ГЛАВА IV
Субординация корпорации:
противоречие между экономизацией и социологизацией.
Как явствует из предыдущих глав, в постиндустриальном обществе произойдет громадный рост “третьего сектора”, под которым подразумевается сфера, лежащая вне пределов коммерческих и правительственных структур и включающая шкоды, больницы, исследовательские учреждения, добровольные общественные организации и тому подобное. Но несмотря на это, деловая корпорация останется в течение определенного времени центральным институтом общества. В корпоративном секторе создается около 55% валового национального продукта; почти 9,5% ВНП ежегодно вкладываются небанковскими корпорациями в новые инвестиционные проекты и оборудование 1.
Когда говорят о корпорациях в общепринятом смысле слова, обычно имеют в виду в первую очередь индустриальные гиганты и “магическое число” 500, столь популяризированное журналом “Форчун”. Для этого есть немало оснований. В самом деде, в Соединенных Штатах существует не менее 1,5 млн. корпораций, Они распределяются по отраслям следующим образом: розничная и оптовая торговля — 450 тыс.; финансы, страхование и недвижимость — 400 тыс.; сфера обслуживания — 200 тыс.; промышленное производство — 195 тыс.; строительство — 115 тыс.; сельскохозяйственное производство и горнодобывающая промышленность — 45 тыс.
Если в качестве образца индустриальной Америки взять промышленный сектор, то окажется, что эти 195 тыс. корпораций обладают активами, оцениваемыми примерно в 500 млрд. долл.
1. Все данные приведены по Statistical Abstract of the United States (1971).
Однако около 192 тыс. корпораций, иди 98% от их общего числа, имеют активы менее чем в 10 млн. долл. каждая, а вся эта группа в целом владеет лишь 14% всех промышленных корпоративных активов. Немногим более 500 фирм с капиталом свыше 25 млн. долл. владеют 83 % корпоративных активов, 200 фирм с капиталом свыше 250 млн. долл. обладают 66 % всех активов в промышленности, а на долю 87 фирм, каждая из которых располагает более чем 1 млрд. долл. капитала, приходится 46 % из суммарных 500 млрд. долл.
Эти 500 корпораций, на предприятиях которых было занято в 1970 году 14,6 млн. рабочих, что составляет более 75% рабочей силы в промышленности, символизируют собой уровень могущества, которое периодически возбуждает беспокойство общественности. Оно заметно и в наши дни, хотя и не по тем причинам, как, скажем, три десятилетия назад, когда такие компании, как “Дженерал моторе”, тратили миллионы долларов на вербовку головорезов, на слезоточивый газ и оружие для подавления организованных выступлений трудящихся. Ясно, что власть корпораций является в обществе основным источником всякой иной власти, и проблема состоит в том, каким образом ее ограничить. Обеспокоенность общественности, выраженная в формулировке “социальная ответственность”, проистекает из укореняющейся концепции коммунального общества и контроля государства за экономическими проектами, таящими в себе значительный риск и способными вызвать непредсказуемые последствия, выходящие далеко за пределы намерений либо возможностей контроля со стороны их инициаторов.
За последние несколько лет в отношении общественности к корпорациям произошли заметные изменения. Всего лишь четырнадцать дет назад Юджин Ростоу писал в изданном Эдварг дом Мейсоном классическом сборнике “Корпорации в современном обществе”: “Просматривая литературу, посвященную нынешнему уровню развития корпораций и возможным программам их реформ, поражаешься установившейся атмосфере относительного миролюбия. Создается впечатление, что имеет место лишь общее представление необходимости преобразований. Накал страстей начала тридцатых годов, — когда лидерам большого бизнеса ставился в вину крах и депрессия, наступившие в результате их двенадцатилетнего господства, и когда
их обвиняли в предательстве, — сейчас почти полностью отсутствует”2.
Причины такого терпимого и даже милостивого отношения к корпорациям нетрудно отыскать в пятидесятых годах. В годы правления администрации Эйзенхауэра, помимо всеобщего чувства социального мира (чувства, поддерживавшегося, в частности, подогреванием настроений общественности против внешнего врага), появилась новая и на вид вполне удовлетворительная концепция роди корпораций в обществе.
В течение семидесяти пяти дет, со времени принятия Конгрессом в 1890 году антитрестовского закона Шермана, к корпорациям, из-за их больших размеров, относились с подозрением. Масштаб, по американским понятиям, означает могущество, и большой бизнес воспринимали как экономическую и политическую угрозу демократии. Он приравнивался к рыночной мощи, или возможности контролировать (в определенных пределах) цены продаваемых товаров. Крупные капиталы ассоциировались с чрезмерным влиянием как на уровне графств или штатов, так и в общенациональном масштабе.
Однако более чем полувековой опыт антитрестовского законодательства привел к более сбалансированным подходам. Очень важным оказалось понимание того, что существует различие между размером корпорации и рыночным влиянием, что между ними нет однозначной связи. В настоящее время двумя самыми крупными промышленными компаниями являются “Стандард ойл оф Нью-Джерси” и “Дженерал моторе” с активами, соответственно, в 20,5 и 18,2 млрд. долл. “Дженерал моторе” контролирует около 55% всего автомобильного производства в Соединенных Штатах, а на долю “Стандард ойд”, хотя она и крупнее, чем “Джене^ рад моторе”, приходится лишь 9% внутренней нефтеперерабатывающей промышленности и еще меньшая доля нефтедобычи.
