Лекции по курсу культурология лекция культурология как наука

• Название: Лекции по курсу культурология лекция культурология как наука
• Дата: 04.04.2020
• Размер: 209.49 Kb.
• Имя файла: LEKCII(1,2).docx
• Тип: Лекции; #114793
• страница: 9 из 10

Обобщим сказанное об идеале:

Главное содержание процесса преобразования, трансформации культуры, фиксирует­ся в понятии «идеал», которое и отражает содержание основных динами­ческих характеристик культуры как вторичного детерминанта всего соци­ального развития.

Стабилизация социума, в которой находит отражение относительная тождественность себе каждой социальной общности, связана с накопле­нием количественных изменений внутри социально значимого опыта. Эти изменения суть «идейно-образная» подготовка культурного взрыва, под которым понимается здесь¹⁴ не только отбрасывание традиций, скачок, перерыв постепенности в культурном развитии, но в первую очередь смена общественных идеалов. Характеризуя здесь идеал как высшее вы­ражение социальных потребностей, сложившееся в представление о ко­нечных реальных или утопичных целях социального развития («...Термином "социальные идеалы" обозначаются идеалы, присущие таким верованиям, которые связаны не с восприятием реальности, а с ценно­стями и оценками, с определением хорошего и плохого, полезного и вредного, Добра и Зла. Эти идеалы, оставаясь неосознанными, навязывают нашим действиям те или иные нормы, структурируют наше восприятие вещей. Мы оказываемся приверженцами тех или иных идеалов, даже и не догадываясь, что это идеалы.» ¹⁵)., я должен в дальнейшем показать, как именно они функционируют в социуме – первоначально отнюдь не в каче­стве идеи, понятия, а лишь в качестве общего представления. Такое пред­ставление есть структурно артикулированное единство социальных знания (разума), воли и чувства. Идеал – всегда именно единство всех этих мо­ментов, что с древности схватывалось знаменитым понятием «калокагатия», смысл которого в слиянии, своеобразном «всеединстве» истины, добра и красоты. Идеал – сознательно творимый идеологами (учеными, философами, художниками, моралистами) образ будущей чело­веческой деятельности в любой из ее сфер. Политические, религиозные, правовые деятели функционируют на основе уже действующих социаль­ных идеалов¹⁶. Так, идеологи Великой французской революции разрабо­тали стройную систему взглядов, которую разделяли, пропагандировали и воплощали в деятельности руководители, трибуны, вожди революции. В этом факте находит выражение то обстоятельство, что культурная детер­минация оказывается по существу и личностной.

Итак, по структуре идеал – имеющее исторический характер един­ство познавательных, этических и эстетических явлений. Каждой состав­ляющей этого триединства присуща в свою очередь относительная само­стоятельность, которая стирает зачастую в глазах наблюдателя моменты единства. Из-за этого момент единства приходится каждый раз усматри­вать заново, открывать его внутри специализированной деятельности, что выглядит как процедура обретения смысла¹⁷. Теоретически трудность та­кой высшей духовной деятельности – открытия, выявления единства – усу­губляется тем, что каждой из названных сфер присущи свои внутренние диалектические закономерности. Как было мной показано, в сфере по­знания и его высшего выражения – науки – главное противоречие – это противоречие истины и заблуждения. В теоретической деятельности, в этом бесспорном царстве логики основные достижения делаются на почве отступления от этой логики путем создания «новой логики». Поэтому на­учное творчество никогда не сводится ни к дедуцированию того, что из­начально содержалось в посылках, ни к экстраполяциям эмпирических обобщений.

Примерно такую картину можно обнаружить и при анализе соот­ношения главных этических категорий. В социальной диалектике добра и зла находит проявление динамика общественной воли. Проблема добра и зла во всей сложности ставит вопрос о свободе, а выявление критериев свободы заставляет обратиться к области научной и эстетической, по­скольку поведение оценивается непременно также и по законам красоты. Сами же законы красоты, сообразно с которыми функционирует художе­ственно-творческая сфера, – суть проявления диалектики прекрасного и безобразного, внутренним существом которой является диалектика иде­ального и реального. Диалектика идеала предполагает относительность красоты. Тем не менее, когда разум отказывается служить в эстетической сфере, а моральные критерии становятся в этой области неприменимыми, – сама красота с неизбежностью разрушается.

