Гловели г. Д. История экономических учений
 Скачать 4.2 Mb.
|
ГЛАВА 13. ЭВОЛЮЦИОННЫЕ КОНЦЕПЦИИРУССКИХ ЭКОНОМИСТОВ-АГРАРНИКОВОсобое направление среди учений о стадиальных экономических изменениях и социалистическом преобразовании народного хозяйства составили концепции российских экономистов первой трети ХХ в., возникшие из переосмысления сельскохозяйственной экономии. Эти концепции получили в 1920-е гг. пристрастное наименование «неонароднических», поскольку ставили в центр мелкое семейно-трудовое крестьянское хозяйство, исходя из его устойчивости и постепенного преобразования в производственную ячейку экономической системы кооперативов. Более правильно их следует назвать аграрно-эволюционными концепциями, поскольку они существенно уточнили, показав односторонности и упущения исторической и марксистской школ, стадиальный подход к эволюции типов воспроизводства в земледелии, сельском хозяйстве и народном хозяйстве в целом. Главный вклад в обоснование стадиальных концепций эволюции и преобразования сельского хозяйства внесли организационно-производственная школа агрономов-кооператоров А. Н. Челинцева, Н. П. Макарова, А. В. Чаянова и близкий к ней земский статистик, экономико-географ и историк Н. П. Огановский. 13.1. Организационно-производственная школа как эволюционное и социально-этическое направление экономической мысли (А. Н. Челинцев, Н. П. Макаров)Сельскохозяйственная экономия как эволюционная дисциплина. Сельскохозяйственная экономия как учение о смене систем земледелия, «из которых каждая интенсивнее предыдущей», — результат распространения на восток Европы по образцу её северо-запада усовершенствованных севооборотов (травосеяние и плодосмен) вместо многовекового порядка экстенсивного трехполья (озимые — яровые — пар). Благодаря добавлению к традиционным злакам (пшеницы, ячменя, овса) кормовых трав и клубнекорнеплодов (клевера, турнепса, свёклы, картофеля) многократно повысились валовые сборы и урожайность. Поскольку:
В течение XIX в. сельскохозяйственная экономия развивалась как особая дисциплина, более близкая к агрономии, чем к политической экономии. Её проблематику определяли задачи максимизации доходности интенсивного сельского хозяйства, основанного на многопольных системах земледелия. Й. Г. Тюнен, определивший путь развития сельскохозяйственной экономии как агрономического обществоведения, первым выделил паровое трехполье, травосеяние и плодосмен как три последовательно сменяющие друг друга стадии рационализации земледелия. Особенности российской традиции сельскохозяйственной экономии. К концу XIХ в. трёхполье было оставлено почти всей Европой. Этим «почти» наряду с некоторыми землями балканских славян была Россия: в её пределах интенсивное земледелие стало повсеместным лишь в западных губерниях — польских (привислинских) и прибалтийских; на значительной территории сохранялась залежь, ещё более архаичная, чем трёхполье. Попытки искусственно внедрить передовые севообороты по образцу английских ферм терпели неудачу (см. гл. 4). Однако первые российские кафедры сельскохозяйственной экономии (в Петровской с.-х. академии и Ново-Александрийском институте в Варшаве) ориентировались на крупное частнопредпринимательское предприятие прусского образца. И лишь деятельность А. Ф. Фортунатова (1856 — 1925), ученика А. И. Чупрова, повернула русскую сельскохозяйственную экономию к разработке теории организации крестьянского хозяйства мелких размеров — с выяснением предпосылок интенсификации таких хозяйств и учётом перспектив их объединения в кооперативы различных форм. Заложенная Чупровым и Фортунатовым традиция отражала обеспокоенность русских экономистов-аграрников 1) затяжным господством в стране истощающего («выбалтывающего») землю трехполья и 2) судьбами общины и мелкого крестьянского хозяйства. Начало ХХ в. обозначило новый поворот. С одной стороны, обострение «проклятого аграрного вопроса» вызвало размах аграрных беспорядков 1902 — 1906 гг., а реформа П. А. Столыпина нацелилась на разрушение общины и формирование слоя сильных сельских хозяев-предпринимателей. С другой стороны, всероссийские агрономический (1901) и кооперативный (1908) съезды показали наличие «идейно-рабочей силы», способной и готовой помогать крестьянскому населению в рационализации форм и методов хозяйствования без крутой ломки привычного уклада жизни. Новая сельскохозяйственная экономия. Выпускник, а затем приват-доцент и профессор Ново-Александрийского института Александр Николаевич Челинцев(1874 — 1962) поставил задачу обновления сельскохозяйственной экономии, преобразования её в дисциплину, призванную:
Решение этого круга задач объединило Челинцева с более молодыми коллегами — А. А. Рыбниковым, Н. П. Макаровым, А. В. Чаяновым и другими — в оригинальное направление агроэкономической и кооперативной мысли, получившее наименование (предложенное Н. П. Макаровым) организационно-производственной школы. Характеризуя отличие нового направления от распространённых в России подходов к аграрному вопросу, Челинцев указывал, что они склонны рассматривать сельское хозяйство только через призму русского крестьянского хозяйства и лишь одного его фазиса — устаревшего зернового трехполья. Тогда как сущность сельскохозяйственного прогресса выражается в поднятии производительности земли, которое идёт вслед за эволюцией технико-экономического строя (систем полеводства) и зависит от перемен общественно-экономических условий. Челинцев считал недостаточным и подход школы Чупрова — Фортунатова, анализировавшей возможности перехода отсталого земледелия Центральной России к