Очевидно, по размерам трудно судить о степени контроля над рынком. Такой контроль измеряется степенью концентрации, то есть суммой реализации продукции четырех ведущих компаний в процентном отношении ко всей сумме продаж подобных това-
2 Rostow E.V. To Whom and for What Ends is Corporate Management Responsible // Mason E. (Ed.) The Corporation in Modem Society. Cambridge (Ma), 1959. P. 59.
ров. Однако достаточно ясно, что с середины нашего столетия уровень концентрации значительно понизился и в большинстве отраслей промышленности наблюдался не рост концентрации, а, скорее, непрерывное ее колебание3.
Но самый важный поворот произошел в области идеологии. Подучила распространение идея, что “масштабы” сами по себе имеют меньшее значение, чем “успех”. Этот последний термин — понятие довольно расплывчатое. Оно включает в себя стремление к повышению производительности (одним из главных обвинений либеральных экономистов в сороковых годах против таких “олигополистских” отраслей, как производство алюминия и стали, быдо их нежелание повышать производительность), которое должно находить отражение в повышении качества продукции, росте заработной платы и сохранении стабильных, если не снижающихся, цен. Этот термин заключает в себе также показатели готовности удовлетворять общественные нужды.
Наиболее очевидным индикатором успеха служит рост. Начиная с тридцатых годов одну из главных опасностей стали видеть е застое. Некоторые либеральные экономисты, и в их числе Одвин Хансен, утверждали в свое время, будто экономика достигла такой степени “зрелости”, что дальнейшая экспансия невозможна. Факты опровергли эти и им подобные страхи. После войны открылись новые технологические горизонты, и крупные корпорации взяли в свои руки инициативу в новых областях.
3 Стереотип, гласящий, что крупная компания контролирует бблыпую долю рынка, подкрепляется многими примерами. Но еще большее число примеров его опровергает. Если посмотреть на символические примеры концентрации, становится совершенно ясно, что в настоящее время ни в одной отрасли промышленности уровень концентрации не сравним с тем, который наблюдался после волны консолидации с 1898 по 1902 год. Профессор Сигал из Чикагского университета отмечает: в 1900 году “Интернэшнл харвестер” производила 85% уборочных машин в стране; в 1902 году “Нэшнл бискуит” контролировала 70% выпуска печенья; в 1901 году “Америкэн кэн” выпускала 90% всей продукции отрасли; в 1902 году для “Корн продактс” этот показатель составлял 80%; в 1902 году “Ю.Эс.Аезер” обеспечивала более 60% всего производства кожи; “Дистиллере секыоритиз” выпускала более 60% виски; “Интернэшнл пейпер” производила 60% газетной бумаги. В 1900 году “Америкэн шугар рефайнинг” рафинировала практически весь сахар в США. Исчерпывающее обсуждение современного уровня концентрации содержится в: Adelman М.А. The Two Faces of Economic Concentration // The Public Interest. No. 21. Fall 1970.
Энергичные крупные компании смогли внушить общественности, что масштаб не имеет существенного значения, пока корпорация отвечает требованиям динамизма, суммированным в понятии успеха. В действительности, как отмечал Дж.К.Гэлбрейт в своей книге “Американский капитализм”, размер является даже положительным фактором, поскольку позволяет крупным корпорациям осуществлять технологический прогресс. “Они великолепно оснащены для финансирования технического прогресса. Их организационная структура активно побуждает к проявлению инициативы в деде развития, которую они используют на практике... Мощь компании позволяет ей оказывать влияние на ценообразование, что обеспечивает положение, при котором подученный выигрыш не может быть перехвачен “имитаторами”, которые не вложили никаких средств в реальное развитие предприятия, пока затраченные на развитие средства не будут возмещены. Таким путем рыночные силы защищают инициативу технического прогресса”4.
Здесь содержится энергичная и продуманная защита масштабности с точки зрения успеха. Залогом успеха в значительной степени стада сама подобная идеология, воспринятая американским бизнесом в послевоенный период. Оправданием корпораций выступило не естественное право частной собственности, а их роль в качестве инструмента обеспечения населения все большим количеством благ. Поскольку корпорации справлялись с этой ролью, постольку и критика в их адрес становилась все более приглушенной; таким образом к концу 50-х годов они обрели новую легитимность в американской жизни.
НОВАЯ КРИТИКА
В настоящее время подобный подход подвергается сомнению, по крайней мере прежнее терпимое и милостивое отношение к корпорациям пошло на убыль. Парадокс заключается в том, что основанием для критики служит уже не чрезмерный размер компаний, а сам процесс их деятельности. В стране ширится мнение,
4 Galbraith J.K. American Capitalism: The Concept of Countervailing Power. Boston, 1952. P. 91, 93.
что функционирование корпораций привело ко многим негативным последствиям, в результате чего общество стало замусоренным, болезненным и раздражительным. Чувство совпадения своекорыстия корпораций и общественных устремлений уступило место ощущению их несовместимости.
