литература, в известной степени также представляет собой идеальное бытие, облеченное в вещественную основу, не совпадающую с веще- ственной основой воспроизводимого объекта: переводческие эк- виваленты вещественны, но они есть не что иное, как материаль- ное обличив идеального бытия, каковым является психическая деятельность переводчика. Они также не совпадают по форме с воспроизводимыми объектами — знаками текста оригинала. Наи- более очевидными случаями несовпадения являются такие разно- видности перевода, как устно-письменный или письменно-уст- ный (например, субтитры кинофильмов или устный перевод «с листа»), когда оригинал, предстающий в качестве объекта воспро- изведения, не совпадает по своей вещественной основе с воспро- изведенным объектом, т.е. текстом перевода. Но даже если тексты оригинала и перевода и совпадают по форме, они остаются раз- личными по своей вещественной основе. В основе различия — несовпадения графических или фонетических форм речевых про- изведений.
    В онтологическом аспекте перевод не отличается от других ви- дов искусства. Глядя на мраморную статую, нередко восклицают:
    «Как живая!»; глядя на пейзаж или на натюрморт — «Как настоя-
    щие.» Слушая музыку, слышат, как щебечут птицы или шелестят листья, как страдают или радуются люди. Читая книгу, думают:
    «Как в жизни\» Именно эти как и подчеркивают онтологическую сущность искусства как идеального бытия, облеченного в иную вещественную оболочку, нежели объекты реальной действитель- ности. Но если мы вспомним историю перевода, то увидим, что на протяжении веков в качестве идеала перевода возникало тре- бование: переводчик должен писать так, как написал бы автор, если бы творил на языке перевода. Не является ли это еще одним подтверждением близости перевода другим видам искусства в он- тологическом аспекте?
    В семиотическом аспекте художественный образ есть знак, т.е. средство смысловой коммуникации в рамках данной культуры.
    Близость перевода другим видам искусств в семиотическом ас- пекте очевидна. Если художественный образ является знаком, т.е. вещественным элементом, в котором зашифрована информация о каком-либо фрагменте действительности, то и избранный пере-
    12


    18593 353
    водчиком эквивалент также является знаком, в котором зашиф- рована информация о том объекте действительности, каким явля- ется оригинал. Следует обратить внимание на одну из важнейших черт перевода, которая нередко упускается из вида и которая ле- жит в основе множества заблуждений как теоретического, так и практического плана: нередко полагают, что переводчик воссоз- дает реальность, описанную в оригинале. Но переводчик не вос- производит вторично действительность, уже воспроизведенную однажды автором оригинала, он воспроизводит систему смыслов, заключенную в оригинале, средствами иной семиотической сис- темы, точнее, если признать одной семиотической системой че- ловеческий язык в целом в противопоставлении другим знаковым системам, средствами иного семиотического варианта для иной культуры, для адресата, владеющего иным культурным кодом.
    В гносеологическом аспекте художественный образ есть вымы- сел, т.е. категория, близкая той, что в теории познания называется допущением. Художественный образ является допущением, т.е. гипотезой, в силу своей идеальности и воображаемости. Таким же допущением, характеризующимся идеальностью и воображае- мостью, является и переводческий эквивалент. Действительно, эквивалентность переведенного текста является идеальной и во- ображаемой. Можно сравнить живописные полотна, написанные разными художниками с одной и той же точки (замечательные примеры для таких сравнений представляет экспозиция картин с морскими сюжетами в музее Орсе в Париже), и переводы одного произведения, выполненные разными мастерами. В сравнении переводов идеальность и воображаемость переводческих эквива- лентов демонстрируется с не меньшей очевидностью, чем при сравнении картин, написанных разными художниками с одной точки. В самом деле, в основе переводческой деятельности лежит индивидуальное восприятие текста оригинала и его субъективная способность вообразить, выбрать то, что представляется ему эк- вивалентным. Полных однозначных соответствий в любой паре языков не так уж много, большинство же переводческих эквива- лентов — не более чем допущение.
    Считается, что художественный образ является допущением особого рода, внушаемым автором художественного произведе- ния с максимальной убедительностью. Так же можно охарактери- зовать и переводческий эквивалент. Переводчик всегда стремится убедить читателя в том, что выбранный им эквивалент и есть максимально точное отражение того, что содержится в тексте ори- гинала.
    354

    В собственно эстетическом аспекте художественный образ «пред- ставляется организмом, в котором нет ничего случайного и меха- нически служебного и который прекрасен благодаря совершенно- му единству и конечной осмысленности своих частей»
    1
    . Данное определение полностью соответствует нашим представлениям о переводческом эквиваленте. В самом деле, переводческий эквива- лент не может быть ни случайным, ни механически служебным.
    В оппозиции случайного и служебного отражается суть перевод- ческих дискуссий двух тысячелетий, а именно дискуссий о воль- ном и буквальном в переводе, т.е. о вольном выборе случайного эквивалента и механическом, служебном следовании букве ориги- нала. Стремление к совершенному единству и конечной осмыс- ленности также обращает нас к извечным проблемам перевода, к поиску таких эквивалентов, которые при совершенстве и закон- ченности языковой формы обладали бы всей полнотой смысла.
