Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, кто получит что, когда и как 978 5 91129 059 7
 Скачать 1.94 Mb.
|
|
внеразумное происхождение, или происходят от иного вида разума, чем моральный. Опуская ради экономии места терминологическую эквилибристику, свойственную деонтологическому либерализму, прямо скажем речь идет, конечно же, о политико-правовых границах и прежде всего — границах национально-государственных ¹¹⁸ Они же, несомненно, устанавливаются властью, а не моральным разумом. Мы видим, что деонтологический либерализм пытается спро- ецировать моральное понятие равенства на эмпирическую действительность таким образом, чтобы представить позитивное право своего рода производным от естественного права, сохраняющим нравственное достоинство последнего (пусть в дозированном виде. Это не удается сделать именно потому, что само такое проецирование опирается на некие независимые от морали, грубые элементы эмпирической действительности властного и насильственного характера. Естественное право сего равенством всех остается даже на уровне чистой логики отделенным от позитивного права (конструкция которого описывается Донаганом в категориях нормальности, зрелости, видовых границ разумных существ и т. д) также, как ноуменальный мир от феноменального в философии Канта, из которой любой деонтологический либерализм и происходит. Перед позитивным же правом в любых его проявлениях равны не все, а только некоторые — оно делает равенство привилегией, и именно это неприемлемо в нем с морально-универсальной точки зрения. Вновь отметим основному течению Просвещения все эти трудности былине известны по той простой причине, что обладающая онтологической действительностью природа человека наделе и самоочевидным образом (как считали просветители) определяла нормальность, зрелость, видовые границы людей и прочее, что конституирует позитивное право. Поэтому его адресность (обращенность к некоторым, а не всем) не превращала равенство передним в привиле- ¹¹⁸ В противном случае Донаган не сделал бы заключение, весьма тревожное сточки зрения пацифизма, с которым обычно ассоциируется деонтологиче- ский либерализм если каждая из воюющих сторон считает, что ее дело справедливое, то обе правомерны вести войну (Donagan, A., Op. cit.. P. 87). Получается, что абстрактный моральный разум не в состоянии рассудить такие важнейшие для жизни людей конфликты, как этот, ион не может это сделать потому, что в политических вопросах он не возвышается над видами разумных существа, фрагментируясь, отождествляется с разумностью каждого из этих видов 327 Kapustin.indb 327 25.01.2010 20:06:26 25.01.2010 20:06:26 328 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf hZbX[XhZZ гию. Во всяком случае, так виделось до Руссо итак примирялись равенство в рамках малого все с универсальным равенством «всех». Отказ от природы человека оставил перед либерализмом, если он стремился к какой-то логико-теоретической последовательности, по большому счету две взаимоисключающие возможности. Первая обоснование того, что с недавних пор стали активно обсуждать в качестве космополитического права (хотя его исток усматривают в философии Канта. Вторая — принципиальный отказ от универсализма и равенства всех и отождествление либерального права стем, что адресовано только избранным (скажем, обитателям западных либеральных демократий. Кратко остановимся на каждой из этих версий — сугубо под углом зрения того, как в них трансформируется идея равенства и как она, претерпев такие трансформации, соотносится со своим «просвещенческим» визави. Под космополитическим правом обычно понимается третий уровень правовых отношений, как бы возвышающийся над правом государства, регулирующим отношения между гражданами или подданными внутри данного государства, и правом наций, те. международным правом. Космополитическое право определяет правовой аспект отношений между людьми как людьми и иностранными государствами ¹¹⁹ С точки зрения нашей темы в такой концепции космополитического права важны два момента, которые вроде бы обещают преодолеть те описанные нами трудности, с которыми сталкиваются попытки деон- тологического либерализма увязать естественное и позитивное право. Во-первых, в космополитическом праве индивиды предстают как те «человеки вообще — вне их политико-государственной определенности, которые предполагаются универсалистской моралью и соответствуют ей ив качестве носителей внеконтекстуального практического разума вообще, и как адресат верных для всех времени народов моральных предписаний. Именно поэтому последовательная разработка темы космополитического права делает его субъектом прежде всего изгоя, эмигранта, лицо без гражданства и т. д. Все это очень удачно описывается категорией «безгосударственность» Хан- ны Арендт. Оно непросто инкорпорируется в теорию космополитического права, а становится одним из ее стержней. Этот ход при ¹¹⁹ См. Flikschuh, K., Kant and Modern Political Philosophy. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. P. 184. ¹²⁰ Очень убедительную демонстрацию того, как и зачем это делается, см. Benhabib, S., The Rights of Others. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 49 ff. Трудно не обратить внимание наследующее «просвещенческий» уни- Kapustin.indb 328 Kapustin.indb 328 25.01.2010 20:06:27 25.01.2010 20:06:27 329 bZWeY] bZȾ Z ^YX[pe±eaZe зван устранить те затруднения, которые деонтологический либерализм испытывал с понятиями вроде видовых границ разумных существ Донагана при переходе от естественного к позитивному праву. Имея своим адресатом «безгосударственных» людей, космополитическое право отказывается признавать видовые границы — оно, как было сказано, надстраивает себя не только над любой национально- государственной системой права, но и над международным правом как правом межгосударственных (в первую очередь) отношений. Во-вторых, по причинам своей обращенности к «человекам вообще, с одной стороны, ас другой — необремененности какой-либо материей властных отношений, без которой позитивное право немыслимо совсем, космополитическое право предстает самой непосредственной и прозрачной инкарнацией морали. Можно сказать, что оно и есть мораль, примененная к отношениям между «челове- ками» и (иностранными) государствами, те. что космополитическое право наконец-то преодолевает ту нетождественность моральности и легальности, которую даже Кант считал неустранимой. Адепты космополитического права точно (следуя в этом Канту) называют гостеприимство его ядром, только гостеприимство должно быть здесь осмыслено в качестве права, а не акта филантропии или всего лишь проявления добросердечия. Однако иллюзорный характер преодоления космополитическим правом тех трудностей, с которыми сталкивался традиционный де- онтологический либерализм, выявляется рядом проблем, которым оно не знает решения. Обозначим лишь некоторые из них. «Безгосударственные» изгои и эмигранты — это, конечно, не «че- ловеки вообще, а очень специфическая группа людей, находящаяся в ситуации, которая имеет очень конкретные политические, правовые, экономические и т. п. параметры, в числе которых — и недостаток правовой регуляции такой ситуации, обусловливающий ее особенности и отнюдь не делающий ее воплощением всеобщего в человеческом состоянии. Насколько «безгосударственность» нельзя рассматривать по аналогии с природой человека видно уже из того, что в нормальных условиях люди будут стремиться всячески избегать попадания в такое положение. Отношение же к тем беднягам, кото- версализм рождался в эмигрантской среде и выражал ее дух (см. описание «Пред-просвещения» в конце второго параграфа данной статьи. После многих метаморфоз и долгого исторического пути этот универсализм вернулся к своему истоку, открыто осмыслив то, что его породило, в качестве своего подлинного социологического референта. Kapustin.indb 329 Kapustin.indb 329 25.01.2010 20:06:27 25.01.2010 20:06:27 330 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf hZbX[XhZZ рые в этом плачевном состоянии оказались, никоим образом не должно быть универсализировано. Ведь это бы означало универсализацию той трагедии, которая на них обрушилась. Но это отношение и не может быть универсализировано. Если гостеприимство право, а право является таковым притом, что оно нерушимо (за его нарушения должно карать, то космополитическое право осуществимо как право лишь при условии ликвидации суверенитета всех государств. Ведь суверенитет в томи состоит, чтобы контролировать границы, очерчивающие данное сувереннное сообщество, и принимать окончательные решения относительно того, кто и на каких условиях может их пересекать. При суверенитете гостеприимство неизбежно оказывается неправом, а либо актом филантропии, либо проявлением того благоразумия, которое советует нам соблюдать соответствующие международные договоры. Ни тони другое к космополитическому праву не имеют никакого отношения. Конечно, обсуждение космополитического права сейчас питается популярными в связи с глобализацией разговорами об