Любой вопрос, обретающий идеологическую окраску, становится искаженным. Факты уродования сельской местности и сокращения возможностей отдыха на природе очевидны, а вот причины — не совсем. Одной из явных причин является сам по себе рост населения и изменение социальных привычек. Возьмем, например, американские национальные парки: в 1930 году число человеко-дней посещения (одно лицо при пребывании 12 часов) не превышало 3 млн. при населении 122 млн.; к 1960 году оно составило 79 млн. при населении 179 млн.; а в 1968 году достигло 157 млн. при населении 200 млн. Это ярко описано в отчете, опубликованном “Нью-Йорк тайме”: “Йосамит, расположенный в дне езды от Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, считается, по общему мнению, наиболее переполненным парком. Скопление достигает пика в основные праздники, и День труда не составляет исключения. Постоянный рев исходил не от водопада, а от автомобилей. Из динамиков транзисторных приемников оглушительно вырывались мелодии в рок-стиле. Места для парковки автомобилей были забиты до предела. Десятки детей карабкались по скалам у подножья водопада. Стоянки для привалов, истоптанные в пыль от постоянного употребления, были заполнены теснее, чем гетто. Даже в отдаленных местах туристы, расположившиеся на привал, почти все время были друг у друга на глазах. Общая картина производила впечатление воскресного дня в Диснейленде”.
Более того, если считать загрязнение воздуха и воды критерием социального неблагополучия, то в нем явно повинны все слои общества: фермеры, стремящиеся повысить урожайность и применяющие все больше нитратов, отравляя таким образом реки; владельцы личных автомобилей, старающиеся обрести большую мобильность, хотя их машины выбрасывают вредоносные газы в атмосферу; Комиссия по атомной энергии, намеревающаяся расширять ядерную энергетику, несмотря на то, что эта практика способствует загрязнению вод; предприятия, чьи дымовые трубы выбрасывают в воздух газы, образующие смог, а сливные загрязняют своими отходами озера.
Если встать на точку зрения, что вина лежит буквально на всех, и просто ограничиться моральными проповедями, добиваясь, чтобы каждый следил за своим поведением, то останется без внимания один важный момент. Подобная ситуация сама по себе указывает на то, что распределительный механизм общества, отвечающий за расходование средств и ресурсов, не срабатывает. В свободном обществе оптимальное распределение ресурсов и товаров существует в том случае, если рынок отражает истинную экономическую ценность блага. Но когда частные и общественные издержки расходятся, в распределении товаров наступает перекос. Если у владельца фабрики нет побудительных мотивов подсчитывать, во что обходится другим загрязнение, исходящее от его производства, поскольку никто не предъявляет ему такого счета, то объемы производства (или пробег автомобиля в случае с индивидуальным владельцем) могут поддерживаться на уровне более высоком, чем оптимальный для общества.
Обостряющейся проблемой современного общества становится увеличивающийся таким путем разрыв между индивидуальными и социальными издержками (экономисты называют их “внешними издержками, или экстерналиями”, поскольку они не попадают в балансовые и стоимостные отчеты корпораций). Но наряду с пониманием этого возникает вопрос, насколько адекватна в наши дни строгая концепция стоимости (и прибыли на капитал) и можно ли считать рациональной нынешнюю организацию внутрифирменного учета. Другими словами, старое определение результатов деятельности, возможно, слишком узко. Таким образом, данная проблема включает в себя не только “социальную ответственность” какой-то отдельной корпорации, но и “совершенство” модели социальной организации в более широком смысле, так же как и общих целей общества. Покольку корпорации являются неотъемлемым элементом существующей в США системы общественной организации, они становятся исходным пунктом нового исследования.
Скорее всего, радикальное различие между этими подходами обнаружится при рассмотрении двух моделей, одна из которых может быть названа “экономизированной”, а другая “социологизированной”, представляющих собою крайности, в пределах которых существует возможность оценить и взвесить поведение корпораций.
ЭКОНОМИЗИРОВАННАЯ МОДЕЛЬ
Более полутора столетий назад западному обществу удалось овладеть секретом, который не давался ни одной из предыдущих социальных систем, — мирным путем обеспечить стабильный рост богатства и повышение жизненного уровня. Почти все предыдущие общества искали обогащения в войнах, грабежах, экспроприации, откупе налогов или других формах вымогательства. Экономическая жизнь, пользуясь языком теории игр, была игрой с нулевой суммой: группа победителей могла обогатиться лишь за счет побежденных. Секрет, которым овладело современное западное общество, заключался в производительности, способности получить больше, чем простую сумму инвестиций и затраченного труда. Проще говоря, общество могло теперь “достигать большего с меньшими усилиями иди меньшими затратами”. Экономическая жизнь перестала быть игрой с нулевой суммой: каждый мог оказаться в выигрыше, хотя и в различной степени.
С обычной точки зрения, повышение производительности стало возможным в результате внедрения машинного производства, или, более конкретно, применения новых видов энергии, механической или электрической, приводящей в движение машины. В значительной мере это мнение справедливо. Однако производительность как концепция стала возможной только с использованием новой “системы поддержки”, потребовавшей иной конфигурации машин. Говоря менее абстрактно, современное индустриальное общество является продуктом двух “новых людей” — инженера и экономиста — и связывающей их воедино концепции эффективности. Для инженера проект машины и ее расположения относительно других механизмов служит средством поиска “оптимального пути”, ведущего к максимальной выработке в физических пределах наличного оборудования. Экономист расчитывает денежные затраты на основании относительных цен, чтобы найти наиболее подходящее сочетание количества рабочих и машин в организации производства.