многопольным системам (исследование В. Г. Бажаева «Крестьянское травопольное хозяйство в нечернозёмной полосе», 1900). А. Челинцев: эволюционная логика районирования. В работе «Сельско-хозяйственные районы России как стадии эволюции сельского хозяйства» (1910) А. Н. Челинцев отметил, что сельское хозяйство эволюционирует под воздействием роста населения и дифференциации занятий, увеличивающей долю городского населения. Густонаселённые страны Европы одна за другой «ломали» инерцию экстенсивного зернового трёхполья, переходя к интенсивному типу сельского хозяйства, что означало: сокращение пара, подсев клубнекорнеплодов, усиление потребности в удобрении, увеличение поголовья продуктивного (нерабочего) скота, расширение сбыта животноводческой и другой незерновой продукции на рынках близлежащих городов. Для каждой области можно определить приближённость к типологическому сочетанию «генетических признаков»: доли пашни относительно естественных кормовых угодий для скота; структуры посевных культур; состава стада. Изменить профиль района можно лишь в направлении к ближайшему более производительному типу (от залежной системы к травополью не перескочить). Причём организационно-территориальная структура лежит глубже форм землепользования, поэтому целесообразно не шаблонное насаждение, например, отрубов, а дифференцированное воздействие на крестьянское хозяйство по агрегированным сельскохозяйственным районам. Значение районирования для новой сельскохозяйственной экономии определило крупный и сохраняющий актуальность вклад её представителей в экономическую теорию использования пространства, о чём свидетельствуют и материалы современного журнала «Пространственная экономика». Но своей вовлечённостью в эпохальные исторические события, трагической судьбой и последующей мировой известностью организационно-производственная школа обязана разработке теории организационного плана крестьянского хозяйства и стадий кооперации. Н. Макаров: новая социально-этическая постановка аграрного вопроса. Николай Павлович Макаров (1887 — 1980), выпускник Московского университета, ещё студентом начал активную научную работу, анализируя опыт развития кооперации в разных регионах России. Макаров подчеркивал, что для нового направления интерес к внутренней организационной стороне жизни индивидуального крестьянского хозяйства отодвинул на второй план вопросы социально-экономического противопоставления богатых и бедных. Социально-этическая постановка аграрного вопроса была переориентирована на «среднюю линию» между «умилением» интеллигенции деревенскими низами и правительственной «ставкой на сильных». Задача определена как совместная работа трудовой интеллигенции со здоровым мужицким трудовым хозяйством. «Примат распределительного начала» и народническая «этическая ненависть к буржуазным элементам» были заменены оптимистическим настроением поиска роста производительных сил через вовлечение крестьянского хозяйство в процесс расширения связей с рынком и капиталонакопления. Это вовлечение должно охватить и крупные («кулацкие») и мелкие крестьянские хозяйства, интенсификации и укреплению позиций которых могут и должны поспособствовать различные формы кооперации, особенно сбыто-снабженческая и кредитная. Организационно-производственная школа составила основу «мозгового центра» российской кооперации, возникшего в Московском народном университете имени генерала Шанявского. Занимаясь обширных кругом теоретических и прикладных вопросов, новое направление быстро снискало высокий научный и общественный авторитет, и после Февральской революции 1917 г. его представители задавали тон в Межпартийной Лиге аграрных реформ, готовившей проект аграрного законодательства демократической России в ожидании Учредительного собрания. Но эта работа не поспевала за развернувшимся во взбудораженной русской деревне «чёрным переделом», узаконенным после Октябрьского переворота «Декретом о земле». «Агрономы и кооператоры, — сетовал Макаров, — не смогли взять в свои руки ни земельной реформы, ни политического хода революции». Оппозиция «чёрному переделу» и большевистской политике «военного коммунизма» не поколебала, однако, уверенности экономистов-аграрников в том, что им всё равно предстоит взять в свои руки огромную часть социально-экономических вопросов в деревне. И с переходом к нэпу представители организационно-производственной школы, не прекращавшие в течение всей гражданской войны исследовательской работы, объединяются в новом «мозговом центре» — экономическом факультете Тимирязевской (бывшей Петровской) с.х. академии. Самой заметной фигурой школы на этом втором этапе её деятельности, времени её зенита и заката, стал директор НИИ сельскохозяйственной экономии А. В. Чаянов. 13.2. Теория семейно-трудового хозяйства и стадий кооперации А. ЧаяноваА. Чаянов: теоретик, кооператор, утопист. Александр Васильевич Чаянов (1888 — 1937) был самой многогранной и публичной фигурой из деятелей организационно-производственной школы. Ученик А. Ф. Фортунатова по Петровской академии, Чаянов ещё студентом (1909) сформулировал в «Вестнике сельского хозяйства» ключевую идею своей концепции, развёрнутой затем в монографии «Теория крестьянского хозяйства» (1912 — 1913) и «Кратком курсе кооперации» (1915): внутренняя структура крестьянского хозяйства представляет собой связку отдельных агротехнических процессов, соединенных экономически волей хозяйствующего субъекта; но каждый из этих процессов настолько самостоятелен, что может быть выделен без нарушения общего организационного плана хозяйства. Поэтому возможно организовать