Книга третья Н. Р. Уолкер Переводчикредактороформитель Валерия Стогова

• Название: Книга третья Н. Р. Уолкер Переводчикредактороформитель Валерия Стогова
• Дата: 13.07.2022
• Размер: 0.97 Mb.
• Имя файла: Uolker_N._R._Spenser_Koen._Kniga_3_(LP)_LitLife.club_310137_5353.doc
• Тип: Книга; #630153
• страница: 8 из 11

Глава 11
Мы закинули свои сумки в «ауди» Льюиса и уселись на заднее сиденье. Льюис обернулся ко мне.

– Куда?

– Мы остановимся в Бонди⁹. Я не отказался бы поспать, но для заезда еще рановато. Может, позавтракаем?

– Звучит отлично.

Мы нашли небольшое кафе, где по сравнению с остальными заведениями в Бонди было меньше всего народу. Эндрю взял рюкзак с «эпипеном», словно делал это каждый день. Что слегка привело в бешенство, но в то же время было очень умилительно. Наверно, моя последняя стычка с моллюсками напугала его сильнее, чем он признался. Потому что он послал мне сдержанную улыбку, говорившую «не спорь со мной».

– Спасибо, – сказал я. Но хлопоча с рюкзаками и жизненно важными инъекциями адреналина, он упускал изумительный вид на спасателей. Я его развернул. – Смотри.

Пляж Бонди был всемирно знаменит по определенной причине. Он был невероятно красив, как и патрулировавшие его спасатели.

– Неплохой видок, да?

– Да уж, неплохой. – Он таращился на двух улыбавшихся во весь рот спасателей, на которых не было ничего, кроме крошечных спидос¹⁰.

– Всегда пожалуйста, – пошутил я, взял его за руку и повел в кафе вслед за Льюисом и Либби.

Усевшись, мы заказали три кофе и чай для меня. Я вежливо уточнил кухонный протокол в отношении аллергии и, выслушав заверения, заказал полноценный завтрак из яиц, бекона, сосисок, жареных на гриле помидор и тостов. Эндрю заказал то же самое, сославшись на:

– Кормят в самолетах так себе.

Льюис и Либби тоже сделали заказ, и Льюис протянул свою кредитную карту. Когда официантка ушла, Льюис покачал головой.

– А я и забыл о твоей аллергии на моллюсков. То есть не прям забыл. Наверно, просто какое–то время о ней не вспоминал.

Я улыбнулся.

– Ничего. Я тоже пытаюсь о ней не вспоминать. – Эндрю изумленно на меня глянул, но поднятая тема поездки в больницу вряд ли растопила бы лед. – Ну, – решил я сменить тему, – что творится в старом добром Сиднее?

Льюис рассказал о старых друзьях, которых я почти не помнил. А потом о кузенах, о которых я годами не вспоминал. Наверно, когда тебя вышвыривают из семьи, то удаляют не только из списка ближайших родственников. Кузены женились, разводились, рожали детей, да и по фиг.

Он осознанно не упоминал родителей, что меня вполне устраивало.

Они расспрашивали об ЛА и внимательно слушали. Льюис завалил Эндрю вопросами о его работе и был искренне заинтересован. Меня очень радовало, что мой брат прилагал усилия, чтоб познакомиться поближе с моим парнем.

Но опять–таки Льюиса никогда и не напрягала моя гомосексуальность.

Либби рассказала об учебе на экономическом. Что, если уж совсем на чистоту, меня удивило. Она могла бы послужить ходячей рекламой для серфинг–бренда или для «колгейта», но за модельной внешностью скрывалась невероятно умная женщина. И было очевидно: она обожала Льюиса.

Ни разу в разговоре мы не коснулись Арчера или родителей. Всем было известно, что до этого мы непременно дойдем. Может, мы хотели насладиться небольшим кусочком счастья и лишь потом иметь дело с реальностью и ужасающими вещами, которые в свою очередь нас разлучили, а затем вновь свели вместе?