    Об этом писали древние мастера слова, в частности Цицерон
    и св. Иероним, этому были посвящены многие трактаты эпохи
    Возрождения (Л. Бруни, Э. Доле, Ж. Дю Белле и др), об этом продолжают писать многие переводчики нашего времени. Худо-
    жественный образ объективен в качестве идеального предмета,
    субъективен в качестве допущения и коммуникативен (межсубъек-
    тен) в качестве знака. Переводческий эквивалент обладает теми же свойствами. Он вполне объективен как данность, существую- щая в переведенном тексте; он субъективен как выбор конкретной личности, переводчика; он коммуникативен как знак, позволяю- щий установить диалогическую связь с адресатом перевода.
    Внутреннее строение художественного образа различно в раз- ных видах искусств. Оно зависит от материала, пространствен- ных, временных и других характеристик художественной деятель- ности. С известной степенью огрубления все структурные типы художественных образов могут быть сведены в две группы: те, что построены по принципу репрезентативного отбора, когда рекон- струкция объекта действительности предполагает воспроизведение одних его признаков и исключение других, и те, что построены по принципу ассоциативного сопряжения, когда сущность реконст- руируемого объекта передается в виде символа. Если попытаться перенести эту градацию на категорию переводческого эквивален- та, то придется признать, что переводческий эквивалент удобно располагается в обеих группах. В самом деле, в большинстве слу- чаев переводческий эквивалент выбирается по принципу репре- зентативного отбора. Структура переводческого эквивалента, по- добно структуре художественного образа, зависит от материала,
    Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 761.
    355
    т.е. от вещественной основы его бытия. Естественно, что в пере- воде в качестве материала выступает язык перевода, или, как его принято называть в теоретических трудах по переводу, переводя- щий язык. Но структура каждого естественного языка такова, что она никогда не может полностью покрывать собой структуру дру- гого естественного языка. Асимметрия выразительных способно- стей (семантических, формальных, функциональных, стилисти- ческих и др.) языка перевода как вещественной основы перевода и языка оригинала как вещественной основы воспроизводимого объекта действительности в любой паре языков столь значитель- на, что переводческий эквивалент неизбежно выбирается по принципу репрезентативного отбора. Он способен отражать лишь некоторые из признаков первичного объекта. Отражением репре- зентативного отбора эквивалентов может служить так называемая семантическая модель перевода. Иногда переводческий эквива- лент имеет иную структуру, так как строится по принципу ассо- циативного сопряжения. В этом случае у избранного эквивалента нет никаких видимых соответствий с воспроизводимым объектом действительности, но он способен вызвать у адресата те же эмо- ции, ту же реакцию, что и сам воспроизводимый объект. Эквива- ленты такого типа нашли свое достаточно полное представление и теоретическое обоснование главным образом в модели динами- ческой эквивалентности перевода.
    Мы попытались установить связь между основными катего- риями искусства, с одной стороны, и перевода — с другой, а именно между категорией художественного образа и категорией переводческого эквивалента. Структура этих категорий в самых различных аспектах весьма близка. Это позволяет предположить, что переводческая деятельность не так уж далека от искусства.
    Но к какому виду искусства ближе перевод? B.C. Виноградов, определяя сущность перевода как деятельности и его подобие ис- кусству, отмечает: «Нужно согласиться с мыслью, что перевод —
    это
    особый, своеобразный и самостоятельный вид словесного искусства.
    Это искусство "вторичное", искусство "перевыражения" ори гинала в материале другого языка. Переводческое искусство, на первый взгляд, похоже на исполнительское искусство музыканта, актера, чтеца тем, что оно репродуцирует существующее художественное произведение, а не создает нечто абсолютно оригинальное, тем, что творческая свобода переводчика ограничена подлинником.
    Но сходство на этом и кончается. В остальном перевод резко отличается от любого вида исполнительского искусства и составляет особую разновидность художественно-творческой
    356
    деятельности, своеобразную форму "вторичного" художественно- го творчества»
    1
    Перевод действительно является искусством перевыражения, но он не «вторичное искусство». Переводчик не репродуцирует подобно копиисту уже существующее речевое произведение. Он действительно ограничен в известной степени рамками ориги- нального речевого произведения. Но искусство его не в том, что- бы повторить нечто уже созданное. Его искусство в том, чтобы создать новое произведение в иной семиотической системе, для иной культурной среды, иногда и для иной эпохи. Перевод рече- вого произведения с одного языка на другой — это такой же творческий процесс, как постановка кинофильмов и спектаклей, создание опер и балетов по литературным произведениям, живо- пись на библейские и другие литературные сюжеты и многие другие виды межсемиотического перевода.
    Являясь творческой деятельностью, сближающей его с искус- ством, перевод тем не менее всецело опирается на научные зна- ния, на теорию, которая изучает закономерности переводческих решений и пытается отделить возможное от невозможного, вер- ное от ошибочного. Ж. Мунен сравнивал перевод с медициной.
    Подобно медицине перевод, конечно же, является искусством, но искусством, основанным на науке.
    ' Виноградов B.C. Лексические вопросы перевода художественной прозы
    М., 1978. С. 8.

