машина времеи. I Изобретатель

• Название: I Изобретатель
• Анкор: машина времеи
• Дата: 15.11.2022
• Размер: 0.76 Mb.
• Имя файла: The Time Machine.doc
• Тип: Рассказ; #790091
• страница: 10 из 16

VII

10. — Когда настала ночь

“Now, indeed, I seemed in a worse case than before.

После этого я оказался еще в худшем положении, чем раньше.

Hitherto, except during my night's anguish at the loss of the Time Machine, I had felt a sustaining hope of ultimate escape, but that hope was staggered by these new discoveries.

Если не считать минут отчаяния в ту ночь, когда я лишился Машины Времени, меня все время ободряла надежда на возможность бегства. Однако новые открытия пошатнули ее.

Hitherto I had merely thought myself impeded by the childish simplicity of the little people, and by some unknown forces which I had only to understand to overcome; but there was an altogether new element in the sickening quality of the Morlocks — a something inhuman and malign.

До сих пор я видел для себя препятствие лишь в детской непосредственности миленького народа и в каких-то неведомых мне силах, узнать которые, казалось мне, было равносильно тому, чтобы их преодолеть. Теперь же появилось совершенно новое обстоятельство — отвратительные морлоки, что-то нечеловеческое и враждебное.

Instinctively I loathed them.

Я инстинктивно ненавидел их.

Before, I had felt as a man might feel who had fallen into a pit: my concern was with the pit and how to get out of it.

Прежде я чувствовал себя в положении человека, попавшего в яму: думал только о яме и о том, как бы из нее выбраться.

Now I felt like a beast in a trap, whose enemy would come upon him soon.

Теперь же я чувствовал себя в положении зверя, попавшего в западню и чующего, что враг близко.

“The enemy I dreaded may surprise you. It was the darkness of the new moon.

Враг, о котором я говорю, может вас удивить: это темнота перед новолунием.

Weena had put this into my head by some at first incomprehensible remarks about the Dark Nights.

Уина внушила мне этот страх несколькими сначала непонятными словами о Темных Ночах.

It was not now such a very difficult problem to guess what the coming Dark Nights might mean.

Теперь нетрудно было догадаться, что означало это приближение Темных Ночей.

The moon was on the wane: each night there was a longer interval of darkness.

Луна убывала, каждую ночь темнота становилась все непроницаемей.

And I now understood to some slight degree at least the reason of the fear of the little Upper-world people for the dark.

Теперь я хоть отчасти понял наконец причину ужаса жителей Верхнего Мира перед темнотой.

I wondered vaguely what foul villainy it might be that the Morlocks did under the new moon.

Я спрашивал себя, что за мерзости проделывали морлоки в безлунные ночи.

I felt pretty sure now that my second hypothesis was all wrong.

Я был уже окончательно убежден, что моя гипотеза о господстве элоев над морлоками совершенно неверна.

The Upper-world people might once have been the favoured aristocracy, and the Morlocks their mechanical servants: but that had long since passed away.

Конечно, раньше жители Верхнего Мира были привилегированным классом, а морлоки — их рабочими-слугами, но это давным-давно ушло в прошлое.

The two species that had resulted from the evolution of man were sliding down towards, or had already arrived at, an altogether new relationship.

Обе разновидности людей, возникшие вследствие эволюции общества, переходили или уже перешли к совершенно новым отношениям.

The Eloi, like the Carolingian kings, had decayed to a mere beautiful futility.

Подобно династии Каролингов, элои переродились в прекрасные ничтожества.

They still possessed the earth on sufferance: since the Morlocks, subterranean for innumerable generations, had come at last to find the daylit surface intolerable.

Они все еще из милости владели поверхностью земли, тогда как морлоки, жившие в продолжение бесчисленных поколений под землей, в конце концов стали совершенно неспособными выносить дневной свет.

And the Morlocks made their garments, I inferred, and maintained them in their habitual needs, perhaps through the survival of an old habit of service.

Морлоки по-прежнему делали для них одежду и заботились об их повседневных нуждах, может быть, вследствие старой привычки работать на них.

They did it as a standing horse paws with his foot, or as a man enjoys killing animals in sport: because ancient and departed necessities had impressed it on the organism.