Но даже выпив вторую чашку кофе, Эндрю по–прежнему зевал.

– Простите. Я не дружу с джетлагом¹¹. Говорите, сегодня четверг? Потому что улетели мы во вторник, а я почти не сомневаюсь, что между ними тоже есть день.

Я отхлебнул чаю.

– Среды больше не существует. Провели опрос, и было решено признать этот день недели устаревшим. Так что больше никакой среды.

Эндрю фыркнул и закатил глаза.

– Ага, конечно. Уверен, если б опрос проводился в действительности, то люди отказались бы от понедельника.

– Голоса распределились почти на равных. Но было решено, что в таком случае люди возненавидят вторники. А в том нет вины вторника. И по правде говоря, какой смысл в среде? И что это за слово такое «среда»?

Эндрю подавил улыбку.

– Ты закончил?

– Могу еще поболтать.

Льюис прыснул.

– Как давно вы вместе?

Я посмотрел на Эндрю. Он посмотрел на меня.

– Э–э… Несколько месяцев.

– Правда? – Улыбка Либби была широкой и изумленной. – Я могла бы поклясться, что вы вместе несколько лет.

Эндрю стал красного оттенка, даже уши порозовели. Он откашлялся.

– Всего–то два месяца.

Льюис глазел на нас, словно чего–то не мог понять, но, не дав ему возможности заговорить, я произнес:

– А что насчет вас?

– Три года, – ответил Льюис.

– Практически три года, – поправила Либби. – Мы познакомились в «Дубах». Напились и беззастенчиво флиртовали.

– И она упрямилась. Мы не виделись несколько недель.

– Пока он не пообещал идеальное свидание. Если б оно не было идеальным, он оставил бы меня в покое.

– Видимо, оно прошло идеально. – Эндрю по очереди махнул рукой на каждого из них. – Вы же до сих пор вместе.

Льюис фыркнул.

– Вряд ли. У Либби было пищевое отравление.

Либби ухмыльнулась.

– Меня рвало два дня, а Льюис был рядом. Стирал одежду, простыни, чтоб получить лекции, позвонил в университет моим профессорам. Была середина года. Готовил мне тосты и чай, когда мне стало значительно лучше, и я смогла поесть.

– Как мило, – изрек Эндрю. – Не про рвоту.

Либби захохотала.

– Да уж. И я подумала: раз уж он видел меня в самом худшем состоянии и не сбежал за тридевять земель, значит, должен быть ничего, да? И с тех пор мы вместе.

Эндрю вновь зевнул, и я понял, что пора было уходить.

– Ладно, нам пора. Нужно отдохнуть хотя бы пару часов. Ничего?

– Конечно. – Льюис поднялся. Возле выхода спросил: – Где вы остановитесь?

– В «Атолле».

Льюис стрельнул в меня глазами, Эндрю этот взгляд не упустил. Я пожал плечами и подавил улыбку. Минуту Льюис в меня всматривался, но решил оставить вертевшиеся на кончике языка слова невысказанными.

– Ты в порядке? – по пути к машине Льюиса спросил Эндрю.

– Да. – Я окинул взором синеву Тихого океана и счастливо выдохнул. Пока что все шло отлично. Мы с Льюисом могли бы поладить. – Да.

До отеля мы добрались быстро, сказать по правде, можно было бы и прогуляться. Но Льюис настоял на поездке, так что возражать мы не стали. Не то чтоб он не знал дорогу…

Льюис довез нас до входных дверей и припарковался. Мы отмахнулись от парковщика и, открыв багажник, вытащили свои сумки.

– Даем вам несколько часов. – Льюис взглянул на часы. – Что если мы вернемся в четыре?

Инстинктивно я посмотрел на часы. В запасе у нас было пять часов.

– Превосходно. – Прежде чем он успел вернуться в машину, я задал вопрос: – Мы пойдем на кладбище?

Льюис замер, и его черты исказила печаль.

– Да. Конечно.