эрозии суверенитета (интеграционными процессами, о возрастающей пористости границ, о нарастании миграционных потоков и т. д. Весьма важные эмпирически, они никак не продвигают теоретическое решение проблемы является ли оседание мигрантов в иностранных государствах их правом или следствием разрешения, получаемого ими от компетентных органов суверена. Очевидность ответа на этот незамысловатый вопрос заставляет адептов космополитического права делать ход, логически и концептуально тождественный тому, который сделал Донаган, пытаясь спроецировать универсальную мораль равного уважения всех на эмпирию человеческих отношений Универсальное право на гостеприимство, которое должно быть признано за каждым человеком, накладывает на нас несовершенный моральный долг помогать и предоставлять убежище тем, чья жизнь, безопасность и благополучие находятся под угрозой. Этот долг является несовершенным, те. обусловленным, в том смысле, что он допускает исключения и может быть «пересилен» законными соображениями самосохранения. Далее следует весьма длинный перечень таких соображений политического, экономического, культурного характера, которыми мы вправе руководствоваться, отказывая на законных основаниях им в осуществлении их права на гостеприимство ¹²¹ См. Benhabib, S., Op. cit. P. 36 – 37. Kapustin.indb 330 Kapustin.indb 330 25.01.2010 20:06:27 25.01.2010 20:06:27 331 bZWeY] bZȾ Z Вся та критика, которую мы обращали на донагановское опосредование связи морали и позитивного права, применима в данном случае. Мы не будем ее повторять. Добавим лишь то, что для Канта обусловленный долг есть оксюморон, и если лишь благодаря ему можно удержать другую кантовскую идею — право на гостеприимство, то мы вправе задуматься и о цельности его практической философии, и о ее значимости для осмысления наших сегодняшних проблем. Но гордиев узел проблем, вызванных попытками соединить нормативное и эмпирическое после отказа современного либерализма от «просвещенческой» концепции природы человека, можно разрубить одним ударом. Видимо, непревзойденным мастером такого удара является Ричард Рорти. Исполняется удар следующим образом. Во-первых, нужно окончательно и бесповоротно признать провал усилия Просвещения соединить нормативное и эмпирическое или, как выражается Рорти, провал компромисса между его абсолютистской и прагматической сторонами. Такое признание вытекает, прежде всего, из полной невозможности провести границу между рациональностью, присущей человеку согласно его природе, и теми продуктами его исторической аккультурации, которые считаются рациональностью в тех или иных обществах. Во-вторых, абсолютистскую (нормативную) сторону Просвещения нужно решительно отбросить она не только не спасаема философски, но и бесполезна практически — сточки зрения сохранения институтов либеральной демократии, некогда возникших благодаря Просвещению. В-третьих, следует признать наши ценности именно в качестве наших, а не универсальных и всечеловеческих, те. в качестве ценностей, относительно локальных и этноцентричных». Мы придерживаемся их не потому, что они хороши по меркам общечеловеческих, вечных и т. п. идей о благе и должном, а потому, что мы так воспитаны. В-четвертых, эти ценности и наша приверженность им устанавливают границы между разумными неразумным, которые мы будем неукоснительно защищать. Люди типа Ницше и Лойолы будут нашими врагами не потому, что они заблуждались относительно внеисторической природы человека или хотели ее дискредитировать, а потому, что их жизненные планы не соответствуют нашими не могут найти себе место в той организации либеральной демократии, которую мы считаем своей ¹²² См. Rorty, R., «The Priority of Democracy to Philosophy», in Prospects for Common Morality, ed. G. Outka. Ewing, nj : Princeton University Press, 1992. P. 254 – 255, 263. Kapustin.indb 331 Kapustin.indb 331 25.01.2010 20:06:28 25.01.2010 20:06:28 332 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf Как таковая эта позиция логически непротиворечива (если не углубляться в рассмотрение того, что Рорти выводит из нее в политическом и этическом планах. Однако она никак несовместима стем равенством всех, которое вначале данной части мы предположили в качестве общего признака либерализма и Просвещения. На сей раз его утратил либерализм. В итоге скажем так идея равенства всех при всей своей проблемности, гасимой с помощью категории природа человека, была характерным признаком основного течения Просвещения. При устранении этой категории