Орлов А.Б. - Психология личности и сущности человека - 2002. И сущности человека парадигмы, проекции, практики
 Скачать 1.69 Mb.
|
|
9 преимущественно на культурно-исторических и филогенетических аспектах (условия, детерминанты, механизмы) психического развития, тогда как представители гуманистической психологии (А.Маслоу, А.Менегетти, Р.Мэй, К.Роджерс и др.) акцентировали свое внимание главным образом на психолого-организми-ческих, онто- и актуалгенетических аспектах личностного роста. Однако и в том и в другом случае интеграция психологии как науки рассматривалась не как результат совершенствования и обобщения отчужденного от человека психологического знания, но как результат интеграции самого человека, результат преодоления депривации его базальных потребностей (А. Маслоу), дезинтегрированное™ его Я (К.Роджерс), как результат «реинтеграции» его деятельности, сознания и личности (А. Н.Леонтьев), преодоления его частичности и отчужденности от родовой сущности (С. Л. Рубинштейн). В логике данной работы мы сознательно абстрагируемся от рассмотрения марксистской критики в адрес гуманистической психологии (лейтмотив этой в значительной степени идеологической критики на протяжении уже многих десятилетий складывается из двух главных «нот»: абстрактности и антропоцентризма) [1, 5, 48]. Эта особая тема требует специального и тщательного анализа многочисленных и плохо систематизированных источников как в отечественной, так и в зарубежной психологии. Для нас важен другой аспект — вычленение сходства марксистской и гуманистической психологии, общности их целей и задач. В рамках этих двух психологических течений сама задача построения психологии как науки о человеке приобретала совершенно особый, новый смысл. Решение этой задачи виделось не в построении системы обобщенного, взаимосвязанного и непротиворечивого знания о психической жизни человека, а в обнаружении и устранении тех препятствий, которые встречаются на пути реализации человеком гуманистического идеала, реализации им своей собственной природы и сущности. По словам С.Л.Рубинштейна, «гуманизм марксизма связан (и в психологии тоже. — А. О.) с решением проблемы отчуждения и его преодоления...» [35, с. 379]. Как бы продолжая ту же мысль, Л.Сэв указывал: «...самая высокая задача, которая стоит перед психологией личности... заключается... в обнаружении общих корней и частных психологических форм ограничения расцвета личности в данном обществе и в нахождении возможностей уничтожения (там, где это зависит от психологии) такого ограничения» [38, с. 514]. Примечательно также, что представителями рассматриваемых психологических течений гуманистический идеал понимается не как идеал отдельной социальной группы, отдельного сообщества людей, но как всеобщий идеал, т.е. как конечная цель («омега») социального и индивидуального развития и одновременно как 10 исходный пункт («альфа») этого развития — родовая сущность всех людей и реальное, подлинное, аутентичное Я каждого конкретного человека. Именно поэтому содержательные описания этого идеала у марксистов и гуманистов фактически совпадают: и те и другие видят в нем целостную и свободную, гармонично и всесторонне развитую, актуализировавшую свой творческий потенциал, открытую жизненному опыту и аутентичную личность человека. Более чем вековая история развития научной натуралистической психологии, ориентированной на знание, достаточно убедительно, на наш взгляд, свидетельствует о тщетности усилий, направленных на выработку всеобщих категорий, о невозможности выхода за рамки каждый раз ограниченных, частных объяснительных принципов и, следовательно, о бесперспективности построения на этом пути психологии как подлинной науки. Вместе с тем сравнительно короткая история развития научных течений, ориентированных на идеал, показывает, что даже при самых крайних, буквально противоположных исходных основаниях психологи с необходимостью приходят к весьма сходным (если не идентичным) представлениям о всеобщей цели личностного развития. Иначе говоря, в процессе развития натуралистической психологии даже при условии одних и тех же исходных посылок психологи оказываются со временем все более и более разобщенными, изолированными друг от друга (что прекрасно иллюстрируется процессами дивергентного развития и распада научных школ), тогда как в ходе развития психологии, ориентированной на идеал, напротив, даже совершенно разные исходные основания (научные, методологические, идеологические) не препятствуют сближению научных позиций. Знание как самоцель разъединяет психологов, знание как средство достижения гуманистического идеала служит их сближению. Конечно, можно сказать, что нравственные и этические установки психологов всегда были и остаются гуманистическими a priori. Человек, его личность всегда рассматривались представителями психологической науки как высшие ценности, как цели индивидуального и общественного развития, по отношению к которым все прочие достижения человечества (наука, гражданское общество, экономика, государство и т.