    ♦ Часть III ♦
    МЕТОДОЛОГИЯ ПЕРЕВОДА
    Глава 1
    ТЕОРИЯ МЕЖЪЯЗЫКОВЫХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ
    § 1. Трансформация и деформация.
    К определению понятий
    Все межъязыковые преобразования, совершаемые в процессе перевода, могут быть определены как трансформации либо как деформации.
    Попробуем проанализировать значения этих слов прежде все- го безотносительно к переводу, т.е. как слов общего языка, точнее общенаучных терминов.
    Под трансформацией (в неспециальном значении) обычно понимают некое преобразование, превращение, видоизменение вещи
    1
    . Деформация же — это «изменение размеров и формы тела под действием механических сил, в результате усадки материала и других причин»
    2
    . Этот термин в русском языке оказывается од- нозначно закрепленным лишь за физическими процессами, и его словарное определение мало что прибавляет для различения по- нятий «трансформация» и «деформация» в теории перевода.
    Различия денотативных и оценочных значений в этих по- нятиях более отчетливо проявляются при обращении к словам латинского языка, послужившим основой для создания этих рус- ских слов, т.е. при сравнении исходных терминов.
    Латинское слово transformatio обозначает преображение, а гла- гол transformare превращать, преображать, а также переводить.
    Последнее значение латинского глагола оказывается для нас осо- бенно важным, так как позволяет отнести процесс перевода к действиям по превращению, преображению вещи. В этих латин- ских словах отчетливо проявляется положительная коннотация.
    1
    См.: Словарь русского языка: В 4 т. Т. 4. С. 399.
    2
    Там же. Т. 1. С. 395.
    358

    Иимя, и глагол означают процессы преображения, а преобразить — этопридать чему-либо иной образ, вид, совершенно изменить его. Такие, например, словосочетания, как преображение природы,
    духовное преображение и т.п., воспринимаются как положитель- ные процессы. Положительная коннотация отчетливо проявляется и в словах некоторых современных языков, также заимствовавших латинское слово transformatio, например во французском. Так, в ка- честве синонимов французского слова transformation (трансфор- мация), которое определяется как действие, операция по преоб- разованию чего-либо {action de transformer, opération par laquelle on
    transforme) называются улучшение (amélioration), обустройство
    (aménagement), модификация (modification), обновление (rénovation).
    Можно ли применить такие определения, как улучшение и об-
    новление, к переводу? В известном смысле можно. Ведь в результа- те перевода оригинальное речевое произведение, «переодеваясь» в новые языковые одежды, становится доступным людям иной культуры, а иногда и множества иных культур. Из предмета на- циональной культуры оно превращается в предмет мировой, обще- человеческой культуры. С этой социокультурной точки зрения пе- ревод может рассматриваться как известное улучшение оригинала.
    Если же обратиться к таким ситуациям общения, когда рече- вое произведение на одном языке изначально предполагает его перевод на другой, например во время двусторонних переговоров, или на другие, на конференциях, многосторонних совещаниях и т.п., то текст перевода, несомненно, оказывается функционально
    «лучше» исходного текста. Кроме того, в результате перевода рождается новое речевое произведение, лишь косвенно соответ- ствующее оригиналу. Это позволяет говорить о трансформации как об обновлении.
    Совсем иное значение имеет латинское слово deformatio. Эта лексема соответствует в латинском языке двум омонимам. Первый означает обезображивание, искажение, унижение, умаление, а второй
    придание вида, формы, формирование, обрисовывание,
    очерчивание. Отрицательная коннотация первого из этих омони- мов очевидна. В некоторых современных языках, заимствовавших латинскую лексему, закрепились значения именно первого омо- нима. Во французском языке слову déformation (деформация), оп- ределяемому в его абстрактном значении как ухудшающее измене-
    ние, порча (altération), подлог, фальсификация (falsification), в каче- стве синонимов соответствуют слова искажение, обезображивание,
    уродование (défiguration).
    Интересно, что в русском языке, слово деформация, также за- имствованное из латыни, внешне предстает как нейтральное, ли- шенное какой-либо коннотации, о чем свидетельствует приведен-
    359
    ное выше словарное определение. Но в языковом сознании оно прочно связывается с разрушительными процессами, ухудшаю- щими состояние вещи.
    Оба слова (трансформация и деформация) в общем, не специ- альном смысле обозначают процессы по преобразованию, изме- нению формы и вида первоначального, оригинального объекта.
    Трансформации — это положительные, развивающие изменения, преображающие состояние объекта, а деформации — отрицатель- ные, пагубные преобразования, обезображивающие, уродующие, искажающие первоначальный объект.
    § 2. Перевод как процесс межъязыковой трансформации
    Говоря о возможности использования термина трансформа-
    ция для обозначения категории теории перевода, следует прежде всего внести одно уточнение: в процессе перевода не происходит никакого преобразования объекта, так как в строгом смысле слова любое преобразование влечет за собой уничтожение первичного состояния, формы объекта и т.п., их замену новыми состояниями, формами и пр. В переводе же объект, т.е. исходный текст, остается неизменным. В результате перевода создается новое речевое про- изведение, новый объект. Поэтому реально никакие преобразова- ния объекта, ни трансформирующие его, ни деформирующие, в переводе невозможны.