Современная промышленность была революционизирована этими нововведениями. Новые отрасли науки привели к становлению образа жизни, который мы называем “экономизированным”. Экономизация является наукой лучшего распределения ограниченных ресурсов между конкурирующими сторонами. Она игра
ет важнейшую роль в сокращении “потерь” в том смысле, в каком они понимаются в рамках принятой системы отчетности. Экономизированию служат рыночный механизм в качестве арбитра распределения и гибкая система ценообразования, откликающаяся на изменяющиеся условия спроса и предложения.
За последнее столетие в рамках экономической теории разработана строгая и изящная теория, объясняющая сравнительные цены на товары и услуги и влияние на производство отдельных факторов, их распределение между различными сферами, уровни занятости и цен. Эта наука помогает более рациональному разделению труда, функциональной специализации, оптимизации отношений, использованию производственных функций (лучшему сочетанию труда и капитала в соотносимых ценах), программированию (лучшей организации расписания поставок смешанных партий грузов на производстве, в транспорте) и т.д. С экономизацией ассоциируются такие понятия, как “максимизация”, “оптимизация”, “снижение расходов” — короче, то, что составляет концепцию рациональности. Однако следует указать, что концепция рациональности была задумана маржиналистами в смысле рациональности средств в достижении наилучшим путем определенной цели. При этом сами цеди никогда не определялись, они рассматривались как многообразие, выбор в рамках которого свободно осуществляется каждым человеком. Экономическая наука стремилась лишь “наилучшим образом” обеспечить все потребности, т.е. определить наиболее эффективные средства с целью “максимизации” удовлетворения.
Для понимания экономизированной модели необходимо подчеркнуть различие между рациональностью средств и множественностью целей. Современное индустриальное общество; будучи обществом либеральным, никогда не чувствовало необходимости определить свои цеди иди сделать приоритетным какой-то их набор. Оно всегда избегало коллективного принятия решений. Двести дет назад никто не принимал сознательного решения “переделать” общество. Никакое особое совещание, подобное французской законодательной ассамблее иди американскому конституционному конвенту, не провозглашало новый социальный порядок. И все же новые цели индустриального общества были совершенно ясными: всем, кто способствовал его развитию, следовало обеспечить растущее количество материальных благ. Традиционные модели жизни (ремесленное мастерство, семейный очаг в качестве рабочего места) были принесены в жертву системе достижения этих экономических задач.
Какой бы банальной ни казалась эта история, следует подчеркнуть следующий факт. В отличие от событий на политический арене, никто не “голосовал” за какие бы то ни было подобные решения коллективным способом, никто не оценивал (иди не мог оценить) последствия осуществляемых перемен. И все же новый образ жизни, основанный на полезностных оценках, иди экономизирован-1 ной модели, начал постепенно трансформировать все общество.
КОРПОРАЦИЯ: НОВОЕ СОЦИАЛЬНОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ
Производительность является средством, стабильное наращивание производства благ выступает целью; ее реализация предполагает специфическую институциональную систему, объединяющую одно и другое. Ею и стала корпорация.
В центре экономической истории и даже экономической теории долгое время находилась фигура предпринимателя, поскольку именно он, почуяв новые возможности, взламывал панцирь обычаев и открывал новые сферы экономической жизни. В современной социологической теории большее внимание уделяется менеджеру, безликому технократу, управляющему рутинными операциями. Но чтобы понять корпорацию, нужно обратиться не к предпринимателю (и мифам о нем) и не к менеджеру (или карикатурам на него), а к фигуре, исторически и социологически представляющей собой нечто среднее между двумя этими персонами, — к организатору.
Исторически первыми моделями организации жизни были церковь и армия. Корпорация, принявшая современную форму в первые десятилетия двадцатого века; явилась единственным добавившимся к ним социальным изобретением. Люди, создавшие эту новую форму организации, — Теодор Н. Вайль, основатель “Америкэн телефон энд телеграф компани”, Уолтер Тигл из “Стандард ойд оф Ныо-Джерси” и Альфред П. Слоун из “Дженерал моторе” — сконструировали инструмент, координирующий усилия людей, потоки материалов и рыночный механизм с целью производства товаров и услуг с наименьшими затратами и наи-
Iвысшей прибылью на вложенный капитал. Им удалось добиться этого путем осуществления идеи функциональной рациональности и экономизации, используемой в качестве новой модели организации социальных отношений.
Только А.Слоун, единственный из этой тройки, прямо изложил принципы, которые были им применены. Его воспоминания, “Мои годы с "Дженерал моторс" ”, очень увлекательны. Можно сказать, что он описывает прототип корпоративной модели в Америке середины нынешнего века. Наиболее яркое впечатление производит язык книги А. Слоуна. Основные применяемые автором понятия — “концепция”, “методология” и “рациональность”. На протяжении всего повествования А.Сдоун использует их, чтобы объяснить нововведения, примененные им в “Дженерал моторе”: “У Дюранта не было систематизированной финансовой методологии; это не входило в его рабочий стиль”; “Расположение в семь рядов нашей производственной линии при изготовлении десяти автомобилей в начале 1921 года раскрывает его нерациональность”; “С точки зрения разнообразия продукции только отделения "бьюика" и "кадиллака" имели ясную концепцию
своего места на рынке”.