д.) выступают лишь в качестве средств. Действительно, на протяжении всей истории развития психологической мысли (и в Древнем мире, и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и в Новое время) можно проследить эволюцию гуманистической традиции [48]. Однако наряду с данной традицией и вопреки ей столь же постоянно и неизменно существовал и ее протагонист — естественно-научная, когнитивистская, натуралистическая (и в этом смысле антигуманистическая) традиция в психологии. Для ее пред- 11 ставителей высшая ценность и конечная цель науки — научное знание, тогда как человек — лишь средство получения этого знания. Как справедливо отмечают В.П.Зинченко и Е.Б.Моргунов, «занятие психологией само по себе — еще не гарантия гуманизма» [14, с. 19]. Несовместимость познания человека и ценностно-гуманистического отношения к человеку осознавалась многими философами и психологами. Так, М.Бубер емко и исчерпывающе выразил данную оппозицию в следующих словах: «Человека, которому я говорю Ты, я не познаю. Но я нахожусь в отношении к нему, в святом основном слове. И только выйдя из этого отношения, я буду снова познавать его. Знание есть отдаление Ты» [7, с. 9]. Более того, можно с определенностью утверждать, что диалектическое взаимодействие и борьба этих двух идейных традиций или этических парадигм в истории психологии играли (и играют) не меньшую роль, нежели классическая, гораздо более изученная и ставшая почти одиозной оппозиция материализма и идеализма. Две традиции в психологии По мере развития психологии и превращения ее из сугубо схоластической философской дисциплины в науку экспериментальную, а затем и в науку практическую противоречие гуманистической и натуралистической традиций неизбежно обостряется, поскольку оно превращается из противоречия идеологий, принципов, понятий и слов в противоречие методов работы с человеком, способов обучения и воспитания, профориентационных и психотерапевтических процедур; другими словами, теоретическое противоречие превращается в борьбу различных психологических практик. Если в рамках натуралистической традиции в психологии с ее культом знания человек рассматривается как испытуемый, т.е. как исполняющий психологические законы, как объект, манипули-руемый с помощью психологических знаний и средств воздействия (пусть даже наделенный некоторыми качествами субъекта, ответственными за его сопротивление этим манипулятивным воздействиям), то в гуманистической традиции постоянно воспроизводится установка, препятствующая частичным определениям человека как только испытуемого, только пациента и т.п. Человек в этой традиции рассматривается не как исполняющий, репродуцирующий и подтверждающий те или иные психологические (а также социальные) закономерности, но и как свободно реализующий их и, следовательно, как творческий, т.е. способный не только осуществлять, но и нарушать эти закономерности, спо- 12 собный также развивать их и устанавливать уже в новом качестве, способный создавать новые закономерности. Конечно, натуралистическая (ориентированная на знание) и гуманистическая (ориентированная на идеал) традиции в психологии никогда не существовали и, пожалуй, не могут существовать так сказать в «чистом виде». Намеченная нами логическая оппозиция в действительности никогда не сводилась к бесплодной конфронтации, не превращалась в статичный антагонизм. В экспериментально-практическом плане борьба этих традиций выражалась во взаимном использовании наработанных ими исследовательских схем, технологий, методик и конкретных фактов, во включении всего этого арсенала в каждый раз особый, специфический научный контекст. В теоретическом плане наблюдалась постоянная взаимная контринтерпретация полученных в психологических исследованиях фактов и обнаруженных закономерностей (в качестве типичной контринтерпретации см., например, научную полемику К.Роджерса и Б.