Идеал всегда синтетичен, и потому неправомерно в наши дни гово­рить об особом эстетическом, или научном, или нравственном идеале: с теоретической точки зрения это абсолютно одно и то же. Но таков идеал лишь «в идеале». Действительность же, реальное функционирование идеа­ла всегда рано или поздно обнаруживает противоречие внутри идеала – противоречие, отражающее глубинные социальные конфликты. Именно в таком распадающемся идеале и выявляется противоречие ранее слитых воедино компонентов. По-разному складывается судьба составляющих со­циального идеала, в котором намечаются перерастающие в конфликт точки напряжения между наукой и искусством, искусством и нравствен­ностью, моралью и наукой и т.д. Однако процесс разложения социального идеала сопровождается формированием нового идеала, в котором каждая третья составляющая выступает для первых двух в роли третейского су­дьи: взаимоотношения, скажем, науки и искусства, возникшие противоре­чия между тем и другим, подлежат оценке и разрешению с позиций мо­ральных критериев; противоречия морали и науки преображаются и тем приближаются к разрешению – эстетическими средствами и т.д. Можно сформулировать, таким образом, своего рода закон компенсаторности во взаимоотношениях познания (бытового, научного, философского), искус­ства и нравственности. Культурная история человечества содержит нема­ло примеров того, как на практике действует этот закон. Все мы знаем, как часты в истории ситуации, при которых безукоризненно, казалось бы, рациональное поведение, вдобавок, вполне оправданное с позиций самой строгой морали – выглядит почему-то некрасиво. Это тревожит. Это вызы­вает взрывы социальных эмоций. Пока, наконец, не выяснится, что пове­дение с самого начала было и нерациональным, и аморальным...
Динамика культуры.

Если культура понимается как социально значимый опыт, то основа социальной динамики – смена устоявшихся исторически структур этого опыта, то есть традиций. Такая смена традиций есть не "накопление", а ломка, преодоление культуры. Этот сложный сам по себе процесс, в котором переплетаются проявления разнопорядковых закономерностей, тем не менее, безусловно, направляем мощными стимулами, лежащими вне культуры, вместе с тем проявляющимися и во внутренних ее механизмах. Фермент культурной динамики, по нашему мнению, есть процесс смены социальных идеалов, происходящий на высших этажах здания культуры, но в конечном итоге отражающий, хотя и в форме предвосхищения, объективные социально-экономические процессы.

У культурных изменений есть внутренний и внешний источники. Взаимовлияния соседних культур, отношения культур народов поработителей и порабощенных предельно многообразны и хорошо описаны (диффузии, интерференции, вытеснения и т.д.). Основным механизмом здесь являются различного характера заимствования – готовых форм, их элементов, с изменением их смыслового наполнения.

Принципиально новую ноту в исследование культурной динамики вносит представление ряда современных культурологов о том, что источник ее может находиться в пределах самой культуры. Усматривая такой источник в социальном идеале, мы открываем тем самым широкое исследовательское поле, на котором, в частности, только и может быть корректно рассмотрен весь круг проблем, связанных с процессами смыслообразования в культуре как результата социального целеполагания на пути к идеалу.

Динамика социального идеала – основа динамики культуры.

В соответствии с теорией двойкой детерминированности социума, о которой мы говорили ранее, первоначальный импульс социального изменения исходит из эконо­мики – из объективной потребности в экономических преобразованиях. Эти потребности первоначально обнаруживают себя в социуме чисто негативно, а именно как чувство, настроение, переживание некоего дискомфорта. Важно подчеркнуть, что сама социальная система в таких случаях выгля­дит еще как монолит – ни в ней самой, ни в ее осмыслении, восприятии, переживании до поры невозможно заметить какие-либо качественные изменения, сдвиги. И основной массив культуры – нормы, обычаи, традиции – не претерпевает никаких перемен. Лишь отдельные, наиболее чуткие к «подземным гулам социальной магмы» личности улавливают первые призна­ки грядущих перемен – притом не с помощью теоретического осмысления социальной ре­альности, не посредством аналитической деятельности. Чаще всего здесь встречаем мы бессознательные или полуосоз­наваемые переживания, связанные с ощущением некоторой общей не­удовлетворенности действительностью, принимающей самые разно­образные формы внешнего выражения – от сознательного неприятия, до стихийного отвержения, причем источник этой неудовлетворенности оста­ется либо вовсе скрытым от носителя этих переживаний, либо фальсифи­цируется, заменяется фантастическим, иллюзорным представлением.

