Книга первая Сильви и Бруно Глава 1 Долой хлеб! Даешь налоги!
 Скачать 1.81 Mb.
|
Глава 17На помощь! – А вот и не засну! – донесся до нас слабый сонный голос. – Ведь совы не спят, и я не засну, пока они не сделают мне «Угу!». – О Бруно! – воскликнула Сильви. – Разве ты не знаешь, что совы только что проснулись? А лягушки уснули давным-давно. – А мне какое дело до них? – спросил Бруно. – Я же не лягушонок! Сильви, как будто, имела на этот счет свое мнение, но не стала его открывать: – Может, я тебе спою колыбельную? Только вот какую? – Спроси мистера-сэра, – томно ответил Бруно, развалившись на листе папоротника и заложив руки под голову. Лист под его тяжестью склонился почти до земли. – Сильви, – капризно добавил он, – это какой-то неправильный лист. Мне здесь не комфортабельно. Не могу же я спать вверх тормашками. Сильви с истинно материнской нежностью сняла брата с неудобного листа и переложила на более плотный и упругий. Она чуть тронула этот лист, и он начал раскачиваться, как будто в нем был скрытый механизм. И лист раскачивался не от ветра, потому что никакого ветра не было в помине. – Почему этот лист колеблется, а другие нет? – спросил я у Сильви. Она улыбнулась и пожала плечами: – Не знаю. Но он всегда раскачивается, когда на нем располагаются эльфы. Он должен раскачиваться. – Но почему? – удивился я. – Ведь если люди заметят один качающийся лист, то где гарантия, что они не обнаружат на нем эльфа? – Конечно, есть! Лист они видят, потому что это просто лист. А чтобы разглядеть Бруно, люди сами должны быть не от мира сего, как вы. Я счел весьма интересным ее замечание обо мне. Остальное не удивило меня. Да, я вспомнил, что так бывает: идешь по лесу и вдруг замечаешь, как один лист – не важно, дерева, травы или папоротника – раскачивается себе, не обращая внимания на остальные. Вы и сами, наверное, видели что-то подобное? Нет? Тогда как-нибудь проведите такой эксперимент. Но заклинаю вас: ни в коем случае не срывайте лист, не будите маленького эльфа! Кроме того, еще не известно, для кого это обернется хуже. А Бруно тем временем совсем осоловел. Он бормотал сонным голосом: «Чево же ты не поешь колыбельную?», хотя вряд ли нуждался в ней. Сильви спросила меня: – Что бы ему спеть? – А помните ту песню, о которой вы мне как-то рассказывали? – спросил я. – А, это песня Профессора! – откликнулся Бруно. – Она мне тоже нравится. Вы подыграете, сэр? – обратился он к комму-то на противоположной стороне листа, и я разглядел восседавшего на улитке микроскопического старичка с мини-лютней. Старичок заиграл, а улитка помавала рожками ему в такт, словно дирижируя: Старичинушка в домишке С женушкою проживал. Малые имел мыслишки, Лихо резался в картишки, Жил – и горюшка не знал. Но разок, поев шпината, Молвил: «Будет маловато! Мусик, я не сыт ничуть!» «Масик! – Мусенька сказала. – Этого, конечно, мало. Ты мне гусика добудь!» Я же, распростясь с тобою, Всю посудку перемою» «Ладушки!» – сказал дедок, Снял ружарик он со стенки, Смазал пятки и коленки – И в лесочек со всех ног. В том лесочке все зверушки Не играются в игрушки: Волки зайчиков жуют. Мошек ловят лягушатки, С цаплями играя в прятки, Удирают без оглядки – Не догнал бы их Капут. По неведомой дорожке Там гуляют бабки-ёжки, Хулиганят лешачки, Ведьмочек резвится стая, Прямо в небо улетая Без печали и тоски. В этом миленьком лесочке Феечки, что ангелочки, С эльфиками день-деньской, Веселы и вдохновенны, Распевают кантилены Дивной летнею порой. И возникла из тумана Некая фата-моргана. Поднялся и звон, и гул. Вот просяпали куда-то За Калушей Калушата. Вот прошла Бокра – кудмата, И стозевна, и горбата. Баскерфилин промелькнул. Вылезают из болота Два ужасных Бармаглота – Брандашмыг и Белендряс. Куздра глокая сначала Их немного побудлала И курдячить принялась. Хор зверей поет в экстазе: «Гусь – само благообразье! Он милее голубей! Что сказать тебе о гусе, О его изящном вкусе? Влёт родименького бей!» Тут звериная капелла Замерла и онемела. Вот ружарик он берёт. И, не глядя в круг прицела, Старичинушка умело Гусика сражает влёт! <12 12> – Вот и всё, – сказала Сильви. – По-моему, он спит. И заботливо подоткнула лепесток фиалки, которым она еще раньше накрыла Бруно, словно одеялом. – Спокойной ночи! – Спокойной ночи! – отозвался я. – Ну, если на вас моя песня действует усыпляюще, тогда спокойной ночи! – засмеялась Леди Мюриэл, опуская крышку рояля. – И вы совсем не слышали, о чем была песня? – Там было что-то о гусе? – осмелился предположить я, но тут же поправился: – О какой-то птице? Леди Мюриэл поджала губы: – О какой-то птице! Очаровательно. Она прошла в курительную комнату, где, наплевав на правила приличия и куртуазности, три Высших Существа, развалясь в креслах-качалках, снисходительно позволяя юным чаровницам изящно протискиваться между ними и ублажать их прихоти прохладительными напитками, сигарами и огнем. Один из них, лорд Нэй, не ограничивался банальным «благодарю», а цитировал нечто высокопоэтическое. Причем он норовил подтвердить слова действиями. Разговор этих аристократов был светским, то есть на редкость