Я улыбнулся самой обнадеживающей улыбкой, какую только умудрился изобразить.

– Льюис, я действительно рад тебя видеть.

Наконец–то он улыбнулся.

– Взаимно.

Они с Либби уехали, а мы с Эндрю зарегистрировались в номер. Я вручил свою кредитку, расписался, с радостью принял карту–ключ и направился в наш номер. Измученные, мы рухнули на кровать.

Мы оба изучали потолок, и Эндрю вслепую дотянулся до моей руки.

– Как себя чувствуешь?

– Устал.

Он засмеялся.

– Я про Льюиса. Кажется, он искренен.

– Да.

– Вы похожи, – сказал Эндрю. – Конечно, минус борода, и волосы у него чуть темнее, но да, вы очень похожи.

– Он сексуальный?

Эндрю хмыкнул, но звук быстро стих.

– Ты все еще настороже.

Я повернул голову и посмотрел на него. Он уже разглядывал меня.

– Разумеется. Но он вроде бы серьезен? Вряд ли он пригласил меня для того, чтоб в очередной раз сделать больно.

Эндрю не сводил с меня глаз.

– Он похож на парня, который отчаянно пытался связаться с единственным оставшимся у него братом. В его глазах плещется грусть. И он смотрит на тебя так, словно не может поверить, что ты в самом деле приехал. Он не играет, Спэнсер. Он тебя пригласил, потому что ты ему нужен.

Я поднес его руку к губам и поцеловал костяшки.

– Спасибо.

Он медленно моргнул.

– Сначала сон. Пару часов. Потом секс. Решил, что ты должен быть в курсе.

Я хохотнул и, чувствуя, как сон манил меня к себе, закрыл глаза.

– Спасибо, что находишься рядом.

Он перекатился на бок, подмял подушку под голову и закрыл глаза.

– Пожалуйста.

Я наблюдал, как он засыпал, до тех пор, пока мои веки не отказались сотрудничать.

***

К моменту приезда Льюиса мы уже приняли душ, переоделись, хорошенько поели и чувствовали себя человечнее, чем во время завтрака. День был погожим и теплым. Небо было таким же голубым, каким я помнил из детства.

Льюис улыбнулся букетам, которые мы держали, но ничего не сказал. Думаю, и не нужно было.

– Готовы? – спросил Льюис. Он интересовался не тем, были мы готовы загрузиться в машину или нет. Он хотел знать, был ли я готов увидеть могилу Арчера. Неужели хотя бы один человек мог быть по–настоящему готов попрощаться?

Я кивнул, и Эндрю присоединился ко мне на заднем сиденье. Льюис уселся за руль, а Либби нам улыбнулась.

– Выспались?

– Да, спасибо, – вежливо отозвался Эндрю. И не сказав больше ни слова, Льюис повез нас на кладбище Уэверли.

Припарковавшись, мы с Льюисом зашагали бок о бок, а Либби и Эндрю шли позади нас. Льюис указывал путь, а я следовал за ним. Какое–то время мы брели по бетонной тропке, похожей на венку, что бежала к сердцу кладбища, и тут Льюис заговорил:

– Э–э… Церемония была прекрасной. И приватной.

Он свернул на тропу поменьше и замедлился. Не имело смысла указывать, которая из могил была Арчера. Она была самой новой. Я протяжно выдохнул и попытался собраться с мыслями.

Либби коснулась руки Эндрю.

– Отойдем…?

Было ясно: она хотела дать нам с Льюисом возможность побыть наедине. Эндрю вопросительно на меня взглянул, безмолвно спрашивая, стоило ли ему уйти. Я кивнул, и Эндрю опустил ладонь мне на спину и чмокнул в щеку.

– Буду неподалеку.

Мы смотрели им вслед. Эндрю по–прежнему держал в руках букет цветов. Они с Либби направились к краю утеса. Кладбище Уэверли было всемирно известно благодаря виду на Тихий океан. Но мои глаза были сосредоточены на мраморном надгробии. Арчер Коэн. Я аккуратно положил цветы на могилу.