Во все времена находились люди, которые были недовольны дейст­вительностью, более того – склонные обвинять в своих несчастьях других людей или самое эту действительность. «Многие в жизни переживают ве­ликую трагедию, но не для каждого ее пишет какой-нибудь Софокл»(С.Е.Лец). Это особого рода редукция – когда личные неудачи и провалы сводят к неважному устройству мироздания. Однако среди тех, кто мрачно смотрит на эпоху и человечество, есть такие, кого не удовле­творяют и, казалось бы, самые заурядные и неустранимые черты реально­сти, и все мироустроение вообще, весь универсум как таковой, причем в таких его чертах, которые до сих пор считались в обыденном сознании столь же неустранимыми из социальной реальности, столь же необходи­мыми, как, положим, необходимость питаться или спать. По сути, именно это универсальное чувство неудовлетворенности универсумом – чувство, которое, вопреки укрепившимся представлениям, относится отнюдь не только к эпохе романтической тоски, соединенной со стремлением (знаменитой Sehnsucht) – возникает как предвестие эпохи кризиса, пере­лома, сдвига, переворота, разрушения старого жизненного уклада. Перво­начально свойственное единичным «пророкам», оно постепенно охваты­вает более широкие (правда, всякий раз разные) круги людей. Но лишь тот, кто сквозь неприятие повседневной действительности сумеет прозреть хоть какие-то реальные контуры грядущего, для кого неприятие действи­тельности станет катализатором такой духовной деятельности, итог кото­рой – целостный образ будущего, – только он и выступает не просто как носитель, но и как реальный агент культуры, ее творец. Ибо именно он создатель новой человеческой цели, без которой обессмысливается дея­тельность.

Целостный образ всеобщего счастья людей, не похожего на успо­коенность, атараксию, нирвану, уход от действительности, в сущности, всегда был детерминантом духовной деятельности. Такой целостный об­раз, несомненно, был результатом ментальных усилий, смысл которых со­стоял первоначально в отрицании актуально сущего и создании (творении!) на этой основе в дальнейшем внутренне нерасчленимого иде­ального образования, которому довлеют все грани человеческого сущест­ва.

« ... Идеал, – пишет Мишель Бертран, вскрывая внутреннюю проти­воречивость идеала, – это... некий предельный образ невозможности вос­соединиться с самим собой, образ, в котором напряжение между тем, что есть, и тем, что должно быть, достигает своей наивысшей точки и одно­временно подвергается отрицанию, что обусловливает одновременно и абсолютную притягательность идеала, и порождаемое им абсолютное страдание. Этот парадокс почувствовал, вслед за Гегелем, и Маркс...»¹⁸

Теперь воочию видны главные сочленения культурного механизма в обществе, о которых здесь так много говорилось. Реально бытийствующие настроения, переживания, предчувствия, эмоции не получают выражения, пока некто один не приходит, чтобы выразить их. Если эти настроения, переживания, эмоции разделяют те или иные социальные группы, не буду­чи в состоянии их выразить, – их выразитель volens nolens становится идеологом в широком смысле слова. Это может быть ученый, писатель, критик, политик, композитор, поэт, моралист, вероучитель... Важно по­нять, что он накладывает отпечаток своей личности на все главные прояв­ления духовной жизни: система его идей, образов, нравственных максим объективизируется вместе с субъективными моментами, содержащимися там. Становясь идеологемами, эти субъективные моменты приобретают ви­димость объективности, и, таким образом, становится похожими на исти­ну, будучи типичным образцом ложного сознания. В этом тайна и объек­тивный смысл существования особого рода – как бы неустранимых из сознания – заблуждений, получивших несколько неточное (суженное) на­звание идеологических иллюзий. Но это предмет особого разговора, хотя, по правде говоря, именно здесь он был бы особенно уместен, и лишь со­ображения общей архитектоники заставляют отсрочить эти рассуждения до следующего раздела, приступить к которому следует, прямо имея в ви­ду только что сказанное.

Живой образ воображаемой реальности структурно определен – иначе его структурирующая культуру роль будет невыполнимой. Каковы же моменты, стороны, части и элементы этой структурной определенно­сти? Отвечая на этот вопрос, следует иметь в виду, что речь идет не во­обще обо всех, но о необходимых и достаточных моментах соответст­вующего духовного образования. Я считаю, что социальный идеал с точки зрения его структурной определенности в рамках общественного созна­ния включает в себя необходимо:

- знания (обыденные, научно-теоретические, философские);

- моральные учения (обыденные, социально санкционированные,

теоретические); – художественные образы (фольклорные, безымян­ные, авторские).