бессодержательным. Леди Мюриэл вернулась, и мы некоторое время сидели молча. Наконец, я нарушил тишину вопросом: – Не слышно ничего нового о лихорадке в Эльфилде? – С утра не было никаких, – сказал Граф с озабоченным видом. – Но обстановка тревожная. Эпидемия растет. Лондонский врач испугался и уехал. Там теперь только один временный врач на все случаи: он и аптекарь, и терапевт, и дантист, и я даже не знаю кто. Дело плохо – и для рыбаков, а для женщин и детей ничего хуже не придумаешь. – А сколько там жителей? – спросил Артур. – Неделю назад было около сотни, – ответил Граф. – А с тех пор было не меньше двадцати, а то и тридцати смертей. – А есть там священники? – Я бы сказал: три настоящих рыцаря, – голос Графа дрожал от волнения. – Право, они заслужили Крест Виктории! И я уверен, что никто из них оттуда не уедет ради спасения собственной жизни. Там есть молодой викарий с женой. Детей у них нет. Еще католический священник. И, наконец, глава прихода. Они заняты каждый своей паствой. И, насколько мне известно, каждый умирающий хочет исповедоваться кому-нибудь из них, любому. В сущности, конфессиональные различия настолько незначительны перед лицом Жизни и Смерти. – Так и должно быть! – воскликнул Артур. В это время властно зазвенел звонок. Дверь отворилась, и послышались голоса. Затем выглянула старая домработница. Вид у нее был встревоженный. – Милорд, там два человека к доктору Форестеру. Артур вышел, и вскоре послышалось: – О, друзья мои! Дальше было неразборчиво, кроме слов «десять утром, и двое только что». Потом донесся голос Артура: – Там есть врач? И кто-то, понизив голос, сказал: – Умер три часа назад. Леди Мюриэл вздрогнула и закрыла лицо руками. Тут входная дверь тихо затворилась, и больше мы не услышали совсем ничего. Несколько минут длилось тягостное безмолвие. Затем Граф вышел из комнаты, вернулся и сообщил, что Артур уехал с двумя рыбаками. Он оставил записку, что вернется через час. И точно, через час Артур возвратился. Мы всё это время провели в молчании. Дверь скрипнула на своих ржавых петлях, из коридора донеслись шаги, как будто слепой искал дорогу. Шаги были неуверенными, и мы поначалу усомнились, что это Артур. Он вошел и, став перед Леди Мюриэл, тяжело опустил руку на стол. Взгляд его был отсутствующим. – Мюриэл, любовь моя, – он запнулся, но через минуту овладел собой. – Мюриэл, дорогая, они просят, чтобы я поехал в Эльфилд. – Вы должны поехать, Артур? – спросила она со слезами. – Но ведь это же верная смерть! Он бестрепетно посмотрел ей в глаза: – Возможно. Но, дорогая, эти люди меня зовут – и это знак свыше. Я полагаюсь на волю Провидения! И моя судьба… Он замолчал. Некоторое время она сидела молча. Только дрожащие губы выдавали ее волнение. Вдруг ее лицо просветлело, она взглянула на него и сказала: – Ваша судьба? Но разве ваша жизнь настолько ваша, чтобы ее можно было отдать? Артур очнулся и ответил очень уверенно: – Вы правы. Она теперь отдана вам. А вы позволите мне уехать? Вы отдадите меня людям? Она склонила голову ему на грудь, чего раньше никогда не делала. – Я отдам вас в руки Всевышнему, – ответила она тихо и твердо. – И его беднякам, – добавил Артур. – И его беднякам, – сказала она. – Когда вы должны ехать, дорогой мой? – Завтра утром, – ответил он. – И еще нужно столько успеть. Потом он рассказал нам, что делал в течение этого часа. Он зашел к священнику и договорился о венчании на завтрашнее утро в хорошо известной нам церквушке. – А мой старый добрый друг, – сказал Артур обо мне, – будет свидетелем. Ваш отец, наверное, не станет возражать? А вы определитесь со своими свидетелями? Она молча покачала головой. – И тогда я спокойно поеду служить Всевышнему, зная, что душой мы вместе, хотя и разделены. Мы будем воссылать молитвы в один час, и это сблизит нас больше всего. – Да! Да! – и Леди Мюриэл разрыдалась. – Но вам нужно идти, дорогой мой. Вы должны отдохнуть. Завтра вам потребуется много сил. – Пожалуй, – согласился Артур. – Завтра мы должны прийти сюда заранее. Покойной ночи, дорогая. Домой мы пошли вместе. По дороге Артур вздыхал, пытался что-то сказать, но так и не решился. Лишь когда мы вошли в дом, зажгли свечи, он сказал: – Покойной ночи, друг мой. И я ответил: – Спокойной ночи. Бог вас благослови. К восьми утра мы были в Эшли-Холле. Нас ждали Граф, Леди Мюриэл и старый викарий. Это был необычный – печальный и тихий праздник. После завтрака Артур должен был ехать. – Вы взяли всё? – спросила Леди Мюриэл. – Всё, что необходимо врачу, – ответил он. – Мне в общем-то почти ничего не нужно. Даже костюма брать не буду, оденусь там в рыбацкую робу. Я беру только часы, несколько книг и еще карманный Новый Завет, чтобы читать его у изголовья больных. – Возьми мой! – сказала Леди Мюриэл и принесла книгу. – Я не знаю, что написать, – смущенно сказала она. – Напиши свое имя, – ответил Артур. – Ничего не может быть прекраснее этого. Когда он уехал, Леди Мюриэл поднялась наверх, чтобы замереть во времени. «Встретимся ли мы когда-нибудь все вместе?», – думал я, идя домой. И колокольный звон отвечал: «Нет! Нет! Нет!» |