или ее интерпретации в качестве лишь регулятивной идеи либерализм либо утрачивает всякую возможность говорить о равенстве всех, либо продолжает говорить о нем как о бессильном моральном должном. Игнорировать все эти обстоятельства и видеть в равенстве всех объединяющий либерализм и Просвещение признак недопустимо. Мелиоризм (прогрессизм) Термин «мелиоризм», использованный Греем в приведенном вначале данной части работы списке общих тем либерализма, — современный скромный заменитель амбициозного понятия прогресса, присущего Просвещению. В современном либеральном лексиконе есть несколько других аналогичных скромных заменителей — модернизация, развитие, трансформация и т. д. Их скромность состоит в том, что они как бы скрывают те свои нормативные значения, которые понятие прогресса выводило на первый план, и претендуют на то, чтобы быть скорее объективными описаниями происходящих процессов, чем нормативными предписаниями и целеполаганием. В большой мере эта скромность — следствие тех же трудностей в соединении нормативного и эмпирического, о которых мы рассуждали в связи с понятием равенства и от которых социологические, экономические и иные теории модернизации, развития и всего прочего хотят уйти. В тоже время эти современные либеральные теории осознают, что многие, причем центральные, нормативные обещания Просвещения не только не выполнены два с лишним столетия спустя после их оглашения, но и не могут быть выполнены — при сохранении той либеральной логики развития, которая движет глобальным капитализмом. Как, к примеру, инкорпорировать в эту логику тоже обещание установления равенства между нациями и прогресса равенства внутри каждой нации, которые маркиз де Кондор- сэ назвал двумя из трех важнейших имен прогресса (третьим было Kapustin.indb 332 Kapustin.indb 332 25.01.2010 20:06:28 25.01.2010 20:06:28 333 bZWeY] bZȾ Z подлинное нравственное совершенствование человечества Такие нормативные ориентиры и определения прогресса должны быть скрыты под личиной (квазиобъективного описания сущего, которое скорее отдаляется от них, чем приближается к ним. Но нам не следует фиксировать внимание на подобных различиях между «просвещенческим» понятием прогресса и его современными скромными собратьями, ибо то, что их объединяет в логико-методо- логическом и политическом планах, значительно важнее того, что их содержательно разъединяет. В случае с прогрессом и его преемниками мы, пожалуй, впервые имеем ту близость либерализма и Просвещения и даже то их частичное совпадение, которые по большому счету тщетно искали, рассматривая индивидуализм, равенство и универсализм. Итак, что же именно в логико-методологическом и политическом планах объединяет «просвещенческий» прогресс сего современными либеральными собратьями? Начнем с простейшего. Понятие прогресса (модернизации и т. п) предполагает наличие мерила, при помощи которого и относительно содержания которого измеряются изменения наблюдаемых и сопоставляемых объектов. Объекты изменяются, но мерило остается неизменным. Если изменяется и оно, то мы не сможем зафиксировать изменения в объектах. В этом случае у нас пропадет та система координат, в которой понятие прогресса (модернизации и т. п) имеет смысл. Прогресс (модернизацию и т. п) вообще можно определить как сохранение в неизменности того, относительно чего устанавливаются (и оцениваются) изменения в наблюдаемых объектах. В этом в первую очередь смысл лаконичной формулировки Фегелина — идея прогресса, в самом деле, есть идея статичной ситуации…» ¹²⁴ Далее. Предполагается, что содержание мерила прогресса (модернизации и т. п) отражает то главное, что определяет и отчего зависит состояние общественной жизни человека. В противном случае замеры изменений этого состояния данным мерилом давали бы малосущественные и случайные результаты, неспособные характеризовать общий ход истории. Стало быть, само понятие прогресса (модернизации и т. п) предполагает, что в истории есть нечто неизменное, нечто принадлежащее ей ив тоже время защищенное от нее ¹²³ См. Condorcet, de Marquis, «Sketch for a Historical Picture of the Human Mind (The Tenth Stage) », in Condorcet, Selected Writings, ed. K. M. Baker. Indianapolis: The Bobbs-Merrill Co, 1976. P. 258. ¹²⁴ Voegelin, E., Op. cit. P. 84 (курсив мой. — Б. К 333 Kapustin.indb 333 25.01.2010 20:06:29 25.01.2010 20:06:29 334 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf и недоступное ее воздействию. Более того, именно это неизменное есть главное в истории, те. то, что