Такой язык не является случайным или искусственным. Он может удивить только тех, у кого он ассоциируется с академическим стилем, а не с потребностями анализа организации производства. Отчасти язык А.Слоуна объясняется его инженерным образованием (он окончил Массачусетсский технологический институт в 1895 году), однако еще в большей степени он связан с осуществленными им революционными переменами, такими, как введение детального планирования, статистических методов и финансового контроля. Объясняя, почему он больше полагался на исследования рынка и научные прогнозы, чем на интуицию коммивояжера, А. Слоун отмечает: “В автомобильной промышленности, нельзя действовать без программирования и планирования. В предвидении будущего необходимо опираться на цифры”5.
Причины успеха “Дженерал моторе”, если смотреть упрощенно, обусловлены двумя главными факторами: рыночной стратегией, основанной на ясной концепции производства, и организационной формой, сочетающей децентрализацию производствен-
5 Sloan A-Р., Jr. My Years with General Motors. N.Y., 1964. P. 135-136.
ных операций с координацией общей политики6. Организационная структура “Дженерад моторе” в наши дни стада обычной, она широко используется большинством крупных корпораций, хотя во время ее становления она была настоящей новинкой. Принцип организации состоял в полном разделении расходов различных участков и осуществлении контроля за производственными подразделениями при помощи четких бюджетов. До введения этой системы разные подразделения “Дженерал моторе” продавали свою продукцию другим (например, аккумуляторный завод — автосборочному) на основе фактических расходов платя заранее определенный процент. В этом случае руководство не знало, какой участок является прибыльным, а какой нет. “Для подразделений, пишет А.Слоун, —была естественной конкуренция за капиталовложения, однако система оставалась нерациональной, поскольку руководители компании не знали, куда вложить деньги с наибольшей отдачей”.
Слоун поставил дело так, что подразделения стали как бы отдельными компаниями, а руководство корпорации — холдингом, определяющим эффективность деятельности каждого из них по уровню прибыли на вложенный капитал. Этот уровень выступает в качестве индикатора эффективности подразделений и в качестве инструмента определения ранга каждого участка. Короче, мерой измерения служит уровень прибыли, помноженный на скорость оборота вложенного капитала. Таким образом руководство могло определить, как распорядиться имеющимися капиталами, чтобы в целом подучить максимальную прибыль.
Этой цели были подчинены все аспекты политики корпорации. А.Слоун совершенно ясно определял ее философию. “С этой
6 Рыночная стратегия и организационная форма позволили “Дженерад моторе” обойти Форда, этого гения производственной техники, и вытеснить его с ведущего места на рынке. В 1921 году “Форд” контролировал 60% рынка легковых и грузовых автомобилей и полностью доминировал в секторе недорогих машин. “Шевроле” — новинка “Дженерал моторе” на рынке дешевых автомобилей — занимал лишь 4% рынка. Начать прямую ценовую конкуренцию с “Фордом” было равносильно самоубийству. Стратегия Слоуна заключалась не в том, чтобы продавать по ценам ниже, чем у Форда, а в том, чтобы “снять” слой покупателей, готовых немного переплатить, предполагая, что они покупают лучшую машину. Путем постепенного выхода на новый уровень, главным образом через ежегодную смену моделей, “Дженерал моторе” завоевала большую часть рынка. На деле она противопоставила “стиль” “полезности” и выиграла.
целью, — пишет он, — мы совершенно точно определили функции бизнеса. Мы установили, что первейшим предназначением Инвестиций является учреждение такого предприятия, которое приносило бы удовлетворительные дивиденды и способствовало сохранению и увеличению основного капитала. Главным предметом деятельности корпорации, указали мы, служит получение прибыли, а не просто выпуск автомобилей. Заявления такого рода имеют оттенок, уже вышедший из моды, но я считаю, что прописная -истина бизнеса состоит в умении делать соответствующие заключения о своей политике”7.
Экономизированная система каждой корпорации смыкается с ей подобными и образует систему, действующую в общественном масштабе. Прибыль на акцию основного капитала становится тем стержнем, вокруг которого вращается вся экономика. Если доходы какой-либо фирмы падают, могут возникнуть затруднения с привлечением капитала, либо за него придется платить больше, чем платят другие компании. Таким образом, распределение капитала в рамках народного хозяйства происходит по тому же принципу, что и внутри корпорации. Связанные общей цепью конкуренции, корпорации ограничены в возможности оторваться от этой единицы измерения — уровня прибыли на вложенный капитал. Любое изменение в этой системе может быть только изменением всей системы.
Прибыльность и производительность, таким образом, служат показателями корпоративного успеха. Они являются критериями удовлетворения требований рынка, а также эффективного распределения ресурсов как внутри фирмы, так и между членами общества. Таково объяснение эконотизированой модели как для корпораций, так и для экономики в целом.