– Привет, братишка. Давно не виделись, да? – Я сглотнул ком в горле и сделал шаг назад. Несколько секунд мы с Льюисом пытались перевести дух. – Как он умер?

Льюис откликнулся шепотом:

– Он повесился.

Я опустил голову и выдохнул. В груди разливалась жгучая боль.

– Когда я спросил, связано ли это со мной, ты сказал «напрямую нет». Что ты имел в виду?

Льюис оглядел кладбище. Глаза его слезились, но слезы так и не пролились.

– Он оставил записку. – Льюис покачал головой, а потом посмотрел на меня. – Он был геем.

И словно по щелчку, появилось ощущение, будто меня ударили в сердце.

– Он сказал, что осознавал, что наши родители никогда не поймут. И ему не удастся состыковать того мужчину, которого они хотели бы видеть, и другого, которым он являлся. Он больше не мог… жить с чувством вины и разочарования.

– О, боже.

Льюис кивнул, и по щеке скатилась слезинка.

– Он винил их. О чем им и заявил. Он сказал, что теперь на их совести смерти двух сыновей. – Он сверлил меня взглядом. – Они считали тебя мертвым. Не его.

Я нервно выдохнул, глаза мои застилали слезы. Это было чересчур.

– Он покончил с собой, потому что был геем?

Слезы хлынули из глаз Льюиса.

– Нет. Он умер, потому что благодаря нашим родителям чувствовал себя никчемным и грязным. Всякий раз, когда они толкали очередную, полную ненависти речь о том, что делает мужчину мужчиной… Должно быть, это его убивало.

– Ты знал, что он был геем?

Льюис покачал головой.

– Нет. Он мне не говорил. У него была девушка, по крайней мере, я так считал. Мы все считали. – Он вытер лицо руками. – Но оглядываясь назад, я могу сложить два плюс два. Вижу, как его передергивало, или как напрягалась челюсть, или его глаза… Вижу, как отчаянно он сопротивлялся.

Он запрокинул голову и в попытках подавить эмоции, глядя в небо, простонал.

– Когда ты уехал…

– Когда меня выкинули, – внес я поправки. – Выбор был не мой.

Он поднял руку.

– Прости. Когда тебя выкинули, он тяжело это воспринял. Очень тяжело. То есть нам обоим было нелегко, но ему в особенности. Мне казалось, он расстроился из–за того, что родители разделили нашу семью. Но ему было двенадцать. Он уже осознавал, что его привлекали парни, и был до чертиков напуган, что родители и его вышвырнут.

– Они бы не поняли.

Льюис медленно покачал головой.

– Нет. Даже прочитав то, что он им написал, они все равно не понимают. Они считают, что так для него лучше… – По его щекам вновь покатились слезы. – Ненавижу их, Спэнсер. Ненавижу.

Я его обнял и, пока он плакал, не отпускал. Он отстранился и, стиснув челюсти, зарычал.

– Как же я зол. Я в бешенстве из–за тебя. И в гневе из–за Арчи.

– Я тоже. Долгое время я злился, обижался и пребывал в растерянности. Так и есть до сих пор, и я никогда их не прощу. Но я не смог бы себя изменить.

– Ты и не обязан, – ответил он. – Они должны любить тебя таким, какой ты есть. Родители обязаны любить своих детей, так ведь?

– Думается мне, что да.

Надув щеки, Льюис выдохнул.

– Знаешь, что бесит меня больше всего? Люди жалеют наших родителей. Они говорят всем, что ты был неблагодарным подростком, несчастным богатеньким ребенком, которому не приглянулось жить по правилам. Ты в состоянии в это поверить? А насчет Арчи им все сочувствуют. Какие они бедненькие. – Он гневно затряс головой. – Это их вина. Все, что случилось с нашей семьей, – их вина.

– И что ты будешь делать? – скрепя сердце, поинтересовался я. – Полагаю, ты работаешь в компании.