отдельные агротехнические процессы путём выделения их и слияния с подобными процессами в кооперативе без крупной ломки организационного плана мелкого крестьянского хозяйства. И во время учёбы, и после её завершения Чаянов стажировался за границей; он хорошо знал не только состояние агрономии, сельскохозяйственной помощи населению и кооперативного движения во всей Западной Европе, но и основы маржиналистских концепций. Однако аппарат маржинализма, с применением графических методов и оптимизационных расчетов, был использован Чаяновым для создания теоретической модели хозяйства иной природы, чем частнопредпринимательская фирма, — безнаёмного семейно-трудового крестьянского хозяйства, в котором и голова, управляющая хозяйством, и рабочие руки принадлежат одному и тому и человеку. Как практик Чаянов снискал известность прежде всего в сфере кооперации, которой придавал не только социально-экономическое, но и культурно-просветительское значение, в том числе для собирания и сохранения художественного наследия. Сам Чаянов был библиофилом, краеведом, коллекционером гравюр, автором поэтического сборника и фантастических повестей, одна из которых отразила его экономические и социально-политические пристрастия — «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920). Повесть Чаянова, изображающая «строй трудового земледелия» (отнесённый к 1984 г.) с кооперированным крестьянством как «полным хозяином земли русской» была напечатана большевистским Госиздатом с предисловием его директора, видного марксистского критика Вацлава Воровского, отметившего её «реакционный» характер. Один из творцов нэпа. Чаянов не входил в состав какой-либо политической партии, но после Февральской революции выдвинулся как активный сторонник Временного правительства, член Оргкомитета Лиги аграрных реформ, Главного земельного комитета, Предпарламента. Он был избран в разогнанное большевиками Учредительное собрание и не питал симпатий к «зачатому в застенках германской капиталистической фабрики» идеалу рабочего социализма и его советскому воплощению в диктатуре, при которой «колоссальная доля прибавочной стоимости усвоялась стадами служащих в главках и центрах». Однако, видя отсутствие политического единства в российской кооперации и угрозу её развала, Чаянов рано встал на путь компромисса с Советской властью, и уже в 1919 г. возглавил Высший семинарий сельскохозяйственной экономии, реорганизованный вскоре в НИИ. В марте 1921 г. Чаянов вошёл в комиссию Наркомата земледелия, разработавшую основные принципы продналога — важнейшей меры перехода к нэпу. После организации Госплана в нём представителем Наркомзема стал Чаянов, разработчик первого «генерального плана» развития сельского хозяйства. «Краткий курс кооперации» Чаянова наряду с работами Туган-Барановского и Штаудингера был в числе книг, просмотренных В. Ульяновым-Лениным при подготовке статьи «О кооперации». Ленинские тезисы о введении нэпа «всерьёз и надолго» и о социализме как «строе цивилизованных кооператоров» предоставили Чаянову опорные пункты при конкретизации плана кооперирования крестьянских хозяйств в СССР как процесса, рассчитанного на «понимание его значительной продолжительности». «Кооперативный план» Ленина был наброском, допускающим разные толкования. «Кооперативный план» Чаянова исходил из тщательного анализа крестьянского семейно-трудового хозяйства как предприятия с особой мотивационной природой. Некапиталистическая мотивация и устойчивость мелкого крестьянского хозяйства. Центральной в чаяновской концепции семейно-трудового хозяйства является категория трудопотребительного баланса — соразмерности напряжения годового труда со степенью удовлетворения потребностей хозяйствующей семьи. В отличие от капиталистического предприятия не стремление к максимизации денежного дохода на единицу затрат труда определяет «основное равновесие» и пределы продукции. Не мотивация предпринимателя, получающего в результате вложения своего капитала разницу между валовым доходом и издержками производства, а мотивация скорее рабочего «на своеобразной сдельщине, позволяющей ему самому определять время и напряжение работы», движет крестьянское хозяйство. Это объясняет, с одной стороны, исключительную устойчивость мелкого крестьянского хозяйства, с другой стороны, его техническую и экономическую инертность. Крестьянские хозяйства часто функционируют с номинально негативной прибылью и тем не менее выживают за счет «самоэксплуатации», что невозможно для капиталистических предприятий. Они готовы платить за дополнительную землю арендную плату, гораздо превосходящую размер капитализированной земельной ренты, — но лишь для того, чтобы полнее задействовать трудовые ресурсы семьи. В то же время крестьянское хозяйство мало податливо к улучшенному трудосберегающему инвентарю: поскольку высвободившиеся рабочие руки могут не найти себе какого-то другого применения, то это ни на копейку не увеличит дохода крестьянской семьи, а приобретение техники составит значительный вычет из крестьянского бюджета. Поэтому, например, земской агрономией была отмечена трудность распространения среди русских крестьян молотилок. Своеобразно крестьянин реагирует на рыночную конъюнктуру. При достиженииопределённого обычного уровня насыщения потребностей едоков крестьянин отвечает на рост цен не увеличением, а уменьшением производства, так как при этом экономит на бесплатном с точки зрения издержек производства труде своей семьи. В данном случае крестьянин как рабочий, воспользовавшись благоприятным стечением обстоятельств и рентными доходами, заставляет