Скиннера [52, 246]). Диалектическое противоречие двух данных метапсихологий, на наш взгляд, является подлинной движущей силой развития психологической науки в целом, оно весьма конструктивно, поскольку приводит к созданию целого ряда принципиальных концептуальных оппозиций и различений. В качестве примера подобных теоретических размежеваний можно указать на совершенно разные подходы к постановке и решению такой ключевой проблемы психологии, как проблема психического развития. С одной стороны, существуют и всячески подкрепляются данными конкретных исследований определения психического развития как адаптации индивида ко все более сложным формам взаимодействия с окружающей действительностью, т.е. психическое развитие понимается как внешне обусловленный, вынужденный процесс «обрастания» индивида новыми, более совершенными адаптационными механизмами, схемами поведения, мышления, чувствования. С другой стороны, психическое развитие понимается как изначально креативный (в широком смысле) процесс, как творчество, т.е. преобразование индивидом и окружающей действительности, и самого себя, и системы взаимодействий с этой действительностью. В этом смысле подлинное развитие неизбежно (изначально и первично) связано с дезадаптацией индивида, с преодолением сложившихся форм жизни. Любые более частные определения психического развития (как изменения потребностей или типов мышления, как постановки и решения проблем, как диалогического взаимодействия и т. д. и т. п.) каждый раз находят свои подтверждения и эмпирические конкретизации как в гуманистической, так и в натуралистической традиции в рамках предельно обобщенных определений психического развития как творчества или приспособления соответственно. 13 Разные, диаметрально противоположные решения находит в русле этих двух традиций и другая общая психологическая проблема — проблема соотношения индивида и группы (общества), Я и Мы. Адаптивность Я, его производность и зависимость от Мы, интериоризация его сущности извне и соответственно социоцен-трическая парадигма в целом противопоставляются в данном контексте креативности Я, его свободе и автономии по отношению к внешним формирующим (обучающим и воспитывающим) воздействиям со стороны Мы, экстериоризации его сущности вовне в процессах самоактуализации, в творческих актах и поступках и соответственно в антропоцентрической парадигме в целом. Проблема индивидуальных различий — еще одна научная область, где решения, предлагаемые натуралистической и гуманистической метапсихологиями, образуют диалектическую оппозицию. С одной стороны, в натуралистической традиции индивидуальные различия традиционно понимаются как результат сложного сочетания множества типических параметров и атрибутов, как констелляция индивидуально специфичных проявлений типологических свойств (типов нервной системы, темперамента, тревожности, когнитивного стиля, мотивации достижения, фрустрацион-ной толерантности и т.д. и т.п.). Иначе говоря, индивидуальные различия, индивидуальность определяются в данном случае через тип или, точнее, через совокупность типов, т.е. в конечном счете как в определенном смысле типичное, повторяющееся и воспроизводимое и, следовательно, не уникальное. С другой стороны, в гуманистической традиции индивидуальные различия рассматриваются как производные от уникальности каждой личности. Каждое Я уникально, неповторимо, поэтому для представителей гуманистической традиции в психологии дифференциация личностей по любому психологическому параметру означает по сути дела буквально противоположную, обратную логическую процедуру — не различение, но отождествление личностей по этому параметру, нахождение сходства, общности между ними (по типу нервной системы, темпераменту, тревожности и т.д.). В этой связи вся натуралистическая дифференциальная психология должна рассматриваться гуманистическими психологами, как это ни парадоксально, в прямо противоположном смысле, а именно как унифицирующая психология. Таким образом, сами исходные представления о природе индивидуальности в гуманистической психологии делают для нее абсолютно чуждой традиционную психодиагностику. В этом обстоятельстве, в частности, мы видим более глубокую, сущностную причину непреодоленных (а возможно, и принципиально непреодолимых) трудностей в создании полноценной психодиагностики и дифференциальной психологии как в американской гуманистической психологии, так и в ориентировавшейся на марксизм советской психологии. По-види- 14 мому, сама их внутренняя научная идеология (а не только лишь внешняя политическая идеологии, как полагают обычно) составляет основное препятствие на пути разработки гуманистической психодиагностики или марксистской дифференциальной психологии f 136]. Две гуманистические психологии Мы отметили научную, идейную и даже мировоззренческую