Он кивнул.

– Могу я быть полностью с тобой честен?

– Конечно.

– Я собираюсь выждать удобный момент. Старика ждет сердечный приступ, и когда это случится, я, как единственный оставшийся сын семейства Коэн, с радостью займу его место в драгоценнейшей фирме «Коэн и сыновья». Потом я отменю все пожертвования, которые в течение многих лет он делал всем этим религиозным политиканам, и перенаправлю на благотворительные акции для геев, и каждый цент будет посвящен моим братьям. – Он нервно выдохнул. – И он ни черта не сможет поделать.

– Ты бы так сделал?

– С радостью. И какие бы дивиденды я ни получил, мы делим их пополам. Спэнсер, ты должен понять: что бы я ни получил по завещанию, мы все разделим пополам.

Я от всего сердца улыбнулся.

– Я признателен, но в этом нет надобности. Я не жажду их денег. Они мне не нужны. Все необходимое мне оставила тетя Марви, а больше мне не потребуется.

Он задумчиво кивнул.

– А я–то раздумывал, чего старик так бесился. Несколько недель он был мертвенно–бледным.

Я захохотал.

– Это объясняет полученный мной приказ о запрете противоправных действий.

Он побелел.

– Что?

– Год назад приезжал Арчи и передал мне письмо.

Льюис пристально на меня посмотрел.

– Он не упоминал письмо. Не удивительно, что отец с такой легкостью его отпустил.

– Он говорил, что виделся со мной?

– Да. Сказал, что ты не стал с ним общаться. Сказал, что ты в нас не нуждаешься.

Я покачал головой.

– Льюис, не было ни дня, чтоб я в вас не нуждался. А когда он появился, я был в полнейшем раздрае. Думал, он приехал для того, чтоб попытаться все уладить. Но нет. Вел он себя неуклюже и нервно, будто не знал, что сказать. Протянул мне письмо и ушел. Я пытался вынудить его заговорить. Попробовал догнать…

Льюис похлопал меня по плечу.

– Знаешь, что я считаю? Думаю, он приехал с целью удостовериться, что сможет справиться самостоятельно. То есть если у тебя все отлично, значит, и у него может сложиться так же.

Слишком о многом предстояло поразмышлять.

– Может быть. Встретившись со мной в ЛА, он так ничего и не сказал. – Я старался разложить все по полочкам в голове. – Жаль. Если б он сказал хоть слово, я сумел бы его заверить, что все будет хорошо. Он мог бы остаться со мной. Я сделал бы что угодно.

– Нельзя себя винить, – произнес Льюис, словно только эта отвратительная истина и была ему известна. – И себя я не могу винить. Я не осуждаю Арчи за то, что он сделал. Мне жаль, что он так поступил. Боже, почему он не рассказал мне о своей гомосексуальности? Если б он сознался, я б тоже его заверил, что все будет хорошо. Посоветовал бы перебраться к тебе в Штаты. Если б это его спасло. Но честно говоря, Спэнсер, не спасло бы. Единственное, что могло бы его спасти, – любовь и одобрение матери и отца. А такого никогда бы не произошло. Этот факт Арчи знал наверняка. В конце–то концов, он видел, как они поступили с тобой. – Он выдохнул. – Полагаю, он приезжал рассказать о своей гомосексуальности и не смог вынудить себя сознаться. Но правду мы никогда не узнаем.

– Каким он вернулся? – задал я вопрос.

– Молчаливым. Замкнутым.

Я провел руками по лицу и подавил слезы, что угрожали пролиться.

– Какая потеря. Ненужная и… Боже, Льюис, если б я знал.

Он кивнул, и какое–то время мы провели в молчании, лишь разглядывали мраморное надгробие с нереалистичным изображением лежавшего под ним человека.

Он был гораздо значимее всего вот этого.

Поднялся ветер, и я оглянулся. Небо сменило свой цвет, солнце клонилось к западу. Невдалеке стояли Эндрю и Либби, читали старые надгробия.