Они делали это так же бессознательно, как конь бьет о землю копытом или охотник радуется убитой им дичи: старые, давно исчезнувшие отношения все еще накладывали свою печать на человеческий организм.

But, clearly, the old order was already in part reversed.

Но ясно, что изначальные отношения этих двух рас стали теперь прямо противоположны.

The Nemesis of the delicate ones was creeping on apace.

Неумолимая Немезида неслышно приближалась к изнеженным счастливцам.

Ages ago, thousands of generations ago, man had thrust his brother man out of the ease and the sunshine.

Много веков назад, за тысячи и тысячи поколений, человек лишил своего ближнего счастья и солнечного света.

And now that brother was coming back changed!

А теперь этот ближний стал совершенно неузнаваем!

Already the Eloi had begun to learn one old lesson anew.

Элои снова получили начальный урок жизни.

They were becoming reacquainted with Fear.

Они заново познакомились с чувством страха.

And suddenly there came into my head the memory of the meat I had seen in the Under-world.

Я неожиданно вспомнил о мясе, которое видел в Подземном Мире.

It seemed odd how it floated into my mind: not stirred up as it were by the current of my meditations, but coming in almost like a question from outside.

Не знаю, почему мне это пришло в голову: то было не следствие моих мыслей, а как бы вопрос извне.

I tried to recall the form of it.

Я попытался припомнить, как выглядело мясо.

I had a vague sense of something familiar, but I could not tell what it was at the time.

Оно уже тогда показалось мне каким-то знакомым, но что это было, я не мог понять.

“Still, however helpless the little people in the presence of their mysterious Fear, I was differently constituted.

Маленький народ был беспомощен в присутствии существ, наводивших на него этот таинственный страх, но я был не таков.

I came out of this age of ours, this ripe prime of the human race, when Fear does not paralyse and mystery has lost its terrors.

Я был сыном своего века, века расцвета человеческой расы, когда страх перестал сковывать человека и таинственность потеряла свои чары.

I at least would defend myself.

Во всяком случае, я мог защищаться.

Without further delay I determined to make myself arms and a fastness where I might sleep.

Без промедления я решил приготовить себе оружие и найти безопасное место для сна.

With that refuge as a base, I could face this strange world with some of that confidence I had lost in realizing to what creatures night by night I lay exposed.

Имея такое убежище, я мог бы сохранить по отношению к этому неведомому миру некоторую долю той уверенности, которой я лишился, узнав, какие существа угрожали мне по ночам.

I felt I could never sleep again until my bed was secure from them.

Я знал, что не засну до тех пор, пока сон мой не будет надежно защищен.

I shuddered with horror to think how they must already have examined me.

Я содрогнулся при мысли, что эти твари уже не раз рассматривали меня.

“I wandered during the afternoon along the valley of the Thames, but found nothing that commended itself to my mind as inaccessible.

Весь день я бродил по долине Темзы, но не нашел никакого убежища, которое было бы для них недосягаемым.

All the buildings and trees seemed easily practicable to such dexterous climbers as the Morlocks, to judge by their wells, must be.

Все здания и деревья казались легко доступными для таких ловких и цепких существ, какими были морлоки, судя по их колодцам.

Then the tall pinnacles of the Palace of Green Porcelain and the polished gleam of its walls came back to my memory; and in the evening, taking Weena like a child upon my shoulder, I went up the hills towards the south-west.

И тут я снова вспомнил о высоких башенках и гладких блестящих стенах Зеленого Фарфорового Дворца. В тот же вечер, посадив Уину, как ребенка, на плечо, я отправился по холмам на юго-запад.

The distance, I had reckoned, was seven or eight miles, but it must have been nearer eighteen.

Я полагал, что до Зеленого Дворца семь или восемь миль, но, вероятно, до него были все восемнадцать.

I had first seen the place on a moist afternoon when distances are deceptively diminished.

В первый раз я увидел это место в довольно пасмурный день, когда расстояния кажутся меньше.

In addition, the heel of one of my shoes was loose, and a nail was working through the sole — they were comfortable old shoes I wore about indoors — so that I was lame.

А теперь, когда я двинулся в путь, у меня, кроме всего остального, еще оторвался каблук и в ногу впивался гвоздь — это были старые башмаки, которые я носил только дома. Я захромал.