    Использование терминов преобразование, трансформация и др. в синхронном описании языковых процессов, в том числе и межъязыковых, в частности процесса перевода, весьма условно.
    О языковых преобразованиях, т.е. трансформациях, в строгом смысле слова можно, пожалуй, говорить, лишь рассматривая из- менения, происходящие в языках, в историческом плане, т.е. в диахронии, и то только в том случае, когда какая-либо языковая форма (фонетическая, морфологическая или иная), преобразовав- шись (трансформировавшись) в другую, перестала существовать.
    Так, старофранцузская форма слитного артикля del в результате фонетического развития превратилась в современную форму du,
    перестав существовать. В среднефранцузский период форма суф- фикса существительных -cion трансформировалась, превратив- шись в форму -tioп , которую мы обнаруживаем и в современном французском языке, и также перестала существовать. Данные при- меры иллюстрируют истинные трансформации лингвистических объектов: изменения их формы.
    В переводе же происходят иные процессы. Объект — исход- ный текст — продолжает благополучно существовать, не претер- певая никаких изменений. В результате перевода возникает но- вый объект, в большей или меньшей степени напоминающий
    360
    первый и существующий параллельно с ним. Каким же образом термины преобразование, трансформация и др., предполагающие изменение объекта, могут функционировать в теории перевода?
    Что же в самом деле преобразуется в переводе?
    Прежде чем ответить на эти вопросы, напомним, что термин
    трансформация пришел в современную теорию перевода из гене- ративной лингвистки, где трансформация была представлена как метод порождения вторичных языковых структур, состоявший в закономерном преобразовании основных (ядерных) структур в поверхностные. Содержательно трансформации выявляли регу- лярные соответствия между синонимичными предложениями.
    Всякая операция, позволяющая переход от глубинной (ядерной) структуры к поверхностной, и называлась трансформацией.
    Идея порождения вторичных языковых структур на основе первичных в известном смысле отражает и суть перевода. Поэто- му термин трансформация получил в современной теории перевода широкое распространение, хотя используется в ней далеко не однозначно. В теории перевода, как и в синхронных типологи- ческих описаниях языков, термины преобразование, трансформа-
    ции иногда используются не в значении процессов, а, скорее, в значении определенного типа отношений.
    Л.С. Бархударов, определяя значение термина «процесс пере- вода», писал, что его следует понимать «как определенного вида языковое, точнее, межъязыковое преобразование или трансформа- цию текста на одном языке в текст на другом языке»
    1
    . Однако, по- нимая условность такого преобразования, ведь текст оригинала на самом деле ни во что не преобразуется, исследователь уточняет значение термина именно по отношению к переводу. По его мнению, «термин "преобразование" (или "трансформация") здесь может быть употреблен лишь в том смысле, в каком этот термин применяется в синхронном описании языка вообще: речь идет об определенном отношении между двумя языковыми или речевыми единицами, из которых одна является исходной, а вторая создается на основе первой. В данном случае, имея исходный текст а на языке А, переводчик, применяя к нему определенные операции
    ("переводческие трансформации"...), создает текст б на языке Б,
    который находится в определенных закономерных отношениях с текстом а. В своей совокупности эти языковые (межъязыковые) операции и составляют то, что мы называем "процессом перево- да" в лингвистическом смысле. Таким образом, перевод можно считать определенным видом трансформации, а именно межъязы- ковой трансформацией»
    2 1
    Бархударов Л.С. Язык и перевод. С. 6.
    2
    Там же.
    361

    Из этого высказывания следует, что термин трансформация
    закрепляется за тремя весьма различными понятиями, обозначая:
    1) отношение между языковыми или речевыми единицами сопос- тавляемых языков; 2) языковые, точнее, межъязыковые операции;
    3) процесс перевода в целом.
    Такое нанизывание понятий в пределах одного термина од- ной науки вряд ли можно считать удачным.
    Похожую трактовку понятия «переводческой трансформации» мы находим и у А.Д. Швейцера. Отмечая определенную метафо- ричность термина трансформация в теории перевода, Швейцер писал: «На самом деле речь идет об отношении между исход- ным и конечным языковыми выражениями, о замене в процессе перевода одной формы выражения другой, замене, которую мы образно называем превращением или трансформацией. Таким образом, описываемые ниже операции (переводческие транс- формации) являются по существу межъязыковыми операциями "перевыражения" смысла»
    1
    . Иначе говоря, Швейцер также по- нимает переводческую трансформацию как отношение между исходным речевым произведением и текстом его перевода и как процесс замены одних форм выражения другими, и как межъязы- ковые операции.
    Продолжая анализировать, что представляет собой трансфор- мация как категория теории перевода, следует вспомнить, что сам термин перевод соотносится с двумя понятиями: во-первых, с процессом, в ходе которого на основе текста оригинала на языке
    А возникает текст на языке В, и, во-вторых, с результатом этого процесса, т.е. самим финальным текстом на языке В. Разумеется, оба понятия оказываются тесно взаимосвязанными, так как ре- зультат любого процесса целиком и полностью зависит от харак- тера протекания самого процесса. Однако различать действия пе- реводчика и результат его действий представляется вполне зако- номерным и целесообразным, так как такое различение дает воз- можность взглянуть на перевод с двух точек зрения: с позиции переводчика, создающего речевое произведение, и с позиции не- коего постороннего наблюдателя и аналитика, имеющего воз- можность сравнить текст оригинала с текстом перевода и оценить правомерность принятых переводчиком решений.