– Я мог бы поклясться, что вы с Эндрю вместе несколько лет, – меняя тему, проговорил Льюис. – Судя по тому, как вы себя друг с другом ведете. Будто знакомы всю жизнь.

Я не отрывал глаз от Эндрю.

– Он – лучшее, что со мной случалось.

– Это заметно по тому, как ты на него смотришь.

– Он меня любит, – сказал я. А потом хохотнул, потому что говорить об этом вслух показалось глупостью. – Знаешь, что самое хреновое? – Льюис взглянул на меня и ждал продолжения, а я по–прежнему не отрывал взора от Эндрю. – Я не могу ответить ему взаимностью. Я хочу, но у меня… проблемы. Несколько лет я потратил на терапию после того, как от меня отреклись и выставили из дома мои… наши родители. – Я перевел взгляд на Льюиса. – И это взрывает мозг. Если б не мои друзья, Лола и Эмилио, а теперь еще и Эндрю, и, разумеется, тетя Марви, лежать бы мне рядом с Арчи.

Льюис нахмурился.

– Как считаешь, ты когда–нибудь сможешь? – шепотом поинтересовался он. – Сказать ему, то есть.

Я кивнул.

– За последние два месяца я продвинулся дальше, чем за несколько лет. Он относится ко мне лучше, чем сам осознает. Я знаю, что однажды смогу, остается лишь надеяться, что он сумеет подождать.

– Не сомневаюсь, что сумеет. – Он глубоко вздохнул и улыбнулся. – Я говорил серьезно про разделение дивидендов и совместное унаследование. Ты подумаешь?

– Лучше потратить все это на основание фонда имени Арчи. Почтить его память и помочь молодым бездомным представителям ЛГБТКИ–сообщества. Тем, у кого не осталось надежды.

Льюис искренне улыбнулся.

– «Фонд Арчера Коэна». Мне нравится, как звучит. Но я понятия не имею, с чего начинать. – Он нахмурил лоб.

Я улыбнулся. К нам шагали Эндрю и Либби.

– Родители Эндрю руководят похожим учреждением в ЛА. Могу предоставить тебе полную бизнес–модель.

– Серьезно?

– Я могу помогать тебе из ЛА. Информацией и бизнес–планами, и всем, чем понадобится.

Льюис взволнованно ухмыльнулся.

– Я был бы не против.

Подойдя ближе, Эндрю улыбнулся. Может, моя улыбка сделала его счастливее? Тогда–то я и обратил внимание, что он все еще держал цветы.

– Льюис? – позвал я. – Ты в курсе, где похоронена тетя Марви?

– О, конечно, – ответил он. – Я должен был сам предложить. Нам сюда.

Мы последовали за Льюисом и Либби, и Эндрю держал меня за руку. Пока мы шли, он смотрел на меня, и в его глазах я заметил незаданный вопрос. Я одарил его улыбкой и сжал руку в надежде, что он поймет: все было нормально.

– Это здесь. – Кивком Льюис указал направление и остановился возле простецкой могилы из белого мрамора. Цветов не было, и я задумался, приносили ли их сюда в принципе. Мысленно я отметил: нужно будет организовать ежемесячную доставку ее любимых роз.

Я прочитал выгравированное на надгробии имя.

– Мэрион Коэн.

По указанным датам можно было подсчитать, что не стало ее в возрасте семидесяти пяти лет, а чуть ниже были строчки из ее любимой песни. Те самые, что я вытатуировал на руке поверх роз.

Я приподнял рукав футболки и показал Льюису.

– Она всегда любила эту строчку. – Я не сумел сдержать улыбку. – «Беги туда, куда даже храбрец не пошел бы». Это про нее. – Глаза наполнились слезами. – Она была самым храбрым человеком из всех, кого я знал.

Эндрю молча обвил меня рукой и стал моей опорой, что у него великолепно выходило.