общность марксистской и гуманистической психологии, в которых мы видим два направления развития единой гуманистической традиции в современной мировой психологической науке. Однако между ними изначально существовало одно принципиальное различие, для осознания и устранения которого лишь в самое последнее время начали создаваться благоприятные идеологические и собственно научные условия. Речь идет о различном понимании представителями этих двух гуманистических психологии роли и функции гуманистического идеала в психическом развитии человека. В отечественной психологии, ориентировавшейся на философию марксизма, идеал всесторонне и гармонично развитой личности всегда рассматривался в качестве конечной точки, идеального предела или результата процесса развития личности и, следовательно, в качестве своего рода эталона, в соответствии с которым должен строиться данный процесс и должны оцениваться все его промежуточные результаты. Иначе говоря, и в теоретических собственно научных построениях, и в практической психолого-педагогической учебно-воспитательной деятельности осуществлялась стратегия, которую можно назвать стратегией «от идеала—к жизни». При этом сам идеал понимался чрезвычайно абстрактно и упрощенно — как некий лежащий «за горизонтом» настоящего предельный норматив личностного развития. Такая стратегия обособления (отчуждения) идеала от реальной жизни постоянно провоцировала «онтологический дуализм» (С. Л. Рубинштейн) во взаимоотношениях человека и его бытия и в результате привела к чрезвычайному отрыву идеала от жизни, к потере им какой бы то ни было связи с жизнью. Идеал утрачивал реальность, определенность и, следовательно, направляющую и организующую функции по отношению к реальным процессам личностного развития в самой жизни. В конечном счете эта стратегия породила, с одной стороны, крайнюю схоластичность теоретических построений в области психологии и педагогики, а с другой — чрезвычайную догматичность и императивность психолого-педагогической практики (разного рода рекомендаций, формирующих воздействий и оценочных процедур). 15 Американской гуманистической психологии в силу ряда исторических, политических и общекультурных обстоятельств (прежде всего плюралистичности, неунифицированности социального развития) удалось с самого своего возникновения избежать ложной исследовательской стратегии, основанной на отчуждении идеала от жизни. Идеал целостно (полноценно) функционирующего человека (или, точнее, эмпирические аппроксимации этого идеала) американские психологи начали искать (и находить!) в самой жизни, «здесь и теперь». Предпринятые А.Маслоу, К.Роджерсом и другими психологами исследования проявлений тенденции к самоактуализации в жизни и профессиональной деятельности так называемых «сэлфактуалайзеров» и «фасилитаторов свободы» (реальных ученых, психотерапевтов, учителей, администраторов, политических деятелей) показали, что идеальные формы личностного развития и функционирования могут изучаться в качестве реальных случаев [53, 59]. В этом смысле в американской гуманистической психологии буквально с самого момента ее возникновения была реализована (как и насколько успешно, другой вопрос) иная общая стратегия, которую можно назвать стратегией «от жизни — к идеалу»: найти конкретных индивидов или отдельные личностные проявления, которые являются конкретными воплощениями гуманистического идеала, в самой жизни можно выявлять и изучать определенные условия, способствующие становлению таких личностей и присущих им личностных проявлений (чувств, поступков, форм общения и рефлексии); только на этом пути «от жизни — к идеалу», изучая идеальное в реальном, можно сформулировать и реальные (а не схоластические) «здесь и теперь» теоретические представления об идеале, и недирективную (а не императивную) психолого-педагогическую практику воссоздания этого идеала путем развития самой действительности. Инволюция отечественной психологии, ориентировавшейся на марксизм Вряд ли можно дать более точную и емкую характеристику развитию отечественной психологии в советский период, чем та, которую в середине 70-х гг. дал А. А. Смирнов в своем обобщающем труде «Развитие и современное состояние психологической науки в СССР» [37]. В заключении к своей книге он писал: «Заканчивая обзор пути развития советской психологической науки, надо еще раз подчеркнуть идейное единство всех советских психологов, твердо опирающихся в своей работе на философию марксизма-ленинизма, на основополагающие высказывания классиков марксизма-ленинизма по вопросам, имеющим ближайшее отношение |