    Соответственно трансформация также может рассматриваться с этих различных позиций, т.е. либо как процесс, либо как ре- зультат этого процесса, поддающийся непосредственному вос- приятию как самого переводчика, так и некоего третьего лица и предоставляющий возможность сравнительного анализа. В каче-
    1
    Швейцер А.Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. М., 1988. С. 118.
    362
    стве третьего лица, не имеющего непосредственного отношения к процессу перевода, может выступать автор оригинала, владеющий языком перевода, читатель перевода, владеющий языком оригина- ла, двуязычный литературный редактор, переводчик-критик и т.п.
    Обратимся к переводу как к процессу и посмотрим, что же в самом деле трансформируется в ходе этого процесса.
    Заимствовав у генеративной лингвистики термин трансфор-
    мация и применив его к описанию перевода, видимо, следует за- имствовать и идею глубинного и поверхностного уровней в речевой коммуникации. Исходный текст, как любое речевое произведе- ние, представляет собой некий поверхностный уровень, состоя- щий из определенной последовательности знаков конкретного языка, размещенных в определенной последовательности. Эта последовательность знаков предполагает глубинный уровень как некую систему смыслов. Переводчик через формы исходного тек- ста проникает на глубинный уровень и строит собственный вир-
    туальный объект, собственное представление о тексте как об оп- ределенной системе смыслов. Именно этот виртуальный объект, а вовсе не исходный текст и подвергается преобразованию в пе- реводе. Виртуальный объект — это идеальная сущность, рождаю- щаяся в сознании переводчика в результате анализа материальной сущности — исходного текста. Эта идеальная сущность объективна лишь в той мере, в какой текстовые формы допускают расшиф- ровку заложенных в них смыслов. Она субъективна настолько, насколько переводчик оказывается способен расшифровать эти смыслы.
    Понятие виртуального объекта, подвергающегося преобразо- ванию, на мой взгляд, весьма важно для теории перевода, так как способно объяснить, оправдать или, напротив, опровергнуть те или иные переводческие решения. Оно подтверждает возмож- ность множественности переводов одного и того же текста. Это понятие, наконец, позволяет преодолеть формалистический под- ход к переводу как к переходу от форм языка А к формам языка В.
    Строго говоря, в процессе перевода происходит не преобразо- вание исходного текста в текст на переводящем языке, а преобра- зование (трансформация или деформация) виртуального объекта, некой идеальной сущности, каковой является представление пе- реводчика о системе смыслов сообщения, закодированного в исход- ном тексте, в более или менее близкую, не тождественную систе- му смыслов, облеченную в материальную форму языка перевода.
    Именно эта система смыслов, заключенная в формах исходного текста и осознанная переводчиком, и является истинным предме- том трансформации.
    363

    Иначе говоря, не всякий процесс перевода оказывается транс- формацией. Если в переводе система смыслов, заключенная в ис- ходном речевом произведении или его фрагменте, не подверглась никакому изменению, если элементы смысла не оказались пере- группированными, если не добавились новые элементы смысла и не выпали некоторые из тех, что были присущи исходному ре- чевому произведению, никакой трансформации не произошло, произошло именно «перевыражение» того же самого смысла сред- ствами иного языкового кода. Поэтому вряд ли можно согласиться со Швейцером в том, что переводческие трансформации являются межъязыковыми операциями «перевыражения» смысла.
    Переводческие трансформации являются обычной процеду- рой любого процесса перевода в силу асимметричности систем любой пары языков, сталкивающихся в переводе. Но асиммет- ричные системы имеют, как правило, и зоны совпадения значе- ний, так сказать, зоны «смысловой гармонии». Если фрагмент, подлежащий переводу, принадлежит одной из таких совпадающих зон, то никакой трансформации не происходит. Например, фран- цузское высказывание Paris est la capitale de la France мы «перевы- разим» с помощью русского языкового кода следующим образом:
    Париж столица Франции. При этом мы полностью сохраним смысл исходного высказывания. Но по своей грамматической структуре русское высказывание отличается от французского: в нем нет связочного глагола, обязательного во французских пред- ложениях квалифицирующей семантики, нет артиклей, свиде- тельствующих о единичности обозначенных предметов.
    Фр.: N (def) V N (def)
    Русск.: N — N
    Трансформирует ли это смысл высказывания? Полагаю, что нет, ведь использование русским языком иных грамматических форм по сравнению с французским свидетельствует лишь о фор- мальной, поверхностной асимметрии, а не о глубинной. Русское и французское предложения имеют одно и то же значение: пре- дикат, выраженный именем, квалифицирует субъект, также выра- женный именем. При этом предикат выражен словосочетанием, в котором определяемое слово, имеющее более широкое значение, чем имя субъекта, уточняется определяющим словом, что и по- зволяет установить знак тождества (тире в русском и форма est во французском) между субъектом и предикатом.