крестьянина как предпринимателя предоставить ему лучшие условия труда в смысле сокращения годового рабочего времени вопреки естественному стремлению предпринимательства расширить объем хозяйственной работы для использования удачной конъюнктуры. В подтверждение этого теоретического положения Чаянов привёл эмпирический вывод Челинцева: «Если всё нужное для существования семьи было бы возможно добыть её работникам в течение, например, 150-180 дней в году, то от дальнейшей собственной работы наше трудовое хозяйство воздержится». «Одна и та же объективно выражаемая оплата единицы труда, при одном и том же уровне, будет считаться то выгодной, то невыгодной для крестьянской семьи, прежде всего в зависимости от состояния основного равновесия между мерой удовлетворения потребностей и мерой тягостности труда. Если в сметном учете хозяйства основное равновесие еще не достигнуто, острота непокрытых потребностей еще достаточно остра, хозяйствующая семья сильнейшим образом стимулируется к расширению своей работы и ищет приложения своему труду, мирясь с низкими нормами его оплаты. Обратно, если основное равновесие вполне покрывается сметными соображениями хозяйства, то только очень высокая оплата труда может побудить крестьянина к новым работам». Земельный режим и дифференциация крестьянства. Выяснив категориальное своеобразие семейно-трудового хозяйства в его статике, Чаянов исследовал и динамику этого хозяйства, в которой решающую придавал изменению численности и половозрастного состава семьи, соотношения числа едоков и работников. Молодая крестьянская семья, состоящая всего из супружеской пары с малолетними детьми, маломощна в хозяйственном отношении. Зато когда младшее поколение один за другим вступает в работу и её силы постепенно возрастают, она укрупняет хозяйство до масштабов средней мощности, начинает прибегать к аренде земли и использовать машины. Взрослая сложная семья с несколькими работниками, организуя свою работу по принципу сложной кооперации, достигает наибольшей рабочей мощи, при этом средняя сила работников, входящих в её состав, намного превышают таковую силу в молодых семьях. Сообразно росту сил растут и размеры хозяйственной деятельности и зажиточность семьи, пока, наконец, подросшие дети не создадут новые молодые семьи, и старая сложная семья не начнет распадаться на ряд молодых, выделяющихся из неё. Крупное зажиточное хозяйство дробится на ряд мелких. В этом цикле — разжимающемся и сжимающемся объёме «земельного режима» — Чаянов видел главный фактор имущественной дифференциации русского крестьянства. Учёный не отрицал, что в демографическом процессе нарастания и разделов семей от крестьянской массы отслаиваются крупные «кулацкие» хозяйства на базе наёмного (батрацкого) труда и ростовщичества, подобные западноевропейским и американским «фермерским предприятиям». Но такая динамика не фатальна — трудовое крестьянское хозяйство может отстоять свои позиции от хозяйств крупнокапиталистического типа благодаря кооперативным организациям и соответствующей государственной политике. Чаянов был противником «коммунизации» крестьянских хозяйств, неудачные примеры которой оставила политика «военного коммунизма». Но он считал перспективным путь «самоколлективизации», или «кооперативной коллективизации», при которой трудовые крестьянские хозяйства, сохранив индивидуальность, могут выделить из своего организационного плана те элементы, в которых крупная форма производства имеет несомненные преимущества над мелкой. Два типа вертикальной концентрации. Чаянов выделил в организационном плане крестьянского хозяйства три основные группы процессов:
Главной формой укрупнения сельского хозяйства в ХХ в. стала вертикальная концентрация — подчинение указанных процессов крупному капиталу. Оно начинается с третьей группы: овладение путями сбыта, развитый ипотечный кредит, диктующая роль капитала, вложенного в транспортные, элеваторные, ирригационные и др. предприятия. Затем крупный капитал «отщепляет» от деревенского производства отрасли, связанные с первичной переработкой сырья. И, наконец, капитал активно вмешивается в организацию самого процесса производства, выдавая семенной материал и удобрения, определяя условия севооборота и превращая своих клиентов в простых технических исполнителей, производящих однотипные продукты. Это — американский фермерский путь капитализма в земледелии с внедрением в толщу фермерских хозяйств всякого рода капиталистических вспомогательных предприятий (переработка, элеваторы, холодильники и пр.) и присвоением финансовым и торговым капиталом большей части дохода, создаваемого фермерским хозяйством, с перекладыванием риска предприятия в значительной степени с владельца капитала на фермера. Но вертикальная концентрация может принять и иные формы — не капиталистические, но кооперативные и смешанные, когда контроль над системой торгово-кредитных, дорожных и перерабатывающих предприятий принадлежит организованным мелким производителям, создавшим общественные капиталы (примеры — Дания, Сибирский Союз маслодельных артелей в начале ХХ в.). Высшей формой такой вертикальной концентрации мелких производителей, превращающих её в «одно из главных слагаемых социалистической системы хозяйства», Чаянов считал «кооперативную коллективизацию» в последовательности, аналогичной «фермерскому перерождению». При поддержке социалистического государства и параллельном развитии электрификации, сети усовершенствованных дорог, технических установок, системы складочных помещений и кооперативного кредита возможно может быть достигнуто перерастание системы отдельных крестьянских хозяйств в систему общественного кооперативного хозяйства, оставляющую выполнение некоторых процессов в частных хозяйствах «почти что на началах технического поручения».  