And it was already long past sunset when I came in sight of the palace, silhouetted black against the pale yellow of the sky.

Солнце давно уже село, когда показался дворец, вырисовывавшийся черным силуэтом на бледно-желтом фоне неба.

“Weena had been hugely delighted when I began to carry her, but after a while she desired me to let her down, and ran along by the side of me, occasionally darting off on either hand to pick flowers to stick in my pockets.

Уина была в восторге, когда я понес ее на плече, но потом она захотела сойти на землю и семенила рядом со мной, перебегая то на одну, то на другую сторону за цветами и засовывая их мне в карманы.

My pockets had always puzzled Weena, but at the last she had concluded that they were an eccentric kind of vase for floral decoration.

Карманы всегда удивляли Уину, и в конце концов она решила, что это своеобразные вазы для цветов.

At least she utilized them for that purpose.

Во всяком случае, она их использовала для этой цели… Да!

And that reminds me! In changing my jacket I found...”

Кстати… Переодеваясь, я нашел…

The Time Traveller paused, put his hand into his pocket, and silently placed two withered flowers, not unlike very large white mallows, upon the little table.

(Путешественник по Времени умолк, опустил руку в карман и положил перед нами на столик два увядших цветка, напоминавших очень крупные белые мальвы.

Then he resumed his narrative.

Потом возобновил свой рассказ.)

“As the hush of evening crept over the world and we proceeded over the hill crest towards Wimbledon, Weena grew tired and wanted to return to the house of grey stone.

— Землю уже окутала вечерняя тишина, а мы все еще шли через холм по направлению к Уимблдону. Уина устала и хотела вернуться в здание из серого камня.

But I pointed out the distant pinnacles of the Palace of Green Porcelain to her, and contrived to make her understand that we were seeking a refuge there from her Fear.

Но я указал на видневшиеся вдалеке башенки Зеленого Дворца и постарался объяснить ей, что там мы найдем убежище.

You know that great pause that comes upon things before the dusk?

Знакома ли вам та мертвая тишина, которая наступает перед сумерками?

Even the breeze stops in the trees.

Даже листья на деревьях не шелохнутся.

To me there is always an air of expectation about that evening stillness.

На меня эта вечерняя тишина всегда навевает какое-то неясное чувство ожидания.

The sky was clear, remote, and empty save for a few horizontal bars far down in the sunset.

Небо было чистое, высокое и ясное; лишь на западе виднелось несколько легких облачков.

Well, that night the expectation took the colour of my fears.

Но к этому гнету вечернего ожидания примешивался теперь страх.

In that darkling calm my senses seemed preternaturally sharpened.

В тишине мои чувства, казалось, сверхъестественно обострились.

I fancied I could even feel the hollowness of the ground beneath my feet: could, indeed, almost see through it the Morlocks on their ant-hill going hither and thither and waiting for the dark.

Мне чудилось, что я мог даже ощущать пещеры в земле у себя под ногами, мог чуть ли не видеть морлоков, кишащих в своем подземном муравейнике в ожидании темноты.

In my excitement I fancied that they would receive my invasion of their burrows as a declaration of war.

Мне казалось, что они примут мое вторжение как объявление войны.

And why had they taken my Time Machine?

И зачем взяли они мою Машину Времени?

“So we went on in the quiet, and the twilight deepened into night.

Мы продолжали идти в вечерней тишине, а сумерки тем временем постепенно сгущались.

The clear blue of the distance faded, and one star after another came out.

Голубая ясность дали померкла, одна за другой стали загораться звезды.

The ground grew dim and the trees black.

Земля под ногами становилась смутной, деревья — черными.

Weena's fears and her fatigue grew upon her.

Страх и усталость овладели Уиной.

I took her in my arms and talked to her and caressed her.

Я взял ее на руки, успокаивая и лаская.

Then, as the darkness grew deeper, she put her arms round my neck, and, closing her eyes, tightly pressed her face against my shoulder.

По мере наступления темноты она все крепче и крепче прижималась лицом к моему плечу.

So we went down a long slope into a valley, and there in the dimness I almost walked into a little river.

По длинному склону холма мы спустились в долину, и тут я чуть было не свалился в маленькую речку.

This I waded, and went up the opposite side of the valley, past a number of sleeping houses, and by a statue — a Faun, or some such figure, MINUS the head.