    Не всякий процесс перевода есть трансформация, даже если внешне структуры высказываний на исходном языке и на языке перевода не совпадают. Трансформации затрагивают не области внешних, поверхностных структур, так как они при переходе от
    364
    одного языка к другому естественным образом изменяются прак- тически всегда. Они затрагивают области смысла. Именно систе- ма смыслов исходного речевого произведения трансформируется в большинстве случаев в переводе. Поэтому определение перевода как «перевыражения» смысла иными средствами представляется неверным. Наивно полагать, что система смыслов остается неиз- менной в переводе. Она всегда трансформируется, иногда в боль- шей степени, иногда — в меньшей, иногда удачно, иногда — нет.
    Поэтому возможны множественные переводы одного и того же произведения и их критическая оценка. Поэтому устные перевод- чики, работающие в окружении «молчащих билингвов», т.е. лю- дей, владеющих в той или иной степени обоими языками, стал- кивающимися в переводе, никогда не застрахованы от кривых усмешек, а иногда и прямых корректирующих замечаний, далеко не всегда обоснованных.
    Приведу другой пример, наглядно показывающий, что при сохранении внешней структуры высказывания и даже некоторых сходных по форме лексических единиц смысл высказывания транс- формируется, скорее, даже деформируется в переводе. В период, когда военная мощь Советского Союза никем в мире не стави- лась под сомнение, в Белорусском военном округе были органи- зованы военные учения, т.е. имитация боевой работы частей и подразделений, для одного высокопоставленного французского генерала. Кульминацией учений было форсирование Березины, не очень большой реки, протекающей у Бобруйска и впадающей в Днепр. Именно там, на Березине, был оборудован командно- наблюдательный пункт, откуда французская делегация могла на- блюдать всю картину «военных действий». Напомню, что отсту- пающая Великая армия Наполеона имела немало неприятностей именно при форсировании Березины в 1812 г. Поэтому в совре- менном французском языке слово bérézina стало нарицательным и обозначает катастрофу, полный крах. После учений и обеда в
    «штабном спецавтомобиле» французский генерал, несмотря на, возможно, грустные национально-исторические ассоциации, же- лая сказать что-нибудь приятное своему советскому коллеге, про- износит любезную фразу: «0мг, c'était un beau spectacle». Я, поте- ряв бдительность после напряженного дня перевода на учениях, в штабных палатках и автомобилях, иду по пути наименьшего со- противления. Я копирую структуру и, что самое страшное, неко- торые слова французской фразы. Единственное, что я позволяю себе, так это «увеличить» положительную оценочность, сквозя- щую во французской фразе, и перевожу французское слово beau
    (красивый) как прекрасный. Получилось русское высказывание
    «Да, это был прекрасный спектакль». Услышав это, советский ге-
    365
    нерал помрачнел и гордо отпарировал: «Это был не спектакль, а настоящая боевая работа, все было по-настоящему». Француз- ский генерал, не понимая, почему посуровело лицо советского коллеги и тон его речи, недоуменно смотрит на меня. Я понимаю, что попал в ловушку и что для меня настала моя «березина». Как перевести недовольную реплику французскому генералу? Ведь французское слово spectacle обозначает прежде всего зрелище; не-
    что, что предстает взору, а уже потом спектакль, представление,
    постановку. Понимая, что вот-вот из-за моей неточности может разразиться военно-политический скандал, и хорошо осознавая, чью сторону мне важнее удовлетворить в этом неудачном «акте межкультурной коммуникации с переводом», я изменяю долгу верного переводчика — объективно переводить все, что слы- шишь, и, избегая слова спектакль, бормочу что-то французскому генералу о том, что войска работали, как в бою, и, не дожидаясь, пока он на это что-нибудь ответит, извиняясь, объясняю совет- скому генералу, что это я, переводчик, допустил ошибку, что французский генерал хотел сказать совсем иначе, а именно: «Это
    было впечатляющее зрелище\» Советский генерал внешне успоко- ился, но его недоверие к французскому коллеге и к переводчику сохранилось, ведь он собственными ушами из уст француза слышал слово, очень похожее на русское спектакль] А что же француз- ский генерал? Несколько позднее, в ситуации, где я мог говорить не как переводчик, а «от себя», я объяснил ему смысл произо- шедшего инцидента и, извинившись в очередной раз, покаялся, что перевел слово spectacle как спектакль, а не как зрелище. Прав- да, до сих пор я так и не уверен, что действительно допустил ошибку, за которую извинялся направо и налево. Что в самом деле имел в виду французский генерал, побывав на своей «Берези- не» (так назывались показные учения), произнося слово spectacle?
    Переводческая трансформация — это такой процесс перевода, в
    ходе которого система смыслов, заключенная в речевых формах
    исходного текста, воспринятая и понятая переводчиком в силу его
    компетентности, трансформируется естественным образом вследствие
    межъязыковой асимметрии в более или менее аналогичную систему
    смыслов, облекаемую в формы языка перевода.