определяет ее ход. В этом — второй смысл фегелиновской формулировки о статичности прогресса, очевидным образом связанный с первым. Конечно, есть немалая разница между «просвещенческим» пониманием этого неизменного главного в истории и тем, как оно видится позднейшему либерализму. Для Просвещения таким главным была природа человека. Это понятие было статичным настолько, что из него не выводилось никакое движение. Поэтому вся прошлая история, обусловившая нынешнее общественное состояние, которое подлежало прогрессивному преобразованию в смысле приведения его в соответствие с природой человека, могла быть изображена только как коллекция ошибок и преступлений. Современные скромные преемники прогресса имеют в этом плане заметное преимущество. В их концепциях статичный общий принцип организации истории может развертываться в виде процессов, образующих корпус истории. К примеру, в концепциях технологического детерминизма техника выступает и неизменным принципом, определяющим в самом главном ход истории, и тем, что развертывается в виде технической эволюции, которая понимается в качестве глубинного потока истории, в конечном счете определяющего то, что происходит ближе к ее поверхности. В любом случаев концепциях прогресса (модернизации и т. дни прошлое, ни будущее не обладают и не могут обладать своим специфическими определяющим именно их главным. Главное оказывается вечно настоящим, хотя его проявления (в современных теориях модернизации и т. пили формы искажения его (в «просве- щенческих» теориях прогресса) являются разными для разных исторических эпох, отчего и зависит их историческое лицо. Такое лишение прошлого (но равным образом и будущего) своего специфического главного Вильгельм Дильтей метко назвал опустошением прошлого. Опустошение производит именно та ограниченная точка зрения, которая неспособна к тому, чтобы вновь испытать историю с присущей ей естественной энергией» ¹²⁵ «Опустошение» есть одновременно условие и результат той колонизации прошлого и будущего настоящим, благодаря которой первое превращается всего лишь в стадию подготовки настоящего, авто. Makkreel and F. Rodi. Princeton, nj : Princeton University Press, 2002. P. 358. Kapustin.indb 334 Kapustin.indb 334 25.01.2010 20:06:29 25.01.2010 20:06:29 335 bZWeY] bZȾ Z ^YX[pe±eaZe роев его усовершенствованное продолжение. История, представленная как прогресс (модернизация и т. п, есть сплошной конец истории на уровне существенного, на котором не происходит ничего качественно нового, или она есть банальная история явлений, выданная за всю историю. Но что дает настоящему такую силу над прошлыми будущим И как может эта сила идеологически и теоретически трансформировать себя, скрывая свою природу, в объективное мерило прогресса (модернизации и т. п, будто бы данное самим разумом, а отнюдь не силой? В xviii веке Западная Европа начинает осознавать, что она стала практически творить всемирную историю. Чувствительный Кон- дорсэ может горько сетовать на то, как алчность и тщеславие европейцев восстановили против них обитателей Африки и Азии (ион не одинок среди просветителей в таких сетованиях. Ноу него нет и тени сомнения в огромном превосходстве наших знаний и нашей коммерции над тем, чем обладают обитатели этих континентов. Европейцам, преодолевающим благодаря прогрессу собственные пороки и быстро осваивающим огромные пространства колоний, отводится роль учителей и благодетелей туземцев. Те же из них, кто окажется слишком груб для усвоения цивилизации (употребляемой только в единственном числе, в конце концов незаметно исчезнут, или, как выражается Кондорсэ в другом месте, будут мирно удалены с тех обширных земель, которые до сих пор населяют. Однако сточки зрения прогресса и европейцы далеко неравны между собою. Его знаменосцами выступают только Франция и «англо-американские нации в качестве самых просвещенных, свободных и наименее обремененных предрассудками. Остальным остается лишь учиться у них. За четыре десятилетия до того туже мысль Анн Робер Жак Тюрго в своем сорбоннском рассуждении о прогрессе выразил много лаконичнее, прямо обращаясь к королю Людовику xv : Пусть этот Твой свет горит вечно ярким пламенем, и да распространится он по всей вселенной Дабы люди могли беспрерывно делать новые шаги по пути к достижению истины!» ¹²⁷ Выраженная в этих (и многих аналогичных) им заявлениях сила и есть то, что реально устанавливает данное мерило прогресса и сообщает ему содержание. Эта сила есть господство над настоящим ¹²⁶ См. Condorcet, |