Рис. 13-1. Схема последовательных стадий кооперации (составлена по работам А.В.Чаянова японским экономистом С. Кодзима). «Аграрный фронт». «Кооперативный план» Чаянова, выведенный из организационного плана крестьянского хозяйства на микроуровне, требовал на макроуровне уточнения классового подхода. Чаянов предложил 6-звенную классификацию крестьянских хозяйств: 1) кулацко-ростовщические, 2) крупные полукапиталистические, применяющие наемный труд, 3) семейно-трудовые зажиточные, 4) семейно-трудовые, мелкие и бедные капиталом 5) бедняцкие, вынужденные продавать свою рабочую силу; 6) полупролетарские, получающие главную часть дохода с заработной платы. Кооперативную работу Чаянов ориентировал на хозяйства 2—5-го типов — «подавляющее большинство нашей деревни». Но стереотипная схема расслоения деревни, которую Ленин («Ильин») развивал ещё в своей книге «Развитие капитализма в России» и которой продолжали оперировать советские «аграрники-марксисты», ориентировала на иное. Лозунги Коммунистической партии провозглашали «прочную опору» только на бедноту — наёмную рабочую силу для чужих средств производства — и ликвидацию кулачества — сельских «эксплуататоров», предпринимателей со своими средствами производства и чужой рабочей силой. Чаянов вступал в явное противоречие с этими лозунгами, утверждая, что успехи кредитной, сбытовой и машинной кооперации сами по себе поведут к уничтожению кулацкого (1-го) типа хозяйства, а пролетаризированный (6-й) тип хозяйств остаётся «за бортом» кооперативного движения, поскольку не имеет предмета для участия в кооперации («потребительское хозяйство не дает в их руки ничего для сбытовой кооперации, ничтожность посевной площади делает ненужным применение машин, объём же закупок и кредита не окупит собою паевого взноса в кооператив»). «Аграрники-марксисты» инспирировали в 1927 г. дискуссию о дифференциации крестьянства и стали агрессивно нападать на позиции Чаянова и его школы. А поворот большевиков к политике «сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса» нанёс по организационно-производственной школе смертельный удар. Трагедия «ликвидации». Будучи в начале 1920-х гг. за границей, Чаянов, объясняя свой отказ эмигрировать, размышлял о том, как «превратить русскую проблему из проблемы борьбы за власть в проблему спасения и возрождения родины всеми живыми силами её, в том и числе и коммунистическими, поскольку они содержат в себе живое творческое начало»44. Жестокий ответ на эти ожидания учёного и гражданина был дан И. Сталиным в угрожающей речи на Первой Всесоюзной конференция аграрников-марксистов, проходившей в дни первой крупномасштабной компании культа «великого теоретика марксизма»: «Почему антинаучные теории «советских» экономистов типа Чаяновых должны иметь свободное хождение в нашей печати?» Отбросив нэп «к чорту» и обвинив недавнего ближайшего соратника Бухарина в «правом оппортунизме»», Сталин заявил, что «проводить ленинский кооперативный план — это значит подымать крестьянство от кооперации сбытовой и снабженческой к кооперации производственной, к кооперации колхозной». И дал «специалистам» из ГПУ — НКВД сигнал к «проверочно-мордобойной работе» со специалистами-аграрниками, арестованными по сфабрикованному процессу «Трудовой Крестьянской Партии» (ТКП). Заклеймённые как «идеологи кулачества» и организаторы «вредительства в практической работе, направленного к срыву социалистического строительства», А. В. Чаянов и другие лидеры организационно-производственной школы, а также ещё ряд экономистов (в том числе Н. Д. Кондратьев и Л. Н. Юровский) были репрессированы. Научное направление исчезло в пропасти «великого перелома». После полуторагодичного заточения А. В. Чаянов был выслан в Алма-Ату, где с 1933 г. работал в Казахском сельскохозяйственном институте. Нарком земледелия Казастана Н. Сыргабеков принял Чаянова своим научным консультантом. В 1937 и тот, и другой были арестованы и расстреляны. Более благополучной оказалась судьба А. Н. Челинцева и Н. П. Макарова, уцелевших в годы Большого террора и доживших каждый до 90 с лишним лет, продолжавших, хотя и в гораздо более скромном масштабе, научную деятельность. Но реабилитированы они были лишь в 1987 г., когда было официально пересмотрено «дело ТКП». Возвращение Чаянова. При жизни Чаянова несколько его работ было издано в немецком переводе. Во второй половине ХХ в. они привлекли внимание западной и азиатской общественной мысли как объяснение торможения «модернизации» в освободившихся от колониальной зависимости отсталых аграрных странах. Подтвердились слова Чаянова, что «сегодня, когда наш мир постепенно перестаёт быть только европейским миром, а Африка и Азия с их специфическими экономическими формациями все больше и больше будут входить в круг нашей жизни и культуры, мы тем больше будем вынуждены посвящать наш теоретический интерес проблемам некапиталистических экономических систем». Построенная Чаяновым модель семейного разделения труда и трудопотребительного баланса, теоретический анализ семейно-трудового хозяйства как относительно автономной и исторически живучей формы со своей стратегией выживания и использования ресурсов стали аналитическим импульсом не только в разработке обширного круга проблем «крестьяноведения», но и для «экономической палеонтологии»45. В 1988 г. было широко, хотя и с большим налётом приторной помпезности, отмечено столетие со дня рождения А. В. Чаянова на его родине. К сожалению, в постсоветской России идеи учёного оказались невостребованными. 