ОГРАНИЧЕННОСТЬ ЭКОНОМИЗИРОВАННОЙ МОДЕЛИ
Теоретически достоинство рынка заключается в том, что он оптимальным образом координирует человеческую взаимозависимость, в соответствии с выраженными предпочтениями покупателей и продавцов (в пределах любого данного распределения
7. Sioan Д.Р., Jr. My Years with General Motors. P. 64.
доходов). Но, как давно указал Веблен, хозяйственное развитие в конечном счете определяет не система цен, а система культурных ценностей, на которой покоится экономика. Система цен служит лишь механизмом сравнительного распределения товаров и услуг в рамках возникающих направлений спроса. Следовательно, экономическое руководство не может быть более продуктивным, чем формирующая его система культурных ценностей.
Система ценностей индустриального общества (как коммунистического, так и капиталистического) строилась вокруг стремления к экономическому росту; культурные ценности западного общества, в особенности американского, основывались на повышении личного потребления. Этой системе, однако, присущи по меньшей мере три недостатка.
Самый серьезный из них заключается в том, что она измеряет только экономические блага. Но, как указал Э.Мишан и что когда-то стадо популярным рефреном, “лучшие вещи в жизни ничего не стоят”. Чистый воздух, красивая местность, прозрачная вода, сияние солнца, не говоря уже о таких не поддающихся учету вещах, как способность легко находить друзей, удовлетворение работой и т.д., — “бесплатные блага” либо потому, что они имеются в изобилии, либо оттого, что мало или ничего не стоят, либо в силу того, что их нельзя ни приобрести, ни продать. Эти бесплатные блага добавляют очень многое к нашему достоянию. Но в наших нынешних системах учета они, со своей нулевой ценой, ничего не добавляют к определяемой экономистами величине богатства. Или, если они исчезают, они не отражаются как вычеты из такового.
Второй недостаток связан с тем, что рост, как он исчисляется при нынешней системе учета, порождает все больше и больше “утечек”, что ложится бременем на расходы других частных лиц иди общества в целом. Экономисты называют это “экстер-надиями”. Согласно их определению, они представляют собой непредумышленное и незапланированное воздействие на третью сторону (а часто и четвертую, пятую и т.д.) последствий частной сделки между первой и второй сторонами. Результатом являются социальные издержки (хотя иногда и социальные блага). Наиболее ярким примером социальных издержек может служить загрязнение воздуха — один из результатов возрастающего числа личных автомобилей. В каждом элементарном учебнике экономики воздух когда-то приводился в качестве примера “бесплатного блага”. И вот теперь, по иронии судьбы, в течение следующих трех десятилетий именно чистый воздух (в аспекте сравнительного роста цен) может стать самым редким природным ресурсом. Издержки от автомобильных выхлопов не заносятся на счет владельца автомобиля; подобным же образом расходы на оказание помощи теряющим работу шахтерам не покрывают за счет компаний, торгующих конкурирующими видами топлива, которые вообще могут вытеснить уголь с рынка. Более того, поскольку воздух и вода не принадлежат никому, рыночная экономика относится к ним как к бесплатным ресурсам. Фирмы платят за сырье и рабочую силу, однако до сих пор они не платят за выброс вредных веществ в воздух иди воду. Таким образом, их цены не отражают истинных издержек их деятельности.
Третья проблема экономизированной модели заключается в том, что ценностная система американского общества делает главный упор на удовлетворении личного потребления, в результате чего образуется дисбаланс между индивидуальными и общественными благами. В сознании многих людей налоги не воспринимаются как необходимая оплата общественных услуг, которые отдельный человек не может приобрести сам, а считаются деньгами, “взятыми у меня шик”. Налоги, таким образом, рассматриваются не как дополнение к текущему благосостоянию, а как вычет из него. Такой подход подкрепляют политические деятели, утверждающие, что налоги слишком “высоки” (но кто установил стандарты?), вместо того, чтобы задаться вопросами: существуют ли нужды, которые могут быть удовлетворены лишь общественныыми благами, и на что именно уходят налоги?
Таким образом, определение уровня благостояния (или качества жизни) каким-то оптимальным образом сопряжено с проблемой, заключающейся не только в приверженности экономическому росту, но и в природе системы подсчетов и ценообразования в рамках экономизированной модели, маскирующей многие ее недостатки. Хорошей иллюстрацией этого может служить наше восхищение валовым национальным продуктом.
ВНП, ЧАСТНЫЕ ИЗДЕРЖКИ И СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗДЕРЖКИ
Обычно мы оцениваем экономическое благосостояние прежде всего по показателям валового национального продукта. Эти данные позволяют охарактеризовать деятельность общества на макроэкономическом уровне. С их помощью определяются хозяйственные колебания, потенциальные возможности полной занятости, доходов и прочее, что служит средством выработки экономической политики. Но здесь есть и свои отрицательные стороны, в особенности если нас интересует не только богатство (wealth), но и благосостояние (welfare) общества.
