Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, кто получит что, когда и как 978 5 91129 059 7
 Скачать 1.94 Mb.
|
|
Op. cit. P. 258, 260 – 261. ¹²⁷ Тюрго, АР. Последовательные успехи человеческого разума. В кн. Тюрго, АР. Избранные философские произведения. М Соцэкгиз, 1937. С. 72. Kapustin.indb 335 Kapustin.indb 335 25.01.2010 20:06:30 25.01.2010 20:06:30 336 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf французов и «англоамериканцев» над Европой, Европы — над остальным миром, если рассуждать только геополитически, которое идеологически трансформируется в господство настоящего над прошлыми будущим. Эта трансформация опосредуется и камуфлируется преображением повествования о господстве в объективное знание о реальности, властного отношения — в научно констатируемый факт. У Кондорсэ и Тюрго такое преображение дано с подкупающей наивностью и потому почти очевидно для современного читателя. В наше время тоже самое делают много искуснее. Так или иначе, ко времени великих «просвещенческих» сказаний о прогрессе великие дебаты конца xvii — начала xviii веков о том, имеет ли настоящее превосходство над прошлым (конкретно — гре- ко-римской античностью, остались позади. Аргументы защитников превосходства древности не опровергнуты, но отодвинуты на обочину общественного внимания и во многом уже забыты — они стали иррелевантными той ситуации, в которой господство центров просвещения, пользуясь терминами Тюрго, стало бесспорным. Прогресс выстроил историю так, что она стала триумфальной процессией победителей. Таковой — с соответствующими дозами политической корректности — остаются и современные скромные преемники «просвещенческого» прогресса. Итог этим рассуждениям можно подвести следующим образом. По признаку прогресса Просвещение xviii века и современный либерализм, действительно, близки. Эта близость задается сохранением логико-методологических и политико-идеологических параметров понятия прогресса, а не его содержания, каким оно было в xviii столетии. Но это есть преемственность идеологии господства, а отнюдь не философии свободы и равенства, с которой и Просвещение, и либерализм хотят себя отождествить (пусть пользуясь для этого, как мы видели ранее, весьма разными аргументами ¹²⁸ В качестве наиболее яркого их примера см. Споро древних и новых. М Искусство Я беру это последнее выражение в том значении, в каком его употреблял Вальтер Беньямин в Тезисах о философии истории. Этот текст важен и тем, что он убедительно показывает понять прогресс как триумфальную процессию победителей можно лишь сточки зрения побежденных, причем мотивом такого понимания будет стремление взорвать прогрессистский континуум истории. См. Benjamin, W., «Theses on the Philosophy of History», in Benja- min, W., Illuminations, ed. H. Arendt. ny : Schocken Books, 1978. P. 253 – 264. Kapustin.indb 336 Kapustin.indb 336 25.01.2010 20:06:30 25.01.2010 20:06:30 337 bZWeY] bZȾ Z ^YX[pe±eaZe p¾e[`X È]\b¿deaZ¹: [p¹Èº bZWeY]bZȾ] Z ^YX[pe±eaZ¹ p Z[`XYZde[\Xf Как известно, термин либерализм появляется только в xix веке. Изначально он обозначал политическую позицию одной из фракций в испанских Кортесах («Liberales»), выступавшей против абсолютизма ив известной мере испытывавшей влияние идей и практики Французской революции в их трансформированном наполеоновским режимом виде. Этот термин довольно быстро распространился по Европе, сохраняя смысл политического обозначения. У либералов первой половины xix века в целом было довольно негативное отношение к тому, что мы сейчас рассматриваем в качестве Просвещения столетия. В первую очередь оно было вызвано тем, что Просвещение считали ответственным за эксцессы Французской революции, прежде всего — за якобинский террор. Со второй половины го века началось селективное освоение либералами наследия Просвещения, которое в таком рафинированном виде стало в конце концов пониматься как истоки даже ранняя классика либерализма ¹³⁰ В тоже время сам xviii век не выработал никакого целостного понятия Просвещение, не говоря уже о том, что ему были абсолютно чужды представления о некоем проекте Просвещения, столь активно обсуждавшемся в xx веке. Образ Просвещения как целостного явления, причем такого, которое имело определенные полити- ко-идеологические интенции, создается его противниками в пылу революции и наполеоновских войн. Именно теоретикам контрреволюции и, следовательно, контр-просвещения удалось примирить или показать в качестве второстепенных) огромные различия, разделявшие тех, кого они считали своими врагами, и изобразить их как группу, преследовавшую общие цели. Есть большая доля истины заключает Даррион Макмагон, — в утверждении, что Контр-про- свещение изобрело Просвещение» ¹³¹ Общее между либеральными контрпросветительским способами освоения и конструирования Просвещения, различными во многих иных отношениях, заключается в следующем. Оба они воспринимают Просвещение сквозь призму Французской революции ив соответствии с собственными политико-идеологическими задачами, ¹³⁰ Подробнее см. White, H. V., Op. cit. P. ix – x ¹³¹ McMahaon, D. M., Enemies of the Enlightenment: The French Counter-Enlightenment and the Making of Modernity. Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 32. Kapustin.indb 337 Kapustin.indb 337 25.01.2010 20:06:31 25.01.2010 20:06:31 338 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf ею же поставленными. Можно сказать, что их собственные политические проекты впитывают из Просвещения то, что им потребно для своего осуществления и самообоснования в логике текущей политической борьбы. И за счет такого впитывания, обретая все более множественные образы, Просвещение продолжает жить. Но верно ли мы сказали, что Французская революция (и ее последствия всего лишь призма, сквозь которую позднейшие поколения глядят на Просвещение Не была ли она скорее скульптором, вылепившим Просвещение или, скорее, его новое изображение, отличное оттого, которое где-то в середине xviii века лепила практика просвещенных абсолютистских монархий и вольнодумствующих салонов? Много лет спустя после Французской революции один из умеренных промонархических лидеров 1789 года Мунье писал Не влияние этих принципов (Просвещения. — Б. К) создало Революцию, а, напротив, Революция породила их влияние. В самом деле, многие историко-литературные исследования показывают, что примерно дох годов влияние просветителей ограничивалось узкими кругами, состоявшими из представителей привилегированных сословий и никоим образом не настроенными революционно (как почти без исключения и сами просветители. Лишь появление в е годы журналистики нового стиля, агрессивной и доступной массам в духе Себастьяна Мерсье и Рестифа дела Бретона), вывело Просвещение на улицы. Но это уличное Просвещение весьма существенно отличалось от салонного и «энциклопедического». Действительно, уличное Просвещение не только отодвигает на задний план властителей салонных дум, включая самого Воль- тера (позже, уже входе революции, к ним формируется резко отрицательное отношение, какое мы видим у Робеспьера и других якобинских лидеров) и становится преимущественно «руссоистским» или находит себе новых духовных вождей (Томаса Пейна и др. Оно весьма решительно перетолковывает и Руссо, превращая того, кто испытывал глубокое отвращение к революциям (см. сноску 13), чуть лине в их идеолога и провозвестника. Немудрено, что большин- ¹³² Цит. по Hampson, N., Op. cit. P. 256. ¹³³ См. отличную подборку статей о популяризации Просвещения в Darnton, R., The Literary Underground of the Old Regime. Cambridge, ma : Harvard University Press, 1982, а также Eisenstein, E., «On Revolution and the Printed Word», in Revolution in History, eds. R. Porter and M. Teich. Cambridge: Cambridge University Press, 1986. ¹³⁴ Коббан документирует вплоть до концах годов Общественный договор Руссо оставался одним из наименее популярных и читаемых его произ- Kapustin.indb 338 Kapustin.indb 338 25.01.2010 20:06:31 25.01.2010 20:06:31 339 bZWeY] bZȾ Z ^YX[pe±eaZe ство нынешних интерпретаций Просвещения, вольно или невольно рассматривающих его сквозь призму Французской революции, имеют дело с Просвещением, сформированным революцией. Поэтому они считают его наиболее репрезентативными текстами либо Руссо и Кондорсэ, в которых стремятся увидеть то, как Просвещение действовало, либо Канта, позволяющего понять, как Просвещение от- страненно рефлектировало собственные действия ¹³⁵ Конечно, для дореволюционного контекста или контекстов (поскольку они тоже существенно менялись) репрезентативными будут другие тексты и совершенно по-другому толкуемые. Причем — и это самое важное — толкуемые практикой того периода, а не субъективными точками зрения сегодняшних историков философии. Можно вполне аргументированно показать, что в то время адекватным политико-правовым воплощением Просвещения была вовсе не Революция, а именно просвещенный абсолютизм, и подтверждением этому будет далеко не только процитированное выше «сорбоннское рассуждение Тюрго о прогрессе (см. сноску 127) ¹³⁶ ведений. В этом плане его нельзя сопоставить с Новой Элоизой» или Эмилем. См. Cobban, A., Op. cit. P. 168. Но ив прочтении самого Общественного договора происходит резкое смещение акцентов