13.3. Стадиальная теория экономического прогресса Н. П. ОгановскогоН.Огановский: неонародник. Среди осуждённых по процессу ТКП был и Николай Петрович Огановский (1874 — 193?) — один из зачинателей экономической истории и экономической географии в России, земский статистик, кооператор, публицист, политический деятель. Он не входил в организационно-производственную школу, но работал в тесном контакте с её лидерами и в наиболее рельефной форме выразил неонароднические взгляды на экономическую эволюцию, развитые в оригинальную концепцию стадий всемирно-исторического процесса. Она показала решающее значение европейской интенсификации земледелия для структурных сдвигов в народном хозяйстве, обеспечивших переход к расширенному типу воспроизводства в мировом масштабе. Огановский, сын офицера Генштаба, учился в кадетском корпусе, а затем окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, но посвятил себя земской статистике, занимаясь исследованием фактического положения общинного крестьянства в российской провинции (обработав данные о 250 уездах 30 губерний). С 1909 г. он работал в Московском Коммерческом институте библиотекарем, а затем приват-доцентом; в 1915 г. возглавил статистическое бюро Всероссийского Земского Союза, сблизился с Трудовой Народно-социалистической партией (энесами). После Февральской революции вошёл в руководство Лиги аграрных реформ и Главный Земельный комитет; редактировал «Статистический справочник по аграрному вопросу» (вместе с Чаяновым) и газету «Крестьянский союз»; выпустил целую серию «народных брошюр» по земельному вопросу. Был членом Предпарламента и Учредительного собрания; активно выступал против Октябрьского переворота и Брестского мира. Примкнул к антибольшевистскому движению в Поволжье и Сибири, но был разочарован деятельностью экономического совещания при правительстве адмирала Колчака (казнокрадство, спекуляция, упадок кооперации) и примирился с Советской властью. Вернулся в Москву, где стал заведующим статистическим отделом Наркомата земледелия и первым профессором экономической географии в МГУ, хотя в 1922 г. едва не был выслан за границу. В работах советского периода по экономической географии Огановский дополнил свою историко-стадиальную концепцию, изложенную в главном труде «Закономерность аграрной эволюции» (3-х томах, 1909 — 1914; сжатое изложение в одном томе, 1917). Полемика с западными эволюционными концепциями. Н. П. Огановский определил свою главную задачу как отыскание «руководящего начала в истории аграрных отношений всех эпох и, по крайней мере, большинства местностей, насколько в силах мы это сделать», затем сузив предмет исследования до аграрной эволюции стран умеренного климатического пояса. Огановский подверг критике наиболее влиятельные концепции общественного развития, выдвинутые западной мыслью XIX в.: мальтузианство, позитивизм, марксизм и стадиальный подход германской исторической школы в политэкономии. Вопреки биологизаторскому учению Мальтуса Огановский доказывал, что перенаселение является следствием не абсолютного закона чрезмерного размножения, а кризиса определённой системы земледелия, достигающей своих исторических пределов. Вопреки универсальному философско-социологическому определению Г.Спенсером эволюции как процесса дифференциации и перехода от бессвязной однородности к связной разнородности, что применительно к экономике означает всё большее дробление труда в специализации, Огановский считал для интенсивного сельского хозяйства закономерной тенденцию к совмещению разных видов деятельности в производственной единице. За игнорирование специфических исторических особенностей сельского хозяйства, механическое перенесение на него закономерностей развития, установленных для промышленности, Огановский критиковал и историческую школу в политэкономии (систематику форм хозяйства Бюхера), и марксизм. Российских марксистов, в первую очередь Вл. Ильина, Огановский критиковал за отождествление технического прогресса с концентрацией производства и игнорирование кооперативного движения. Огановский возражал против отождествления аграрной эволюции с запоздалым относительно индустрии «завоеванием капиталом» сферы сельского хозяйства, а расслоения деревни - с «разложением» общины на «сельский пролетариат» и «сельскую буржуазию». Многофакторный подход к хозяйственной эволюции. Огановский не считал возможным объяснить экономический прогресс на основе какого-либо одного фактора, и указывал прежде всего на необходимость отличать эволюцию форм производства, зависящую от технических факторов, от эволюции распределения средств производства, на которую влияют факторы политические и психологические. Переход от ремесла к мануфактурному и машинному производству техническибыл связан с дифференциацией процессов обработки продукта, разделением труда на совокупность простейших приёмов, которые могут быть механизированы, и дальнейшим переходом к системе машин как концентрации разнородных автоматических приёмов на фабриках. Но если концентрация производства была оборотной стороной технической дифференциации труда, то на процесс концентрации капитала оказали влияние внешние по отношению к промышленности факторы: спрос со стороны получателей рентных доходов на предметы роскоши, ограбление колоний, первоначальное накопление. В сфере распределения не было той внутренней дифференциации, как в технической стороне производства: классы капиталистов и пролетариев образовались «не внутри класса ремесленников, а над ним и под ним». Дальнейшую концентрацию капитала в индустрии Огановский характеризовал не как «двустороннюю дифференциацию» (т.