Перейдя ее вброд, я взобрался на противоположный склон долины, прошел мимо множества домов, мимо статуи, изображавшей, как мне показалось, некое подобие фавна, но только без головы.

Here too were acacias.

Здесь росли акации.

So far I had seen nothing of the Morlocks, but it was yet early in the night, and the darker hours before the old moon rose were still to come.

Морлоков не было видно, но ведь ночь только начиналась и самые темные часы, перед восходом ущербленной луны, были еще впереди.

“From the brow of the next hill I saw a thick wood spreading wide and black before me.

С вершины следующего холма я увидел густую чащу леса, которая тянулась передо мной широкой и черной полосой.

I hesitated at this.

Я остановился в нерешительности.

I could see no end to it, either to the right or the left.

Этому лесу не было видно конца ни справа, ни слева.

Feeling tired — my feet, in particular, were very sore — I carefully lowered Weena from my shoulder as I halted, and sat down upon the turf.

Чувствуя себя усталым — у меня нестерпимо болели ноги, — я осторожно снял с плеча Уину и опустился на землю.

I could no longer see the Palace of Green Porcelain, and I was in doubt of my direction.

Я уже не видел Зеленого Дворца и не знал, куда идти.

I looked into the thickness of the wood and thought of what it might hide.

Взглянув на лесную чащу, я невольно подумал о том, что могла скрывать она в своей глубине.

Under that dense tangle of branches one would be out of sight of the stars.

Под этими густо переплетенными ветвями деревьев, должно быть, не видно даже звезд.

Even were there no other lurking danger — a danger I did not care to let my imagination loose upon — there would still be all the roots to stumble over and the tree-boles to strike against.

Если б в лесу меня даже и не подстерегала опасность — та опасность, самую мысль о которой я гнал от себя, — там все же было достаточно корней, чтобы споткнуться, и стволов, чтобы расшибить себе лоб.

“I was very tired, too, after the excitements of the day; so I decided that I would not face it, but would pass the night upon the open hill.

К тому же я был измучен волнениями этого дня и решил не идти в лес, а провести ночь на открытом месте.

“Weena, I was glad to find, was fast asleep.

Я был рад, что Уина уже крепко спала.

I carefully wrapped her in my jacket, and sat down beside her to wait for the moonrise.

Заботливо завернув ее в свою куртку, я сел рядом с ней и стал ожидать восхода луны.

The hill-side was quiet and deserted, but from the black of the wood there came now and then a stir of living things.

На склоне холма было тихо и пустынно, но из темноты леса доносился по временам какой-то шорох.

Above me shone the stars, for the night was very clear.

Надо мной сияли звезды, ночь была очень ясная.

I felt a certain sense of friendly comfort in their twinkling.

Их мерцание успокаивало меня.

All the old constellations had gone from the sky, however: that slow movement which is imperceptible in a hundred human lifetimes, had long since rearranged them in unfamiliar groupings.

На небе уже не было знакомых созвездий: они приняли новые очертания благодаря тем медленным перемещениям звезд, которые становятся ощутимы лишь по истечении сотен человеческих жизней.

But the Milky Way, it seemed to me, was still the same tattered streamer of star-dust as of yore.

Один только Млечный Путь, казалось, остался тем же потоком звездной пыли, что и в наше время.

Southward (as I judged it) was a very bright red star that was new to me; it was even more splendid than our own green Sirius.

На юге сияла какая-то очень яркая, неизвестная мне красная звезда, она была ярче даже нашего Сириуса.

And amid all these scintillating points of light one bright planet shone kindly and steadily like the face of an old friend.

И среди всех этих мерцающих точек мягко и ровно сияла большая планета, как будто спокойно улыбающееся лицо старого друга.

“Looking at these stars suddenly dwarfed my own troubles and all the gravities of terrestrial life.

При свете звезд все заботы и горести земной жизни показались мне ничтожными.

I thought of their unfathomable distance, and the slow inevitable drift of their movements out of the unknown past into the unknown future.

Я подумал о том, как они бесконечно далеки, как медленно движутся из неведомого прошлого в неведомое будущее.

I thought of the great precessional cycle that the pole of the earth describes.

Подумал о кругах, которые описывает в пространстве земная ось.