с идей прямой демократии и «самоконституирования» справедливого общества к созидательной роли мудрого законодателя и фундаментальному значению гражданской религии. Тенденции перетолкования Руссо в таком духе, конечно, достигают своей кульминации в период якобинской диктатуры. См. Hampson, N., Op. cit. P. 258 – 259. ¹³⁵ Об этих двух главных источниках современных представлений о Просвещении см. Liedman, S-E., «The Crucial Role of Ethics in Different Types of Enlightenment», in The Postmodernist Critique of the Project of Enlightenment, ed. S-E. Liedman. Amsterdam: Rodopi, 1997. P. 45. Кантовская отстраненная рефлексия Революции, которую можно трактовать в качестве саморефлексии Просвещения при его отождествлении с Революцией, в наиболее чистом виде дана в Споре факультетов. См. Кант И. Спор факультетов // Кант И. Собр. соч Вт. Т. 7. М Чоро, 1994. С. 102 – 103. ¹³⁶ Немецкий исследователь Ульрих Им Хоф посвящает отдельную главу своей книги рассмотрению того, как классическое Просвещение перетолковывало унаследованную от xvii века итого, что мы назвали Пред-просвещением, идею права на сопротивление власти. Такое перетолкование состояло преимущественно в том, чтобы показать, как это право может быть использовано, не приводя к революции и анархии. Ориентиром здесь служило знаменитое вольтеровское «peuples libres sous les rois». См. Hof, U. Im, The Enlightenment, tr. Kapustin.indb 339 Kapustin.indb 339 25.01.2010 20:06:32 25.01.2010 20:06:32 340 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf Для уяснения того, каким образом практика производит не только разные образы Просвещения, но и способы его бытования в по- литико-идеологической реальности, нам нужно учесть три главных момента. Первый. Повторяя сказанное вначале данной статьи, нельзя доверять просветителям на слово. Если сами они говорили, что — под именем предрассудков — отвергают все традиции и авторитеты, неспособные пройти проверку чистым разумом, утверждая тем самым его автономию по отношению ко всему миру истории, то наивно думать, будто в такой оппозиции разума и традиции, действительно, заключалась суть проекта Просвещения. От наивности, присущей такому взгляду на Просвещение, не спасают и те заключения о про- вальности данного проекта, которые мы рассматривали в пунктах 3 и 4 первого параграфа данной статьи (при обсуждении концепций Макинтайра, Грея и др.). «Просветители» могли не обманывать своих читателей и искренне верить в автономию разума. Но это не имеет никакого значения сточки зрения того, что их мышление и сама их критика были обусловлены принадлежностью к определенным культурно-полити- ческим традициям, вступившим в конфликт с другими традициями, и именно этот конфликт артикулировался в оппозиции чистого разума и предрассудков. В более широком плане можно сказать, что обе эти конфликтующие традиции являли собой разлом дотоле относительно целостной традиции европейской культуры и образованности (не будем сейчас уточнять историю этого разлома, которую можно возводить к Реформации, Ренессансу или еще более ранним явлениям. Силовые линии культурно-политического поля этого разлома делали из философски несостоятельной идеи автономного разума вполне эффективное идеологическое оружие критики. Именно в качестве такового эта идея была отражением указанного конфликта традиций, а не химерой и утопией, и практическим участием в нем. Понятно, что отражать этот конфликт и участвовать в нем W. E. Yuill. Oxford: Blackwell, 1994. P. 187, 190 и всю главу 5 части v данной книги курсив мой. — Б. К ¹³⁷ Вся эта аргументация опирается, во всяком случаев моем представлении, на ту концепцию связи традиции и разума, которую наиболее убедительно развил Ханс-Георг Гадамер: Безусловной противоположности между традицией и разумом не существует В действительности традиция всегда является точкой пересечения свободы и истории как таковых. Даже самая подлинная и прочная тра- Kapustin.indb 340 Kapustin.indb 340 25.01.2010 20:06:32 25.01.2010 20:06:32 341 bZWeY] bZȾ Z ^YX[pe±eaZe можно по-разному в зависимости от контекста — в том числе в виде содействия просвещению абсолютизма или идеологического обеспечения его ликвидации. Второй момент. Отражать конфликт и участвовать в нем — значит воспроизводить чьи-то мысли и действия, сколь бы философски рафинированными критическим не было такое воспроизведение, и влиять на чьи-то мысли и действия. Понимание этого вводит в обсуждение Просвещения важнейшую проблему связи так называемых высокого и низкого Просвещения. Первое — круг идей и поступков тех выдающихся мыслителей, с именами которых традиционная