ВНП отражает стоимость товаров и услуг, проданных и купленных на рынке. Но это измерение учитывает лишь “добавку”. В нем не содержится различия между истинным прибавлением к благосостоянию и таким, которое на деде может быть вычетом хотя и засчитывается как экономический плюс. Так, например продукция металлургического завода представляет собой стоимость, прибавляемую к ВНП. Но если этот металлургический завод загрязняет озеро, что требует дополнительных средств для его очистки, новые расходы также добавляются к ВНП. Подобным образом постепенное разрушение окружающей среды не будет отражено как снижение реального производства, потому что блага от окружающей среды не считаются продукцией, которую следует принимать в расчет (например, использование реки или озера для купания). Однако расходы на природоохранные меры будут показаны как рост реального производства.
Более важным, однако, является то, что в оценке общественных (public) услуг у нас нет средств для подсчета реальных благ иди ценностей. На предметы, продающиеся на рынке, такие, как автомобили или одежда, имеются цены, указывающие на ту стоимость, которую видят в этой продукции люди. Но как мы можем оценить такие услуги, как здравоохранение, образование иди охрана порядка? Наша система отчетности оценивает их только по затраченным средствам, но не по произведенным полезностям. Поэтому “выработка” полицейских служб измеряется зарплатой, выплаченной работникам полиции, стоимостью полицейских машин и т.д., но не социальной и экономической ценностью предотвращения преступлений иди количеством задержанных нарушителей закона. Стоимость здравоохранения оценивается по
уровню выплаты врачам и затратам на лекарства, а не по снижению времени, теряющегося в результате болезней. Стоимость образования измеряется зарплатой учителям и т.д., а не ценностью, воплощенной в росте знаний учеников.
Все это является центральным пунктом в проблеме: сколько же следует тратить денег на “общественные блага”? Люди ворчат по поводу налогов, но в настоящее время нет возможности определить, окупают ли блага, полученные от социальных служб, расходы' на них. И поскольку нет возможностей такой оценки, расходы подобного рода, возможно, будут недооцениваться и, следовательно, казаться весьма бесполезными.
Второй недостаток системы отчетности, связанный с растущим объемом “экстернадий”, — расхождение между частными и социальными издержками. Идея социальных издержек стара; она была выдвинута полтора столетия назад экономистом-социалистом Сисмонди. Но лишь пятьдесят дет назад, когда А.Пигу написал свою книгу “Экономика благосостояния”, явление социальных расходов было интегрировано в концептуальную схему неоклассической экономики равновесия. Пигу обратил внимание на то, что привлечение дополнительных ресурсов может спровоцировать издержки, ложащиеся на плечи “людей, прямо не имеющих к этому отношения”; имеется в виду, например, “некомпенсированный ущерб, нанесенный лесам двигателями локомотивов”8.
8 В своей книге Пигу приводит десятки примеров подобных “отрицательных усдуг” (disservices): разрушение окрестностей строительством промышленных предприятий в жилых районах; повышение расходов потребителей в результате конкурентной рекламы; увеличение расходов на полицию и тюрьмы вследствие повышения продаж спиртного; нанесение ущерба окружающей среде кроликами, разводящимися в охотничьих заповедниках; увеличение расходов на дипломатию и армию в результате роста зарубежных капиталовложений и т.д.
В США эта тема была разработана Дж.М.Кларком из Колумбийского университета, который в своей книге “Экономика накладных расходов” (1923) провел различие между социальной и рыночной стоимостью и между социальными и рыночными издержками. По Кларку, как отмечает А.Гручи, подход предпринимателя к оценке издержек не принимает во внимание множество важных социальных издержек, таких, как ущерб здоровью нации, безработица и другие, связанные с циклическими колебаниями деловой активности. Кларк стремился приблизить коммерческую эффективность к социальной, с тем чтобы экономическая система включала заботу не только о рыночных, но и о социальных ценностях, чистом воздухе, сохранении природных красот и т.д.
Однако идея различения частных и общественных издержек почти полвека оставалась без внимания. Теперь, с обострением озабоченности по поводу загрязнения среды, вторичных последствий технологических перемен и роста “экстерналий”, проблема оказалась в центре внимания общественности. Одним из важнейших вопросов следующего десятилетия будет определение того, кто должен возмещать подобные издержки и каким путем следует оценивать их размеры. Проблема, какие расходы нужно возложить на виновников подобных издержек, а какие, на законном основании, должно нести общество в целом, станет одним из труднейших вопросов политической экономии будущего. Сейчас мы только начинаем осознавать эту проблему. Нам недостает матрицы, которая могла бы послужить, в каждом конкретном случае, для измерения издержек и выгод от некоторых конкретных действий иди определенной политики9.
9 Я не преуменьшаю технических и политических трудностей создания такой матрицы. Позвольте мне предложить “скромный” пример проблемы, которая много лет назад привлекла мое внимание к социальным издержкам.
Когда я был мальчишкой, снег в Нью-Йорке убирали с удиц при помощи дополнительных грузовиков, которые сваливали его в реку. Много дет спустя П.Скревейн, глава санитарного комиссариата, приказал своим сотрудникам сгребать снег на середину улицы, где проезжающие машины превращали его в слякоть. Может быть, он сделал это потому, что затраты на аренду грузовиков слишком возросли, а может — потому, что хотел показать пример прилежной службы, чтобы выставить свою кандидатуру в мэры. Санитарное ведомство отличилось хорошими экономическими показателями. Однако (как я выяснил из отчетов Ассоциации промышленности и торговли) после каждого снегопада в городе значительно увеличивались заказы на чистку и покраску одежды, так как проезжающие автомобили обдавали грязью ни в чем не повинных пешеходов.