Only forty times had that silent revolution occurred during all the years that I had traversed.

Всего сорок раз описала она этот круг за восемьсот тысяч лет, которые я преодолел.

And during these few revolutions all the activity, all the traditions, the complex organizations, the nations, languages, literatures, aspirations, even the mere memory of Man as I knew him, had been swept out of existence.

И за это время вся деятельность, все традиции, вся сложная организация, все национальности, языки, вся литература, все человеческие стремления и даже самое воспоминание о Человеке, каким я его знал, исчезли.

Instead were these frail creatures who had forgotten their high ancestry, and the white Things of which I went in terror.

Взамен этого в мире появились хрупкие существа, забывшие о своем высоком происхождении, и белесые твари, от которых я в ужасе бежал.

Then I thought of the Great Fear that was between the two species, and for the first time, with a sudden shiver, came the clear knowledge of what the meat I had seen might be.

Я думал и о том Великом Страхе, который разделил две разновидности человеческого рода, и впервые с содроганием понял, что за мясо видел я в Подземном Мире.

Yet it was too horrible!

Нет, это было бы слишком ужасно!

I looked at little Weena sleeping beside me, her face white and starlike under the stars, and forthwith dismissed the thought.

Я взглянул на маленькую Уину, спавшую рядом со мной, на ее личико, беленькое и ясное, как звездочка, и тотчас же отогнал страшную мысль.

“Through that long night I held my mind off the Morlocks as well as I could, and whiled away the time by trying to fancy I could find signs of the old constellations in the new confusion.

Всю эту долгую ночь я старался не думать о морлоках и убивал время, стараясь найти в путанице звезд следы старых созвездий.

The sky kept very clear, except for a hazy cloud or so.

Небо было совершенно чистое, кроме нескольких легких облачков.

No doubt I dozed at times.

По временам я дремал.

Then, as my vigil wore on, came a faintness in the eastward sky, like the reflection of some colourless fire, and the old moon rose, thin and peaked and white.

Когда такое бдение совсем истомило меня, в восточной части неба показался слабый свет, подобный зареву какого-то бесцветного пожара, и вслед за тем появился белый тонкий серп убывающей луны.

And close behind, and overtaking it, and overflowing it, the dawn came, pale at first, and then growing pink and warm.

А следом, как бы настигая и затопляя его своим сиянием, блеснули первые лучи утренней зари, сначала бледные, но потом с каждой минутой все ярче разгоравшиеся теплыми алыми красками.

No Morlocks had approached us. Indeed, I had seen none upon the hill that night.

Ни один морлок не приблизился к нам; в эту ночь я даже не видел никого из них.

And in the confidence of renewed day it almost seemed to me that my fear had been unreasonable.

С первым светом наступающего дня все мои ночные страхи стали казаться почти смешными.

I stood up and found my foot with the loose heel swollen at the ankle and painful under the heel; so I sat down again, took off my shoes, and flung them away.

Я встал и почувствовал, что моя нога в башмаке без каблука распухла у лодыжки, пятка болела. Я сел на землю, снял башмаки и отшвырнул их прочь.

“I awakened Weena, and we went down into the wood, now green and pleasant instead of black and forbidding.

Разбудив Уину, я спустился с ней вниз. Мы вошли в лес, теперь зеленый и приветливый, а не черный и зловещий, как ночью.

We found some fruit wherewith to break our fast. We soon met others of the dainty ones, laughing and dancing in the sunlight as though there was no such thing in nature as the night.

Мы позавтракали плодами, а потом встретили несколько прекрасных маленьких существ, которые смеялись и танцевали на солнышке, как будто в мире никогда и не существовало ночей.

And then I thought once more of the meat that I had seen.

Но тут я снова вспомнил о том мясе, которое видел у морлоков.

I felt assured now of what it was, and from the bottom of my heart I pitied this last feeble rill from the great flood of humanity.

Теперь мне стало окончательно ясно, что это было за мясо, и я от всей души пожалел о том слабом ручейке, который остался на земле от некогда могучего потока Человечества.

Clearly, at some time in the Long-Ago of human decay the Morlocks” food had run short.

Ясно, что когда-то давно, века назад, пища у морлоков иссякла.

Possibly they had lived on rats and such-like vermin.