история философии обычно и ассоциирует Просвещение как таковое. Второе — восприятие этих идей и поступков теми, чьи имена в огромном большинстве случаев история не запомнила. Но это именно те, кто ее делал, причем не только составляя кадры рационально реформированных бюрократий просвещенных монархий или позднее штурмуя Бастилию, но и своей обыденной частной жизнью — тем, как ив каком духе они воспитывали детей, спрос на какое искусство и литературу они создавали, насколько быстро ив каком направлении меняли свои привычки в труде и потреблении и т. д. Если на вопрос, чем было Просвещение, нельзя ответить, не понимая, что оно делало, то это значит, что прямые и обратные токи между высокими низким Просвещением и есть ключ ответа на данный вопрос. И неудивительно, что пока эти токи были слабыми, политическим проектом Просвещения мог быть только просвещенный абсолютизм. Когда же они резко усилились, таким проектом стала Революция. Не следует только забывать, что усиление этих токов трансформировало как высокое, таки низкое Просвещение. Крупнейшее открытие просветительской мысли лежит диция формируется непросто естественным путем, благодаря способности к самосохранению того, что имеется в наличии, но требует согласия, принятия, заботы Такое сохранение есть акт разума. Гадамер, Х-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М Прогресс, 1988. С. 334 – 335. Описанная мной ситуация конфликта традиций может быть интерпретирована в свете этой формулировки Гадамера как кризис традиции, при котором ей отказано в согласии, принятии и заботе со стороны части тех, от кого все это ожидается в логике самосохранения традиции. Преодоление кризиса становится возможным на основе формулы сохранение традиции через ее переформирование. В качестве последнего и нужно понять Просвещение xviii века и Революцию. ¹³⁸ Более подробно об этом см. Porter, R., Op. cit. P. 6 ff. Kapustin.indb 341 Kapustin.indb 341 25.01.2010 20:06:33 25.01.2010 20:06:33 342 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf в русле такой трансформации. Оно заключается в том, что путь в будущее открывает не очистительная сила разума как таковая, а только действие политической силы, с которой разум может соединиться, признавая, что он не всесилен что такое соединение имеет серьезный шанс стать для него ловушкой. Это открытие, навеянное революционным взаимодействием высокого и низкого Просвещения, действительно, многое определило в путях эволюции либерализма. Третий момент. Ни один комплекс идей никогда не возникал, не развивался и не погибал в пустоте. На каждом этапе своего существования любой из них обретал характерные черты только из взаимодействия с другими комплексами идей, благодаря отношениям соперничества — партнерства сними. Очень часто такие отношения с попутчиками по исторической жизни имели более важное значение для определения конкретного облика того или иного комплекса идей, чем его наследственность, те. связи сего духовными прародителями. Именно поэтому история философии, представленная в логике «филиации идей, является как минимум ущербно односторонней. Все это имеет самое прямое отношение к осмыслению связи либерализма и Просвещения. Тот облик, который имело дореволюционное Просвещение (памятуя о всем его многообразии, в решающей мере определялся тем, что тогда оно было единственным имеющим какое-то значение прогрессивным мировоззрением, причем как ¹³⁹ Яне знаю более ясного и трагического выражения антиномического характера связи разума с силой, чем мысль Робеспьера о неразрывности добродетели и террора. Движущей силой народного правительства в революционный период должны быть одновременно добродетель и террор — добродетель, без которой террор пагубен, террор, без которого добродетель бессильна. Террор как справедливость есть эманация добродетели, заключает Робеспьер. (Робеспьер, М. О принципах политической морали. Доклад 5 февраля 1794 г. В кн. Робеспьер, М. Избр. произв трех томах. Т. 3. М Наука, 1965. С. 112). Такая мысль невозможна в дореволюционном Просвещении. Робеспьеровская композиция добродетели и террора поражает воистину классицистской статикой, что и производит впечатление величественной обреченности. В дальнейшем обреченность преодолевается, и связь силы и разума становится исторически подвижной и продуктивной, как в гегелевской диалектике раба и господина. Однако при этом разум, воплощенный в современном государстве, оказывается, как у того же Гегеля, уже не добродетелью, а хитростью. См. Гегель, Г. В. Ф. Йенская реальная философия Гегель. Работы разных лет. Т. 1. М Мысль, 1970. С. 363. ¹⁴⁰ Anchor, R., |