    § 3. Трансформации и отношение
    межъязыковой асимметрии
    Напомним, что и Бархударов, и Швейцер предлагали рас- сматривать переводческие трансформации как определенные от- ношения между языковыми или речевыми единицами. В таком относительном значении термины преобразование и трансформация,
    366
    скорее, определяют не процесс перевода, а его результат, так как констатируют особый тип отношений между исходным текстом и текстом перевода. В этом понятие преобразования (трансформа- ции) выступает уже как категория сравнения двух наблюдаемых объектов. Преобразование предстает как некая исследовательская абстракция, как констатация различий между состояниями пер- вичного и вторичного объектов: при сравнении системы смыслов исходного текста и текста перевода мы отмечаем, что первая не во всем соответствует второй, т.е. представлена в трансформиро- ванном виде. Сравнение как один из основных приемов логиче- ского познания действительности вполне применимо для анализа состояний одного и того же объекта в разные периоды его суще- ствования, например, древняя картина до реставрации (преобра- зования) и после, здание до реконструкции и после, общество до революции и после и т.п. При этом, что весьма важно, сравнива- ются не сами объекты, ведь после реставрации уже не существует древней картины в первозданном виде, как не существует дорево- люционного общества после революции, а существуют знания о них в понятиях и категориях, зафиксированных в той или иной знаковой форме. При сравнении двух одновременно существую- щих объектов, как, например, текст оригинала и текст перевода, на первый взгляд создается впечатление, что сравниваются не- посредственно сами объекты. Попытаемся сравнить фрагменты текста оригинала и текста перевода как непосредственно наблю- даемые объекты на простом примере. Используем для этого одно высказывание из рассказа С. Довлатова «Компромисс второй» и его перевод на английский язык: Таллинскому ипподрому 50 лет.
    The Tallinn Hippodrome celebrates its fiftieth anniversary. Сравнив эти два высказывания, мы обнаружим, что в тексте перевода семь слов вместо четырех в оригинале, что слово ипподром пишется с большой буквы, что цифра 50 написана словом. Мы констатируем также, что в тексте перевода нет слова лет, но есть слово anniversary, что слову Hippodrome предшествует артикль, а также зарегистрируем появление двух слов, отсутствующих в оригинале: celebrates и its. Этим поверхностное сравнение объектов, видимо, и ограничится. Много ли информации дает та- кое сравнение? Думаю, что очень мало, во всяком случае недо- статочно для понимания переводческих действий, оценки их це- лесообразности и построения некоторых теоретических моделей перевода.
    Основная информация о переводе начинает поступать от сравнения не поверхностных форм, а запечатленных в них кате- горий.
    367

    Так, мы понимаем, что данное высказывание, первое после заголовка, оказывается двухремным: и субъектная часть, выра- женная в данном высказывании именем в косвенном падеже (ип-
    подрому), и предикативная (50 лет) несут новую информацию.
    Проверить двухремность данного высказывания можно методом пермутации, взаимно переместив части высказывания: 50 лет
    Таллинскому ипподрому. Смысл этого высказывания (напомню, первого в тексте) не изменится. Мы узнаем, продолжая анализи- ровать категории и противопоставляя определенный артикль не- определенному, что рематичное имя, выполняющее функцию грамматического субъекта, если оно обозначает единичный, т.е. вполне определенный объект, вводится определенным артиклем.
    Далее, мы видим, что английская фраза структурно отличается от русской: субъект русского высказывания, выраженный именем в дательном падеже (Таллинскому ипподрому), непосредственно при- соединяет предикат, выраженный числительным, без глагола- связки. В английское высказывание вводится глагол celebrates,
    высказывание оказывается полным, глагольным: субъект (The
    Tallinn Hippodrome) + глагол (celebrates) + прямое дополнение (its
    fiftieth anniversary). Это показывает, что русские высказывания, построенные по модели (Ndat) → Pred (Num) будут иметь в анг- лийском языке в качестве эквивалента высказывания полную гла- гольную структуру S (N) → V → COD (Num. + N). Мы видим так- же, что прямое дополнение its fiftieth anniversary имеет в качестве определения притяжательное местоимение its, избыточное с точ- ки зрения описываемой ситуации, но соответствующее нормам построения речи на английском языке.
    Такое сравнение, осуществляемое не на уровне поверхност- ных структур, а на уровне категорий, позволяет установить пара- метры межъязыковой асимметрии, а также понять и оценить предпринятые переводчиком межъязыковые трансформации — преобразование глубинной структуры, заключенной в формы языка А в глубинные структуры, выраженные формами языка В.
    При этом поверхностные структуры — тексты оригинала и пере- вода — оказываются теми материальными объектами, данными нам в непосредственном ощущении, которые и позволяют про- анализировать характер скрытых от внешнего наблюдения про- цессов переводческих трансформаций.
    В самом деле, мы можем вывести абстрактные модели пере- водческих преобразований речевых произведений, выделить и описать характер конкретных трансформационных операций и составить их типологию. Мы можем попытаться научить созна- тельному применению этих операций начинающих переводчиков.