Строго говоря, без любой другой составляющей общественного соз­нания идеал может «обойтись». Доказательством этого всякий раз оказы­вается несомненность присутствия в обществе определенного социального идеала в условиях, когда в структуре общественного сознания нет той или иной из этих составляющих, кроме перечисленных. Так, реально сущест­вовали общества, социальный идеал которых не включал религии в каче­стве необходимого момента, а между тем само существование социаль­ного идеала в духовной жизни этих обществ трудно подвергнуть сомне­нию. Это, конечно, не означает, что в таком обществе не существовало тех или иных светских вариантов религиозного сознания. Однако нельзя здесь допускать смешение религии в роли религиозной идеологии, с одной стороны, и разного рода верований, убеждений и религиозной веры – с другой. Точно так же социальный идеал не всегда включает в себя поли­тические представления. Несомненным для сегодняшнего состояния науки фактом является существование в прошлом таких стадий в развитии уже готового, сложившегося общества, когда отсутствовало государство, а тем самым и политические отношения. В то же время трудно подвергнуть со­мнению существование высших социальных целей у представителей этих обществ. Об этом, в частности, свидетельствуют мифы о погоне за счасть­ем, представления о золотом веке и т.д. В той мере, в какой социальный идеал возвышается до представления о счастье не одного только человека, а о благе многих или даже всех людей, и политическое устройство, и за­коны общества подлежат оценке с позиций этих человеческих представ­лений, и в этом смысле в структуру идеала эти представления включаются именно в той мере, в какой они причастны идее блага. Право, правосоз­нание, представление о гражданском обществе как гаранте справедливо­сти – все это, в сущности, как показал еще Платон, своего рода модусы блага.

Существовал, правда, в истории человечества период – и весьма значительный по протяженности, – когда все эти формы ментальности, со­ставляющие необходимые моменты идеала, как бы отсутствовали, будучи слиты до нерасчленимости в одном-единственном духовном образовании – мифе. Мифологическое сознание, однако, представляет собой такую сту­пень в развитии человечества, когда обряд, образ и идея слиты в синкре­тическом единстве, и последующее развитие, разрушая этот первобытный синкретизм, уничтожает главное в мифе – возможность бытия в нем. Че­ловек, живший в мифе – особое явление, которое эмпирически нам не доступно: этнологи здесь вынуждены пользоваться исключительно методом анализа пережитков. Поскольку жизнь в мифе – атрибут не одного от­дельного индивида, а лишь сообщества, никакой психоанализ здесь по­мочь не в силах. Нерасчлененность мифологического сознания – препятст­вие для познания ранних стадий становления идеалов. Однако нет сомне­ния в том, что в мифе проявлялась и концентрировалась познавательная и поведенческая установки, направленные на канализирование социальных проявлений активности. Более того, если мы не можем реконструировать главное в рассматриваемой структуре – жизнь в мифе, то максимально доступное для нас приближение к ней можно обнаружить именно в сфере идеологичного и идеального (как ideale, так и ideelle): поскольку самим исходным определением социального идеала предполагается его внутрен­няя нерасчленность – аналог той синкретичности, которая, бесспорно, бы­ла присуща мифологическим образованиям, постольку мы, располагая на­бором ментальных аналогов жизни в мифе, можем постигать соответст­вующие единства, тотальности.

В социологии же понятия "смысл" и "значение" часто используют следующим образом: "значение" – то, что присуще группе людей, что группы людей разделяют, а "смысл" – это то конкретное применение данного значения, которое в конкретной социальной ситуации это значение приобретает. Другими словами, конкретное проявление, применение значения – и есть смысл.

Эти же темы образуют общую область символического. Символ от любого знака в этом смысле, как известно, отличается тем, что выступает как единство образа и понятия, которое разделяется представителями всей данной культурной среды. Людям стоит дать только намек, маленькую зацепочку – и сразу же возникает длинный смысловой ряд. Эта зацепочка, вытягивающая целый смысловой ряд, и выступает в культуре как символ.

Символ в этом смысле очень близок понятию социального идеала. Более того, символ в этом смысле выступает как сторона социального идеала – то есть того, что как общая идея определяет данное культурное сообщество. От самых низких уровней, когда социальный идеал выступает как необходимость всему сообществу выжить. Это есть аналог того, что называется социальным идеалом, хотя пока еще социальный идеал в широком смысле еще не сложился – это идеал носит еще целиком мифологический характер.

Символическому в ХХ веке уделяли большое внимание.

Но когда общество находится в кризисе, то кризисное состояние общества сопровождается