Мраморное надгробие было прекрасным, и у меня не осталось сомнений, что она проработала каждую деталь задолго до смерти. Но кое–что было упущено.

– Если слово «мама» означает человека, который о тебе заботится, любит, обеспечивает и поощряет, то она была моей мамой. Не она дала мне жизнь, но в каком–то смысле все–таки дала. Грустно, что прохожие не будут знать, что она была любима. Здесь должно говориться: «Обожаемая Спэнсером мама».

Эндрю протянул мне букет, и, сделав шаг вперед, я положил розы на могилу.

– Я думаю о тебе каждый день, – обратился я к ней. – В твою честь по–прежнему пью зеленый чай. По–прежнему проигрываю твои любимые пластинки. По–прежнему готовлю по твоим любимым рецептам. Я стал тем, кем стал, потому что ты мне разрешала. И я всегда буду тебе благодарен. – Я позволил слезам скатиться, плакать мне было не стыдно. – Она меня любила, тогда как никто больше не любил.

Эндрю встал рядом со мной, обнял за талию и прислонился лбом к моему плечу. Не произнеся ни слова, он дал мне понять, что я не был одинок. Я развернулся, и, притянув к себе, он крепко меня обнял. Обвил рукой мою шею и чмокнул в висок. Я вдыхал его аромат и наслаждался этой надежностью, этим теплом, которые отыскал в его руках.

Удерживая Эндрю одной рукой, я посмотрел на Льюиса. Они с Либби стояли чуть позади, у обоих слезились глаза.

– У нее была похоронная служба?

Он кивнул.

– Только на кладбище.

Я улыбнулся.

– Она ненавидела церкви.

– Пришло море людей.

– Жаль, я не знал.

Льюис насупился.

– У тебя есть полное право злиться, что тебе не сообщили. Прости, что не сказал. Я должен был. Извини.

– Я злюсь не на тебя, – заверил я.

– Какая–то лажа, – прошептал Льюис. – Кругом.

Я глубоко вдохнул и неспешно выдохнул.

– Знаешь что? Да. Кругом. Кроме сегодняшнего дня. Мы же можем начать с этого момента, да? Ты и я, у нас же все хорошо?

Вытирая остатки слез, Льюис провел руками по лицу, захохотал и кивнул.

– Я был бы не против.

Я отпустил Эндрю и обнял брата. Годы обид никуда не делись, но начало было положено. Он крепко меня сжал, потом похлопал по спине и шагнул назад. И от души улыбнулся.

– Хотите перекусить? Я очень хочу. Может, пообедаем?

В знак благодарности за нахождение рядом я вновь обнял Эндрю.

– Хочешь есть? – поинтересовался я.

– Ты ж меня знаешь, – ответил он. – Я всегда хочу есть.

Я улыбнулся Льюису.

– Звучит отлично.

По пути к машине Льюис задал вопрос:

– Могу я кое о чем спросить?

Я пожал плечами.

– Разумеется.

– Почему вы остановились в «Атолле»?

Я хмыкнул.

– Ну, понимаешь, изначально я подумывал остановиться в другом месте и вместо того, чтоб платить отцу хотя бы цент, сделал бы выручку конкуренту. Но потом до меня дошло, что возможность поспать с мужчиной в одной из его постелей просто превосходная, и я решил от нее не отказываться.

Льюис остановился и уставился на меня поверх крыши машины. Потом откинул голову назад и расхохотался.

– Боже мой, ничего смешнее за весь день не слышал.

Мы забрались в машину, и Эндрю явно пребывал в замешательстве.

– В одной из постелей твоего отца?

– Сетью отелей «Атолл», – отозвался я, – владеет мой отец.

Рот Эндрю распахнулся, и он охнул.

Льюис фыркнул и втиснулся в поток машин.

– Если б ему было известно, что ты остановишься с парнем в «Атолле» в Бонди, у него случился бы удар.

Я засмеялся и поднес руку Эндрю к губам.

– Именно по этой причине я так и поступил.