е. социальную поляризацию), а как «одностороннюю подвижку вверх»: преимущественное накопление капиталов в верхних слоях и увеличение социального расстояния между господствующим и рабочим классом при медленном и неровном повышении благосостояния пролетариата (относительное, но не абсолютное ухудшение). Применительно к сельскому хозяйству Огановский выдвинул на первый план агротехническую эволюцию, осложнённую различными факторами, влияющими на размеры предприятий. Фазы аграрной эволюции: экстенсивные и интенсивные. Суммируя накопленный сельскохозяйственной экономией опыт классификации систем полеводства и историко-экономический материал об отдалённых эпохах, а также личные наблюдения над кочевым скотоводством в российских степях, Огановский определил три главные фазы эволюции сельскохозяйственного производства по двум критериям:
Социальные последствия агроэкономического развития. На стадии трёхполья, составившей агротехническую основу феодального строя с крепостным правом, сельское хозяйство Европы застыло на целое тысячелетие, отмеченное захватом верховных прав на землю привилегированными классами и соединением пользования землей с массой повинностей по отношению к этим классам. Захватное землевладение было предпосылкой крупного поместного хозяйства, притянутого к монастырским стенам и феодальным замкам. Образовалась лестница власти над землёю и над сидящим на ней трудовым населением, которому вменялось в обязанность «кормление» военно-служилого класса, становившегося и классом крупных землевладельцев. Становление феодальных отношений происходило одновременно с переходом населения от подвижного переложного земледелия к оседлому трёхполью. Сельская община первоначально складывалась на земельном просторе, но когда возможности экспансии перелога были исчерпаны, а политический фактор обусловил одностороннюю подвижку вверх — концентрацию земли в высших слоях, «утеснённая» община выработала уравнительно-передельный механизм, и крестьянское землепользование приняло подворно-чрезполосную форму. Общинные леса и выгоны постепенно сокращались в силу расширения пашни под трехполье и захватов феодалов. Равновесие между почти не растущим количеством продовольственных средств, доставляемых трёхпольем, и количеством населения поддерживалось в силу высокой смертности из-за войн, усобиц, эпидемий и ограничений на численность крестьянских семей, налагаемых крепостной зависимостью. Растянувшееся на века освобождение европейских крестьян, стряхивая с них солидную часть непроизводительных расходов, вело к процессу раздробления на мелкие хозяйства — преимущественно натурально-потребительного характера. Вызванный раскрепощением резкий прирост народонаселения выбивал трехполье из многовековой колеи, провоцировал голодовки. В то же время сформировавшийся политический абсолютизм вывел на новый уровень крупнопоместное хозяйство знати — в форме английского лендлордизма со сгоном крестьян земли ради разведения овец для экспорта шерсти или восточноевропейского магнатства с отягощением крестьян барщиной ради наращивания экспорта зерна. Дворяне кое-что сделали для перехода к интенсивным системам земледелия, особенно в Англии, но в целом сельское хозяйство Европы было сковано уже явно исчерпавшим свои возможности экстенсивным трёхпольем. Его недостаточность для прокормления возросшего населения провоцировала народные массы на бунты, доходившие революций : в середине XVII в. в Англии, на рубеже 80—90-х гг. XVIII в. — во Франции; в конце 40-х гг. XIX в. — в Германии; в начале ХХ в. — в России. Таким образом, относительное перенаселение и аграрные возмущения были следствием задержки в настоятельной необходимости перехода на интенсивнуюфазумногопольно-травяного и плодосменногоземледелия. Структурные сдвиги в сельском хозяйстве и переход к индустриальному расширенному воспроизводству. Анализ аграрной эволюции позволил Огановскому обосновать важнейший стадиальный критерий экономического прогресса — переход к поступательному расширенному воспроизводству, или, в современной терминологии, — «самоподдерживающемуся» росту (Self-sustained Growth). Система трёхполья с почти неизменной урожайностью не давала экономикам европейских стран выйти за пределы простого воспроизводства и удерживала основную массу населения в сельском хозяйстве. Но внедрение травосеяния и плодосмена, обеспечив рост зерновой и животноводческой продукции, обусловило одновременно возможность и необходимость сдвига населения из земледелия в промышленность и роста товарооборота между городом и селом. Образовавшийся излишек деревенского населения мог найти применение рабочим рукам только в городах, жители которых предъявляли дополнительный спрос на продовольствие, расширяя рынок сбыта для товарной продукции сельского хозяйства. Сверх того, посевы корнеклубнеплодов дали продукты не только для откорма скота (турнепс, свекловичный жом), но и для продажи в качестве промышленного сырья для сахарных, винокуренных и крахмальных заводов (свекла и картофель); а город с его индустриальными предприятиями не только поглощал избыточное сельское население и растущую продукцию села, но и давал необходимые для интенсификации усовершенствованные орудия, искусственные удобрения, развитую транспортно-складскую сеть, кредит и т.