Так каково же “рациональное” решение проблемы? Можно сказать, что метод Скревейна был исключительно нерационален, потому что он перекладывал расходы на уборку снега на плечи несчастных пешеходов, и если счета за чистку и окраску были выше, чем расходы на найм дополнительных грузовиков, это показывало неправильное распределение средств. Но можно также сказать, что при найме грузовиков прямые городские расходы повысились бы, в силу чего пришлось бы повысить и налоги, тем самым порождая раздражение городских налогоплательщиков. Поэтому система “русской рулетки”, когда издержки ложились на случайные группы пешеходов, имела, возможно, скорее “политическую”, чем экономическую, рациональность.
СОЦИОЛОГИЗИРОВАННАЯ МОДЕЛЬ
Как бы ни были важны эти проблемы, они не затрагивают сущностного момента — того, что экономизированная модель основана на предположении, что звеном, где должны оцениваться выгоды и издержки, является индивидуальное удовлетворение. Это атомистический взгляд на общество, отражающий распространенное заблуждение, согласно которому общая сумма частных решений составляет общественное решение. Между тем совокупность индивидуальных решений создает такой эффект, который ни один отдельно взятый человек не в силах контролировать и который часто сводит на нет замыслы индивида. Так, каждый индивид может ценить свободу и мобильность, которые обеспечивает личный автомобиль, однако совокупный эффект наличия большого количества машин ведет к пробкам на дорогах. С абстрактной точки зрения мы все можем согласиться с принципом, что автомобиль превратился в опасное транспортное средство, однако ввиду отсутствия приемлемого альтернативного вида транспорта мне волей-неволей придется купить автомашину. Каждый из нас в отдельности может предвидеть последствия индивидуальных действий, однако отсутствие социального механизма, который мог бы их оценить, делает нас беспомощными, заставляет плыть по течению и тем самым ускорять весь процесс.
На самом деде, в противоположность экономизированному образу мышления, можно выявить — тут я приношу извинение за неуклюжее выражение — некую социологизированную модель, говоря иными словами, предпринять усилия к тому, чтобы судить о нуждах общества более осознанным образом10 и, пользу-
10 Можно утверждать, что данная пробема разрешима на ценовом уровне; так, если издержки, вызываемые перегруженностью дорог индивидуальным транспортом окажутся слишком высоки, станет выгодным создание альтернативных личному автомобилю средств транспорта. Однако система цен в данном случае полагается на метод проб и ошибок в оценке результата. Трудность состоит в том, что подробные оценки, осуществляемые, как правило, постфактум, скорее всего будут напрасны — громадные средства могут быть неправильно распределены, а система транспортировки окажется несовременной. При таком подходе забитые автомагистрали в конце концов вынудят лишь соорудить новые автострады.
делается в строительных войсках), мало кто задумывается, а тем более стремится оценить многочисленные последствия (т.е. эффекты второго и третьего порядков) создания новой системы.
Вторым недостатком является неспособность различать, говоря словами Веблена, технологические и институциональные процессы, иди, по терминологии Национальной академии наук, “технологию” и “вспомогательную систему”. Автомобиль, нержавеющая сталь, пестициды, лекарства — все это технологии в инженерном смысле слова. Поддерживающая система — это организация производства и распределения, а в более общем понимании — экономическая и юридическая среда, в которую вписана технология. Очевидно, что не существует какого-то “технологического императива”, конкретного, один к одному, соотношения между отдельной технологией и определенной поддерживающей системой. Как едко заметил Дж.Бёрнхем: “Когда мы покупаем автомобиль, мы уже не покупаем предмет в старом смысле этого слова, а вместо этого мы покупаем трех-пятилетнюю лицензию на участие в признанной государством системе личного транспорта, системе автомагистралей, системе безопасности движения, системе гарантийного ремонта и дорогостоящей системе страхования...”12.
Можно поэтому, в зависимости от проблемы, попытаться поменять либо технологию (бензиновый мотор), либо поддерживающую систему (неограниченное использование дорог частным транспортом). Такая практика позволит сравнить альтернативные способы решения проблемы и альтернативные затраты, чтобы сконструировать системы, которые лучше служили бы общественным нуждам. Это, в свою очередь, требует “технологической оценки” в общенациональном масштабе13. За небольшими
12 Burnham J. Beyond the Modern Sculpture. N.Y., 1968. На примере вопроса о том, зачем скульптору заниматься проблемой автомобильной системы, представлены доводы в пользу исчезновения в современном обществе “объектов” и замены их “системами”.
13 Идея технологических оценок в значительной мере проистекла из исследований Комитета по науке и астронавтике Палаты представителей под председательством конгрессмена Даддарио. Были образованы две комиссии, одна в Национальной академии наук, вторая — в Национальной инженерной академии, чтобы определить приемлемость идеи. Комиссия Национальной академии наук, под руководством Г.Брукса, пришла к выводу, что такая оценка возможна |
Скачать 5.69 Mb.