Возможно, что некоторое время они питались крысами и всякой другой мерзостью.

Even now man is far less discriminating and exclusive in his food than he was — far less than any monkey.

Даже и в наше время человек гораздо менее разборчив в пище, чем когда-то, — значительно менее разборчив, чем любая обезьяна.

His prejudice against human flesh is no deep-seated instinct.

Его предубеждение против человеческого мяса не есть глубоко укоренившийся инстинкт.

And so these inhuman sons of men — !

И теперь вот что делали эти бесчеловечные потомки людей!..

I tried to look at the thing in a scientific spirit.

Я постарался взглянуть на дело с научной точки зрения.

After all, they were less human and more remote than our cannibal ancestors of three or four thousand years ago.

Во всяком случае, морлоки были менее человекоподобны и более далеки от нас, чем наши предки-каннибалы, жившие три или четыре тысячи лет назад.

And the intelligence that would have made this state of things a torment had gone.

А тот высокоразвитый ум, который сделал бы для нас людоедство истинной пыткой, окончательно исчез.

Why should I trouble myself?

«О чем мне беспокоиться? — подумал я.

These Eloi were mere fatted cattle, which the ant-like Morlocks preserved and preyed upon — probably saw to the breeding of. And there was Weena dancing at my side!

— Эти элои просто-напросто откормленный скот, который разводят и отбирают себе в пищу муравьеподобные морлоки, — вероятно, они даже следят за тем, чтобы элои были хорошо откормлены…» А маленькая Уина тем временем танцевала около меня.

“Then I tried to preserve myself from the horror that was coming upon me, by regarding it as a rigorous punishment of human selfishness.

Я попытался подавить отвращение, заставляя себя думать, что такое положение вещей — суровая кара за человеческий эгоизм.

Man had been content to live in ease and delight upon the labours of his fellow-man, had taken Necessity as his watchword and excuse, and in the fullness of time Necessity had come home to him.

Люди хотели жить в роскоши за счет тяжкого труда своих собратьев и оправдывались необходимостью, а теперь, когда настало время, та же необходимость повернулась к ним своей обратной стороной.

I even tried a Carlyle-like scorn of this wretched aristocracy in decay.

Я даже, подобно Карлейлю, пытался возбудить в себе презрение к этой жалкой, упадочной аристократии.

But this attitude of mind was impossible.

Но мне это не удалось.

However great their intellectual degradation, the Eloi had kept too much of the human form not to claim my sympathy, and to make me perforce a sharer in their degradation and their Fear.

Как ни велико было их духовное падение, все же элои сохранили в своей внешности слишком много человеческого, и я невольно сочувствовал им, разделяя с ними унижение и страх.

“I had at that time very vague ideas as to the course I should pursue.

Что мне делать, я еще не знал.

My first was to secure some safe place of refuge, and to make myself such arms of metal or stone as I could contrive.

Прежде всего я хотел найти безопасное убежище и раздобыть какое-нибудь металлическое или каменное оружие.

That necessity was immediate.

Это было необходимо.

In the next place, I hoped to procure some means of fire, so that I should have the weapon of a torch at hand, for nothing, I knew, would be more efficient against these Morlocks.

Затем я надеялся найти средства для добывания огня, чтобы иметь факел, так как знал, что это оружие было самым действенным против морлоков.

Then I wanted to arrange some contrivance to break open the doors of bronze under the White Sphinx.

А еще я хотел сделать какое-нибудь приспособление для того, чтобы выломать бронзовые двери в пьедестале Белого Сфинкса.

I had in mind a battering ram.

Я намеревался сделать таран.

I had a persuasion that if I could enter those doors and carry a blaze of light before me I should discover the Time Machine and escape.

Я был уверен, что если войду в эти двери, неся с собой факел, то найду там Машину Времени и смогу вырваться из этого ужасного мира.

I could not imagine the Morlocks were strong enough to move it far away.

Я не думал, чтобы у морлоков хватило сил утащить мою Машину куда-нибудь очень далеко.

Weena I had resolved to bring with me to our own time.

Уину я решил взять с собой в наше время.

And turning such schemes over in my mind I pursued our way towards the building which my fancy had chosen as our dwelling.

Обдумывая все эти планы, я продолжал идти к тому зданию, которое избрал для своего жилища.