д. Через развитие «рыночности» (по выражению Огановского) и (в современной терминологии) цепочек взаимного стимулирования между секторами народного хозяйства произошло его превращение в двустороннее аграрно-индустриальное хозяйство — с устойчивым расширением масштабов производства. Этот процесс Огановский определил как устойчивое развитие производительных сил, подразумевая, что ни один из видов используемых человеком органических природных благ — фауна, флора и плодородие почвы — уже не подвергается истреблению как даровые запасы, но подлежит восстановлению и умножению. Что касается сопутствующих этому агротехническому процессу и влияющих на него социально-экономических и политических факторов, то Огановский сводил их к упрочению позиций сельского хозяйства средних размеров. «Стягивание к середине» и кооперация. Огановский считал естественной экономическую тенденцию к усреднению размеров сельскохозяйственных предприятий, которой мешало политическое давление феодальных классов на эволюциюраспределения земли в пользу крупного хозяйства. С прекращением их поддержки политическими властями крупные хозяйства «отчасти путём продажи, но пока больше посредством сдачи в аренду будут терять землю», поскольку среднеразмерное хозяйство имеет перед ними преимущество в тщательности обработки и экономии на сокращении пространства. Но преимущества средних предприятий ограничиваются собственно сельским хозяйством, тогда как техническая переработка сельскохозяйственной продукции и элементы обмена(кредит, сбыт, снабжение) требуют «крупной массовой постановки дела». И в полном согласии с организационно-производственной школой Огановский в этих двух сферах возлагал надежды на государственное дорожное строительство и на кооперацию в борьбе с крупнокапиталистическими предприятиями. Для дальнейшей эволюции европейского сельского хозяйства Огановский считал политически и экономическими наиболее значимыми демократизацию парламентарного законодательства для недопущения искусственного неравенства в землевладении и завоевание крестьянской массой при помощи кооперации кредита и денежного капитала, доступного ранее только крупным предпринимателям. Успехи кредитной и сбытоснабженческой кооперации в Европе, начиная с последней четверти XIX в, учёный считал сопоставимыми с прогрессом промышленного капитализма за то же время. А Данию, превращённую в «страну крестьянских товариществ» размахом кооперативной обработки молочных продуктов, он считал неплохим образцом для идеала среднего кооперативного хозяйства, соединения нескольких или нескольких десятков индивидуальных хозяйств в одну группу. Случай России: попятный ход аграрной эволюции. Приверженность неонароднической идеологии обусловила преувеличение Н. П. Огановским особенностей аграрной интенсификации сравнительно с индустриальной и соответственно преимуществ средних сельскохозяйственных предприятий над крупными. Огановский не смог предвидеть столь значительного сокращения доли собственно сельского хозяйства в современных агропромышленных комплексах передовых стран. Но он оказался прав в определении агротехнологического критерия экономического прогресса: переход от экстенсивных систем к интенсивным формам, интегрирующим обработку земли и животноводство. Однако этого перехода не произошло на родине Огановского — в России. Почему? Уточняя концепцию знаменитого историка В. О. Ключевского о колонизации как главном факте русской истории, Н. П. Огановский отметил, что самобытность аграрной истории России проявилась в растянутости трёх фаз аграрной эволюции во времени и попятной экстенсивности ввиду территориального расширения, которое, «разреживая» население и вовлекая в оборот новые и часто более производительные почвы, открывало широкие возможности для экстенсивных форм хозяйствования в новых колонизационных поясах. Другим фактором консервации экстенсивных форм (парового трёхполья, главным образом) стал фактор экспорта, где в течение всего XIX в. росла доля хлебных злаков. Для производства на внешний рынок однообразные истощавшие почву пшенично-ячменные посевы (до 90% всей пашни), невиданные более нигде, оказывались выгоднее, а новые колонизационные пояса (Черноморско-Каспийское кольцо, Сибирь) позволяли наращивать валовые сборы, сохраняя трёхполье на основной территории Российской империи. Отсталое экстенсивное земледелие вело к оскудению малоземельного великорусского центра и к усугублению разрыва между земледелием и животноводством, измельчанию или вовсе исчезновению некоторых российских пород крупного рогатого скота. Огановский ожидал от нэпа исправления исторических перекосов и реализации программы превращения России в страну двустороннего аграрно-индустриального типа со сбалансированным сельским хозяйством и мощной системой кооперативов. Однако «сплошная коллективизация» стала не только сокрушительным ударом по сельскому хозяйству в целом и крестьянству. Она преследовала цели изъятия из деревни максимума экспортного зерна ради осуществления закупок импортного оборудования для опережающего развития тяжёлой промышленности. Вместо интеграции земледелия с животноводством был довершён их разрыв. После этого советское руководство ввергало сельское хозяйство страны в различные эксперименты и кампании: насаждение травополья и потом кукурузы, лысенковщина, освоение «целины» («первой» и «второй»), химизация и т.д. Однако исправить ситуацию не удалось. Власти постсоветской России не придавали какого-либо серьёзного значения сельскому хозяйству как таковому и тем более сохраняющемуся разрыву между земледелием и животноводством, вследствие чего страна оказалась на «игле» мясного импорта. РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
|