    Но возможно это только благодаря тому, что мы можем сравнить
    368
    текст оригинала с текстом перевода, проанализировать характер произведенного переводчиком межъязыкового преобразования речевого произведения и оценить правомерность переводческих решений. Методом межъязыкового сравнения исходного и фи- нального текстов мы можем установить характер того, что полу- чилось в результате переводческого преобразования, т.е. характер трансформации. Иначе говоря, анализ трансформации как ре- зультата переводческой деятельности позволяет нам понять ха- рактер переводческого процесса межъязыкового преобразования текста и выявить переводческую концепцию. Анализ текста пере- вода как результата трансформации в сопоставлении с текстом оригинала представляет собой единственную объективную воз- можность осмысления трансформации как процесса. В самом деле, процесс трансформации протекает в сознании переводчика скрытно от внешнего наблюдения. Наблюдению поддаются только реальные, объективно существующие тексты, оказывающиеся в начале (исходный текст) и в конце (финальный текст, текст перевода) этого процесса. Именно в этом заключается характер взаимосвязи между трансформацией как процессом и трансфор- мацией как результатом, т.е. как отношением между исходным текстом и текстом перевода.
    Однако использование одного и того же термина для обозна- чения в пределах одной науки двух пусть даже взаимосвязанных, но все же различных понятий вряд ли удобно. Поэтому, закре- пив термин трансформация за процессом переводческого преоб- разования системы смыслов, заключенных в исходном тексте, для определения характера отношений между исходным текстом и текстом перевода попробуем найти иной термин. На мой взгляд, наиболее удачным является термин межъязыковая асимметрия.
    Вся история переводческой практики показывает, что система смыслов исходного текста и система смыслов текста перевода ни- когда или почти никогда не бывают абсолютно симметричными.
    Если бы мы попытались представить эти системы в виде геомет- рических фигур и наложить их друг на друга, то увидели бы яв- ное несовпадение их контуров. Полная симметрия, полное совпа- дение смыслов возможно лишь в очень небольших фрагментах речи, в отдельных словах, да и то, как мы знаем, не во всех, а лишь в тех, которые являются полными эквивалентами, т.е. сло- вами и словосочетаниями двух языков, сталкивающихся в перево- де, между которыми существует постоянное, не зависящее от контекста отношение «равнозначного соответствия»
    1
    . К полным межъязыковым эквивалентам обычно относят так называемые
    См.: Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. С. 11.
    369
    прецезионные слова: географические названия, имена собствен- ные, некоторые научные термины в пределах одной науки. Но, к сожалению, однозначность терминов, свойство, на котором осно- вывается полная эквивалентность в межъязыковом плане, является скорее идеалом, чем нормой. На примере самого термина транс-
    формация мы видели, что даже в пределах одной науки термины могут быть не однозначными. Вряд ли можно ожидать, что таким терминам отыщется полностью симметричный эквивалент в дру- гих языках. Даже имена собственные и географические названия лишь условно могут быть названы полными эквивалентами, так как иногда могут использоваться в переносном смысле. В этом случае они полностью зависят от контекста. О других пластах лексики и говорить не приходится. Даже среди заимствованных слов, а также слов, восходящих к одним и тем же словам класси- ческих языков, имеется масса различий, как семантических, так и функциональных, о чем мы подробней говорили в главе, посвя- щенной «ложным друзьям переводчика».
    Чем больше протяженность высказывания, тем шире асим- метрия исходного и переведенного речевых произведений.
    Иначе говоря, отношение асимметрии есть естественное и практически единственно возможное отношение между исход- ным текстом и текстом перевода. Отношение симметрии возможно только в случае буквального перевода. Но буквальный перевод редко оказывается верным с точки зрения передаваемых смыслов даже при переводе на близкородственные языки. Чем больше расходятся между собой языки, тем отчетливей проступает отно- шение асимметрии между исходным текстом и текстом перевода.
    Канадцы Вине и Дарбельне приводят в качестве примера бук- вального перевода с английского на французский следующие высказывания: Where are youì = Où êtes-vousl
    1
    Но можно ли счи- тать эти высказывания полностью симметричными? Пожалуй, нет, ведь английское высказывание содержит слово you, которое может быть переведено на французский и как вы (vous), и как ты
    (tu). Одному английскому высказыванию соответствуют два фран- цузских:
    Where are уou?= 1) Où êtes-vous?
    = 2) Où es tu?
    Переводчик оказывается перед выбором, и его решение будет продиктовано речевой ситуацией. Но и в том, и в другом случае он предпримет трансформацию смысла исходного высказывания, так как внесет в свое переводное высказывание дополнительный
    1
    См.: Vinay J.-P., Darbelnet J. Stylistique comparée du français et de l'anglais,
    Paris, 1958. P. 48.
    370
    элемент смысла, характеризующий отношение к тому человеку, к которому обращена реплика, либо фамильярное, интимное, дру- жеское, либо вежливое, официальное.
    Наблюдаемые иногда отношения симметрии характеризуют только особую разновидность перевода, а именно буквальный, или дословный, перевод. Иногда такой перевод называют «под- становкой»
    1
    . Но буквальный перевод и не предполагает транс- формации, т.е. смыслы исходного высказывания остаются неиз- менными, нетрансформированными в тексте перевода.
    Итак, мы попытались уточнить содержание термина транс-
    формация в теории перевода и определили его как процесс преоб- разования системы смыслов исходного речевого произведения в систему смыслов текста перевода. Результатом же такого процес- са оказывается отношение между системами смыслов, заключен- ными в исходным тексте и в тексте перевода, которое может быть охарактеризовано как межъязыковая асимметрия.
    1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   42


    написать администратору сайта